Текст книги "А жить, братишки, будет можно!"

Автор книги: Олег Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Мурашов повернулся к Сухорукову.

– За твои пятьдесят пять, Василий Егорович, мы уже пили – и не раз, – помедлив, Мурашов хитро улыбнулся. – А теперь настало время выпить за твое новое назначение!

Гости удивленно переглянулись, Сухоруков довольно улыбнулся, а Татьяна Ивановна вопросительно посмотрела на мужа. Он быстро отвел глаза в сторону.

Мурашов продолжал:

– Я знаю: многие уже думали, что через месяц-другой командир Тульской воздушно-десантной дивизии станет генерал-майором запаса, – усмехнувшись, Мурашов воздел глаза к потолку. – Но там решили, что рано еще Василию Егоровичу на покой.

Мурашов поднял руку с рюмкой еще выше.

– А поэтому я предлагаю тост за главного военного советника в одной из дружественных нам стран генерала Сухорукова!

Изумленные гости встали. Сухоруков и Татьяна Ивановна – тоже. Все чокнулись и выпили. Пригубив из бокала вина, Татьяна Ивановна продолжала вопросительно и с легким укором смотреть на мужа.

Когда супруги следом за гостями снова уселись за стол, она придвинулась к нему вплотную.

– Вася, какое назначение? Какая дружественная страна? Почему ты мне ничего не сказал?

Взяв в свои руки ее ладонь, генерал Сухоруков виновато улыбнулся.

– Я и сам узнал об этом только час назад, Танюша. Поверь, – он кивнул на Мурашова. – Геннадию позвонили из Главного управления кадров прямо сюда… Хотел рассказать тебе вечером. А он вот опередил.

Татьяна Ивановна вздохнула.

– Где хоть эта дружественная страна находится?

– В Африке, – ответил Сухоруков и снова положил свою руку жене на плечо.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Татьяна Ивановна с иронией покачала головой.

– Какая я была дура… Когда поверила, что ты уйдешь на пенсию.

Мурашов сидел рядом с Тюпаловым, который почтительно подливал генерал-полковнику в бокал минеральной воды. Мурашов наклонился к уху Тюпалова.

– А ты через пару недель жди вызова на собеседование в военный отдел ЦК. Не ударишь лицом в грязь – готовься принимать дивизию.

Тюпалов, с трудом скрывая охватившее его радостное волнение, сдержанно произнес:

– Спасибо, Геннадий Сергеевич.

Мурашов махнул рукой.

– Спасибо скажешь потом.

Раздался звонок в дверь. Смирнова, вскочив из-за стола, не пошла – а побежала открывать, потому что почти не сомневалась, кого она увидит на пороге квартиры…

…Через минуту в зал зашел Александр, за спиной которого маячила счастливая Татьяна Ивановна. Под радостные возгласы гостей отец поднялся ему навстречу. Отец и сын крепко обнялись.

– Ну, здравствуй, сынок, – широко улыбаясь, сказал Василий Егорович.

– Здравствуй, батя, – ласково произнес Александр.

Освободившись из его объятий, Александр поздоровался с гостями, а затем полез в принесенную с собой сумку и достал из нее большую картонную коробку. Александр аккуратно снял с нее крышку, и все увидели в его руках покрытый еще совсем свежим лаком деревянный макет самолета.

Александр протянул макет отцу.

– Это, тебе. Есть у нас в дивизии умельцы… Ты же свой первый прыжок в сорок втором совершал из такого?

Генерал Сухоруков бережно и трепетно принял макет из рук Александра.

– Спасибо.

Глаза юбиляра влажно заблестели. Он погладил макет самолета рукой, как будто живой. Мурашов, поднявшись из-за стола, тоже смотрел на подарок с восторгом и грустью.

– Да, прыгали мы из таких, – ностальгически вздохнув, протянул Мурашов.

Василий Егорович поставил макет самолета на полку секции у себя за спиной, а затем, повернувшись к сыну, хлопнул его по плечу.

– Ну, давай за стол! Раз опоздал – будешь пить штрафную…

… Веселье в квартире генерала Сухорукова близилось к концу.

Александр сидел рядом с захмелевшим отцом. Взяв с секции подаренный ему сыном макет самолета, генерал Сухоруков положил его на колени и вновь принялся рассматривать.

