Текст книги "Искатель, 2014 № 11"

Автор книги: Олег Быстров

Соавторы: Анатолий Королев,Владимир Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

За взрывом мины последовал взрыв бензобака. Искореженный «Форд», объятый высоким пламенем, полетел под откос, разбрасывая в стороны горящие детали автомобиля.

Вскоре на место происшествия подъехали «Жигули» десятой модели.

Майор Родионов приоткрыл дверцу, посмотрел на пылающие остатки «Форда» под откосом и покачал головой.

– Спасать там уже некого. Вызываем гаишников для порядка и докладываем полковнику Ярцеву. Похоже, мафия ликвидировала очередного свидетеля.

18

В воскресенье Михаил Яковлевич пришел на работу на час раньше. В управлении было относительно тихо. В выходной приходили только некоторые сотрудники, которых поджимали сроки по уголовным делам. Телефонных разговоров они почти не вели, а больше шуршали бумагами, что-то строчили от руки и шелестели клавишами компьютеров… Все работали не отрываясь: если уж тратить выходной на служебные дела, то с максимальной пользой.

За стеклянной перегородкой в дежурной части скучали двое: грузный майор и его помощник, молоденький розовощекий лейтенант.

Откинувшись на спинку жесткого кресла, майор без особого интереса листал тоненький журнал «Теленеделя». Наткнувшись на анекдот, он с ленивой усмешкой сказал лейтенанту:

– Послушай, Олег, анекдот.

– Давайте. Люблю анекдоты.

– Две блондинки в квартире. Одна моется в ванной и кричит оттуда: «Маш, дай шампунь». – «Там же в ванной полно шампуня», – отвечает подруга. А та, что в ванной, говорит: «Да тут на всех написано: «для сухих волос», а я уже намочила».

Тишина. Майор посмотрел на лейтенанта и спросил:

– Что не смеешься?

Ярцев заглянул к дежурному.

– Для меня имеется какое сообщение?

Майор, несмотря на свою тучность, проворно поднялся с насиженного места и козырнул:

– Нет, товарищ полковник.

– И никто не звонил?

– Не звонил, Михаил Яковлевич.

– Лазарев еще не пришел? Мыс ним договаривались сегодня пораньше встретиться.

– Игорь Дмитриевич у себя. Он и не уходил.

– Как это не уходил?

– Обыкновенно. Всю ночь проработал. Первый раз, что ли!

– Ну, Игорь Дмитриевич! – покачал головой Ярцев. – Ведь вчера договорились, что по домам расходимся. – И нельзя было понять, осуждает он друга или в который уж раз удивляется его фантастической преданности делу, даже в ущерб собственному здоровью. – Если я понадоблюсь, найдете у Лазарева, – бросил он на ходу дежурному майору и направился в научно-технический отдел.

Просторная лаборатория НТО была заставлена многочисленными различного предназначения приборами и приборчиками (от компьютера до микроскопа). Подполковник Лазарев, высокий худощавый шатен, стоял около стола, зевая и до хруста в суставах потягиваясь.

– Нелегка судьба эксперта-криминалиста! – сдержанно улыбнулся Ярцев, подходя к подполковнику и пожимая ему руку.

– Ну, у начальника угрозыска не легче, – в тон ему ответил Лазарев и сел за свой стол. – Садись, в ногах правды нет.

– Тут ты полностью прав, – согласился Ярцев и, опустившись в жесткое кресло у стола, с напускной серьезностью заметил:

– Зеваешь. Так тебе и надо. Глаза красные, как у кролика. Не будешь обманывать друзей. Ведь мы вчера договорились разойтись по домам. Спать все же надо, дружище. Нам нужен здоровый эксперт-криминалист.

Лазарев устало усмехнулся.

– Не ворчи, друг мой. Вспомни, раньше мы с тобой про сон и не говорили.

– Это верно. Тогда мы были молодые. Помню, по двое-трое суток приходилось не спать. И ничего.

– Да и сейчас еще многим молодым фору дадим. Ты, вон, форму боксера на уровне первого разряда держишь, да и черный пояс по каратэ подтверждаешь. А я за тобой тянусь. Мое хобби ты знаешь – бег. Норму второго разряда без особого труда выполняю. Так что рано нас списывать.

