Текст книги "А жить, братишки, будет можно!"

Автор книги: Олег Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Наставив ствол автомата на афганца, Кошкин нажал на спусковой крючок, но вместо выстрела услышал лишь предательское клацанье металла: в магазине не осталось ни одного патрона.

Солдат тут же вскочил и бросился к командиру, стоявшему всего в пяти-шести шагах от него.

Александр увидел подбегающего десантника и, не понимая, зачем Кошкин несется к нему, удивленно вскинул брови.

Едва Кошкин успел поравняться с Сухоруковым, оказавшись между ним и афганским пацаном, как тот выстрелил.

Пуля, предназначавшаяся Александру, попала Кошкину в затылок.

Солдат рухнул на землю.

Александр резко обернулся, увидел целившегося в него подростка, вскинул «калаш», но так и не выстрелил: сбоку к афганскому мальчишке подскочил Абдуллаев. Ударом ноги он выбил из рук подростка винтовку, а затем прыгнул на него, повалив афганца на землю…

Александр упал на колени рядом с лежащим на спине Кошкиным, глаза которого неподвижно смотрели в небо.

Склонившись над ним, капитан сквозь ком, подступивший к горлу, хрипло произнес:

– Спасибо, Игорек…

Сухоруков взял голову Кошкина в свои руки и провел ладонью по глазам солдата, чтобы закрыть их…

…Абдуллаев навалился на поверженного им афганского мальчишку сверху и схватил его за грудки.

Оскалив зубы, он с ненавистью рявкнул на дари:

– Если не хочешь, чтобы я отправил тебя к аллаху… Говори, где американцы!

Подросток, который от страха был не в силах произнести ни слова, замычал и показал рукой на блиндаж, который находился метрах в тридцати от них…

…Александр и Абдуллаев подскочили к блиндажу. Александр дернул ручку массивной металлической двери. Дверь не поддавалась.

Макнамара и Крамер, забившись в дальний угол блиндажа, смотрели на дверь и испуганно прислушивались к тому, что происходит снаружи.

Напротив них, в другом углу блиндажа, сидел на полу уже не молодой афганец с пистолетом в руках. Его глаза сверкали злобно и фанатично.

Все трое услышали раздавшийся из-за двери громкий голос Абдуллаева, который говорил по-английски:

– Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь. Мы гарантируем вам жизнь!

Макнамара и Крамер переглянулись. Оба поняли друг друга без слов.

Тяжело вздохнув, Крамер подошел к выходу из блиндажа и потянулся к дверной ручке.

Афганец, сердито вскрикнув что-то на своем языке, вскочил и выстрелил из пистолета в спину Крамера. Застонав, американец упал.

Макнамара тут же выхватил из-за пояса пистолет и выпустил из него сразу несколько пуль в афганца.

Тот беззвучно осел на землю.

Отшвырнув пистолет в сторону, Макнамара бросился к двери блиндажа, распахнул ее и поднял руки вверх…

…Американский инструктор со связанными руками сидел на камне в окружении нескольких десантников. Рядом с ним, опустившись на одно колено рядом с лежащей на земле рацией, громко кричал в микрофон Александр:

– Одного мы взяли! … Да, живым. Второго застрелили «духи»… Присылайте за ним «вертушку»! И за ранеными! За ранеными тоже! У меня их больше тридцати.

Из объятого пламенем дома недалеко от Сухорукова раздался душераздирающий детский крик.

Быстро сняв наушники, Александр повернул голову на крик и сквозь окно с разбитыми стеклами увидел в глубине дома мечущуюся в огне афганскую девочку лет десяти.

Мороз, Макаед и Михолап и еще несколько солдата стояли рядом с домом, не решаясь броситься в огонь.

Швырнув на землю автомат, Александр подбежал к солдатам.

– Снимай куртку, быстро! – крикнул он Михолапу.

Солдат расстегнул ремень, сбросил «лифчик» с боезапасом и скинул с себя куртку-афганку. Схватив ее, ротный набросил куртку на голову.

– Облейте меня водой! – бросил ротный солдатам.

Все стоявшие у дома десантники окружили ротного, сорвали с себя фляги и, открутив их крышки, начали поливать Сухорукова водой.