Сбоку от мужа сидела Татьяна Ивановна. Она ласково гладила его по плечу.

Решив, что лучшего момента для разговора, который обещал стать тяжелым, не найти, Александр, сидевший рядом с отцом с другой стороны, придвинулся к нему поближе и откашлялся. Он заметно волновался.

– Бать, надо поговорить, – произнес он вполголоса.

Василий Егорович встрепенулся.

– О чем?

– Я хочу…, – Александр помедлил и решительно выпалил. – Хочу в Афганистан.

Сухоруков, вскинув голову, посмотрел сыну в глаза.

– Рано или поздно ты там окажешься. Эта война не на один год.

– Ты меня не понял, – Александр упрямо сдвинул брови. – Ждать в мои планы не входит. Половина ребят с моего курса уже там… И мне пора… Я написал рапорт.

– И что? Подписали?

Александр понуро опустил голову.

– Нет.

Василий Егорович, в глазах которого мелькнула догадка, хитро улыбнулся.

– Не отпускает тебя Чуйкин?

Александр, тоже улыбнувшись, отрицательно помотал головой.

– Не отпускает.

Во взгляде Татьяны Ивановны, которая внимательно прислушивалась к их разговору, появилась тревога. Она придвинулась к мужу и сыну вплотную.

– Вот что, мои хорошие, – сказала она. – Давайте-ка отложим все разговоры до завтра. Сегодня праздник.

– И то верно, – согласился генерал.

Он положил свою руку на плечо сыну.

– Поговорим завтра, хорошо?

Александр нехотя кивнул. Отец убрал руку с его плеча и, обняв, привлек к себе жену. Затем он повернул голову к Мурашову, который сидел напротив, ковыряясь вилкой в тарелке.

– А не спеть ли нам, Гена, нашу фронтовую?

Мурашов с готовностью отложил вилку в сторону.

Откашлявшись и приосанившись, он низким и сильным голосом затянул:

Там, где пехота не пройдет

И бронепоезд не промчится,

На брюхе танк не проползет,

А пролетит стальная птица…

Сухоруков подхватил припев, и уже в два голоса они стройно пропели:

На брюхе танк не проползет,

А пролетит стальная птица…

Следом за генералами начали петь и остальные гости…

…Когда песня стихла, все сидящие за столом громко зааплодировали.

Спохватившись, Мурашов посмотрел на наручные часы и хлопнул себя по коленям.

– Ну, что, Василий… Завтра мне рано вставать. А от Тулы твоей до Москвы еще надо доехать.

Генерал Сухоруков грустно вздохнул

– Хочешь сказать, пора прощаться?

Мурашов утвердительно кивнул и поднялся из-за стола. Сухоруков жестом попросил его снова присесть. Поляков послушно опустился на стул.

Василий Егорович взял в руку початую бутылку водки, налил ему полную рюмку, а затем наполнил свою, сына и жены. Остальные гости тоже наполнили свои рюмки и бокалы.

Василий Егорович поднял рюмку и улыбнулся Мурашову.

– На посошок!

Все выпили…

…Настенные часы-ходики показывали начало двенадцатого. Все гости давно разошлись. В зале тихо работал телевизор.

Александр ушел в свою комнату, и за столом остались только Василий Егорович и Татьяна Ивановна. Генерал курил. Сухорукова, положив голову мужу на плечо и прикрыв глаза, устало дремала.

Жена подняла голову, открыла глаза, повернулась к мужу лицом и ласково погладила его по седым волосам.

– Я-то думала, старый конь уже собрался на покой. Воспитывать внуков, возиться на даче, – она улыбнулась. – А ты, оказывается, еще хочешь поскакать галопом?

Генерал изобразил на лице обиду.

– Ну, какой я старый? – он возмущенно засопел. – Тоже мне, нашла старика!

Татьяна Ивановна примирительно махнула рукой.

– Ладно, ладно. Не заговаривай зубы. Давай, рассказывай про свою Африку.

– Я и сам пока знаю немного, – Сухоруков пожал плечами. – Могу только пересказать, что услышал от Мурашова.

Василий Егорович откашлялся.

– Страна маленькая. Президент, которого мы поддерживаем, находится у власти всего пятый месяц. Правительственные войска контролируют не больше десяти процентов территории. Выстрелы время от времени гремят даже в столице.

