Текст книги "Галактики, как песчинки"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Да, – серьёзно кивнула Рашель. – Я понимаю.

– Я тоже, – ответил Валько и задумался. Потом нерешительно произнёс: – Ну… пожалуй, я назову Михайловского.

– Почему? – спросил я.

– Он слишком заносчив. И резок. На некоторых ребят смотрит свысока, считает их глупее себя. Это… это немного раздражает меня.

Рашель посмотрела на него и этак ехидненько усмехнулась:

– А всё из-за того, что он раскритиковал идею Хулии Мартинес? Почему же тогда ты не забраковал Эстер, которая выражалась не менее резко? Потому что она милашка и на неё приятно смотреть?

Щёки Валька слегка зарделись.

– Не в том дело. Вовсе не в том. Этот эпизод лишь частность, но если мы заговорили о нём, то Эстер просто высказала своё мнение, а Станислав выпендривался, показывая, какой он умный. Типа: «Вы все идиоты, а я д’Артаньян».

– О чём ты?

– Да это так, из одного старого анекдота. Даже из древнего. И, э-э, не совсем приличного. Однажды я наткнулся на него, но не понял, в чём его смысл, и стал выяснять, кто такие д’Артаньян, виконт де Бражелон и поручик Ржевский. В результате прочитал несколько очень увлекательных книг. Но это уже к делу не относится. Просто порой Михайловский напоминает мне героя того анекдота. Он нахватался по верхам разных знаний и при любом подходящем случае демонстрирует свою, так сказать, эрудицию.

– Можно подумать, что ты у нас скромный и застенчивый, – язвительно заметила моя дочь. – Ты тоже лезешь со своими замечаниями, комментариями, уточнениями и часто выставляешь собеседников круглыми дураками.

– Однако я говорю лишь о тех вещах, о которых знаю досконально, – возразил Валько. – Я никогда не стану с авторитетным видом разглагольствовать о том, о чём мне известно только понаслышке.

– Что верно, то верно, – согласилась Рашель. – И самое странное, что твоё нахальство, твоя заносчивость, твои вечные поддевки нисколечко не раздражают меня. А вот Станислав… ну, не то чтобы он раздражал меня, а… как бы это выразиться… Короче, я бы хорошенько подумала, прежде чем пойти в паре с ним в разведку. А ещё… – Тут она смущённо потупилась. – Возможно, вы посчитаете это снобизмом, но меня слегка задевает его благоговение перед Космическим Корпусом.

– Не назвал бы твоё чувство снобизмом, – заметил Валько. – Это, кстати, ещё один минус Михайловского. Нет ничего плохого в том, что он хочет стать космическим пехотинцем, однако раз за разом подчёркивать в присутствии других ребят, которые мечтают о Флоте, что именно в Космическом Корпусе служат самые храбрые, самые сильные и выносливые, и вообще самые-самые – это, мягко говоря, нетактично.

– Значит, Михайловский, – подытожил я. Жаль, конечно, мне нравился этот парень. Впрочем, мне нравились все мои подопечные – командование действительно отобрало замечательных ребят.

– Да, – уверенно сказал Валько. – Если бы я сам подбирал себе подчинённых, то его бы не взял. А что теперь с ним будет?

– Ничего страшного. Его вернут в систему Дельты Октанта, возьмут подписку о неразглашении и отправят на одну из наших секретных баз – якобы для специальной подготовки. Вместе с ребятами, которые были вашими «дублёрами», и вместе с теми, кто был призван на службу таким же образом, как и вы, но только для отвода глаз. Все эти парни и девушки ускоренными темпами окончат школьное образование и получат хорошие назначения с перспективой скорого производства в младшие офицерские чины.

– Вот это правильно, – одобрил Валько. – А то у меня было опасение, что кому-то может взбрести в голову собрать информацию об этих досрочных призывах, проанализировать прошлое всех призывников, их происхождение и сделать соответствующие выводы.

– Можете не беспокоиться, лейтенант, командование всё учло. – Я хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Ладно, с Михайловским решено. Ещё есть отводы?