Мокрый с головы до ног Александр, торопливо перекрестившись, забрался в окно горящего дома…

…Через полминуты, которые показались и самому Сухорукову, и его подчиненным вечностью, он выпрыгнул из окна, держа на руках обезумевшую от страха и громко кричащую девочку лет десяти. Одежда Александра и его волосы были объяты пламенем: мокрую куртку Михолапа Сухоруков накинул на голову ребенка.

Потеряв сознание, Александр уронил девочку и упал рядом с ней на землю…

…Салон летящего вертолета был битком набит ранеными.

Среди них на полу лежал так и не пришедший в себя Александр, обмотанный окровавленными бинтами с головы до ног. Рядом с ним примостился раненый Савельев, который с состраданием глядел на Сухорукова.

– Потерпи, Саня… Не умирай, – прошептал он.

На скамейке салона сидела перевязанная афганская девочка, которую Александр вынес из горящего дома, а рядом с ней, в окружении двух дюжих десантников, -второй лейтенант Макнамара, который смотрел на то, во что превратился Сухоруков, с ужасом в глазах…

…По коридору гарнизонного госпиталя сновали военные врачи и медсестры.

Прислонившись к стене, у двери операционной стоял лейтенант Абдуллаев.

Дверь открылась, и в коридор вышел тот самый хирург, которого десантники Александра когда-то спасли из плена. На нем был белый халат, заляпанный кровью.

Хирург замер у порога, полез в карман и достал из него пачку сигарет и зажигалку.

Абдуллаев оторвал спину от стены и повернулся к врачу.

– Как он?

Врач поморщился.

– Плохо. Я вообще удивляюсь, как он с такими ожогами еще жив.

Хирург закурил и, сделав пару затяжек, нервно развел руками.

– Я сделал все, что мог. Но клинические условия у нас не те. Первым же самолетом будем отправлять твоего ротного в Ташкент. А оттуда – в Москву, в госпиталь Бурденко.

***

В воскресенье в Тульском городском парке было шумно и многолюдно.

Недалеко от карусели за столиком летнего кафе сидели Василий Егорович и Татьяна Ивановна. Василий Егорович потягивал из бокала пиво.

…По аллее парка, задевая и толкая идущих ему навстречу людей, торопливо шагал Тюпалов, в глазах которого смешались растерянность и тревога. Увидев Сухоруковых, Тюпалов вскинул правую руку вверх и громко крикнул:

– Василий Егорович!

Сухоруков повернул голову на крик и заметил Тюпалова. Увидев его перекошенное лицо, Василий Егорович тут же вскочил. Татьяна Ивановна тоже поднялась. Оба быстро пошли навстречу Тюпалову…

…Тяжело дыша, Тюпалов приблизился к взволнованным Сухоруковым.

Утерев со лба пот, он дрожащим голосом произнес:

– Мне только что позвонили… Сашку доставили в госпиталь Бурденко. С сильными ожогами. Без сознания…

Татьяна Ивановна вскрикнула и прижала ладони к щекам. Василий Егорович помрачнел и тяжело вздохнул.

Тюпалов кивнул на выход из парка.

– Машина ждет. Едем!

…На койке реанимационной палаты под капельницей лежал Александр, перебинтованный с головы до ног. К нему была подключена система обеспечения жизнедеятельности. Александр находился без сознания.

Рядом, у изголовья его постели, стояли в белых халатах военный хирург полковник Колбышев и Татьяна Ивановна. На осунувшемся лице Сухоруковой была печать бессилия и горя.

Колбышев тихо произнес:

– Время от времени он приходит в себя. Правда, ненадолго, – хирург бросил взгляд на наручные часы. – Простите, Татьяна Ивановна, но больше Вам здесь оставаться нельзя… Я и так сделал для Вас исключение.

Сухорукова покорно кивнула головой.

– Я понимаю… Конечно…

Она уже повернулась, чтобы уйти, когда Александр, застонав, открыл глаза. Взглянув на Колбышева с мольбой, Татьяна Ивановна сделала шаг к сыну и склонилась над ним. Мутные глаза Александра прояснились, а его губы растянулись в чем-то наподобие улыбки.

Александр прошептал:

– Мама…

Татьна Ивановна прижала руки к груди.

– Сашенька, родной!

– Мама…, – прошептал Александр уже тише.

Его глаза снова закрылись…

…Татьяна Ивановна вышла из реанимационной палаты.

Перед дверью палаты, в коридоре, сидели на диване Василий Егорович и Тюпалов. Оба встали. Татьяна Ивановна приблизилась к ним.