Лицо Сухоруковой становилось все грустнее и грустнее.

– Боевые действия идут почти по всей стране, – продолжал генерал. – Особенно активно повстанцы действуют на севере. Их поддерживают и снабжают оружием американцы, – Василий Егорович сердито сверкнул глазами. – Хотят оттяпать северную часть Малагии и провозгласить там самостоятельное государство.

Сухоруков развел руками.

– Вот, собственно, и все, что мне известно.

Татьяна Ивановна хитро прищурилась.

– Ты не сказал самого главного.

Сухоруков недоуменно вскинул брови.

– Чего?

– Я смогу поехать с тобой?

Глаза генерала грустно поблекли.

– В столице Малагии относительно спокойно. Поэтому жены некоторых офицеров, которые служат в аппарате главного военного советника, едут туда вместе с мужьями. Но обстановка может измениться в любой момент…

Он положил свою руку на ладонь жены.

– И потом…, – Василий Егорович посмотрел на жену в упор. – Там страшная жара, Танюша. С твоей гипертонией туда нельзя.

Татьяна Ивановна тяжело вздохнула.

– Значит, поедешь один.

Она встала со стула, подошла к окну, отдернула занавеску и стала смотреть вдаль, словно надеялась разглядеть что-то в ночной, дождливой мгле.

– Сначала уедешь ты, потом – Сашка…, – тихо произнесла Татьяна Ивановна.

Генерал тоже поднялся, подошел к окну и обнял ее за плечи.

– Ну, не завтра же я уеду. Мурашов сказал, что перед командировкой дадут отпуск. А потом отведут еще какое-то время на сборы.

Он решительно махнул рукой.

– А Сашку я никуда не пущу!

– Это ты сейчас так говоришь.

Татьяна Ивановна грустно вздохнула…

… Утром Александр стоял у газовой плиты в спортивном костюме с кофеваркой в одной руке и коробкой спичек в другой.

На кухню, потягиваясь, зашел заспанный генерал Сухоруков в одних трусах.

Александр повернулся к отцу и улыбнулся.

– Доброе утро!

– Доброе, доброе, – ответил отец и уселся за кухонный стол.

– Маму вызвали в больницу? – спросил Александр. – Я слышал, как она уходила. Было еще темно.

– Да, в пятом часу. Срочная операция…

Александр, передумав пока варить кофе, поставил кофеварку на газовую конфорку, положил коробок рядом с плитой и тоже устроился за столом – напротив отца.

– Ну, что? Доволен своим новым назначением? – не дожидаясь ответа, Александр шутливо протянул. – Доволен! Уж я-то знаю, что на пенсию ты не собирался.

Смирнов пожал плечами.

– Я солдат. Куда приказали – туда и еду, – генерал раздраженно хмыкнул. – А рапортами, как некоторые, начальство никогда не забрасывал.

Василий Егорович покрутил пальцем у виска.

– Ты хоть соображаешь, что делаешь, а? Другие об академии только мечтают. А ты…

Генерал сердито махнул рукой.

Александр придвинулся к отцу поближе.

– Да успею я в академию, бать. Туда же принимают до тридцати пяти. А на заочное – вообще до сорока.

Александр помялся.

– Короче… Чуйкин сказал, что если ты напишешь ему письмо… В котором дашь «добро»… Он меня отпустит.

Свернув пальцы в кукиш, генерал решительно потряс им перед носом сына.

– Вот тебе, а не письмо.

Александр тяжело вздохнул.

– Так я и думал.

Он поднялся из-за стола и вернулся к плите. Зажег газ. Поставил на огонь кофеварку.

Генерал тоже встал. Приблизился к сыну.

– Ты о матери подумал? У нее и так здоровье ни к черту.

Александр повернулся к отцу и положил ему на плечо ладонь.

– Я ее очень люблю, ты знаешь…

Он заглянул отцу в глаза.

– Но у всех, кто воюет «за речкой»… Тоже есть матери.

Смирнов, не выдержав его взгляда, опустил голову.

– Ты прав.

Александр упрямо сдвинул брови.

– Письмо Чуйкину… Напишешь?

Василий Егорович нехотя кивнул.

– Напишу.

Он вскинул голову.