Немного помявшись, Рашель назвала имя одной девушки-славонки, Божены Малкович, которая, по её мнению, была слишком озабочена в сексуальном плане и заигрывала со всеми парнями. Тут Валько не преминул поддеть мою дочь, но против предложенного ею отвода возражать не стал. А потом они уже единодушно забраковали одного землянина – им не нравилась его замкнутость и скрытность.

– Будь у нас больше времени, – объяснила Рашель, – мы бы сумели сойтись с ним, наладить нормальные отношения – но так мы просто не знаем, чего от него ожидать.

В течение следующего получаса мы перебрали всех остальных членов группы, и я убедился, что ни у Рашели, ни у Валька нет к ним никаких претензий. Адмирал Дюбарри прогнозировал двадцати– или даже двадцатипятипроцентный отсев, однако всё обошлось пятнадцатью процентами.

После этого я отпустил обоих отдыхать. Валько ушёл сразу – его здорово клонило ко сну, а Рашель задержалась у двери каюты, переминаясь с ноги на ногу.

– Сэр… – нерешительно начала она, но я мягко перебил её:

– Когда мы одни, можешь опять называть меня папой. Будем постепенно входить в роль. – Я улыбнулся и заговорщически подмигнул ей. – Держу пари, что нам это не составит труда.

На лице Рашели явственно отразилось облегчение. Она подошла ко мне и склонила голову к моему плечу. Я обнял дочку и стал гладить её белокурые волосы.

– Ах, папа, если бы ты знал, как мне было тяжело всю эту неделю, – сказала она. – Постоянно называть тебя «сэр», а в ответ слышать «мичман Леблан»… Слава богу, скоро всё закончится.

– Всё только начнётся, солнышко, – возразил я. – Да, конечно, нам не придётся притворяться, изображая отца и дочку, это немного облегчит нашу задачу – и в то же время осложнит её. Наше родство может сыграть с нами злую шутку. Чего доброго, мы расслабимся, потеряем бдительность и в результате сорвём всю операцию.

– Насчёт этого не беспокойся. С нами будет Анн-Мари, уж она не позволит нам потерять чувство реальности. Кстати, па, о нашем задании. Мадам Пети сказала, что ты – один из двух, кто способен справиться с ним. Что она имела в виду?

Я нахмурился.

– Госпожа президент неточно выразилась. Когда только замышлялась эта операция, в качестве её возможных руководителей было предложено более сотни кандидатур, в том числе и моя. В конечном итоге осталось двое – я и ещё один человек, имени которого мне не назвали. Не знаю, что во мне нашли такого особенного, но факт налицо.

Рашель поцеловала меня и высвободилась из моих объятий.

– Ты просто скромничаешь, папа. Ты весь особенный. Ты самый-самый лучший.

Вскоре дочка, пожелав мне спокойной ночи, ушла. Боюсь, она не поверила моему объяснению. Сам я на её месте точно бы не поверил…

13

На следующей день, ровно в полдесятого утра по бортовому времени, наша группа собралась в кают-компании, готовая к посадке в десантный челнок. Все мы были в одежде, изготовленной на Новороссии; никаких предметов, могущих выдать наше инопланетное происхождение, у нас не было. Командование учло все мелочи, вплоть до нижнего белья, носков, наручных часов, серёжек в ушах девушек и косметики, которой они пользовались в течение всего полёта.

Я подозвал к себе троих ребят, которых накануне забраковали Рашель с Вальком, велел им идти со мной, а минут через двадцать вернулся один и сообщил:

– Ваши товарищи отказались от участия в операции. Я видел, что они колеблются, поговорил с ними, и они признали, что не годятся для такого задания. – Я сделал паузу и смерил всех пристальным взглядом. – Кто ещё хочет взять отвод? Это ваш последний шанс.