– Сашка узнал меня. Он приходил в себя, совсем ненадолго…, – она горестно опустила голову. – Они борются за его жизнь. Это может продолжаться не один день.

Татьяна Ивановна всхлипнула.

– Господи, сколько раз я сама говорила это другим…

Она присела на краешек дивана и начала беззвучно плакать. Видно было только, как подрагивали ее плечи. Василий Егорович опускается на диван рядом с ней и, обняв жену, привлек ее к себе.

Сухорукова вскинула голову, торопливо достала из кармана носовой платок и вытерла им глаза.

– Я останусь в госпитале. А вы езжайте домой. Лёне завтра на службу. Тебе в понедельник к министру…, – Сухорукова тронула пальцами воротник пиджака Василия Егоровича. – Тебе же надо хотя бы переодеться.

Сухоруков погладил ее по плечу.

– Я только что звонил Мурашову. Ты можешь переночевать у Гены.

Татьяна Ивановна слабо махнула рукой.

– Не нужно. Если я и смогу заснуть, то прикорну прямо здесь, – она посмотрела мужу в глаза. – А вы езжайте.

Сухоруков согласно кивнул.

– Хорошо. Я переоденусь, заберу все нужные мне бумаги и завтра вернусь в Москву.

Спохватившись, Татьяна Ивановна добавила:

– И позвони, пожалуйста, в мою больницу. Предупреди их, чтобы в выходные они меня не искали…

…Татьяна Ивановна осталась одна. Она сидела на диване, не отрывая взгляда от двери реанимационной палаты. Настенные часы в коридоре показывали половину двенадцатого. Глаза Сухоруковой начали слипаться…

…Татьяна Ивановна стояла на платформе железнодорожного вокзала. Прибывающий пассажирский поезд замедлял ход. В окне одного из проплывающих мимо нее вагонов Сухорукова увидела Александра в форме курсанта Рязанского училища ВДВ. Заметив на перроне встречающую его маму, он улыбнулся и радостно замахал руками. Татьяна Ивановна помахала сыну в ответ и двинулась следом за тормозящим вагоном.

Поезд вдруг стал снова быстро набирать ход. Сухорукова уже не шла, а бежала за вагоном, в окне которого маячил сын. Татьяна Ивановна начала отставать от вагона…Неожиданно земля между ней и поездом вспыхнула. Пламя охватило вагон, заслоняя собой сына. Его испуганное лицо мелькнуло в огне. Воздев руки к небу, Сухорукова испуганно и громко крикнула: «Саша!!!»…

– Татьяна Ивановна, – донесся откуда-то сбоку нежный женский голос…

…Сухорукова вздрогнула, проснулась и открыла глаза. Она повернула голову на голос и изумленно вскинула брови.

Рядом с ней на диване сидела Ирина, которая, сочувственно глядела на Татьяну Ивановну.

Сухорукова всплеснула руками.

– Ира? Откуда?

– Приехала из Тулы, последней электричкой, – Ирина виновато улыбнулась. – Я не хотела Вас будить, но Вы так громко кричали.

– Как ты узнала, где я?

– Я была у Павла. А ваши медсестры сказали мне, что у Вас… Случилась беда, – помедлив, Ирина спросила. – Ваш сын ранен?

Сухорукова тяжело вздохнула.

– Очень сильно обгорел.

Она бросила взгляд на настенные часы, стрелки которых показывали уже первый час ночи, и с жалостью посмотрела на Ирину.

– Господи, ты поехала неизвестно куда, одна, ночью…

– Татьяна Ивановна, Если бы не Вы, мой брат бы не жил, – сказала Ирина. – И то, что я здесь – это самое меньшее, чем я могу Вас отблагодарить. Вам нужно, чтобы сейчас кто-то был рядом. И я буду – столько, сколько нужно.

С нежностью и благодарностью в голосе растроганная Сухорукова произнесла:

– Девочка моя…

Она обняла Ирину.

– Как ты сюда прошла? Кто тебя пустил?

– Там, в будке, у ворот, сидит дежурный. Я не разбираюсь в званиях…У него на погонах по две звездочки, – Ирина показала их расположение пальцами на своем плече. – Вот так.

– Прапорщик, – подсказала Сухорукова.