– Это верно, – согласился Ярцев, – однако чтобы спортивную форму держать, спать надо.

– Ничего, успею отоспаться. Зато почти все экспертизы провел за ночь. Кроме баллистических. Так хорошо работалось в тишине. И результатами я доволен. И ты, думаю, останешься доволен. Работенки подкину – повертишься.

– Приятно слышать. Выкладывай, что наработал.

Лазарев подгреб к себе компьютерные распечатки, разложенные по всему столу.

– Записывай.

Ярцев вынул блокнот и авторучку.

– Итак, сначала о самом главном. На долларах, что были в кейсе, изъятом с места убийства троих в «Пиковой даме», кроме прочих, не представляющих первостепенного значения, обнаружены отпечатки пальцев двух человек, которые тебя очень заинтересуют. Прежде всего, это отпечатки Кизимова Эдуарда Владимировича.

– Кизимов? Кто такой? Не припоминаю, – Ярцев пожал плечами. На память он пока не жаловался. Если каким уголовным делом занимался лично, то участников процесса запоминал надолго.

– Может, тебе его кличка что-нибудь подскажет, – загадочно улыбнулся эксперт, – Резаный.

– Резаный?! – Ярцев приподнялся в кресле. – Ты хочешь сказать, что Кизимов и Резаный одно и то же лицо?

– Я уже сказал, – довольно констатировал Лазарев. – Это было не сложно установить по картотеке. Так что никакого героического поступка я не совершил. Теперь мы знаем, кто такой Резаный. Я даже распечатал для тебя его фотографию и обвинительное заключение. Привлекался за разбой. Возьми. – И эксперт придвинул Ярцеву тощую папочку. – Надеюсь, это сэкономит твое время.

– Спасибо! – кивнул полковник и нетерпеливо раскрыл папку. Взяв в руки распечатанную на цветном принтере фотографию Кизимова, всмотрелся в нее. Все приметы, названные Глебом Сорокиным, сходились: злая физиономия, уши маленькие, помятые, сломанный нос и полный рот золотых зубов.

– Он самый, Резаный. Что же получается? Раз он оставил свои пальчики на долларах в кейсе, то, выходит, был в лаборатории под шестой колонией, где производили фальшивые дензнаки. А вскоре эта лаборатория сгорела.

– Возможно, по его личному распоряжению, – подхватил Лазарев.

– Вероятнее всего. Сейчас же займусь его делом. Может, обнаружится след к его берлоге.

– Далее, – продолжил невозмутимо Лазарев, – на этих же долларах оставил свои пальчики и Неустроев Андрей Владиленович. Рецидивист. Фальшивомонетчик высокой квалификации. В настоящее время отбывает наказание все в той же шестой колонии строгого режима, о которой мы уже многократно упоминали. По-моему, тут нам с тобой все ясно – Резаный привлекал его к производству фальшивых дензнаков в той самой лаборатории.

– Может, Резаный, а может, кум – майор Ляхович. Без разницы. Видно, что одна компания. Вопрос в том – жив ли в настоящее время Неустроев? Ведь во время пожара сгорели четыре человека. Кто они? На этот вопрос в ближайшее время ответят эксперты Кемеровской областной полиции. Но хотелось бы увидеть живым искусного производителя поддельных дензнаков, который является важной фигурой в этом деле. Думается, он побольше других знает о Резаном, его связях. Предполагаю, что этот спец был в лаборатории главным технологом.

– Логично. Уверен, что ты увидишь его живым. Даже такой изувер, как Резаный, не мог сжечь талантливого специалиста. Было бы наивным предполагать, что Резаный решил завязать с производством фальшивых денег. Обязательно оборудует лабораторию в другом месте. Такова уж суть людей, посвятивших свою жизнь стяжательству и обогащению за счет общества. Ему понадобится такой ценный специалист, как Неустроев. И с нетерпением будет ждать его освобождения.

– Или постарается устроить ему побег, – вставил Ярцев. – Похоже, Резаный не любит ждать.

– Как это провернули с Бесом?

– Могут придумать и что-нибудь новенькое. Спасибо, Игорь Дмитриевич, за полезную информацию.