– Но только если дашь мне слово, что будешь писать ей оттуда. Хотя бы раз в неделю. И хотя бы раз в месяц звонить.

– Конечно, – Александр всплеснул руками. – Куда я денусь?

– И еще, – генерал помедлил. – Скажешь ей обо всем сам, понял? Ты когда возвращаешься в Гайжюнай?

Александр бросил взгляд на наручные часы.

– Через два часа еду.

– Заедешь к ней в больницу попрощаться… И скажешь.

Александр вздохнул.

– Ладно…

…Александр в военной форме стоял в коридоре нейрохирургического отделения больницы: ждал у входа в ординаторскую мать.

В конце коридора, сбившись в кучку, собралось сразу несколько молоденьких медсестер, которые, шушукаясь и хихикая, украдкой поглядывали на офицера.

Рядом с ними появилась Татьяна Ивановна. Увидев ее, медсестры разом притихли.

С трудом сдерживая улыбку, врач окинула их понимающим взглядом и направилась к сыну.

Александр двинулся навстречу матери.

Он подошел к ней. Татьяна Ивановна, улыбнувшись, кивнула на медсестер.

– Ну, и переполох ты у нас тут устроил, – сказала она вполголоса. – Они как увидели тебя в форме, да еще узнали, что неженатый…

Татьяна Ивановна стала серьезной и грустно вздохнула.

– Ну, что? Уезжаешь?

– Да, машина ждет во дворе.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю, – мать опустила голову. – Отец отпустил… Туда?

– Отпустил.

– Когда? – голос Татьяны Ивановны дрогнул.

– Еще не знаю, – Александр пожал плечами. – Наверное, месяца через три.

Татьяна Ивановна всхлипнула и прижала руки к лицу. По вмиг посеревшим щекам матери побежали слезы.

Александр обнял мать и прижал ее голову к груди.

– Не надо, мам, – Александр погладил ее по голове. – Все будет хорошо. Я буду тебе писать. И звонить…

…Александр торопливо шагал по двору больницы. Он остановился, обернулся, увидел мать, стоящую у окна ординаторской, и помахал Татьяне Ивановне рукой. Она помахала ему в ответ.

***

Холодным октябрьским утром у подножья пологой, бурой горы недалеко от небольшого афганского городка снижался советский военный вертолет. Пакистанская граница была совсем рядом – километрах в пяти.

В салоне вертолета на скамейках сидели два десятка десантников разведроты во главе со своим командиром – капитаном Александром Сухоруковым. Среди них были и выпускники Гайжюнайской учебки – рядовые Кошкин и Михолап.

Командир разведроты находился рядом с люком для высадки десантников.

Когда «вертушка» зависла всего в нескольких метрах над землей, Александр посмотрел в иллюминатор и вскинул правую руку вверх.

– Приготовиться к десантированию!

…Метрах в двухстах от вертолета, в расщелине горы, притаился молодой, бородатый пуштун. Опустившись на одно колено, «дух» прилаживал на плече гранатомет. Через несколько секунд душман поймал вертолет в прицел и хищно усмехнулся. Он плавно нажал на спусковой крючок, но граната не вылетела из сопла. «Дух» нажал на спусковой крючок еще раз, и еще, но тщетно: РПГ отказался ему служить. Злобно чертыхнувшись, афганец отшвырнул заклинивший гранатомет в сторону и, осторожно перебегая от расщелины к расщелине, скрылся среди скал…

…Десантники поисковой группы один за другим выпрыгивали из зависшего над землей вертолета. Они быстро рассредоточивались у подножья горы и залегали.

Командир роты выпрыгнул из «вертушки» последним.

Он залег рядом с ротным связистом сержантом Макеевым, уже включившим и наладившим рацию дальнего действия. Александр надел наушники и поднес к губам микрофон.

Капитан негромко, но четко произнес:

– Азалия – Первому. Первый, первый… Как слышите, меня? Прием…

Выслушав ответ, Сухоруков улыбнулся и поднес микрофон к губам еще ближе.

– Высадка прошла нормально. Приступаю к поиску. Конец связи.

Александр снял наушники и отдал и их, и микрофон Макееву. Командир разведроты повернулся к своему заместителю – старшему лейтенанту Сельянову, примостившемуся с другой стороны от Сухорукова.