– Он сказал, не положено, – продолжала Ирина. – Тем более, ночью. А когда я ему все выложила – про Вас, про Павла, про Вашего сына, он начал куда-то звонить… Узнал, где лежит Саша. И даже показал мне дорогу, – оглянувшись, Ирина перешла на шепот. – Только очень просил… Если кто-нибудь меня задержит… В общем, не говорить, что я прошла через калитку.

Ирина хихикнула.

– Попросил сказать, что я перелезла через забор.

Татьяна Ивановна улыбнулась.

– Ну, через забор так через забор, – спохватившись, она вскинула голову. – Как твой брат? Ему уже лучше?

– Да. Сегодня ему даже дали посмотреть телевизор. Полчаса. Вы же разрешили мне привезти из дому телек и поставить в палате. Паша так по нему соскучился… Он хоть и взрослый, но очень любит смотреть мультики. Особенно «Ну, погоди».

Пожав плечами, Ирина с любовью грустно протянула:

– Прямо как ребенок.

– Я тоже люблю их смотреть, – сказала Сухорукова и, не удержавшись, зевнула…

…Часы на стене коридора показывали пятый час утра.

Положив голову на плечо Ирины, Татьяна Ивановна спала…

***

Кабинет генерал-полковника Мурашова располагался на втором этаже здания Министерства обороны.

Мурашов сидел за своим огромным рабочим столом. Напротив генерал-полковника сгорбился на стуле бледный и осунувшийся Сухоруков.

Мурашов тихо спросил:

– Как он?

– Плохо, – Василий Егорович поморщился. – Танюша пробыла в госпитале все выходные, но ничего обнадеживающего ей не сказали… Я тоже заезжал туда сегодня утром.

Сухоруков горько вздохнул.

– На Сашке живого места нет. Врачи вообще удивляются, как он до сих пор еще…

– Татьяна сейчас в Туле?

– Да, – Василий Егорович развел руками. – У нее у самой больные. Кого-то готовят к операции, кому-то ее только что сделали. Как только сможет вырваться, снова приедет.

Мурашов твердо и уверенно произнес:

– Василий, я верю, что Сашка выкарабкается. Обязательно выкарабкается!

Сухоруков помотал головой из стороны в сторону.

– Ой, Гена… Я бы все за это отдал.

Глаза Сухорукова недобро сверкнули.

– Может, я чего-то не понимаю…, – Василий Егорович придвинулся к другу поближе. – Но скажи, как такое могло случиться? Почему вертолеты шарахнули НУРСами по кишлаку? Когда там находились свои?

Мурашов отвел взгляд в сторону.

– Командир полка подполковник Ремизов…

– Ремизов? – Василий Егорович наморщил лоб. – Был у меня такой ротный, в Кировабаде.

– Он, он, – утвердительно кивнул Мурашов. – Так вот… Сашкина рота находилась на подступах к кишлаку, и Ремизов попросил командира дивизии, чтобы наступление поддержала авиация. А когда десантники туда ворвались, комдиву об этом не доложил…Вот вертушки и дали по кишлаку.

Сухоруков возмущенно засопел.

– Как же так?!

– Вчера, на заседании комиссии, созданной для расследования этого случая, – продолжал Мурашов, – он ссылался на плохую связь. Говорил, что пытался связаться с комдивом по телефону, но не смог.

– А по рации тоже не смог?! – гневно загремел на весь кабинет голос Сухорукова. – У него же кроме телефона была рация! Дальнего радиуса действия!

Василий Егорович со злостью выругался.

– Да забыл он, скорее всего… Просто забыл, – Сухоруков махнул рукой. – В пылу боя… А сейчас врет. Выкручивается, чтобы спасти свою шкуру.

– Ну, это его в любом случае не спасло, – Мурашов удовлетворенно хмыкнул. – Члены комиссии пришли к выводу, что в случившемся виноват именно Ремизов… Принято решение понизить его в звании. До майора. И в должности – сразу на две ступени.

– Что?!!! – Сухоруков привстал со стула. – И все?! Да его надо под трибунал!

Мурашов отрицательно помотал головой.

– Под трибунал его никто не отдаст, – генерал-полковник грустно вздохнул. – И ты не хуже меня знаешь, почему.

– Почему?

Мурашов посмотрел на друга в упор.

– Не стреляли наши вертолеты по своим, понял? – генерал-полковник хлопнул ладонью по столу. – И ни в одном официальном документе этого никогда отражено не будет.

…Сухоруков вышел из приемной Мурашова и медленно направился к выходу из здания – по длинному, полутемному коридору, устланному ковровой дорожкой, с массивными дубовыми дверями по бокам.