– Это не все, друг мой. Есть еще кое-что любопытное. На пластиковых пакетах с героином, что были во втором, кейсе, оставил отпечатки пальцев не только Муслим Хасанович, брат Изольды, но и Мустафа Рустамович Исламбеков.

– Исламбеков? Уж не тот ли крупный наркобарон, который находится в международном розыске?

– Он самый. Интерпол мечтает встретиться с ним.

– Знаю. Третий год мечтает. Но как на него выйти? Это архисложная задача. Тут одних отпечатков пальцев мало.

В принципе, они мало что дают. Он их мог оставить в Афганистане, Пакистане, Таджикистане, Узбекистане, Киргизии и так далее. По географии я условно пробежался. Данные отпечатки свидетельствуют лишь о том, что этот крутой наркобарон международного уровня принимает активное участие в распространении наркотиков и на территории России. По данному факту мы выделим дело в особое производство. Что еще?

– Пока все. Сейчас займусь баллистическими экспертизами.

– Прежде ты должен поспать, дружище.

– Успеется. Я уже прогнал сон. Вот еще кофейку сварю. Подожди, чего поднялся? Ты же знаешь, я не хуже твоего кофе варю.

– Знаю. Спасибо. Как-нибудь в следующий раз. Работы ты мне подкинул по ноздри и выше. Я к себе.

19

День установился солнечный и теплый. Создавалось впечатление, что на дворе не октябрь, а начало сентября – самое настоящее бабье лето.

Обычный будний день, но у колонии № 6 строгого режима было достаточно многолюдно, будто не тюрьма это вовсе, а какое-нибудь обычное гражданское предприятие. Подъезжают и отъезжают «КамАЗы» со стройматериалами, у проходной стоит народ, через металлическую дверь постоянно входят и выходят люди в гражданском и в камуфляже. Только старые толстые стены, колючая проволока и сторожевые вышки по периметру напоминают, что это спецучреждение с богатой историей, в которую вписаны имена известных политзаключенных, выступавших против режима существующей власти, а также известных не только в нашей стране, но и за рубежом маньяков. Ярушенко – один из них. За пятьдесят с лишним убийств он был приговорен к исключительной мере, но до последнего не верил, что его расстреляют. Писал кассации в Верховный суд, на имя президента, изучал правовую литературу, читал газеты, тщательно следил за своим здоровьем. Однако злодей получил по заслугам – приговор был приведен в исполнение.

Полковник Воробьев припарковал свою черную «Волгу» недалеко от проходной колонии и сказал Ярцеву, приехавшему с ним:

– Вот, Михаил Яковлевич, это и есть знаменитая кемеровская «шестерка» – скопище зла и порока. Ты никогда здесь не был?

– Бог миловал.

– Я имел в виду – в качестве посетителя, а не сидельца, – усмехнулся Юрий Юрьевич.

– И в качестве посетителя не приходилось, – не приняв шутливого тона друга, ответил Ярцев. – Признаюсь откровенно, не люблю я посещать такие заведения. Один тюремный запах угнетает меня с первой же минуты. Ты знаешь – я не какой-нибудь белоручка или чистоплюй, но остро, до глубины души чувствую всю трагичность положения заключенных. Каждый зэк – это по-своему несчастный человек. Да, он справедливо наказан за свое черное дело. Но что-то где-то когда-то сломалось в нем, и он переступил черту уголовного Кодекса. Я понимаю, что профилактикой все преступления не искоренить. Но очень бы этого хотелось. Представляешь, ни одного преступления и ни одной тюрьмы!

– Ну, это из области фантастики, – вновь усмехнулся Воробьев. – Об этом можно только мечтать.

– Да, ты прав, – согласился Ярцев.

– Знаешь, Михаил Яковлевич, а я как-то проще отношусь к этой теме и вообще к осужденным. Тоже честно признаюсь, у меня зэки никакой жалости не вызывают. Что заслужили, то и получили. Кому я сочувствую, так это наемным работникам окаянного учреждения – администрации, контролерам, надзирателям. Вот им не позавидуешь. Они каждый день общаются с зэками и дышат с ними одним тюремным воздухом.

Через некоторое время, оформив пропуска и преодолев несколько железных дверей, полковники прошли на территорию тюрьмы.

