Текст книги "А жить, братишки, будет можно!"

Автор книги: Олег Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

…Капитан Сухоруков сидел за столом напротив командира парашютно-десантного полка подполковника Ремизова – полностью облысевшего к своим сорока годам толстяка среднего роста, – который, лучась от счастья, довольно потирал руками.

– Ну, Сухоруков! Ну, молодец… Я только что звонил в госпиталь: жизнь пленного уже вне опасности. Так что службу нам этот «пернатый» сослужит… Используем этого «пака» по полной программе!

Придвинувшись к Александру поближе, командир полка понизил голос и произнес:

– Через месяц в Кабуле – пресс-конференция. Для наших и иностранных журналистов. Там им пакистанского летчика и покажут, – Ремизов хлопнул в ладоши. – А это – прямое доказательство военного вмешательства Пакистана в афганские дела… Понятно?

Сухоруков весело кивнул.

– Так точно.

Командир полка распрямился и широко улыбнулся.

– Буду представлять тебя к первой боевой награде.

Александр улыбнулся в ответ.

***

В столице Малагии стоял жаркий полдень.

В окне маленького, скромно обставленного кабинета главного военного советника шумно работал советский кондиционер БК.

На стене кабинета висели рядышком сразу два портрета: Ленина и Президента Малагии маршала Малулу – тучного, щекастого, с гордым, надменным взглядом, облаченного в мундир, шитый золотом и увешанный множеством орденов и медалей.

Под портретами, за широким, массивным столом сидел генерал Сухоруков. Разложив перед собой большую карту, Василий Егорович внимательно изучал ее, время от времени озабоченно вздыхая. Рядом с ним устроился на стуле, подперев голову руками и тоже склонившись над картой, заместитель главного военного советника генерал-майор Столяров. Он находился в Малагии уже второй год. Столяров был младше Сухорукова на пять лет, но не выглядел моложе: его худое и изможденное землистого цвета лицо вдоль и поперек бороздили глубокие морщины. Оба генерала были одеты в одинаковую, песочного цвета, форму с отложными воротниками без знаков различия.

Не отрываясь от карты, Сухоруков медленно и грустно произнес:

– Спасибо, что ввел в курс дел, Иван Ильич, – Василий Егорович поднял голову и посмотрел на Столярова. – А дела наши, судя по всему, хреновые… Говоришь, ни о каких наступательных действиях пока не может идти и речи?

Столяров отрицательно помотал головой.

– Занимаем глухую оборону. На всех фронтах. Причем молю Бога, чтобы сепаратисты ее не прорвали. Особенно здесь.

Протянув руку к карте, он очертил на ней указательным пальцем кружок.

– Поэтому почти все кубинские подразделения я распорядился направить сюда, – продолжал Столяров. – Около трех батальонов. Они хоть умеют воевать.

Столяров кивнул на портрет Малулу за спиной Сухорукова, раздраженно махнул рукой и протянул:

– А эти… Я вообще не знаю, что бы мы делали без кубинцев, – Столяров понизил голос. – Спасибо Фиделю. Сказал, что его солдаты будут выполнять здесь интернациональный долг и слово держит. На следующей неделе ждем очередного транспорта из Гаваны…

– Много людей?

– Около пятисот.

Сухоруков удовлетворенно хмыкнул.

Столяров улыбнулся.

– Цвет кожи у них и местных – одинаковый. Поэтому и иностранное военное вмешательство нашим врагам доказать трудновато.

Василий Егорович тоже улыбнулся.

Столяров снова кивнул на портрет Малулу.

– Когда Вас собирается принять сам?

Сухоруков пожал плечами.

– Пока не знаю. Министр обороны Малагии…, – Василий Егорович наморщил лоб. – Как его…?

– Бригадный генерал Дукуну, – подсказал Столяров.

– Точно, Дукуну, – Сухоруков поморщился. – Фамилии тут у них… Сразу и не запомнишь. В общем, он намекнул мне сегодня утром, что через пару дней президент меня примет.

Василий Егорович пристально посмотрел Столярову в глаза.

– Кстати, какое у тебя мнение сложилось о Дукуну?

Столяров откинулся на спинку стула и, помедлив пару секунд, произнес:

– Не дурак. В свое время закончил Кембридж. А при прежнем режиме то ли год, то ли два был на стажировке в Штатах… Но самостоятельных решений принимать не любит. Приглашает меня к себе за советом по каждому пустяку.