Никто из присутствующих моим предложением не воспользовался. Я смотрел на решительные выражения лиц ребят и чувствовал себя последним негодяем, представляя, как трое их товарищей мечутся сейчас, замкнутые в каютах, и проклинают меня на все заставки. Но это было неизбежно…

В четверть одиннадцатого явился пилот «призрака», капитан-лейтенант Буало, и провёл нас на борт своего челнока. Когда мы прошли из тамбура в довольно просторный салон и устроились в удобных мягких креслах, Буало сказал:

– Надеюсь, господа, вы предупреждены, что в течение всего полёта вам не позволено покидать пассажирский отсек челнока?

– Да, капитан-лейтенант, – ответил я. – На этот счёт мы получили чёткие инструкции. Никто из нас, включая и меня, не имеет права заходить в кабину пилота или в машинное отделение. Так что не беспокойтесь.

– Вот и хорошо, сэр. А на всякий случай ваш отсек будет наглухо закрыт – сами понимаете, секретность. Связь с вами я буду держать через интерком. Также вы сможете наблюдать за ходом полёта на своих экранах, – с этими словами он указал на стены с обеих сторон от двери в тамбур. – Большой экран справа – передний обзор. Слева расположены экраны заднего и боковых обзоров. Думаю, вы разберётесь. Но когда мы войдём в атмосферу планеты, подача визуальной информации будет прекращена – никто из вас не должен знать, где мы совершим посадку. Кроме того…

– О снотворном нас тоже предупредили, – нетерпеливо произнёс я. – Делайте своё дело, капитан-лейтенант. Удачи вам.

Буало козырнул:

– Спасибо, сэр. Удача понадобится и вам. Счастливого пути, господа.

Он вышел из салона, дверь люка за ним задвинулась, и с лёгким гудением сработали блокирующие электромагнитные замки.

– Ну вот теперь мы закупорены, как сельди в банке, – пробормотал сидевший рядом с Рашелью Валько. – Начинаем мариноваться.

Насчёт «мариноваться» парень подметил верно. Прошло добрых полчаса, растянувшихся для нас в целую вечность, пока наконец не ожил интерком. Голос капитана-лейтенанта Буало произнёс:

– …Включил связь с пассажирским отсеком, а то они уже умирают со скуки. Полную готовность челнока к старту подтверждаю.

– Готовность крейсера к запуску челнока подтверждаю, – ответил капитан Марсильяк. – Отстыковка шлюза.

– Есть отстыковка шлюза.

Пауза.

– Шлюз отстыкован успешно, – отрапортовал Буало.

– Тридцатисекундный отсчёт до прекращения связи и перехода в «призрачный» режим.

– Отсчёт начат. Двадцать семь секунд.

– Открытие ангара – через сорок секунд после прекращения связи. Отключение гравизахватов – через двадцать секунд после открытия ангара. Закрытие ангара – через сто двадцать секунд после отключения гравизахватов.

– График принят. Пятнадцать секунд до перехода. Бортовые системы функционируют нормально.

– Ни пуха ни пера вам, Пьер, Томá.

– К чёрту, капитан… Десять секунд до прекращения связи… Пять, четыре, три, два, один, ноль… Связь прекращена. Бортинженер, переход в «призрачный» режим.

– Есть переход! – отозвался напарник Буало, старший лейтенант Нарсежак.

Короткое молчание. Затем бортинженер доложил:

– Переход в «призрачный» режим произведён, командир. Энергопотребление в норме. Ожидание открытия ангара.

– Ангар открывается. Готовность к запуску привода.

– Привод к запуску готов. Ждём отключения гравизахватов.

– Эй, пассажиры! – обратился уже к нам Буало. – Сейчас отшвартовываемся от корабля. Закройте-ка все иллюминаторы.

– Ага, очень смешно! – тихо фыркнула Рашель, не оценив по достоинству шутки пилота. Конечно же, никаких иллюминаторов у челнока-«призрака» не было.

– Гравизахваты отключены, командир.

– Принято. Выходим из ангара.

Нас стало слегка покачивать. Это значило, что Буало, как и всякий опытный пилот, немного замедлил реакцию бортовых гравикомпенсаторов, дабы, что называется, «чувствовать» своё судно.