Вскоре они подошли к деревянной двери, с отслоившимся в некоторых местах шпоном из ясеня. На двери табличка с потускневшей надписью бронзой: «Майор Шилов Валентин Афанасьевич, замначальника колонии по воспитательной работе».

Воробьев коротко постучался и, не дожидаясь разрешения изнутри, вошел в кабинет. Ярцев последовая за ним.

Впервые попавшим в это небольшое помещение прежде всего бросалась в глаза допотопная старая мебель и потертый линолеум, особенно от Дверей до стола хозяина кабинета.

Заместитель начальника, лысый мужчина лет сорока пяти в форме майора, сидел за своим столом и держал перед собой небольшую фотографию. Выражение лица у майора было такое, будто у него очень сильно был расстроен желудок.

Увидев вошедших полковников, он со вздохом положил фотографию и торопливо вышел из-за стола.

– Здравствуй, Валентин Афанасьевич! – приветствовал его Воробьев, пожимая руку. – Кивнув на Ярцева, он добавил: – Знакомься – полковник Ярцев, начальник уголовного розыска из Новосибирска. Мы с ним старые друзья, и у нас здесь общие интересы.

– Михаил Яковлевич, – представился Ярцев, пожав вялую ладонь замначальника.

Воробьев со свойственной ему иронией заметил:

– Валентин Афанасьевич, у тебя такое выражение лица, словно ты сейчас проглотил что-то очень кислое. Не рад гостям? Успокойся. Мы не с инспекторской проверкой. У нас свои конкретные вопросы.

– Что ты, Юрий Юрьевич, – слабо улыбнулся майор. – Тут совсем иная причина. Да вы садитесь, пожалуйста.

Полковники сели по обе стороны приставного столика и внимательно посмотрели на Шилова.

– У нас горе, – тяжело вздохнул майор. – В Сочи вчера среди бела дня утонул наш начальник колонии, подполковник Зыков Семен Иванович. Это печальное сообщение с сочинского курорта я получил буквально час тому назад. Какое уж здесь настроение.

– Как это – утонул?! – воскликнул Воробьев, ошарашенный новостью. – Насколько я осведомлен, Семен Иванович, превосходный пловец. И на здоровье не жаловался. Может, пьяный полез в море? Но спиртным он вроде не злоупотреблял.

– Алкоголя в организме не обнаружено, – покачал головой майор. – Но он любил дальние заплывы. Может, не рассчитал силы?

– Мне это очень не нравится, – обронил Ярцев. – Почему-то трагедия с начальником случается именно в тот момент, когда в его колонии происходят странные события. И далеко от берега это произошло?

– Спасатели говорят – метрах в двухстах. Они видели, что мужчина плыл спокойно и вдруг стал вести себя как-то неестественно: крутиться на месте, нырять столбиком, размахивать руками, будто начал траву косить. Они поспешили к нему на катере, но опоздали. Пловец нырнул в последний раз и не вынырнул. Аквалангисты обнаружили его тело только через полчаса в пятистах метрах от места происшествия. Это их озадачило: полагают, что утопленника за это время могло снести самое большее метров на сто. Вот так. Жаль Семена Ивановича. Он был хорошим человеком. И как начальника мы его любили. Строгий был, но справедливый. Таким он и останется в нашей памяти.

– Ты веришь в его естественную смерть? – задумчиво спросил Воробьев.

– Я уж и не знаю, что думать, – пожал плечами Шилов и вновь взял в руки фотографию.

– Это он? – спросил Ярцев и взял у майора цветной снимок.

– Да.

С фотографии на Ярцева смотрел подполковник с большими залысинами на высоком лбу и печальным взглядом серых глаз.

– Он человек семейный?.

– Жена – врач и два сына. Младшему семь. Старший юридический институт окончил и сейчас учится в аспирантуре. Хорошая была семья, дружная.

– Зыков уезжал на курорт с женой?

– Один. Первый раз. В этом году у супруги не сложилось с отпуском. Ее недавно назначили главным врачом и попросили повременить с отпуском. Семен Иванович не хотел уезжать один, но жена настояла. Он сам мне об этом говорил. – Вздохнув в очередной раз, майор продолжил: – Через три часа самолет, группа наших офицеров вылетает за телом погибшего.