Он сочувственно покачал головой.

– Теперь будет приглашать Вас.

– Ясно, – протянул Сухоруков. – Не хочет брать ответственности. Но, небось, когда дела на фронтах идут хорошо, приписывает все заслуги себе, да?

Столяров усмехнулся.

– Есть такое.

Сухоруков покосился на портрет Малулу у себя за спиной.

– Иван Ильич, а портрет этот… Он что, обязательно должен здесь висеть?

Столяров шумно вздохнул.

– Не поверите, но начальник главного политического управления Вооруженных Сил Малагии генерал Самба водрузил его сюда лично. Даже не поленился забить гвоздь.

Брови Василия Егоровича удивленно взлетели вверх.

– А потом, – продолжал Столяров, – вежливо, но твердо заявил, что портреты главы государства должны висеть во всех наших кабинетах рядом с портретами Ильича. Так что…, – Столяров многозначительно развел руками.

Смирнов недовольно скривился и нехотя махнул рукой.

– Ладно, хрен с ним. Пусть висит.

Он встал и подошел к окну. Посмотрел на унылый городской пейзаж: старые, обветшалые, приземистые здания одной из главных улиц столицы. На улице почти не было людей, спрятавшихся от полуденного зноя в домах.

Сухоруков сложил руки на груди и тоскливо вздохнул.

– Ты супругу сюда привез?

Столяров грустно улыбнулся.

– Отказалась ехать наотрез. Она со мной в Ливии прожила два года. Так что Африкой сыта по горло.

Сухоруков удивленно хмыкнул и повернулся лицом к Столярову.

– А моя хотела поехать… Да не позволило здоровье. Гипертония.

Столяров сочувственно покачал головой, поднялся из-за стола и подошел к Сухорукову.

– Может, это и к лучшему. Обстановка здесь пока, сами знаете…

Раздался стук в дверь. Распахнув ее, на пороге кабинета вырос худенький, совсем молодой парнишка с курносым носом и пышной гривой волос. На нем была такая же форма песочного цвета, что и у генералов, а на боку из-под куртки торчал пистолет.

Улыбаясь, парнишка обратился к Столярову.

– Разрешите, товарищ генерал?

Столяров тоже растянул губы в улыбке.

– А, Максим. Заходи!

Максим, кинув любопытный взгляд на Сухорукова, стоящего у окна, прошел в кабинет и остановился посреди комнаты.

Василий Егорович, повернувшись к Максиму, тоже с любопытством разглядывал его.

Столяров кивнул Сухорукову на парнишку.

– Вот это, товарищ генерал-майор, и есть Ваш переводчик. Младший лейтенант Бабушкин.

В глазах Бабушкина, который только сейчас понял, что человек у окна – это новый главный военный советник, мелькнул легкий испуг. Он вытянулся в струнку и, прижав руки к бедрам, повернулся всем корпусом к Сухорукову.

Василий Егорович махнул рукой.

– Вольно!

Бабушкин стоял навытяжку, словно не слыша команды.

Сухоруков улыбнулся.

– Ну, чего стоишь, как пень? Присаживайся.

Бабушкин подошел к столу и несмело опустился на краешек стула. Страха в его глазах уже не было, но зато любопытства появилось еще больше.

Василий Егорович тоже приблизился к столу и сел на стул напротив Бабушкина.

– Тебе сколько лет? – спросил Сухоруков.

Бабушкин слегка покраснел.

– Девятнадцать.

Брови генерала взлетели вверх.

– Не понял. Когда ж ты успел окончить институт?

– А я и не окончил, товарищ генерал, – весело ответил Максим. – Я – с «ускора». Прошел десятимесячный курс ускоренной подготовки в Военном институте, получил младшего лейтенанта – и в Африку. Отслужу здесь два года, а потом буду доучиваться.

– Вон оно что…, – протянул Сухоруков.

– Это недавно придумали, – вступил в разговор Столяров. – Переводчиков в горячих точках не хватает, вот в Военном институте и ввели ускоренный курс.

Иван Ильич кивнул на Бабушкина.

– Но язык он знает хорошо. Трещит по-ихнему, как…, – Столяров восхищенно цокнул. – И парень боевой. Я его к ордену хочу представить. Если Вы, конечно, не возражаете.

Сухоруков пожал плечами.

– Если заслужил – не возражаю.

Он посмотрел на Бабушкина в упор.

– Поедем сегодня на передовую, Максим.