– Пакистанский летчик приземлился с парашютом где-то в километре отсюда. Его самолет сбили полчаса назад. Так что далеко уйти не успел…

Сельянов озабоченно покачал головой.

– Еще неизвестно, выжил ли… После катапультирования.

– Живого или мертвого… А найти его надо!

Командир роты вздохнул.

– Лучше, конечно, живого.

Сухоруков обернулся и взмахом руки подозвал к себе лежащего у него за спиной, в паре метров от командира, переводчика – щупленького, усатого, черноволосого лейтенанта Абдуллаева.

Абдуллаев быстро подполз к Сухорукову.

Александр улыбнулся Абдуллаеву и хитро прищурился.

– Ну, что, толмач? Если что – разыграем все, как по нотам?

Абдуллаев улыбнулся в ответ.

– Не волнуйтесь, товарищ капитан. Пакистанский язык – урду – я знаю. А на дари вообще говорю без акцента, как таджик из северных провинций.

Переводчик кивнул на пухлый вещмешок у себя за плечами.

– Но переодеться нам лучше сейчас. Если летчик что-нибудь заподозрит… Начнет отстреливаться. А может и застрелиться. Такие случаи были.

Сухоруков согласно кивнул.

– Тогда давай наряжаться.

Абдуллаев стащил с себя вещмешок, положил его рядом, развязал горловину и достал из вещмешка две длинные, почти до пят, афганские рубахи – «лэбосы» – и чалмы…

…Подобравшись к огромному валуном на вершине горы, Александр и Абдуллаев, переодетые в афганскую одежду, осторожно выглянули из-за него. Оба тут же нырнули обратно за камень, радостно посмотрев друг на друга: метрах в пятидесяти от офицеров на земле распластался пакистанский летчик. Прибившийся к земле парашют летчика не был отстегнут. Неловко подвернув под себя ногу, пакистанец лежал на спине и не двигался. В руке он сжимал пистолет.

За спинами Александра и Абдуллаева притаились в ожидании команды десантники поисковой группы.

Абдуллаев шепотом протянул:

– Парашют не отстегнул и не спрятал… Наверное, ранен.

Александр утвердительно кивнул, улыбнулся Абдуллаеву одними глазами и кивнул на летчика.

– Ну, толмач, давай.

Абдуллаев снова высунулся из-за камня – уже не таясь – и громко крикнул пакистанскому летчику что-то на урду. Летчик, вздрогнув, повернул голову в сторону переводчика, вскинул пистолет и навел его на Абдуллаева. Поморщившись от боли, он хрипло задал Абдуллаеву вопрос – тоже на урду. В голосе пакистанца сквозили подозрение и страх.

Абдуллаев встал в полный рост и бросив летчику сразу несколько фраз. Переводчик растянул губы в улыбке. Летчик улыбнулся в ответ, облегченно вздохнул и опустил пистолет.

Абдуллаев тоже облегченно вздохнул и еле слышно процедил сквозь зубы Александру:

– Поверил. Я сказал, что мы из отряда полевого командира Моманда и ищем его уже третий час. Он очень сильно вывихнул ногу… Пошли!

Александр поднялся из-за камня и помахал летчику рукой. Тот приветливо кивнул Сухорукову головой.

Абдуллаев и Александр начали медленно приближаться к летчику. Когда они оказались метрах в тридцати от него, пакистанец негромко спросил что-то у Александра. Абдуллаев, махнув рукой, ответил ему за командира. Летчик понимающе кивнул головой и негромко произнес что-то еще.

– Это он на урду, – прошептал Александру Абдуллаев. – Я сказал, Вы этого языка не знаете. А на дари он не говорит, наше счастье…

Вскоре Сухоруков и Абдуллаев приблизились к летчику вплотную, обступили его с двух сторон и смогли разглядеть получше. Невысокому, крепко сбитому пакистанцу с круглым лицом и большими карими глазами навыкате было лет сорок, не меньше. Он сердито и беспокойно выкрикнул что-то, показывая на неподвижную, подвернутую под себя ногу. Абдуллаев, сочувственно цокнув языком, произнес длинную фразу и присел рядом с пакистанцем на корточки. Переводчик подмигнул Александру.

Александр тоже сел на корточки и быстро схватил летчика за руку, в которой он держал пистолет. Абдуллаев тут же вцепился в другую руку пакистанца и прижал ее к земле.