– Да-а, не в добрый час мы к вам пожаловали, – покачал головой Воробьев. – Наши соболезнования семье Семена Ивановича и сослуживцам по работе.

Шилов кивнул.

Повисла короткая пауза. Первым нарушил ее полковник Ярцев.

– Валентин Афанасьевич, вас не удивляет то обстоятельство, что мы даже не заикнулись о заместителе начальника по режиму майоре Ляховиче, убитом в ресторане? Он преступник. У нас имеются веские неопровержимые доказательства.

На заявление Ярцева Шилов ответил как-то безразлично:

– Я не удивлен. Чувствовал, что Ляхович проворачивает какие-то свои делишки, но конкретно у меня на него ничего не было. Я говорил однажды с начальником, но Семен Иванович махнул рукой и сказал: «Валентин, не трогай Ляховича. Это страшный человек. Я хочу спокойно доработать до пенсии. И тебе того желаю. Не суйся в те дела, которые не касаются конкретно твоих служебных обязанностей». На этом наш разговор тогда и закончился. Я и следователю вчера все это сказал. Говорил и о том, что мне ничего не было известно о подпольной лаборатории, где печатали фальшивые деньги, и о том, что мне ничего не известно о распространении наркотиков среди заключенных. Собственно, мне больше нечего добавить. Завтра похороны Ляховича. Я на них не пойду. Предполагаю, что никто из наших сотрудников тоже не пойдет.

– Интересные дела тут у вас творятся, – нахмурился Воробьев, – и то, что была устроена инсценировка убийства зэка Баранова, после чего он разгуливал на свободе и совершал новые преступления, тебе, майор, тоже ничего не известно? Можешь ничего не отвечать. Я примерно знаю, что ты можешь ответить. Уверен, что следователи во всем разберутся.

Шилов молчал, потупив голову.

– Нам нужно повидаться с заключенным Неустроевым, осужденным к пятнадцати годам за фальшивомонетничество, – продолжил сухо полковник Воробьев.

– С Неустроевым? – переспросил майор и торопливо нажал на кнопку. – Пожалуйста. Сейчас вас проводят.

Вошел угрюмый здоровенный прапорщик и произнес:

– Слушаю, товарищ майор.

– Митрич, организуй встречу товарищам полковникам с Неустроевым, – приказал Шилов.

– Это можно, – флегматично ответил Митрич, – но ведь Консультант не будет разговаривать. Что зря суетиться?

– Он что – немой? – поинтересовался Воробьев.

– Не немой, но не разговаривает с сотрудниками полиции, – несколько смущенно ответил майор. – Не любит полицейскую форму. Может, вам переодеться в цивильное? Я что-нибудь подыщу.

– Послушай, майор, – сурово оборвал его Воробьев, – не превращай колонию в балаган. Не нравятся мне ваши здешние порядки.

– Извини, Юрий Юрьевич. – Шилов вытер платком вспотевший лоб. – Не могу же я силой заставить его говорить. Но вы не беспокойтесь, я все улажу.

После этих слов майор вытащил из тумбочки блок сигарет «Кент» и отдал прапорщику.

– Возьми. Передай Консультанту и скажи, чтобы отвечал на все вопросы уважаемых полковников.

– Это другое дело, – усмехнулся прапорщик, – за такое курево он может целый день звонить. Только слушайте.

Ярцев и Воробьев многозначительно переглянулись. У Ярцева заиграли желваки, но он смолчал. А Воробьев не сдержался.

– Валентин Афанасьевич, меня просто удивляют твои методы воспитания заключенных.

– Но ведь я хочу как лучше, – вымолвил майор, не понимая, чем не угодил полковникам.

Воробьев махнул рукой и, тронув прапорщика рукой за плечо, сказал:

– Ладно, пошли.

Молча прошли по мрачным, давно не крашеным коридорам, через три железные двери и стали подниматься по железной винтовой лестнице на третий этаж.

Воробьев, наиболее нетерпеливый, спросил прапорщика:

– Далеко еще?

– Половину прошли, – лениво ответил тот, позвякивая ключами. И вдруг оживился: – А вы знаете, в какой камере сидит Консультант?