Бабушкин весело и озорно сверкнул глазами.

– Да хоть в Лагосаку, товарищ генерал!

– Куда-куда?

Столяров вздохнул.

– Есть тут одно гиблое место. Там сепаратисты обстреливают наши позиции по три раза на дню. И бомбят регулярно.

Он поморщился.

– Ну ее к лешему, Василий Егорович. Не ездите сегодня. Успеете Вы там еще побывать.

Сухоруков хлопнул ладонью по столу.

– Едем в Лагосаку!

…Во дворе резиденции главного военного советника в Малагии стояли два почти новеньких уазика без тентов. Неподалеку от них топтались четверо солдат из взвода охраны.

За рулем одной из машин сидел солдат-водитель. Водительское сиденье другого уазика пустовало.

Сухоруков, Столяров и Бабушкин вышли из подъезда резиденции и направились к машинам.

Столяров кивнул Сухорукову на машину без водителя.

– Это – Ваша.

Приблизившись к своему УАЗику, Василий Егорович уселся в него. Бабушкин тут же лихо запрыгнул на водительское сиденье.

Остановившись рядом с машиной, Столяров укоризненно протянул.

– Опять рвешься за руль, Максим? А ну уступи место водителю!

Переводчик хитро прищурился.

– А нет водителя, товарищ генерал. Забрали в госпиталь: подозревают малярию. Я к Вам и шел, чтоб об этом сказать.

Он хлопнул ладонью по рулю.

– Так что сегодня за баранкой я сам.

Столяров нехотя махнул рукой.

– Ладно.

Он направился к другой машине и забрался в нее.

Сухоруков повернулся к переводчику.

– И часто тут у вас болеют малярией?

– Бывает. Но Вы не волнуйтесь. Не заболеете! – Бабушкин весело тряхнул головой. – Я Вам таблеток дам. Хороших!

Солдаты охраны тоже уселись в обе машины – на задние сиденья.

Бабушкин завел уазик, и он тронулся с места…

…Два уазика, поднимая пыль, мчались по разбитой грунтовой дороге.

Вокруг дороги простиралась унылая африканская пустыня.

Вдали виднелась деревушка, а сразу за ней тянулась линия оборонительных сооружений: окопы, блиндажи, доты, обтянутые маскировочными сетями.

Бабушкин кивнул на деревушку.

– Это и есть Лагосака, товарищ генерал.

Максим показал рукой на оборонительные сооружения.

– Здесь занимают оборону кубинские батальоны.

Сухоруков прищурил глаза, разглядывая позиции кубинцев. Неожиданно он вздрогнул и напрягся: генерал услышал грохот взрывов, доносящийся со стороны окопов, а спустя несколько секунд Сухоруков и Бабушкин увидели сразу несколько столбов дыма и огня, взметнувшихся над позициями.

Переводчик со злостью бросил:

– Сепаратисты снова начали артобстрел.

Грохот становился все громче и громче. Над окопами уже стояла сплошной завесой стена дыма. В глазах Максима мелькнуло беспокойство.

– Товарищ генерал, как бы эти гады не засекли и нас, – бросил он. – Тут недалеко есть безопасное место, где можно переждать артобстрел. Давайте туда?

Сухоруков согласно кивнул.

– Давай!

Бабушкин что есть мочи нажал на педаль газа. Их уазик помчался по дороге на предельной скорости. Уазик Столярова – тоже.

В воздухе раздался противный свист артиллерийского снаряда, и мощный взрыв, вздыбив землю, прогремел совсем недалеко от летящих по дороге машин.

Сухоруков и Бабушкин непроизвольно вжали головы в плечи.

Бабушкин резко нажал на тормоза. Проехав еще несколько метров, машина остановилась. Следом за уазиком Сухорукова замерла на месте и вторая машина. В глазах переводчика мелькнуло мгновенно созревшее решение. Он выпрыгнул из машины и махнул Сухорукову рукой.

– Товарищ генерал, вылезайте! Быстрее!!!

Смирнов выпрыгнул из УАЗика, солдаты охраны тоже покинули машину. Бабушкин показал рукой в сторону небольшой низины метрах в пятидесяти от дороги и крикнул:

– Туда!

Подталкивая Сухорукова перед собой, Бабушкин понесся к низине. Следом за ними к естественному укрытию бежали Столяров, его водитель и четверо солдаты охраны.