– Швырнули нас капитально, – резюмировал Буало. – Но коррекция курса пока не нужна. Идём по инерции. Господа пассажиры, вам, небось, уже надоела наша болтовня, так что мы отключаемся, а взамен предлагаем вам понаблюдать за полётом. Тоже не шибко увлекательное зрелище, но это временно. Часа через два гарантирую вам изрядную дозу адреналина.

Интерком замолчал, зато включились экраны с такой привычной, но по-прежнему чарующей меня панорамой усеянного звёздами космоса. На огромном экране переднего обзора ничего, помимо звёзд, пока видно не было; на одном из боковых сиял, приглушённый фильтрами, большой диск Хорса, а на другом виднелся удаляющийся «Каллисто». Также, внимательно присмотревшись, можно было различить движущиеся пятнышки кораблей сопровождения.

А вот они нас наверняка не видели. Ещё накануне полёта я имел возможность переговорить с командиром крыла, так он мне сказал следующее: «Эти новые „призраки“ действительно что-то уникальное. Уже четырежды я сопровождал десант, и ещё ни единого раза нам не удалось их заметить. Если эту технологию удастся применить и к большим кораблям, то чужакам придётся несладко. Мы будем крушить их, а они даже не смогут сообразить, откуда приходит к ним смерть…»

Да, кстати, а это идея! Что если у нас уже есть подобные корабли – и именно их собираются направить на штурм системы Хорса? Я представил себе эту заманчивую картину: не только шаттлы и малые суда, но и тяжёлые крейсера-«призраки», дредноуты-«призраки», линкоры-«призраки», даже станции-«призраки»… Нет, хватит, размечтался.

Как и обещал капитан-лейтенант, в первые пару часов ничего увлекательного не происходило. Мы просто летели сквозь безбрежную черноту космоса, держа курс на голубоватую звёздочку, которая постепенно становилась ярче и крупнее, пока не превратилась в маленький полумесяц – планета Новороссия, цель нашей миссии.

– Обратите внимание, господа, – раздался из интеркома голос Буало. – На боковом экране номер пять вы можете видеть патрульный фрегат чужаков. – Красная стрелка указала на крохотную искорку между звёздами; разумеется, был виден не сам фрегат, а пламя от его термоядерных двигателей. – Противник находится менее чем в семи тысячах километров от нас, но все его радары, инфракрасные датчики, детекторы масс и прочие средства дальнего обнаружения бессильны перед нашей защитой.

Интерком вновь отключился, а Валько задумчиво произнёс:

– Интересно, как будут реагировать их детекторы, когда мы начнём маневрировать на орбите?

Вопрос, разумеется, был чисто риторический. Нас всех это беспокоило. Ясно было одно: челнок пойдёт на посадку, используя гравитационный привод. Порождаемые им возмущения континуума будут носить лишь локальный характер, на дальних дистанциях они почти неощутимы, особенно при большом скоплении других кораблей, также использующих гравитацию, однако всегда существует риск обнаружения по вторичным признакам, вроде искажения радиопередач или сдвига линий в спектре видимого излучения звёзд.

Чем дальше, тем чаще встречались на нашем пути альвийские корабли, патрулировавшие околопланетное пространство, и беспилотные спутники слежения, но ни один из них так и не засёк нашего присутствия. А когда до Новороссии оставалось порядка сорока тысяч километров, мы прошли невдалеке от одной из станций внешнего пояса орбитальной обороны – и тоже беспрепятственно. Однако всё это были только цветочки, самое главное ожидало нас впереди.

На высоте от двух до трёх тысяч километров над поверхностью планеты группировались основные силы последнего оборонительного эшелона. Пространство здесь просто кишело боевыми станциями, тяжёлыми и лёгкими кораблями, а также всякой мелюзгой – от шаттлов-истребителей до сновавших туда и обратно орбитальных катеров.

– Ну вот сейчас начнётся, – сказала Рашель. Лицо её побледнело, она закусила нижнюю губу и крепко вцепилась пальцами в подлокотники кресла. Другие ребята были взволнованы не меньше моей дочери.