В конце коридора появился офицер, который двигался навстречу Сухорукову.

Когда расстояние между ними сократилось, и Василий Егорович разглядел лицо офицера, Сухоруков сразу узнал его: навстречу генералу шел… Ремизов.

Ремизов тоже узнал Сухорукова. Побледнев от страха, он остановился, развернулся на 180 градусов и торопливо понес свое грузное тело в противоположном направлении.

Глаза опешившего всего на секунду Сухорукова налились кровью. Пытаясь догнать Ремизова, генерал ускорил шаг. Оглянувшись, Ремизов перешел на бег. Сухоруков – тоже…

…Запыхавшийся Ремизов, вынырнув из-за угла коридора, распахнул первую попавшуюся на пути дверь. Ремизов залетел в комнату и, захлопнув за собой дверь, прижался спиной к стене. На его испуганном лице не было ни кровинки.

В комнате сидела за столом пожилая машинистка. Сдвинув на нос очки, она удивленно уставилась на офицера. Ремизов, прижав к губам палец, посмотрел на нее с мольбой…

…Из-за угла коридора, тяжело дыша, выскочил Сухоруков. Не увидев Ремизова, он остановился и растерянно оглянулся по сторонам. Скулы на его красном, разгневанном лице ходили ходуном.

Василий Егорович услышал за спиной торопливые шаги и обернулся.

Из-за угла показался Мурашов. Он увидел замершего на месте друга и облегченно вздохнул. Генерал-полковник подошел к Сухорукову. Он, как и Василий Егорович, шумно и тяжело дышал.

– Василий, что случилось? – Мурашов выглядел сердитым и растерянным одновременно. – Мой адъютант доложил, что ты побежал по коридору. Еле тебя догнал…

Сухоруков опустил голову.

– Я увидел его.

– Да кого?

– Ремизова! Вышел от тебя – а он в коридоре.

Мурашов изумленно всплеснул руками.

– Здесь? Господи, бывают же совпадения! Наверное, его вызывали к кому-то на этом же этаже.

Мурашов подошел к Сухорукову вплотную и погрозил ему пальцем.

– Василий, возьми себя в руки. Не хватало нам еще мордобоя, – он воздел глаза к потолку, за которым несколькими этажами выше находился кабинет министра обороны, – в министерстве…

– Ты что? Думаешь, я хотел его ударить? – Василий Егорович ухмыльнулся. – Да я бы руки не стал марать об эту мразь.

Сухоруков грустно покачал головой.

– В глаза ему хотел посмотреть…

***

Татьяна Ивановна зашла в кабинет заведующего отделением. Цариков поднялся ей навстречу и показал на стул у своего стола.

– Присаживайтесь.

Сухорукова махнула рукой.

– Спасибо, я ненадолго. Только хотела спросить, не добавили ли Вы мне в этом месяце плановых операций.

– Ни в коем случае, – Цариков снова показал на стул. – Вы все-таки присядьте.

Сухорукова опустилась на стул.

Цариков с сочувствием посмотрел ей в глаза.

– Татьяна Ивановна, я хочу предложить Вам отпуск. Возьмите, хотя бы пару недель. Не скрою, нам будет без Вас тяжело. Но Вам надо сейчас быть рядом с сыном.

Сухорукова озабоченно сложила руки на груди.

– Дмитрий Вячеславович, у троих моих пациентов послеоперационный период. А одного еще даже не перевели в отделение из реанимации. Может возникнуть любое осложнение… Ну, куда я уеду?

Цариков почесал в затылке.

– Да, Вы правы. Как всегда…

Заведующий заглянул в лежащий перед ним список больных.

– Кстати, снова хотел Вас спросить про…, – Цариков поводил по списку пальцем в поисках нужной фамилии. – Иконникова. Павла Анатольевича.

Заведующий поднял голову.

– Вы по-прежнему считаете, что еще одна операция будет связана для него с очень большим риском?

– По-прежнему, – твердо сказала Сухорукова. – У меня большой опыт. И он подсказывает мне, что делать ее нельзя.

…Павел с перевязанной головой неподвижно лежал на кровати и смотрел по телевизору какой-то мультфильм. Соседняя койка палаты пустовала.

В палату зашла Сухорукова. Павел перевел взгляд на врача и слабо улыбнулся. Татьяна Ивановна присела на краешек его кровати.