– Скажешь – будем знать, – отпарировал Воробьев.

– В той одиночке, где сидел злодей века – маньяк Ярушенко. И спит на его нарах. Консультант даже гордится этим.

– Было бы чем гордиться, – усмехнулся Ярцев. – Неустроев ведь не мокрушник. Отчего это у него вдруг любовь к маньякам проявилась.

– Не знаю, но он сам просил хозяина перевести его в эту камеру. Думается, для пущего авторитета. Мечтает стать вором в законе. В ближайшее время собирается короноваться. А еще он высказывал опасение, что на него может быть совершено покушение, а в одиночке ему будет безопаснее.

– Вижу, прапорщик, информация у вас поставлена на уровне, – заметил Воробьев.

– Работаем, товарищ полковник, – не без удовольствия ответил прапорщик.

– Но почему он боится покушения? – спросил Ярцев. – Он называл причину? Говорил кого опасается?

– Об этом он не распространялся, – с прежним равнодушием ответил прапорщик и кивнул в сторону: – Проходите сюда.

Они повернули в короткий коридорчик, и прапорщик уведомил их:

– Вот в это специальное помещение я Консультанта и приведу. Вы проходите вправо, а он будет слева.

Прапорщик неторопливо ушел, позвякивая ключами, а Ярцев с Воробьевым прошли внутрь спецпомещения.

Узкая комната была разделена решеткой пополам, мебель – деревянные столы и стулья – намертво прикручена к полу. Под потолком две горящие лампочки в металлической оплетке – по одной в каждой половине комнаты.

Прапорщик привел Неустроева и закрыл за ним дверь. Ярцев незаметно включил в кармане пиджака диктофон.

Заключенный неплохо выглядел для своих сорока трех лет, из которых более половины провел за решеткой: чистая роба, взгляд карих глаз умный, проницательный, руки с длинными тонкими пальцами.

Некоторое время обе стороны молчали, изучая друг, друга. Затем Неустроев достал пачку «Кента», распечатал, ловко щелкнул по донышку пачки пальцем и взял в рот выскочившую наполовину сигарету. Прикурил от зажигалки, глубоко затянулся дымом и, выдыхая его через нос и рот, вежливо поблагодарил:

– Спасибо за сигареты. Хорошие.

– На здоровье, Андрей Владиленович, – откликнулся Ярцев.

– Вижу, граждане полковники, вы ко мне с подходцем. Значит, что-то серьезное вас интересует. Если ко мне по-человечески, то и я могу без «понтов» и всякой там блатной лексики. Люблю интеллигентный разговор. Сами понимаете, поговорить здесь о возвышенном не с кем.

– Вот и хорошо, Андрей Владиленович, – кивнул Ярцев. – Приятно побеседовать с человеком высокого интеллекта. Кстати, я не в курсе вашего образования.

– Томский химико-технологический институт, – ответил Неустроев, и было заметно с какой гордостью он это сказал.

– И где работали?

– На томском полиграфическом комбинате. Совсем немного. Затем «черный ворон» переехал мою жизнь.

– Но в этом, наверное, вы сами были виноваты?

– Я никого не виню. С юных лет меня с чудовищной силой привлекало производство дензнаков. Это такая болезнь – азартнее картежной игры. Не хвалясь, скажу – я достиг в этой области значительных успехов. Могу дать кое-какие советы Гознаку. Но почему-то этот мой чисто мирный интерес оказался несовместимым с нормами уголовного Кодекса.

– Как нам стало известно, ваше тюремное погоняло – Консультант?

– Вас верно информировали.

– И в какой области даете консультации?

– По своей специальности.

– В области производства фальшивых денег?

– Разумеется. Я своей профессии буду верен до гроба.

– А зачем вам вообще профессия? Вы же собираетесь короноваться на вора в законе? А вору в законе западло работать.

– Вам и об этом доложили?! Что ж в этом плохого? Я уважаю воров в законе. Это, как правило, умные и мудрые люди. А работать я и не собираюсь. Консультировать – с удовольствием.

– Андрей Владиленович, предлагаю перейти от философии к земным грешным делам.

– Лады. Что конкретно вас интересует?

– Кого консультировали в этой колонии?