Словно для того, чтобы разрядить обстановку (а может, именно для этого), через интерком к нам обратился Буало:

– Итак, мы почти у цели. Осталось только прошмыгнуть мимо всех этих посудин и совершить посадку. Кстати, посмотрите на экран номер два – там начинается небольшая заварушка. Десяток недобитых в дром-зоне габбарских кораблей пытается прорваться к планете, чтобы швырнуть на неё бомбы. Зуб даю – ничего у них не получится. А нам это только на руку: пока альвы будут накручивать хвосты мартышкам, мы проскользнём у мохнатиков под самым носом. Так что смотрите и получайте удовольствие.

Уверенный тон пилота челнока несколько успокоил ребят. Они принялись живо обсуждать дислокацию сил противника и время от времени поглядывали в экран номер два, где, по словам Буало, немногочисленные габбарские корабли атаковали оборонительные порядки альвов. Никаких деталей видно не было, всё происходило слишком далеко от нас, и о кипевшем там сражении свидетельствовали только частые всполохи от плазменных залпов и взрывов позитронных или ядерных ракет.

Между тем мы беспрепятственно углубились в гущу вражеских войск. Впрочем, выражение «в гущу» следовало понимать весьма и весьма условно. Даже при такой насыщенной обороне среднее расстояние между дрейфовавшими на орбите станциями и кораблями измерялось несколькими сотнями километров, так что у нас было достаточно простора для манёвров. Но если бы наш «призрак» был запеленгован, нам оставалось бы жить считанные секунды – на таких расстояниях плазменные орудия и ракеты бьют неотразимо.

К счастью, нас никто не обнаружил, и полчаса спустя, когда челнок лёг на низкую орбиту километрах в трехстах над уровнем моря, Буало произнёс в интерком:

– Вот и всё, господа. Мы уже в верхних слоях термосферы. Нам осталась самая малость – сесть на планету в обусловленном месте. Начинаем снижение, трансляцию картинок для вас прекращаю. – В этот же момент все экраны погасли. – Также для вашего удобства отключаю в пассажирском отсеке задержку в работе гравикомпенсаторов. – Лёгкое покачивание прекратилось, сразу возникла иллюзия полного отсутствия движения. А Буало продолжал: – Коммодор Матусевич, сэр, прошу вас проследить, чтобы все члены отряда приняли снотворное.

– Безусловно, – ответил я, наблюдая за тем, как Анн-Мари достаёт из аптечки упаковку с инъекционными ампулами. – Надеюсь, мы проснёмся не в аду.

– Не беспокойтесь, сэр, – вклинился в наш разговор Нарсежак. – Всего через час мы передадим вас в целости и сохранности в руки наших здешних друзей.

– Отставить разговоры, бортинженер, – строго произнёс Буало. И уже ко мне: – В общем, мы поняли друг друга, бригадир.

– Да, конечно. Мягкой вам посадки, каплей.

– А вам приятных снов, сэр.

Интерком отключился. Тем временем Анн-Мари уже отошла в хвостовую часть салона и принялась делать ребятам инъекции.

– Ох, не нравится мне это, – проговорил Валько, загодя закатывая рукав своей рубашки.

– Никому это не нравится, – сказала моя дочь, изображая полную невозмутимость. – Но так нужно. Чем меньше мы будем видеть и слышать, тем лучше. Если нас схватят, то на допросе мы не сможем ничего сообщить о месте посадки челнока, приземлился он или приводнился, кто его встречал, каким путём нас переправили…

– Прекрати, Рашель! Не считай меня идиотом. Я всё прекрасно понимаю, просто… просто чувствую себя немного не в своей тарелке. Пока я в сознании, мне ещё не так страшно. Но как только я представлю себя бесчувственного, беспомощного, во власти других людей, пусть и друзей… Ай, ладно! – И он покорно протянул свою руку только что подошедшей к нему Анн-Мари.

После Валька свою дозу снотворного получила и Рашель. Затем Анн-Мари сделала инъекцию мне, а последнюю ампулу использовала для себя. Усевшись в своё кресло, она сказала:

– Половина ребят уже спит, остальные засыпают.