– Как самочувствие, Паша?

– Спасибо, – медленно произнес Павел, которому каждое слово давалось с трудом. – Боли почти не чувствую. Только затылок. Немного ломит.

– Когда тебе делали укол?

Павел бросил взгляд на настенные часы.

– Полчаса назад.

Помявшись, он тихо произнес:

– Татьяна Ивановна, можно у Вас спросить… Как Ваш сын? Ира сказала мне, что он капитан ВДВ… Был в Афгане… Сильно обгорел…

Сухорукова тяжело вздохнула.

– Плохо, Паша… Никто пока не знает, выживет он или нет. Ничего обнадеживающего врачи не говорят.

– Все будет хорошо, Татьяна Ивановна, – Павел приподнялся на постели. – Вы мне поверьте… Я знаю… Он выживет! Десантники не сдаются…

Сухорукова тоже улыбнулась, благодарно погладила его по плечу и поднялась.

– После обеда я к тебе еще загляну.

Татьяна Ивановна вышла из палаты.

В коридоре она почти сразу же нос к носу столкнулась с Натальей Николаевной, которая проходила мимо палаты.

Наталья Николаевна остановилась и кивнула на дверь палаты Павла.

– Ну, как он?

– Неплохо.

Сухорукова заметила, что Наталья Николаевна волнуется: она, как школьница, нервно теребила тетрадку, которую держала в руках.

Татьяна Ивановна вопросительно посмотрела на своего интерна.

– Наташенька, что случилось?

Волнуясь еще больше, Наталья Николаевна опустила голову.

– Татьяна Ивановна… Знаете, почему я в интернатуру просилась именно к Вам?

– Почему?

– В мединституте о Вас ходили легенды… Операции, которые Вы делали… Многие из них вошли в учебники. И среди этих операций были такие…Вы шли на риск.

Сухорукова холодно улыбнулась.

– Я всегда шла только на разумный риск, Наташа.

Наталья Николаевна согласно кивнула.

– Да, в случае с Иконниковым риск может быть выше обычного. Но ведь он такой молодой! Вы представляете, что для него означает… Остаться на всю жизнь прикованным к постели?

Она вскинула голову и посмотрела на Татьяну Ивановну почти с мольбой.

– Измените свое решение, – Наталья Николаевна тронула Сухорукову за локоть. – Я уверена: эта операция у Вас получится. И Вы подарите ему полноценную жизнь.

С трудом скрывая раздражение, Татьяна Ивановна произнесла:

– Хорошо. Я ничего не обещаю, но… Я еще раз посмотрю все его снимки и результаты анализов.

На лице Натальи Николаевны расцвела улыбка.

– Спасибо!

– Не за что, – сухо бросила Татьяна Ивановна…

…Когда Сухорукова снова зашла в кабинет заведующего, Цариков удивленно вскинул брови.

– Неужели все-таки надумали в отпуск?

Татьяна Ивановна отрицательно помотала головой, подошла к столу заведующего и усмехнулась.

– Дмитрий Вячеславович, наша Наташа… Просит, чтобы я сделала Иконникову еще одну операцию.

Цариков откинулся на спинку стула и многозначительно хмыкнул – так, что было непонятно, на чьей он стороне.

– Ну, а Вы? – спросил Цариков. – Вы-то сами как считаете? Нужно все-таки делать или нет?

Сухорукова нерешительно пожала плечами.

– Попробовать, конечно, можно, но…, – она упрямо наморщила лоб . – Получится, что меня, врача с тридцатилетним опытом работы, заставила изменить свое мнение… девчонка.

Цариков улыбнулся.

– А вот об этом, Татьяна Ивановна, по-моему, нужно думать меньше всего.

Заведующий отделением поднялся из-за стола и подошел к Сухоруковой.

– Прежде всего, врач должен думать о том, как помочь больному. И если умудренному опыту, – он кивнул на Татьяну Ивановну, – нейрохирургу подсказывает его молодой коллега…

Заведующий взмахнул руками.

– Побольше бы нам, Татьяна Ивановна, таких молодых врачей! Не тех, которые смотрят нам в рот, а таких, как Наташа – ищущих, сомневающихся…

Цариков хитро прищурился и поднял вверх указательный палец.

– …и помогающих нам признавать свои ошибки.

…Сухорукова зашла в ординаторскую.

Наталья Николаевна сидела за своим столом, заполняя чью-то историю болезни.

Татьяна Ивановна подошла к столу Натальи Николаевны. Та вскинула голову и вопросительно посмотрела на Сухорукову.

Татьяна Ивановна улыбнулась.

– Ладно, Наташа. Твоя взяла.

Наталья Николаевна растерянно захлопала глазами.

– Вы о чем?

– Ни о чем, а ком. О Павле.

На лице Натальи Николаевны тоже расцвела улыбка. Все еще не веря в услышанное, она с нескрываемой радостью произнесла:

– Вы не шутите? Вы, правда, согласны сделать ему еще одну операцию?

– Да согласна, согласна! – Татьяна Ивановна положила руку на плечо своего интерна. – Но при одном условии.

– При каком?

– Что ты будешь мне ассистировать.

***

Громко прозвенел звонок, двери аудиторий распахнулись, и в коридор шумной гурьбой вывалили на перерыв между занятиями слушатели Академии генерального штаба: старшие офицеры и несколько молодых генералов.

У порога одной из аудиторий стояли генерал-лейтенант Сухоруков и слушатель его группы – полковник Кравцов.

– Василий Егорович, все пропущенные лекции я обязательно восстановлю, – сказал Кравцов Сухорукову. – Материала, который Вы даете, ни в одном учебнике не найдешь.

Полковник грустно усмехнулся.

– Если, конечно, меня опять не уложат в госпиталь.

Генерал сочувственно вздохнул.

– Да, плохо, когда беспокоят раны. Знаю…, – Василий Егорович улыбнулся. -

Кстати, в Африке мы с Вами служили недалеко друг от друга. Но – через границу.

Кравцов понимающе кивнул.

– Поэтому и не встретились.

Василий Егорович протянул ему руку.

– До свидания.

– До свидания.

Сухоруков и Кравцов пожали друг другу руки, и полковник быстро удалился, спеша на занятия в другую аудиторию…

…Василий Егорович медленно шел по коридору.

Навстречу ему двигался начальник кафедры, на которую Сухорукова и назначили преподавателем. Генерал-лейтенант Скворцов был значительно старше Сухорукова, но выглядел моложе. И неудивительно: в горячих точках Скворцов никогда не служил, да и из войск ушел давным-давно, занимаясь последние лет двадцать исключительно научной и преподавательской работой.

Сблизившись, оба генерала остановились.

– Как прошел семинар, Василий Егорович? – спросил Скворцов.

– Нормально, – ответил Сухоруков. – Меня очень радует, что слушатели задают много вопросов. Причем, толковых вопросов.

Сухоруков посмотрел на наручные часы.

– Анатолий Гаврилович, хочу обратиться к Вам с просьбой. Заседание кафедры назначено на семнадцать ноль ноль. А ко мне из Тулы приезжает жена, – Василий Егорович грустно вздохнул. – Хотим вместе съездить в госпиталь к сыну…

Скворцов воздел руки перед собой.

– Разумеется, я Вас отпускаю, – он сочувственно посмотрел на Сухорукова. – Как он?

Василий Егорович помрачнел.

– Состояние по-прежнему остается критическим. Ему уже несколько раз делали пересадку кожи. Но врачи говорят, что у него очень сильный организм…

Подбадривая себя, Сухоруков тряхнул седой головой.

– Говорят, что надежда есть.

…На койке лежал перебинтованный с головы до ног Александр. К нему все так же была подключена система обеспечения жизнедеятельности. Открыв глаза, Александр смотрел на мать и Колбышева, которые стояли у изголовья его постели. За их спинами замер Сухоруков в белом халате, накинутом на генеральский мундир.

Открыв рот, Александр попытался что-то сказать, но Колбышев категорично поднес палец к своим губам.

– Нельзя. Тебе надо беречь силы.

…В коридоре Колбышева обступили Василий Егорович, Татьяна Ивановна и только что приехавший в госпиталь Мурашов. Недалеко от них на диване сидела Ирина, которая, напрягшись и подавшись всем телом вперед, тоже ловила каждое слово врача.

– Теперь он большую часть времени находится уже в сознании. Пересадки сыграли свою роль, – Колбышев обвел собеседников взглядом. – У него появился шанс. Очень небольшой, но все же…

Глаза врача стали серьезными.

– Завтра ему предстоит еще одна операция. После нее я смогу точно сказать, выживет он или нет.

Помолчав, он развел руками.

– Извините, но меня ждут больные.

– Конечно, конечно, – понимающе и торопливо произнесла Сухорукова.

Колбышев кивком головы попрощался со всеми и удалился по коридору.

Проводив врача взглядом, Татьяна Ивановна повернулась к Сухорукову и Мурашову.

– Будем ждать завтрашнего дня, – сказала она с надеждой в голосе.

Василий Егорович стоял, понуро глядя себе под ноги.

Мурашов похлопал его по плечу.

– Все будет хорошо, Василий.

Он наклонился к самому уху друга и, скосив глаза в сторону Ирины, перешел на шепот. – А кто эта девушка? Сашкина невеста?

– Нет, – ответила за мужа Татьяна Ивановна. – Сестра одного моего пациента. Он тоже прошел Афган… Там его пронесло. А в Туле… Чуть не погиб на стройке…

Мурашов сочувственно хмыкнул.

– Ее брату сейчас лучше, – продолжала Татьяна Ивановна. – Вот она и приехала, чтобы поддержать меня.

Мурашов удивленно и одобрительно хмыкнул.

– Нечасто в наше время встретишь такое.

***

Вокруг операционного стола, на котором лежал Павел, стояли Татьяна Ивановна, Наталья Николаевна и медсестра.

Склонившись над головой Павла, Сухорукова делала одно осторожное движение скальпелем за другим. На ее лбу выступили капельки пота, и медсестра, заметив это, быстро поднесла к ее лбу салфетку.

Сухорукова бросила ей:

– Зажим!

Та быстро подала Татьяне Ивановне инструмент. Приняв его, Сухорукова, посмотрела на Наталью Николаевну. Их взгляды встретились, и Наталья Николаевна ободряюще улыбнулась Сухоруковой одними глазами.

Татьяна Ивановна снова склонилась над Павлом…

…Сухорукова вышла из операционной в комнату, где переодевались хирурги.

Сорвав с лица маску, она прислонилась к стене, закрыла глаза и медленно осела на пол.

Следом за ней в комнату зашла Наталья Николаевна. Увидев Татьяну Ивановну, сидящую на полу, Наталья Николаевна ойкнула и бросилась к ней.

– Татьяна Ивановна! – испуганно вскрикнула Наталья Николаевна, склонившись над Сухоруковой.

Открыв глаза, Сухорукова устало улыбнулась.

– Не волнуйся, Наташенька. Со мной все в порядке. Просто я устала. Боже, как я устала…

Облегченно вздохнув, Наталья Николаевна тоже сняла с себя маску. Она смотрела на Сухорукову восхищенными глазами.

– Татьяна Ивановна, у Вас получилось! – Наталья Николаевна прижала руки к груди. – Вы сделали чудо.

Сухорукова усмехнулась.

– Чудес не бывает. А получилось у меня или нет…Говорить еще рано. Вот когда он придет в себя…

Татьяна Ивановна подмигнула своему интерну.

– Сделай-ка лучше, Наташенька, кофе. И мне, и себе. Покрепче!

***

Вокруг стола, на котором лежал Александр, стояли Колбышев, еще один хирург помоложе и медсестра.

Колбышев повернулся к своему коллеге.

– Ну что, приступим?

Тот молча кивнул головой.

Колбышев взял из рук медсестры скальпель и склонился над Александром…

…В коридоре госпиталя, недалеко от операционной, сидел на диване Василий Егорович. Настенные часы показывают начало девятого вечера.

В конце коридора появилась запыхавшаяся Татьяна Ивановна. Она быстро шагала к мужу. Он встал.

– Ну что? – бросила Сухорукова на ходу.

– Операция продолжается уже пять часов, – ответил Василий Егорович.

Татьяна Ивановна подошла к супругу. Остановившись, она поправила растрепанные волосы.

– Чуть не опоздала на электричку.

– Могла б позвонить Тюпалову. Он дал бы машину.

Сухорукова махнула рукой.

– Неудобно. Он уже и так столько нам помогал.

Татьяна Ивановна присела на диван. Василий Егорович опустился рядом с ней.

– Я сама сегодня оперировала, – отдышавшись, сказала Сухорукова.

– Кого?

– Брата той девочки… Бывшего десантника.

Генерал Сухоруков недовольно крякнул и поднял вверх указательный палец.

– Танюша, запомни: бывших десантников не бывает.

Татьяна Ивановна согласно кивнула.