Едва они все отбежали от дороги на приличное расстояние, как еще один снаряд вдребезги разнес машину, в которой несколько секунд назад находились Сухоруков и Бабушкин…

…Сухоруков, Бабушкин, Столяров и остальные лежали в низине, вжавшись в песок и закрыв головы руками. Снаряды рвались недалеко от них, ложась все ближе и ближе к низине.

Чертыхнувшись, Бабушкин подполз к Сухорукову и навалился на него всем телом.

Почти в тот же миг прогремел еще один взрыв, и земля взметнулась вверх буквально в нескольких метрах от них…

…Артобстрел закончился. В воздухе повисла тишина.

Бабушкин неподвижно лежал на Сухорукове, широко раскинув руки. Почуяв неладное, Василий Егорович медленно вылез из-под переводчика. Тело Бабушкина осталось лежать на песке. По виску Максима стекала тонкая струйка крови.

Наклонившись над Бабушкиным, Сухоруков осторожно перевалил его тело на спину. Взяв голову Максима в руки, генерал поднес лицо переводчика к своему. Глаза Бабушкина, не мигая, смотрели в небо.

– Эх, Максим, Максим…, – горько протянул Сухоруков.

…Вечером того же дня Сухоруков сидел в своем кабинете за столом, нацепив на нос очки и торопливо покрывая лежащий перед ним лист бумаги аккуратными строчками. Рядом с листом лежало раскрытое личное дело Бабушкина с его фотографией в форме. Со снимка на генерала смотрело улыбчивое, еще почти совсем мальчишеское лицо.

Зазвонил телефон, и Сухоруков, перестав писать, не спеша снял с аппарата трубку.

– Сухоруков слушает.

– Здорово! – пророкотала трубка.

Встрепенувшись, Василий Егорович сразу узнал голос Мурашова и улыбнулся.

– Гена, ты?! Здравствуй!

– Как тебе на новом месте? Уже осмотрелся? – спросил Муращов.

– Сегодня ездил по частям, – Василий Егорович тяжело вздохнул. – У меня погиб переводчик. Младший лейтенант, совсем мальчишка… Мы попали под артобстрел. Когда залегли, он закрыл меня своим телом.

Мурашов сочувственно крякнул и протянул:

– Да будет ему земля пухом, – он тоже вздохнул. – Сколько таких ребят сложили головы на чужой земле…

– Хочу представить его к Ордену Красного Знамени. Посмертно, – Сухоруков напрягся. – Ты, пожалуйста, проследи, чтобы мое представление не замылили в Москве. А то знаю я, что они могут сказать – мол, переводчик, не боевой офицер.

– Обязательно прослежу. Обещаю, – откашлявшись, Мурашов понизил голос. – Сам тебя еще не принимал?

– Нет, – Сухоруков непроизвольно посмотрел на портрет Малулу у себя за спиной. – Пока я видел его только на портрете в своем кабинете. Но, вроде, через пару дней собирается.

– Тогда готовься, – сказал Мурашов. – Кстати, к нему ты пойдешь уже в новом звании. Я ведь и звоню тебе, чтобы об этом сообщить. С сегодняшнего дня ты…, – Мурашов помедлил, выдерживая торжественную паузу, – …генерал-лейтенант! Поздравляю!

Слегка растерявшись, Сухоруков несколько секунд хранил молчание, а затем

с радостным волнением произнес:

– Спасибо.

– Были тут у нас некоторые… Говорили, что рано. Мол, очередное звание надо присваивать только после того, как проявит себя на новом месте, – Мурашов хохотнул. – А я им знаешь, что ответил?

Василий Егорович улыбнулся.

– Догадываюсь.

– Вот-вот. Сказал, что Сухоруков себя уже столько раз проявлял, сколько им и не снилось: и в сорок третьем под Курском, и в шестьдесят восьмом в Праге. Короче, прищемил языки.

– Ну, это ты умеешь!

– Твои-то как? Скучают по тебе? Звонят? – спросил Мурашов.

Сухоруков грустно вздохнул.

– Танюше я сегодня звонил сам. У нее все по-прежнему.

– А как Сашка?

– По-прежнему «за речкой». Командует разведротой, – Василий Егорович улыбнулся. – Мы с ним оба сейчас выполняем интернациональный долг. Только в разных «горячих» точках.

– Матери-то хоть пишет?

– Пишет. Каждую неделю, как и обещал…

***

Строительный кран медленно тянул по воздуху бетонную панель для ее монтажа на восьмом этаже девятиэтажного дома, возводящегося на окраине Тулы.