Через мгновенье Сухоруков ловко обезоружил пакистанского летчика.

Тот испуганно вскрикнул и попытался вырваться из рук офицеров, но тщетно. Вытаращив глаза, летчик с ужасом уставился на Александра.

Командир разведроты ухмыльнулся.

– Отлетался, пернатый!

Абдуллаев перевел пакистанцу слова командира. Побледневший летчик был близок к обмороку.

Сухоруков обернулся к десантникам поисковой группы, залегшим за валунами, и громко скомандовал:

– Группа, ко мне!

Из-за камней выскочили старший лейтенант Сельянов, Кошкин, Михолап и остальные. Они побежали к командиру.

Увидев офицера и солдат в советской военной форме и окончательно поняв, в чьи руки он попал, пакистанский летчик начал испуганно и торопливо лопотать на урду, переводя взгляд то на Александра, то на Абдуллаева. Когда он закончил, Абдуллаев, усмехнувшись, перевел слова пакистанца:

– Говорит, что если мы взяли его в плен, на него распространяется Гаагская конвенция.

Александр сердито засопел, возмущенно кивнул на небо и, глядя на пакистанца в упор, со злостью произнес:

– А когда ты, сучара, нарушил границу воздушного пространства, летал над чужой страной и бомбил наши заставы… Ты о конвенции думал?

Абдуллаев перевел.

Пакистанец побледнел еще больше. На его глазах выступили слезы. Летчик вот-вот был готов разрыдаться.

Увидев это, Александр сжалился над пленным.

– Ладно, скажи: будет ему конвенция, – бросил Сухоруков Абдуллаеву.

Абдуллаев сказал. Вмиг приободрившийся летчик торопливо спросил что-то еще. Усмехнувшись, Абдуллаев повернул голову к командиру.

– Спрашивает, сохранят ли ему жизнь.

Александр пожал плечами.

– Ну, это уже зависит не от нас, – Сухоруков похлопал пакистанца по плечу. – Не нам это решать, пернатый!

Абдуллаев перевел, и пакистанец снова скис, грустно опустив голову.

Сухоруков повернулся к Сельянову, который маячил у него за спиной.

– Вызывай вертушку!

…Десантники поисковой группы во главе со своим командиром медленно и осторожно спускались по пологому, изборожденному расщелинами каменистому склону горы к ее подножью, где должен был приземлиться уже вылетевший за ними вертолет.

Впереди шагал Сухоруков. Следом за ним, отстав всего на пару шагов, – взятый в плен пакистанский летчик со связанными за спиной руками. Летчик, которому Сельянов быстро и умело вправил вывихнутую ногу, все еще немного хромал. За летчиком, придвинувшись к пакистанцу вплотную и не спуская с него глаз, двигался Абдуллаев. Колонну разведчиков замыкал Сельянов.

В воздухе прогремело сразу несколько автоматных очередей, и над головами десантников засвистели пули. Все разведчики, как один, мгновенно упали на землю, а опешивший от неожиданности пакистанец застыл на месте, как столб, продолжая оставаться для стрелявших идеальной мишенью. Абдуллаев подполз к нему, ухватил оцепеневшего от страха пакистанца за ноги и рванул на себя. Беспомощно взмахнув руками, летчик тоже рухнул на камни…

… Не меньше полсотни «духов» залегли на склоне горы чуть выше десантников – в сотне метров от них – и бешено палили по разведчикам из автоматов и двух пулеметов. Среди душманов был и молодой бородатый пуштун, которому час назад не удалось подстрелить из гранатомета советский вертолет. Пуштун и привел сюда «духов», жаждущих расправиться с шурави и не дать им увести в плен летчика, которого десантники нашли раньше их. Это были люди полевого командира Рамадана, отправившего их к месту, где приземлился катапультировавшийся пакистанец, чтобы отбить его у кафиров. Рамадан приказал: если летчика не удастся вырвать из рук «шурави» живым – его надо пристрелить…

…Десантники вели ответный огонь из автоматов. Пулемет у разведчиков был только один – у Михолапа. И солдату приходилось стрелять из него «экономно» – короткими очередями.

Александр выдернул из подсумка гранату Ф-1, зажал ее в руке и подполз к Абдуллаеву, яростно палившему по душманам из «калаша».