Меня тоже начало клонить ко сну. Рашель сладко зевнула, а Валько, оставаясь в своём репертуаре, пробормотал:

– Если нас собьют или мы сами разобьёмся, то даже не узнаем об этом. А может, мы проснёмся в плену у мохнатиков.

– Типун тебе на язык! – сонно произнесла Рашель. – Спокойной ночи, несносный мальчишка. И тебе тоже, папа… то есть, сэр. И вам, Анн-Мари, конечно…

Я что-то промычал в ответ, но уже не помню что именно, так как в то же мгновение меня одолел сон.

14

Я проснулся, жмурясь от яркого света. Спустя несколько секунд мои глаза привыкли к нему, и я убедился, что свет не такой уж яркий, а обычный дневной, проникающий сквозь два окна в просторную комнату, где я лежал на широкой двуспальной кровати, поверх цветастого байкового покрывала. На мне был тот же самый костюм новороссийского производства, который я надел перед посадкой в челнок, – правда, изрядно помятый. В таком же состоянии был и наряд Анн-Мари, которая спала рядом, подложив под голову руку. На её лице застыло умиротворённое выражение.

Приняв сидячее положение, я осмотрелся вокруг. Комната ни в малейшей мере не напоминала тюремную камеру. Это была уютная семейная спальня в доме граждан среднего достатка. Правда, в мелких деталях обстановка казалась мне немного необычной, но это было естественно – другая планета, другая культура, другой образ жизни. Помнится, я долго привыкал к тому, как обставила наш дом Луиза… Но нет, сейчас не время предаваться воспоминаниям.

Я легонько потряс Анн-Мари за плечо. Никакой реакции. Я тряхнул сильнее, но она продолжала спать как ни в чём не бывало. Похоже, на неё ещё продолжало действовать снотворное, тогда как я уже успел его «переварить». Здесь многое зависело от индивидуальных особенностей метаболизма.

Я соскочил с постели, обулся и осторожно подступил к одному из окон. Как я и ожидал, мы находились в особняке, в спокойном загородном районе, где обычно проживали бизнесмены средней руки, инженеры, врачи, адвокаты и прочие представители так называемых «респектабельных» профессий. Это был один из возможных вариантов, перечисленных адмиралом Дюбарри, когда он инструктировал меня в связи с предстоящим заданием, но никакие конкретные детали в том разговоре не обсуждались. В отличие от ребят из нашей группы, чьи легенды тщательно разрабатывались в течение нескольких месяцев, меня, Рашель и Анн-Мари собирались устроить уже на месте, с оглядкой на обстоятельства. Особых проблем не предвиделось – спешное переселение на Новороссию полутора миллиарда жителей трёх других планет не могло не породить путаницы и неразберихи, что позволяло сравнительно легко внедрить нас в здешнее общество под видом перемещённых лиц.

Первым делом я направился в ванную, второпях привёл себя в порядок, а вернувшись обратно в спальню, снова попытался разбудить Анн-Мари. Но опять же – безрезультатно.

Тогда я выглянул из комнаты в коридор. Откуда-то снизу до моего слуха донеслись звуки очень знакомой мелодии. Кажется… Да, «Лунная соната» – одно из самых любимых произведений моей дочери. В свободное от учёбы и подготовки к военной службе время она занималась игрой на музыкальном синтезаторе, причём получалось у неё совсем неплохо. Изредка, когда к нам приходили на ужин гости – то ли мои сослуживцы, то ли коллеги её матери, – Рашель устраивала небольшие концерты, которые пользовались неизменным успехом. Даже я, далёкий от музыки человек, не мог не признать, что в её игре чувствуется недюжинный талант. Однако Рашель и слышать не хотела о музыкальной карьере, главной любовью её жизни, как и моей, были звёзды – и она выбрала их…

Рассудив, что раз дверь спальни оставили незапертой, то опасаться нечего, я медленно спустился по лестнице в холл первого этажа. Музыка доносилась из-за приоткрытой двери примыкавшей к холлу комнаты, скорее всего, гостиной. Пьеса Бетховена звучала немного иначе, мелодия была не такой плавной, как я привык её слышать, но всё равно она зачаровывала.