На площадке восьмого этажа топтались четверо монтажников, готовые принять панель. Среди них был и Павел – рослый, широкоплечий, с веселым загорелым лицом и большими голубыми глазами. На прошлой неделе он отметил свой двадцать первый День Рождения.

Задрав головы, строители смотрели на панель, зависшую над площадкой.

Раздался громкий треск, и стальной трос, на котором висела панель, лопнул. Перекосившись, она полетела на головы монтажников.

Спасаясь, они бросились в разные стороны.

Панель с грохотом обрушилась туда, где раньше стояли строители, задев своим краем замешкавшегося и не успевшего покинуть площадку Павла…

…Вокруг операционного стола, на котором лежал Павел, стояли Татьяна Ивановна, Наталья Николаевна и две медсестры. Сухорукова склонилась над головой Павла, держа в руке скальпель. Она сосредоточенно орудовала хирургическим инструментом. К взмокшему от напряжения лбу Сухоруковой то и дело прикладывает салфетку медсестра…

…В коридоре перед входом в операционную на жестком деревянном стуле сидела, сгорбившись и обхватив голову руками, сестра Павла Ирина – лет девятнадцати, худенькая, светловолосая, с мокрыми от слез глазами.

Дверь операционной открылась, и в коридор, не спеша, вышла усталая Татьяна Ивановна.

Ирина вскочила и бросилась к ней.

Увидев девушку, Сухорукова остановилась. Ирина подошла к Татьяне Ивановне и замерла напротив нее. Дрожащие руки Ирины были прижаты к груди, а в ее глазах застыл немой вопрос.

– Здравствуйте, – еле слышно произнесла Ирина. – Я сестра Павла… Вы только что его оперировали…

– Здравствуйте, – сухо сказала Татьяна Ивановна. – Мы сделали ему трепанацию черепа. Состояние Вашего брата… В общем, пока остается критическим.

Глаза Ирины расширились от волнения и страха, а прижатые к груди руки задрожали еще больше.

– Он… может умереть?!

– Девушка, дорогая, – вместе с сочувствием в голосе Сухоруковой появилось легкое раздражение. – Я смогу Вам сказать, выживет он или нет… В лучшем случае завтра.

По щекам Ирины побежали слезы.

– Господи! – она с отчаяньем всплеснула руками. – Доктор, прошу Вас… Спасите его!

Ирина посмотрела на Сухорукову с мольбой и бухнулась перед Татьяной Ивановной на колени.

Сухорукова поморщилась.

– Не нужно, встаньте.

Обхватив Ирину руками за плечи, Татьяна Ивановна помогла ей подняться.

Опустив голову и ежесекундно всхлипывая, Ирина пролепетала:

– Спасите его. Прошу! Он у меня один… Наши родители… Погибли… Три года назад… Разбился самолет…

Ирина вскинула голову.

– Неужели я останусь одна? На всем белом свете?

Девушка схватила Сухорукову за руки.

– Он же выжил на войне… Смерть прошла совсем рядом: пуля чиркнула по виску… А тут, в мирное время…

Ирина снова зашлась в рыданиях.

Татьяна Ивановна взглянула на Ирину с любопытством.

– На какой войне?

Ирина подняла на нее заплаканные глаза.

– Он же был в Афганистане… Служил срочную, в десантуре… Входил туда в числе первых, в декабре семьдесят девятого. Прослужил там полгода… Как он радовался… Когда вернулся живой…

Сухорукова улыбнулась.

– У меня в семье все мужчины – тоже десантники. И муж, и сын…

– Правда? – Ирина сквозь слезы улыбнулась Сухоруковой. Уже как родственной душе – приветливо и тепло.

– Правда. И сын мой – сейчас в Афгане. Капитан, командует ротой…

В глазах Ирины мелькнуло сочувствие.

– Как зовут-то тебя? – спросила у нее Татьяна Ивановна.

– Ира.

– Вот что, Ира…, – Татьяна Ивановна помедлила, подбирая слова. – Возможно, твой брат и выживет. Но если он выживет… Я хочу, чтобы ты знала правду.

Ирина торопливо кивнула: правду так правду.

Сухорукова грустно покачала головой.

– Скорее всего, он останется прикованным к постели. На всю жизнь.

Ирина, в глазах которой блеснула искорка надежды, улыбнулась сквозь слезы.