Переводчик прекратил огонь и повернул голову к командиру.

Александр постучал указательным пальцем по циферблату наручных часов.

– «Вертушка» будет минут через десять, – прокричал Сухоруков на ухо Абдуллаеву.

Абдуллаев кивнул головой: понял.

– Передай по цепочке! – продолжал Сухоруков. – Надо забросать «духов» гранатами… Я швырну «эфку» первым. Остальные – за мной. А потом рванем к подножью горы. Короткими перебежками…

Александр уверенно махнул рукой.

– «Духи» прочухаются не сразу… Так что время оторваться от них будет.

Александр покосился на пакистанского летчика, который лежал рядом с ними, в ужасе вжавшись в землю и боясь даже шелохнуться.

– Не спускай с него глаз! Он нам нужен живым. Понятно?!

Абдуллаев снова кивнул…

…Быстро разобравшись, что десантников – как минимум в два раза меньше, чем их, осмелевшие «духи» начали ползком приближаться к разведчикам. С каждой секундой расстояние между душманами и десантниками становилось все меньше и меньше.

Когда оно сократилось метров до пятидесяти, Александр вырвал из «эфки» кольцо и, приподнявшись, швырнул в афганцев гранату.

Она упала за спинами двух «духов», успевших оглянуться, разглядеть ее ребристый корпус и за пару секунд до смерти понять, что сейчас произойдет. Затем прогремел взрыв, который унес их жизни: оба афганца, прошитые осколками, зарылись головами в землю…

Следом за Ф-1, которую швырнул командир, в душманов почти одновременно полетели «эфки», брошенные подчиненными Александра. Увидев град гранат, «духи» в страхе вжались в камни и прикрыли руками головы.

Рядом с ними один за другим загремели взрывы…

…Едва взрывы стихли, как десантники, дружно поднявшись, начали торопливо спускаться к подножью горы. С земли не торопился вставать только полуживой от страха пакистанский летчик. Абдуллаев сердито сверкнул глазами, размахнулся ногой и, что было силы, пнул острым носком ботинка по жирной заднице пакистанца. Жалобно вскрикнув от боли, летчик резво вскочил и побежал следом за десантниками. Абдуллаев понесся за ним, не отставая от пленного ни на шаг. Замешкавшийся пакистанец и маячивший за его спиной переводчик оказались в хвосте колонны…

… «Вертушка», прилетевшая за поисковой группой, снижалась у подножья пологой, бурой горы – в том самом месте, где пару часов назад высадились разведчики. Несущиеся по склону горы десантники, уже прилично оторвавшись от преследовавших их «духов» (для этого подчиненным Александра пришлось по пути к подножью горы еще дважды залегать и пускать в ход «карманную артиллерию»), увидели вертолет и на радостях припустили к нему еще быстрее.

Время от времени, оборачиваясь, они отстреливались – посылали короткие очереди в душманов, маячивших вдалеке и ведущих по десантникам беспорядочный и редкий огонь: в живых осталось меньше половины «духов», да и те уже порядком подрастеряли былой пыл.

Пакистанский летчик поспевал за солдатами из последних сил, хромая, тяжело дыша и обливаясь потом. Пока пакистанец бежал, он несколько раз спотыкался и падал на землю. Но всякий раз, получив внушительный пинок под зад от Абдуллаева, мгновенно вскакивал на ноги и безропотно семенил дальше…

…Когда вертолет завис над самой землей, десантники находились шагах в тридцати от него. Люк «вертушки» был распахнут. Александр летел впереди колонны подчиненных и уже видел лицо вертолетчика, открывшего люк и напряженно наблюдавшего за разведчиками. Он махнул десантникам, которых ему предстояло взять на борт, рукой. Александр тоже вскинул правую руку вверх. До вертолета оставались считанные метры…

В это мгновенье пакистанец неожиданно замер на месте, как вкопанный, резко развернулся на 180 градусов и саданул Абдуллаева ногой в пах. Охнув и схватившись руками за промежность, переводчик согнулся в три погибели. А пакистанец, петляя из стороны в сторону, как заяц, понесся назад – к «духам», маячившим вдалеке.