Я тихо проскользнул в комнату, которая в самом деле оказалась гостиной. В дальнем её углу сидела спиной ко мне Рашель, одетая в симпатичное голубое платье, а её пальцы легко порхали над клавишами громоздкого и неуклюжего синтезатора, имитирующего внешний вид старинного механического рояля… А впрочем, нет. Это и был самый настоящий механический рояль! Вряд ли старинный, но тем не менее подлинный. Музыкальный инструмент безо всякой электронной начинки, в котором звуки рождались от ударов по металлическим струнам специальных молоточков, приводимых в движение нажатием клавиш. Механические рояли – хоть старинные, хоть сделанные в наше время, – были исключительной редкостью, раритетом. Речь, конечно, идёт о хороших роялях, а не о бездарных поделках с глухим, бесцветным звучанием, фальшивящих едва ли не на каждой ноте.

Рояль, на котором играла моя дочь, был не просто хорошим, а отличным. Игра на нём явно доставляла Рашели огромное удовольствие. Закончив «Лунную сонату», она почти без перехода начала «К Элизе» – ещё одну пьесу гениального композитора древности.

Бесшумно, чтобы не отвлекать дочь, я подошёл к ближайшему стулу и присел. Только тогда я заметил, что в комнате находится ещё один человек – полноватый мужчина лет на пятнадцать старше меня, с убелёнными сединой висками и круглым добродушным лицом. Когда наши взгляды встретились, он слегка кивнул мне головой, но не проронил ни слова. Лишь после того, как отзвучали последние аккорды мелодии, он поднялся со своего места и чинно захлопал в ладоши. Я тоже встал и присоединился к аплодисментам.

Рашель быстро оглянулась, тотчас вскочила из-за рояля и подбежала ко мне.

– Привет, папа! – сказала она, поцеловав меня в щеку. – Наконец-то ты проснулся. А мама ещё спит?

До меня не сразу дошло, о ком она говорит. А когда я понял, что речь идёт об Анн-Мари, то мысленно выругал себя за несообразительность. Мы уже на Новороссии, а это значит, что наша игра началась. И от того, насколько хорошо мы справимся со своей ролью, зависит наша жизнь.

– Спит, как убитая, – ответил я. – Ты давно встала?

– Уже полтора часа как. Чувствую, что выспалась на трое суток вперёд. Крепким же зельем нас напичкали!

Между тем мужчина подошёл к нам и объяснил:

– Мне не советовали будить вас с помощью стимуляторов. Спешить вам пока некуда. – Он протянул мне свою руку. – Будем знакомиться, сэр. Я Руслан Кузнецов, хозяин этого дома.

– Очень приятно, – ответил я, пожимая его пухлую ладонь. – К сожалению, я не знаю своего имени. Здешнего имени.

– Вас зовут Стив МакЛейн, вашу дочь – Рейчел, а жену – Энни.

– Круто! – вырвалось у меня. – То есть, я хотел сказать, замечательно.

Кузнецов сдержанно улыбнулся:

– Мисс Рейчел выразила своё удовлетворение точно такими же словами. Хотя в нашем деле это обычная практика – вымышленные имена для временных агентов должны быть как можно ближе к настоящим, чтобы не требовалось долго привыкать к ним. А совпадение инициалов – вообще идеальный вариант.

– Это касается не только тебя, па, – вставила Рашель. – Но и меня тоже. И Ан… и мамы. Она, выходя за тебя замуж, просто добавила твою фамилию к своей девичьей и стала миссис Престон-МакЛейн. А я, если вдруг забудусь и начну говорить «Ле…», то смогу исправиться: «Лейн, МакЛейн».

– Очень хорошо, – сказал я. – Мы здесь уже легализированы?

– Сведения о вас внесены в иммиграционную базу данных. Это было проще простого – сейчас у нас творится такой бедлам, что обнаружить подлог совершенно невозможно. Предвиделась проблема с получением вида на жительство, но она успешно разрешилась благодаря нашему человеку в городской управе.

– А что за проблема? – поинтересовался я.