– Пусть, – девушка махнула рукой. – Пусть к постели… Главное, чтобы жил!

Устало улыбнувшись ей в ответ, Татьяна Ивановна бросила:

– До свидания.

Сухорукова развернулась и медленно направилась по коридору в сторону ординаторской.

– До свидания, – пролепетала Ирина.

Она с надеждой смотрела Татьяне Ивановне вслед…

…Вечером следующего дня Татьяна Ивановна и Ирина сидели на скамейке

перед входом в реанимационное отделение. Ирина восхищенно и благодарно смотрела на Сухорукову, как на добрую фею, внимая каждому ее слову.

– В реанимации он пробудет не меньше недели, – сказала Сухорукова. – Но сейчас я уже, по крайней мере, уверена: угроза его жизни миновала.

– Спасибо Вам, Татьяна Ивановна, – волнуясь, произнесла Ирина. – Если Павел выживет…

Сухорукова махнула рукой.

– Да не за что.

Она с любопытством посмотрела на Ирину.

– Ты замужем?

Опустив глаза, Ирина смущенно улыбнулась.

– Нет. Еще не успела.

– Учишься? Работаешь?

– И то, и другое. Работаю воспитательницей в детском саду. И заочно учусь. В педагогическом, – Ирина вскинула голову и торопливо добавила. – Я взяла отпуск, за свой счет. Когда на работе узнали, сразу дали.

– Мне сказали, ты сидела здесь всю ночь, – в глазах Сухоруковой появилась жалость. – Сегодня тоже никуда не уйдешь?

Ирина кивнула.

– Буду сидеть.

Поколебавшись пару секунд, Сухорукова решительно встала.

– Пойдем со мной.

Еще не понимая, что задумала Сухорукова, Ирина тоже поднялась со скамейки…

…Татьяна Ивановна и Ирина стояли у порога кабинета Сухоруковой.

Распахнув дверь, Татьяна Ивановна кивнула на кушетку в углу кабинета.

– Здесь будет удобнее, чем в коридоре.

***

Казарма разведроты, которой командовал капитан Сухоруков, была самой просторной в парашютно-десантном полку: места в ней было так много, что все кровати здесь в отличие от казарм других рот были установлены в один ярус.

На одной из кроватей полулежал, свесив ноги на пол, рядовой Макаед. На соседней койке напротив него сидел рядовой Мороз. Приспущенные ремни и густые шевелюры обоих десантников сразу выдавали в них солдат, срок службы которых уже подходил к концу.

Рядовой Кошкин с повязкой дневального на рукаве мыл пол в проходе между рядами кроватей.

Больше в казарме не было ни души: остальные солдаты еще не вернулись с занятий.

Потянувшись, Макаед протянул:

– Жрать, блин, охота, – он посмотрел на наручные часы. – А до обеда еще больше часа.

– Это точно, – согласился Мороз.

Он кивнул на Кошкина.

– Давай зашлем молодого в магазин.

Макаед согласно махнул рукой.

– Давай!

Мороз повернул голову к Кошкину и пальцем поманил солдата к себе.

– Эй, иди сюда!

Отставив швабру в сторону, Кошкин подошел к Морозу.

Тот, напустив на себя суровости, сдвинул брови у переносицы.

– Сбегай в «чипок», – бросил он дневальному. – Возьми большую банку югославских сосисок и две баночки «си-си». Напиток такой, знаешь? Только побыстрее: одна нога здесь, другая там.

Потупив голову, Кошкин не двигался с места.

Макаед приподнялся на кровати и сердито спросил:

– Ты чё, не понял?

Не поднимая головы, Кошкин тихо произнес:

– А деньги?

Мороз и Макаед переглянулись и недобро ухмыльнулись.

– Ты чеки свои на прошлой неделе получил? – спросил у Кошкина Макаед.

Кошкин молчал.

– Получил, я тебя спрашиваю? – повысил голос Макаед.

Кошкин кивнул.

– Получил.

Мороз хохотнул.

– Ну, так на них и купишь!

Кошкин вздохнул.

– Я уже почти все потратил. У меня совсем мало… Не хватит.

– А нас не колышет, хватит у тебя или нет, – с издевкой протянул Мороз. – Сшибешь у кого-нибудь из своего призыва.

– Давай, шевелись! – Макаед погладил себя по животу. – А то «дедушки» голодные.

Кошкин пожал плечами.

– Не знаю я, у кого сшибать.