Словно почувствовав это, Александр, который находился уже у самого вертолета, обернулся и увидел удирающего пленного. Сухоруков сердито сверкнул глазами и, махнув рукой в его сторону, крикнул Кошкину с Михолапом, которые застыли рядом с командиром:

– Догнать!

Кошкин и Михолап тоже увидели убегающего пакистанца и рванули вдогонку за ним.

– Живым брать! Живым! – прокричал им вслед Александр.

Сухоруков повернулся к остальным разведчикам, подбежавшим к «вертушке», и молча кивнул им на люк вертолета, приказывая садиться в него…

…Убежать далеко пленный не успел: Кошкину и Михолапу потребовалось меньше минуты, чтобы настигнуть хромавшего и выбившегося из сил пакистанца. Кошкин догнал его первым и тут же поставил подножку. Споткнувшись, летчик с воплем отчаяния и безысходности грузно шмякнулся на землю. Михолап и Кошкин подскочили к нему и быстро подняли с земли. Михолап с помощью Кошкина взвалил летчика на себя, и солдаты понеслись обратно к «вертушке» со своей добычей. Михолап, тащивший пленного на плечах, бежал впереди, а Кошкин, отстав на пару шагов от товарища, прикрывал его огнем из своего «калаша» – то и дело оглядывался и посылал короткие очереди в сторону «духов».

Когда оба десантника подбежали к вертолету, остальные разведчики были уже на его борту. Они сняли с плеч Михолапа пленного, швырнули его на пол салона и помогли обоим забраться в «вертушку».

Как только Кошкин и Михолап оказались в чреве вертолета, винтокрылая машина взмыла в небо…

…Александр подскочил к лежащему на полу пакистанцу и едва не застонал от разочарования и досады: на спине летчика вокруг рваной дырки в его куртке чуть ниже левой лопатки прямо на глазах Сухорукова расплывалось, становясь все больше и больше, алое пятно крови.

– Все-таки подстрелили, – с досадой протянул командир разведроты.

Александр сердито выругался и осторожно перевернул летчика на спину. Потерявший сознание пленный негромко застонал.

Сельянов тоже подошел к пакистанцу и, наклонившись над ним, тоскливо вздохнул.

– Точилин! – вскинув голову, позвал Сухоруков санинструктора поисковой группы.

За спиной Александра вырос сержант Точилин. Взглянув на раненого летчика, санинструктор упал рядом с пакистанцем на колени, быстро и деловито поднял с пола и обхватил своими сильными пальцами запястье руки пленного, щупая пульс.

Через пару секунд сержант удивленно вскинул брови и растерянно протянул:

– Ничё не понимаю… Был же пульс, – он кивнул на рану пакистанца. – И сердце не задето…

– А сейчас – что? Уже нет? – рявкнул Александр.

Точилин отрицательно помотал головой.

– Пропал. Только что… Остановилось сердце.

Александр снова выругался матом – еще громче, чем прежде – и с надеждой посмотрел на санинструктора.

– Живым он нужен, блин… Позарез…

Немного поколебавшись, Точилин решительно сдвинул брови.

– Попробую, товарищ капитан, «оживить». Прямым уколом в сердце…

– Раньше делал такой?

– Никак нет, – Точилин озорно сверкнул глазами. – Но… Все когда-нибудь бывает впервые.

– А поможет?

– Хрен его знает… Шанс есть!

Александр согласно махнул рукой.

– Давай!

Сержант торопливо рылся в своей сумке с инструментами и медикаментами.

– Надо его раздеть… Оголить грудь, – бросил санинструктор, доставая из сумки большой шприц и несколько ампул с лекарством.

Александр и Сельянов кинулись раздевать пакистанца…

…Заправив шприц, Точилин торопливо перекрестился и склонился над оголенной грудью летчика, по обе стороны от которого замерли, с надеждой глядя на санинструктора, Сухоруков и Сельянов.

Примерившись, сержант с силой всадил большую иглу в смуглое тело пленного и ввел в его сердечную мышцу все имевшееся в шприце лекарство.

Едва санинструктор достал из груди пакистанца илу, как тот дернулся и негромко застонал. Не выдержав, Сухоруков и Сельянов вскинули руки вверх и дружно заорали от радости. Оба восхищенно – как на волшебника – смотрели на Точилина, снова принявшегося щупать пульс «воскресшего» летчика, хотя уже и так было ясно, что вытащить его с того света удалось…