– Несерьезный вопрос, гражданин полковник, – покачал головой Неустроев и закурил вторую сигарету. – За кого вы меня принимаете? Неужели думаете, что я выдам товарищей по ремеслу?

– Однако ваши товарищи, каковыми вы их считаете, к вам относятся отнюдь не по-товарищески. Вас просто списали. Те, которые не сгорели в лаборатории. К слову, что это за люди, к которым так жестоко отнесся ваш руководитель? Это же какое-то средневековье – приковать наручниками к стеллажам и сжечь.

– Это вольные. Подсобники. Они были свидетелями секретного производства.

– Андрей Владиленович, а ведь вас заказали. Догадываетесь откуда угроза?

Впервые за время разговора Неустроев выказал беспокойство: заерзал на табурете и стал более часто затягиваться сигаретой.

– Слушай, гражданин Неустроев, говори по существу или мы уйдем, – решительно заявил Воробьев. – У нас много других дел. А ты останешься наедине со своим страхом. Думаешь, мы не поняли, почему ты в одиночку попросился? Боишься, что приговор, вынесенный тебе на воле, в общей камере легче исполнят.

– И вы знаете, кто меня заказал? – спросил Неустроев и, поднявшись с табурета, нервно заходил по комнате.

– Разумеется, – ответил Ярцев.

– И хотите – услуга за услугу?

– Как водится.

– Назовите. Если его имя сойдется с моими предположениями, то я вам такое поведаю, чего вы и не ожидали.

– Мы с вами не играем, – заверил Ярцев. – Пришли, чтобы предостеречь.

– Кто он?

– Резаный.

– Я так и думал, – Неустроев в сердцах бросил недокуренную сигарету на пол, хотя подобной роскоши никакой зэк не мог себе позволить, даже такой авторитетный, как Консультант. – Выучил на свою голову. А ведь я знал: научишь другого – и сам окажешься не удел. Теперь я не нужен. Конечно, они на воле, а мне чалиться на киче еще десять годочков. Понятно, хотят замутить дело без меня.

Ну и сволочь же этот Резаный. Я давно подозревал, что он меня использует, а потом уберет.

– Вы были за главного технолога в подпольной лаборатории?

– Да. А кто вам сказал о Резаном и о том, что он хочет меня убрать?

– У нас есть свои оперативные тайны, Андрей Владиленович, – усмехнулся Ярцев. – Но за вашу откровенность мы можем вам сказать. Это Изольда Хасановна, хозяйка ночного клуба «Пиковая дама». И подтвердил ее брат Муслим. Они попались с поличным, но, чтобы смягчить свою вину, раскололись до самого основания. Вы же знаете, что в подобной ситуации каждый в первую очередь думает о себе. Они и портрет его нарисовали: здоровый бугай, килограммов под сто двадцать. Лицо злое. Уши маленькие, помятые. Нос сломан. Полный рот золотых зубов. После исповеди Изольды он у нас буквально из-под самого носа ушел.

– И вы хотели бы знать, где лежбище этого предателя?

– Вы догадливы. Это и в ваших интересах.

– Сразу скажу – не знаю. Но это должен знать бармен из «Пиковой дамы» Борис Гордеевич. Его погоняло – Гордый. Это приближенный к Резаному человек. Гордый и есть тот самый хмырь, которого я выучил делать дензнаки высокого качества. Способным оказался.

– Когда начала функционировать ваша подпольная лаборатория?

– С полгода назад.

– И какова была ее производительность?

– Три миллиона зеленых в неделю.

– А рублей?

– Их мало печатали. За месяц миллиона четыре. Деревянные меньше пользовались спросом.

– Куда и кому конкретно сбывались фальшивые деньги?

– Я не в курсе. Этим заправлял майор Ляхович. Думаю, что на все эти вопросы есть ответы у Резаного.

– Хорошо, спросим у Резаного. Дело времени. Гордый отбывал в этой колонии?

– Да. Откинулся два года назад.

– За что сидел?

– За мошенничество. Резаный, Изольда и Гордый – как одна семья.

– А ваш кум, майор Ляхович, в эту семью не входил?

– Кум был на вторых ролях, но верно служил Резаному. Было за что. Получал большие бабки.