– Сейчас объясню. Но сперва пройдём на кухню, я покормлю вас. Вы, верно, проголодались.

Да уж, я действительно проголодался. Чтобы утолить мой голод, понадобилось две полновесные порции риса с жаренной бараниной, изюмом и множеством специй (это блюдо называлось пловом и было весьма недурственным на вкус), а также грамм триста твёрдого сыра, который здесь, на Новороссии, употреблялся в качестве десерта, а не закуски.

Кузнецов тем временем рассказывал:

– Вообще-то жизненного пространства на нашей планете вдоволь. До войны Новороссию населяло около пяти миллиардов человек, а после того как сто двадцать лет назад чужаки переселили к нам землян из России, стран Кавказского региона и Средней Азии, нас стало свыше семи миллиардов. Ну а потом… потом случилась та же история, что и на других человеческих планетах. Резко упала рождаемость, многие наши соотечественники – и старые, и новые – потеряли всяческий стимул к продолжению рода. Запреты правительства на любые контрацептивные средства, объявление вне закона абортов и прочие подобные меры не дали желаемого эффекта… Впрочем, я вижу, что вам это хорошо известно. Более трети наших городов оказались полностью заброшенными, а во всех остальных, за небольшим исключением, пустуют целые кварталы и даже микрорайоны. К числу упомянутых исключений принадлежат лишь несколько крупных мегаполисов, вроде Верхнего Новгорода, Аллах-юрта, Христовоздвиженска и, конечно же, столицы – Санкт-Николайбурга, на окраине которого мы сейчас находимся. Когда альвы начали переселять к нам людей с Аррана, Земли Вершинина и Эсперансы, наш государь издал указ, что переселенцы должны в первую очередь обживать пустующие районы. А губернаторы густонаселённых городов, в том числе Николайбурга, пошли ещё дальше: с высочайшего соизволения они ввели для всех инопланетников обязательную регистрацию и получение вида на жительство – нечто наподобие старых добрых виз. – Кузнецов неодобрительно хмыкнул. – Разумеется, это сделано из самых лучших побуждений, чтобы избежать массового наплыва мигрантов. В заброшенных городах переселенцам помогают альвы – снабжают их продовольствием, медикаментами, всеми предметами первой необходимости, оборудованием для ремонта жилья, восстанавливают пришедшую в упадок инфраструктуру, даже налаживают работу давно остановленных фабрик и заводов. Ну а здесь вся забота о них полностью легла бы на нас – от чего наши власти совсем не в восторге.

– Да, понимаю. И под каким же предлогом мы получили вид на жительство?

– Главным образом потому, что я выразил готовность взять вас на своё полное обеспечение.

– За красивые глазки?

– Нет, из-за Энни. Она высококлассный инженер сетевых коммуникаций, а в телекомпании, где я работаю, острая нехватка квалифицированного персонала. Я предоставляю ей работу, а вашей семье – жильё. Отныне весь второй этаж целиком в вашем распоряжении. Там есть небольшой холл, две спальни с ванными, кабинет и библиотека.

– Вы живёте в этом доме один? – спросил я, окинув взглядом обстановку кухни, которая совсем не походила на холостяцкую.

– Нет, у меня есть жена, Ирина. Позавчера я отправил её на недельку погостить у дочери и внучек. Сразу предупреждаю, что она не посвящена в мою подпольную деятельность, хотя догадывается о ней. Когда Ирина вернётся, постарайтесь вести себя как можно естественнее. Я полностью ручаюсь за её лояльность. Если она поймёт, что вы не те, за кого себя выдаёте, то не бросится доносить на вас в царскую охранку, а сделает вид, будто ничего не заметила. Но всё же осторожность не повредит.

Через несколько минут, когда я уже пил кофе, в кухне появилась Анн-Мари. В отличие от меня, она быстро сориентировалась и сразу вошла в роль: вежливо поздоровавшись с хозяином, потрепала волосы Рашели со словами «Привет, доченька», затем взяла меня за руку и ласково заглянула мне в глаза:

– Доброе утро, милый.

– Здравствуй, Энни, – немного опешив, ответил я.