Потерявший терпение Макаед злобно сверкнул глазами, вскочил с кровати и, широко раздувая ноздри, подошел к Кошкину вплотную. Он схватил солдата за хэбэ на груди.

– Щас ты у меня все узнаешь!

…По большому залу офицерской столовой, между столиками на четверых, сновали с подносами две официантки – полная, неуклюжая Света, которой уже давно перевалило за сорок, и молодая, симпатичная Рита, приехавшая в полк всего неделю назад. Они разносили по столам, за которыми сидели офицеры и прапорщики полка, алюминиевые миски с первым и вторым.

В зал зашли Александр Сухоруков, Сельянов и Абдуллаев.

Поздоровавшись с однополчанами, они уселись за свободный столик.

Кивнув на Риту, Сельянов вполголоса произнес:

– Видели новенькую? Не успела приехать, как начала торговать одним местом, – он усмехнулся. – Хочу тоже наведаться к ней вечерком.

– И дорого берет? – поинтересовался Абдуллаев.

– Двадцать чеков, как все.

– За час?

– Ну, не за ночь же!

Александр грустно покачал головой.

– Одной «чекисткой» в полку стало больше.

Сельянов развел руками.

– А зачем еще бабы сюда едут, Сань? – он снова кивнул на Риту. – В Союзе она таких денег в жизни не заработает. А здесь…

Раздевая Риту глазами, Сельянов похотливо улыбнулся.

Вскоре к ним подошла Света с подносом в руках. Поздоровавшись с офицерами, она поставила на стол три миски с супом.

Александр, наклонившись к тарелке и потянув носом, поморщился.

Он недовольно буркнул:

– Ёлы-палы, опять эта бурда из рыбных консервов.

Помешав в миске ложкой, Сельянов с шумом швырнул ее на стол и повернулся к Свете.

– Слушай, они чё там, в продслужбе, – охренели? Мало того, что вторую неделю жрем один и тот же суп: так он еще жидкий, как…

Александр сверкнул глазами.

– После обеда схожу к начпроду. Поговорю с этой тыловой крысой!

Света печально вздохнула.

– Уже не поговоришь…

Александр удивленно вскинул брови.

– Не понял.

– Погиб начпрод, – тихо сказала Света.

– Капитан Мукусев? Когда? – растерянно протянул Сельянов.

– Сегодня утром. Только что сообщили…

Всхлипнув, она достала из кармашка передника носовой платок и поднесла его к глазам, на которые навернулись слезы.

– Полетел на вертолете, сбрасывать сухпайки… Батальону, который ушел на «боевые»… А «вертушку» сбили…

Махнув рукой, Света снова направилась на кухню.

Александр, Сельянов и Абдуллаев сидели, тупо уставившись в свои тарелки.

Абдуллаев грустно покачал головой.

– Вот тебе и тыловая крыса…

…До отбоя оставалось еще целых два часа, и десантники разведроты, получив после ужина свободное время, проводили его каждый по-своему.

Рядовой Мороз сидел на своей кровати с гитарой в руках. Вокруг солдата устроилось на соседних койках и табуретах не меньше дюжины его сослуживцев. Перебирая пальцами струны гитары, Мороз негромко пел:

На «дембель» полетим домой.

И штурман, наконец, решится

Над речкою Амударьёй

Нам просигналить – есть граница!

Отрежет громко, навсегда,

Гудок сирены берег правый.

И сопредельная держава,

Вздохнув, нас левому отдаст.

За славой кончится поход…

Дожить бы до того мгновенья,

Когда сирена заревет,

А мы не рев услышим – пенье!

Не умереть бы по пути…

А жить, братишки, будет можно!

Ревущей сипло неотложкой

Навстречу Родина летит…

В глубине казармы, в широком проходе между кроватями, десантники собрались в круг – поглазеть на то, что выделывал самый сильный солдат роты: в середине круга стоял рядовой Михолап, который высоко подбрасывал в воздух, а потом легко ловил на лету двухпудовую гирю. Каждый раз, когда ему удавалось это сделать, сослуживцы восхищенно цокали языками.

Недалеко от входа в казарму переминался с ноги на ногу у тумбочки дневальный по роте рядовой Кошкин, который тоже во все глаза смотрел на Михолапа.

В казарму зашел Александр.

Увидев его, Кошкин вытянулся в струнку и гаркнул:

– Рота, смирно!