– А начальник колонии подполковник Зыков?

– Про этого ничего не знаю. Зэки его уважали, но считали слабым, безвольным начальником. Прошел шепоток, что он утонул?

– Это правда.

– У каждого своя судьба, – философски заметил Неустроев. Затушив сигарету и бережно засунув ее в пачку, он продолжил: – Я еще до вашего визита вычислил, что Резаный постарается убрать меня как опасного свидетеля. Теперь у него на воле есть хороший квалифицированный помощник – Гордый.

– Вы могли предполагать, а теперь знаете точно.

Неустроев устало опустился на табурет, закурил очередную сигарету и невесело улыбнулся.

– Я вам расскажу одну романтическую историю, которую мне рассказывал сам Резаный. Может быть, она вам пригодится.

Ярцев и Воробьев сосредоточились.

– Резаный – бабник, каких редко встретишь. В последнее время он запал на одну шмару, певичку из новосибирского театра «Музыкальной комедии». Звать – Вика. Если честно – красючка, залюбуешься. Резаный показывал ее фотографии. Он просто без ума от нее. Заваливал дорогими подарками. Если Вика живая, то Резаный и сейчас с ней связан.

– Почему – если живая? – поинтересовался Ярцев. – Ей кто-то угрожал?

– Потому что Резаный ни за что просто так от себя не отпустил бы ее.

– Вика тяготилась связью с Резаным?

– Из разговора с ним я так и понял. Сначала соблазнилась на дорогие бирюльки, а когда разобралась, с кем связалась, то хотела сделать финт в сторону. Но было поздно. За ней следят люди Резаного. Не исключено, что она может указать дорожку к своему бойфренду.

– Вам ни о чем не говорит фамилия Исламбеков Мустафа Рустамович?

– Впервые слышу.

– Не спешите. Подумайте. Может, Резаный когда случайно обмолвился?

– Нет. У меня отличная память. Вот еще что. Я убежден, что над Резаным кто-то стоит. Какая-то очень большая шишка. Кто – одному Господу известно. Такое мнение у меня сложилось из редких реплик Резаного – кое-кому приходится большую дань платить. Но никаких имен не называлось.

Неустроев помолчал, докурил сигарету до «бычка» и попросил:

– Просьба у меня к вам. Если узнаете, кто будет заслан сюда по мою душу, шепните по-дружески. За ту информацию, какую я вам слил, это небольшая услуга.

– Если нам станет известно, то вы непременно об этом узнаете.

Неустроев кивнул в знак благодарности, поднял с пола ранее брошенный окурок и бережно поместил его в пачку с сигаретами.

Через минуту Консультанта повели в камеру. Он ссутулился и ни разу не обернулся.

Ярцев выключил диктофон.

Напоследок майор Шилов гостеприимно предложил полковникам отобедать в местной столовой. Но ни Ярцеву, ни Воробьеву этого не захотелось. За несколько часов пребывания в тюрьме им смертельно надоели бесконечные решетки, замки, узкие пространства и тюремный запах (и Воробьев в этом признался).

Когда вышли за железные ворота колонии, Михаил Яковлевич глубоко вздохнул и с облегчением вымолвил:

– Воля! Настоящую цену ей человек понимает только тогда, когда выходит из тюрьмы.

– Да, это так, – согласился полковник Воробьев. Лицо его на этот раз было очень серьезным.

20

Совсем неожиданно к ночи похолодало. К утру тихий морозец подернул тончайшим узорчатым инеем опавшую пожелтевшую листву, кусты акации, ветки голых вековых лип, выстроившихся двумя ровными рядами от улицы Мичурина до самого театра «Музыкальной комедии». Хотя к середине дня солнечные лучи сняли кружево инея, однако воздух до плюсовой температуры не прогрели. Было зябко, и люди выходили на улицу в утепленных куртках, а кто и в легких меховых полушубках.

По липовой аллее к театру шел высокий, атлетического сложения мужчина в осеннем пальто, шляпе и темно-синем костюме. Пальто ему было немного тесновато, однако постороннему глазу это не было заметно. Мужчина привык ходить, в основном, в форме, а гражданское пальто надевал очень редко, в случае крайней необходимости: И чувствовал он себя в нем неловко.