И Мороз, и слушавшие его пение десантники вскочили на ноги и замерли по стойке «смирно». Солдаты, собравшиеся в круг в проходе между кроватями, – тоже. В том числе – и сам Михолап.

Подброшенная им в воздух гиря, которую он не успел поймать, с грохотом рухнула на пол. Солдаты прыснули от смеха.

Увидевший это Александр улыбнулся и махнул рукой..

– Вольно!

– Вольно! – крикнул Кошкин.

Солдаты расслабились, а Михолап бросился поднимать с пола гирю.

Проходя мимо Кошкина, Александр кинул на дневального мимолетный взгляд и тут же остановился. Ротный, лицо которого вытянулось от удивления, повернулся к солдату: под глазом Кошкина красовался «фингал», неумело замазанный мелом.

Александр подошел к Кошкину вплотную и кивнул на «фингал».

– Не понял… Что у тебя под глазом?

Кошкин махнул рукой.

– А, ерунда, товарищ капитан. Это, когда мыл пол… Ударился об угол кровати.

Александр недовольно поморщился.

– Ты следующий раз осторожнее. Смотри, куда голову-то суешь. А то увидит замполит полка… Скажет потом, что в моей роте – неуставные взаимоотношения…

…Ночью по горной тропе в колонну по одному двигалась группа десантников в маскхалатах. Впереди шел Александр. За ним шагали, отстав всего на пару шагов, рядовые Мороз, Макаед, Михолап и Кошкин. Колонну замыкал лейтенант Абдуллаев.

Александр замедлил шаг и, махнув рукой, остановился. Следом за ним на месте замерли и остальные.

Издалека еле слышно доносились гортанные звуки чужого языка.

Александр опустился на землю и дальше начал двигаться уже ползком. Солдаты и Абдуллаев сделали то же самое…

…На окраине афганского кишлака, у длинного, невысокого дувала, стоял «духовский» часовой с автоматом в руках. Поворачивая голову то влево, то вправо, он зорко вглядывался в темноту. Из-за дувала были слышны приглушенные голоса людей, говоривших на пушту.

Метрах в пятидесяти от часового лежали, вжимаясь в землю, Александр и его разведчики. Их отделяло от часового ровное, голое пространство.

Александр повернул голову к Абдуллаеву, примостившемуся рядом с ним, и шепотом произнес:

– А вот и «язык». Только как к нему подобраться, чтобы взять живым?

Услышав это, Михолап, который лежал за спиной командира, подполз к Александру. Он приблизил губы к самому уху офицера.

– Товарищ капитан, я в физкультурном техникуме толкал ядро. Почти на двадцать метров… Если хорошо прицелюсь, не промахнусь.

– Где ж я тебе возьму ядро? – сердито спросил Александр.

Михолап самодовольно усмехнулся, отвернулся от командира, пошарил по земле рядом с собой и поднял с нее большой булыжник.

Он снова повернулся к Александру и показал ему камень.

– А это?

Александр посмотрел на булыжник с сомнением.

– Что, прямо отсюда докинешь?

Михолап деловито взвесил камень в руке.

– Отсюда не докину, но если подползу еще метров на двадцать…

Сухоруков кивнул на часового.

– А ты насмерть его не зашибешь?

Михолап растянул губы в улыбке.

– Постараюсь.

Александр почесал затылок и махнул рукой.

– Ладно, давай. Где наша не пропадала.

Михолап, зажав в своей огромной ручище камень, медленно пополз в сторону часового.

Оказавшись метрах в тридцати от «духа», солдат лежал и ждал, когда тот перестанет смотреть в его сторону.

Александр и Абдуллаев, затаив дыхание, следили за часовым.

Часовой повернул голову влево. Не мешкая ни секунды, Михолап привстал на одно колено Приложив булыжник к скуле, как спортивное ядро, солдат толкнул его в сторону «духа».

Услышав шум, часовой снова повернул голову к Михолапу. Но было уже поздно: камень, со свистом разрезав воздух, шмякнулся ему прямо в лоб. Раздался глухой стук, и, «дух», закатив глаза, осел на землю.

Александр, Абдуллаев и Михолап, вскочив, почти бесшумно понеслись к поверженному наземь часовому. Подбежав к нему первым, Александр склонился над «духом», схватил его руку и пощупал у афганца пульс.

Облегченно вздохнув, Сухоруков повернулся к Абдуллаеву и Михолапу, застывшим у него за спиной, и шепотом произнес: