Текст книги "А жить, братишки, будет можно!"

Автор книги: Олег Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

повесть

Солнечным весенним утром у опушки леса под литовским городком Гайжюнай два десятка молодых десантников без ремней и беретов, выстроившись на широкой поляне в колонну по одному, тяжело дыша и раздувая ноздри, как жеребцы, нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Хэбэ, висевшее на ребятах мешком, наголо обритые головы и еще не успевшие загореть бледные, осунувшиеся лица сразу выдавали в них солдат, которые призвались совсем недавно.

Десантники были возбуждены и сосредоточены, их губы – упрямо сжаты, а глаза горели решительным блеском. По команде старшего лейтенанта Сухорукова его подчиненные по очереди устремлялись к чучелу американского солдата, привязанному к стволу сосны и сделанному столь искусно, что издалека его можно было принять за живого «джи-ая». На чучело напялили и пятнистый камуфляж, и почти настоящее кепи, а на мешковине под ее козырьком – для придания полного сходства с вероятным противником – было даже нарисовано черной краской лицо.

И ни чье-нибудь, а президента США Джимми Картера.

У чучела были и его круглые щеки, и широкий нос, и волосы, зачесанные вправо, и, конечно же, неповторимая улыбка Картера до самых ушей. Прапорщик Маковецкий – художник-самоучка, малевавший всю наглядную агитацию в полку, – не жаловал американского президента и раньше. Но не на шутку осерчал на Картера после того, как неделю назад тот вновь осудил вторжение Советских войск в Афганистан и призвал мировое сообщество к бойкоту Московской олимпиады, до начала которой оставалось всего несколько месяцев. Громко и грубо высказавшись в адрес президента и его матушки, прапорщик пошел к командиру полка и вызвался разрисовать голову чучела под Картера.

Командир дал «добро», и Маковецкий сделал это просто мастерски. А улыбка на лице чучела получилась такой ехидной и хищной, что ему так и хотелось врезать по зубам…

Вот почему, подбегая по очереди к «американцу», десантники колотили его по голове с особым остервенением.

– Следующий! – крикнул Сухоруков.

Быстро сорвавшись с места, к чучелу понесся худой, невысокий, но жилистый рядовой Кошкин. Остановившись напротив него, солдат старательно, вскинул вверх правую ногу, согнутую в колене, крикнул: «Ки-я!», – резко распрямил ее и сапогом со всего маха ударил «американца» по голове. Голова «вероятного противника», мотнувшись, вернулась на место, а Кошкин развернулся и, довольный собой, засеменил в конец строя.

Сухоруков махнул рукой.

– Следующий!

К чучелу подбежал рядовой Михолап – великан почти двухметрового роста с могучими плечами и бычьей шеей. Он тоже вскинул правую ногу вверх, издал боевой клич и сапогом сорок пятого размера нанес сокрушительный удар.

Огромный сапог Михолапа со свистом пронесся мимо головы «американца», и промахнувшийся солдат, не удержав равновесия, неуклюже рухнул в траву.

В строю десантников раздался дружный смех.

Сухоруков, едва сдержав улыбку, нахмурил брови и резко бросил:

– Отставить смехуёчки!

Смех тут же оборвался.

Сухоруков, стоявший недалеко от дерева, к которому было привязано чучело, посмотрел на наручные часы и, вскинув голову, громко скомандовал:

– Закончить выполнение упражнения! В две шеренги – становись!

Солдаты быстро выполнили команду. Сухоруков, не спеша, подошел к строю и, остановившись напротив своих подчиненных, окинул их оценивающим взглядом.

Солдаты стояли, уже надев ремни и береты, – с автоматами, противогазами и саперными лопатками. Десантники шумно, часто и тяжело дышали. Их раскрасневшиеся лица блестели от пота. Они настороженно и напряженно смотрели на своего командира роты – высокого, стройного, черноволосого, с умными, проницательными и хитро прищуренными глазами. Смотрели, совершенно не зная, чего им ожидать от него дальше.

…Старший лейтенант Александр Сухоруков попал в Гайжюнайскую учебную воздушно-десантную дивизию сразу после окончания Рязанского училища ВДВ. Как и все, принял под командование взвод. Но уже через два года получил роту. Злые языки тогда говорили, что столь быстрое продвижение по службе молодому офицеру обеспечил его отец – командир Тульской воздушно-десантной дивизии генерал-майор Сухоруков, который был старым другом гайжюнайского комдива. Но когда спустя год Александр сделал свою роту лучшей в полку и получил за это благодарность от самого командующего ВДВ, называть Сухорукова-младшего генеральским сынком перестали. Когда же он в числе первых – буквально через несколько дней после ввода в Афганистан Ограниченного контингента Советских войск – написал рапорт с просьбой направить его в Афган, стали уважать еще больше…

… Александр уже целый месяц проводил занятия с первым взводом своей роты сам по причине отсутствия его командира – лейтенанта Топуридзе, укатившего в отпуск.

Еще раз окинув подчиненных, замерших в строю, насмешливым взглядом, ротный протянул:

– Ну, для начала не безнадежно.

Солдаты облегченно вздохнули.

– Будем считать, что разминка закончена, – произнес Сухоруков. – Пора переходить к основной части.

Десантники снова напряглись…

…Подчиненные Сухорукова стояли в две шеренги недалеко ото рва, заполненного водой. Ров простирался метров на пятьдесят в длину и был метра четыре в ширину, не меньше.

Командир роты, скрестив руки на груди, неторопливо прохаживался перед строем.

– Курс молодого солдата остался у вас позади. Началась серьезная учеба, – он сделал многозначительную паузу. – Среди занятий не будет главных и второстепенных. Но…

Александр остановился и повернулся лицом к строю.

– Обучение десантника начинается с тренировки его ног. Понятно?

Слегка наклонившись вперед, он ударил себя ладонями по коленям.

– Сильные ноги нужны для того, чтобы приземляться на них с парашютом… Совершать марш-броски… А когда ваши силы уже будут на исходе – делать рывки.

Александр распрямился и загадочно добавил:

– И много для чего еще…

Старший лейтенант кивнул на ров.

– Здесь неглубоко. Тому, кто повыше, по пояс. Тому, кто пониже, – по грудь.

Сухоруков усмехнулся.

– Поэтому каждый будет топать по дну ножками. И не налегке. А с «раненым» товарищем на горбу.

Он хлопнул себя по спине.

– Вторая шеренга прыгает на спины первой…

Кошкин покосился на Михолапа, который возвышался во второй шеренге строя аккурат за ним, тоскливо присвистнул и прошептал:

– Ну, я попал…

Александр продолжал:

– Доходите до конца, меняетесь местами и двигаетесь обратно. И так до тех пор, пока…, – он помедлил. – Пока не скажу закончить.

Сухоруков махнул рукой.

– Приступить к выполнению!

…Взвалив на спину товарищей, десантники брели по рву.

Проклиная судьбу-злодейку и тяжело пыхтя, Кошкин волок на себе Михолапа, который был тяжелее его килограммов на сорок. Низкорослый кареглазый, горбоносый дагестанец Рамазанов, погрузившись в воду по самую грудь, тащился следом за Кошкиным, взвалив на спину конопатого, скуластого молдаванина Зглавуцу.

Добравшись до конца рва, солдаты поменялись местами и двинулись обратно.

Лицо Кошкина, оседлавшего Михолапа и крепко обхватившего великана за могучую шею, лучилось от счастья. Но недолго. Вскоре они снова поменялись местами, и Кошкин, сгорбившись под тяжестью Михолапа и едва переставляя ноги по вязкому дну, начал отмерять ими свои невыносимо тяжелые полсотни метров…

…Неожиданно ноги Зглавуцы, тащившего на себе Рамазанова, подкосились, и солдат упал, увлекая за собой дагестанца. Оба мгновенно скрылись под водой. В последний миг Зглавуца успел глотнуть воздуха и задержать дыхание.

Рамазанов – нет… Его голова выпрыгнула из воды, как торпеда. Выпучив испуганные глаза, хлебнувший воды Рамазанов громко кашлял, отфыркивался и плевался. А когда рядом с ним вынырнул Зглавуца, дагестанец повернулся к нему и, бешено вращая глазами, так сердито затараторил что-то на своем языке, что на виновато покрасневшем лице молдаванина стало даже не видно веснушек.

Увидев это, ротный подал команду:

– Закончить выполнение упражнения!

…Шатаясь от усталости и почти не чувствуя ног, промокшие насквозь солдаты стояли на краю рва. У них подгибались колени.

Александр прошелся вдоль строя.

– Завтра – суббота. В увольнение хотят все?

Серые, измученные лица десантников тут же прояснились, а их глаза радостно заблестели. Солдаты дружно гаркнули:

– Так точно!

Старший лейтенант расплылся в хитрой улыбке.

– Одного желания мало. Выход в город надо заслужить.

Он кивнул на ров за своей спиной.

– Вот кто перепрыгнет ров, тот и пойдет.

…Десантники по очереди разбегались и прыгали, отталкиваясь ватными ногами от края рва и пытаясь его перемахнуть. Но все до одного, так и не дотянув до другой стороны, падали в ров. Вздымая в воздух снопы брызг, они шлепались в грязную, мутную воду нелепо и смешно. Но смеяться ни у кого уже не было сил.

…Подчиненные Александра стояли в строю, мокрые с головы до ног. Мечта о субботнем увольнении уже утонула в их печально потухших глазах.

Сухоруков снова хитро улыбнулся.

– Сегодня я добрый. Поэтому каждый из вас получит еще один шанс. В город пойдет тот, кто хоть раз попадет в мишень.

После этих слов у молодых солдат вновь открылось уже неизвестно какое по счету дыхание.

До стрельбища было не больше двух километров. Но, преодолев и это расстояние бегом, солдаты окончательно перестали чувствовать свои ноги.

Шатаясь от усталости и едва удерживая в трясущихся руках автоматы, десантники стреляли из них в положении стоя. Одна за другой гремели очереди.

Старший лейтенант топтался позади солдат, находившихся на огневом рубеже, и морщился всякий раз, когда очередная очередь уходила в «молоко». Ни одна мишень так и упала.

…Александр прошелся вдоль строя. Он остановился и окинул взглядом унылые, отрешенные и совершенно безучастные ко всему лица солдат.

В его глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость.

– Ладно, – старший лейтенант снисходительно махнул рукой. – Сегодня я не просто добрый, а очень добрый.

Он весело им подмигнул.

– Сейчас каждый из вас получит последний шанс.

В глазах солдат снова загорелась надежда.

Сухоруков посмотрел на наручные часы и кивнул в сторону.

– До казармы – три километра. Чтобы успеть привести себя в порядок перед построением на обед, снова придется пробежаться, – он помедлил, обдумывая свое решение. – В увольнение пойдут пять человек. Тех, кто первыми доложат о своем прибытии старшему лейтенанту Партину.

Александр махнул рукой.

– Бегом – марш!!!

Солдаты гурьбой сорвались с места и понеслись в сторону военного городка.

– А того, кто прибежит самым первым, обещаю отпустить до утра! – крикнул им вслед Александр…

…Сухоруков зашел в казарму своей роты.

Дневальный у тумбочки, рядовой Шершнев, отдав ему честь, вытянулся в струнку и гаркнул:

– Рота, смирно! Дежурный по роте на выход!

Александр, козырнув в ответ, устало бросил:

– Вольно!

– Вольно! – снова загремел голос дневального.

Сухоруков направился к ротной канцелярии…

…За одним из четырех столов канцелярии сидел замполит роты старший лейтенант Партин – рыжий, сутулый и уже начинающий лысеть, хотя ему, как и Сухорукову, едва исполнилось двадцать шесть. Он сосредоточенно писал что-то в толстой тетради с клеенчатой обложкой.

Когда Александр открыл дверь и переступил порог, Партин перестал писать, поднял голову и отложил ручку в сторону.

– Ну, ты их сегодня и задолбал, – хохотнул замполит. – Притащились в казарму еле живые. А мокрые были, блин… В ров загонял, что ли?

– А как же, – ротный стянул с головы берет и пригладил вспотевшие волосы. – Все по полной программе.

Он махнул рукой.

– Ничего, выживут!

Сухоруков прошел к своему столу, который располагался у окна – напротив стола Партина.

– Ну, что? – Сухоруков присел на краешек стола. – Кто из моих доложился первым?

Партин улыбнулся.

– Кошкин.

Александр одобрительно хмыкнул.

– Завтра отпущу его в увольнение до утра.

Замполит недоуменно вскинул брови.

– Я обещал, – объяснил Александр. – Тому, кто первым прибежит в роту…

– Понятно…

– Все. Сегодня занимался со взводом Топуридзе последний раз, – командир роты облегченно вздохнул и довольно потер руки. – Завтра он, наконец, выходит из отпуска.

Сухоруков подмигнул Партину.

– Интересно, что он нам привезет из солнечной Грузии? Как всегда, хорошего винца?

Замполит облизнулся.

– Вообще-то там и чачу делают неплохую.

Вспомнив о чем-то, он посерьезнел.

– Тебя после обеда вызывает командир дивизии.

Замполит кивнул на телефон, стоящий на краю стола.

– Звонили из штаба.

Партин хитро прищурился.

– Зачем, не знаешь?

Сухоруков недовольно поморщился.

– Думаю, по поводу рапорта.

– А-а-а…, – разочарованно протянул Партин.

Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на Сухорукова в упор – почти с нескрываемой иронией.

– Слушай… Неужели ты и правда так туда хочешь?

Александр нахмурил брови.

– А ты?

Партин пожал плечами.

– Я не тороплюсь.

Хитро усмехнувшись, замполит поднял вверх указательный палец.

– Родина сама знает, кого, куда и когда посылать.

Сухоруков покачал головой и насмешливо произнес:

– Ну да. Поэтому тебя она сразу после училища и послала в Германию.

– А что? – на лице Партина не было и тени смущения. – Повезло…

Замполит с сожалением вздохнул.

– Жаль, всего на три года. Больше холостяку не положено, – Партин снова вздохнул. – Успел бы, дурак, жениться – до сих пор бы пил немецкое пиво…

Замполит подпер щеку ладонью и ностальгически зажмурил глаза.

– Эх, Саня… Какое там пиво!

…Командир дивизии генерал-майор Чуйкин – плечистый, широколобый, с седыми, зачесанными назад волосами, – обложившись бумагами, сидел за своим рабочим столом. Левую скулу генерала от уха до самого подбородка пересекал глубокий шрам, оставшийся ему на недобрую память о далекой ближневосточной стране, из которой Чуйкину довелось однажды в срочном порядке эвакуировать персонал советского посольства.

Командир дивизии внимательно читал какой-то документ.

Раздался стук в дверь. Распахнув ее, на пороге кабинета вырос Сухоруков.

Замерев в дверном проеме, он козырнул.

– Разрешите?

Вскинув голову, Чуйкин посмотрел на Александра и ехидно улыбнулся.

– Заходи!

Александр переступил порог, прикрыл за собой дверь и медленно приблизился к столу комдива. Генерал поднялся ему навстречу и крепко пожал Александру руку. Жестом он пригласил Сухорукова сесть. Александр опустился на краешек стула, придвинутого к столу генерала. Генерал тоже сел.

Чуйкин взял со стола лежавший перед ним лист бумаги и со злостью потряс им в воздухе. Он пристально и строго посмотрел на Сухорукова.

– Какой это по счету рапорт? Четвертый?

Не выдержав его сурового взгляда, старший лейтенант опустил голову.

– Так точно.

Чуйкин шумно вздохнул.

– Три я порвал и выбросил. Думал, до тебя дойдет…

Он швырнул рапорт на стол.

– Но вижу, не доходит.

Александр опустил голову еще ниже.

– Поэтому и решил с тобой поговорить, – произнес генерал уже мягче. – Не как командир дивизии, а как друг твоего отца.

Чуйкин медлил, подбирая слова.

– Через пару месяцев у вас в полку, в третьем батальоне, освобождается должность начальника штаба. Я планирую поставить на нее лучшего командира роты – то есть, тебя. И капитана тебе присвоят летом …

Он хлопнул ладонью по столу.

– Тебе не в Афган надо рапорт писать, а в академию! Понятно? Пять лет после училища ты прослужил. И должность позволяет. А когда получишь новую – тем более. Закончишь академию, станешь комбатом – а потом езжай, куда хочешь.

Генерал усмехнулся.

– Или думаешь, ты на эту войну не успеешь?

Он махнул рукой.

– Не волнуйся, там мы застряли надолго. Как бы еще твоим детям не хватило…

Чуйкин снова хлопнул ладонью по столу.

– Ну, теперь дошло?

Александр поднял голову и посмотрел на Чуйкина почти с мольбой.

– Товарищ генерал-майор, подпишите рапорт.

Чуйкин воздел глаза к потолку и возмущенно застонал.

– До чего же упрямый, – он раздраженно всплеснул руками и криво усмехнулся.

Александр тоже растянул губы в улыбке.

– Чего улыбаешься? – бросил Александру Чуйкин и пристально посмотрел Александру в глаза. – Хочешь загубить карьеру?

Александр пожал плечами.

– Ну, почему?

– Да по кочану! – сердито выпалил генерал.

Александр вжал голову в плечи.

– В другой части тебя никто не знает, – терпеливо принялся объяснять ему Чуйкин. – И когда ты пойдешь там на повышение – неизвестно. А уж поступишь ли потом в академию…

Генерал потряс в воздухе указательным пальцем.

– Смотри: потеряешь сейчас свой шанс – другого может не быть.

Александр, почти умоляя комдива, протянул:

– Товарищ генерал, отпустите.

Чуйкин шумно вздохнул и в бессилии развел руками. Он несколько секунд колебался, а потом нехотя выдавил из себя:

– Ладно.

Сухоруков вскинул голову и расправил плечи. Его глаза оживились.

– Через неделю у твоего отца юбилей, – продолжал Чуйкин. – Три дня отпуска я тебе дам. Хватит?

– Хватит!

– Передавать от меня привет и поздравлять не надо – сам буду звонить. И подарок потом вручу лично. Но ты мне от него привезешь…, – генерал задумчиво наморщил лоб.

– Если тульских пряников – так хоть целый мешок! – заулыбался Александр.

– Пряники грызть у меня уже нет зубов, – отмахнулся Чуйкин. – А привезешь ты мне…, – командир дивизии хитро прищурился. – Письмо.

Александр удивленно вскинул брови.

– Какое письмо?

– В котором черным по белому будет написано, что он тебя отпускает. В Афган.

Александр беспокойно заерзал на стуле.

– Зачем, товарищ генерал? Он может и по телефону.

Чуйкин отрицательно помотал головой.

– Э, нет. В телефонную трубку, особенно если ты будешь рядом, он скажет что угодно. А вот прежде чем написать, хорошо подумает.

Комдив усмехнулся.

– Уж я-то его знаю… Короче, привезешь письмо – отпущу. Нет – готовься в академию.

Александр озабоченно потер рукой лоб.

Генерал выдвинул верхний ящик стола, запустил туда руку и достал из него большой, пухлый, запечатанный сургучом конверт. Комдив положил его на стол.

– Доставишь в Москву, в штаб ВДВ. Как фельдъегерь. Машину я тебе дам. А из Москвы на ней же рванешь в Тулу. Ясно?

Александр радостно кивнул.

– Так точно.

– Во вторник у твоих первый прыжок, а в среду поедешь. Понял?

– Спасибо, товарищ генерал.

– А, не за что.

Чуйкин вздохнул и грустно покачал головой…

…От взлетной полосы аэродрома Гайжюнайской воздушно-десантной дивизии оторвался и устремился в небо самолет с солдатами роты Александра, которым предстояло совершить свой первый прыжок с парашютом…

…В салоне самолета на скамейках сидели в напряженном ожидании молодые десантники в шлемофонах с парашютами за спинами. Карабины их парашютов были пристегнуты к потолку. Больше всех волновался рядовой Кошкин, лицо которого было бледнее мела, а руки, лежащие на коленях, тряслись мелкой дрожью.

Недалеко от люка для выброски парашютистов сидел сам Александр. Рядом с ним, прикрыв глаза, дремал инструктор – ровесник Александра старший лейтенант Самойлов.

Раздался натужный вой сирены, и в салоне ярко замигала сигнальная лампочка.

Десантники вздрогнули. Кошкин, стараясь, чтобы этого не заметили остальные, торопливо перекрестился.

Люк для десантирования раскрылся. В салон ворвался ветер.

Командир роты и инструктор поднялись на ноги. Александр окинул взглядом подчиненных и, подбадривая их, улыбнулся.

Махнув рукой, Александр весело крикнул:

– Пошли!

Десантники поднялись со скамеек и повернулись к люку. Один за другим они приближались к нему и выпрыгивали из самолета…

…Наступила очередь Кошкина. У разверзшегося люка, за которым зияла голубая бездна, он побледнел еще больше, замер на месте, а затем попятился назад, наступив на сапоги и едва не сбив с ног рядового Михолапа, который должен был прыгать следом за ним.

За Михолапом нетерпеливо топтались на месте еще несколько человек, которым Кошкин загораживал дорогу.

Ноги Кошкина подогнулись, и он плюхнулся задницей на пол, вцепившись обеими руками в скамейку. Лицо молодого десантника было перекошено от страха.

Владимир подскочил к солдату и, склонившись над ним, крикнул:

– Ну, чего испугался?

Кошкин ничего не ответил, а лишь зажмурил глаза и крепко стиснул зубы, вцепившись в скамейку еще сильнее.

Александр положил ему на плечо свою руку.

– Давай! Ты же прыгал с вышки сто раз!

Кошкин отрицательно помотал головой и, приоткрыв глаза, повернул голову к командиру роты. Заикаясь, он произнес:

– Н-н-не м-м-могу, товарищ капитан…

Кошкин всхлипнул.

– Только вы м-м-меня н-н-не выбрасывайте… Я слышал… М-м-мне рассказывали… Если кто-то боится – то его пинком под з-з-ад…

Солдат поднял на командира роты глаза, полные мольбы.

– Н-н-не выбрасывайте!!!

Александр улыбнулся.

– Да не будет тебя никто выбрасывать! Успокойся! Наслушался сказок…

Александр повернулся к Самойлову.

– Отцепи его карабин, а то он загораживает дорогу остальным!

Старший лейтенант Самойлов, недовольно поморщившись, подошел к Кошкину и отцепил карабин его парашюта от потолка.

Александр хлопнул Кошкина по плечу.

– Вставай, – командир роты кивнул на солдат, столпившихся за спиной Кошкина. – Народу за тобой собралось вон сколько…

Обернувшись, Кошкин бросил взгляд на десантников, выстроившихся за ним в очередь, и быстро вскочил на ноги.

Александр кивнул на скамейку у себя за спиной.

– Иди, посиди, успокойся.

Кошкин, сгорбившись и стараясь не смотреть в глаза сослуживцам, поплелся к скамейке…

…В салоне самолета не осталось никого, кроме Кошкина, Александра и Самойлова. Офицеры стояли у люка, глядя на раскрывающиеся далеко внизу купола парашютов. Солдат, уже немного успокоившись, сидел на скамейке метрах в пяти от люка и все еще немного боязливо косился на него.

Александр опять приблизился к Кошкину и склонился над ним.

– Ну, что? Будешь прыгать?

Кошкин снова отрицательно помотал головой.

Александр примирительно махнул рукой.

– Ну, не хочешь – как хочешь. Прыгнешь в другой раз…

Александр, повернувшись к Самойлову, незаметно подмигнув инструктору. А затем начал пристально рассматривать лицо солдата.

Командир роты озабоченно хмыкнул.

– Что-то не нравится мне твой цвет лица.

Александр взял запястье Кошкина в свою руку и принялся щупать его пульс.

– Э, парень! – тревожно протянул Александр. – Да у тебя подскочило давление. Ну-ка вставай!

Солдат послушно поднялся.

– Подними руки вверх и сделай глубокий вдох, – приказал Александр.

Кошкин выполнил команду.

– А теперь опусти руки и сделай выдох, – сказал командир роты.

Кошкин медленно опустил руки вниз и шумно выдохнул воздух.

– Вытяни руки перед собой, – продолжал Александр, – закрой глаза и медленно считай до двадцати.

Кошкин послушно простер руки перед собой, зажмурил глаза и, шевеля губами, начал сосредоточенно считать.

Самойлов на цыпочках неслышно подкрался к солдату сзади, осторожно прицепил его карабин к потолку, отошел на несколько шагов назад, а затем, разбежавшись, со всей силы толкнул Кошкина своим могучим бедром в бок.

Широко расставив руки и выпучив глаза, солдат с диким криком вылетел из люка.

Когда его крик затих где-то далеко внизу, Александр и Самойлов подошли к люку и, нагнувшись, посмотрели вслед Кошкину.

Самойлов махнул рукой.

– Ничего ему не будет!

Александр улыбнулся.

– Конечно, ничего. В худшем случае обоссытся.

– Времени только мы потеряли много. Надо было сразу.

– Не, Костя. Ты не прав, – твердо сказал Александр. – Никто из его товарищей не должен был видеть, что его выбросили из самолета. Для всех он совершил свой первый прыжок сам.

Самойлов пожал плечами.

– Сам так сам, – инструктор кивнул на люк. – Только вот приземлится он от места запланированной высадки далеко. Придется ему прогуляться. Километров пять.

…Кошкин, болтая ногами в воздухе и крепко вцепившись руками в стропы раскрывшегося парашюта, облегченно озирался счастливыми глазами вокруг.

– Прыгнул! – радостно прошептал солдат.

Он посмотрел в сторону и увидел, что вереница куполов его товарищей, прыгнувших намного раньше, находится где-то далеко-далеко.

Затем Кошкин посмотрел вниз. Земля неуклонно надвигалась на него. Солдат увидел островки перелесков, поле и, наконец, домишки расположенной внизу, прямо под ним, деревушки.

В глазах десантника появилось беспокойство: он начал лихорадочно тянуть левую стропу на себя, чтобы изменить направление движения и не приземлиться на крышу одного из деревенских домов.

Направление движения Кошкина поменялось, и деревушка осталась в стороне. Десантник облегченно вздохнул.

Но когда до земли остались считанные сотни метров, солдатом снова овладело беспокойство: он заметил, что опускается на прямо на стройный ряд каких-то деревянных ящиков, стоящих на зеленом лугу. Солдат снова дернул стропу на себя, но было уже поздно…

…Стиснув зубы и прищурив от страха глаза, Кошкин обрушился ногами на один из ящиков и с грохотом опрокинул его на землю. Сам он приземлился рядом с ящиком, тут же повалился на бок и, лежа на боку, начал машинально ощупывать свое тело.

Убедившись, что руки и ноги целы, солдат бросил взгляд на опрокинутый ящик и с ужасом понял, что это – пчелиный улей.

Из отверстия улья наружу вылетали потревоженные пчелы.

Вскочив на ноги, Кошкин увидел, что над его головой уже вьется разгневанный пчелиный рой. Пчелы начинали вылетать и из других ульев…

Кошкин испуганно прошептал:

– Мама…

Пытаясь отогнать от себя пчел, он принялся махать руками, но это только раззадорило их еще больше.

Прицелившись, одна пчела укусила Кошкина прямо в нос. Вскрикнув, солдат прижал к укушенному месту руку, и в это мгновение сразу несколько пчел ужалили его в лоб.

–А-а-а-а!!! – жалобно застонал от боли десантник…

…Размахивая руками, не разбирая дороги и протяжно крича: «Ма-ма!!!», -Кошкин, вокруг которого вилась целая армия пчел, несся во весь опор по зеленому лугу. Купол парашюта, который солдат не успел отстегнуть, волочился за ним по земле.

Кошкин добежал до края неглубокого оврага, на дне которого виднелось спасительное озерцо воды. Солдатом кубарем скатился по крутому склону и со всего маху плюхнулся в воду…

…Место запланированной высадки десантников находилось на заброшенном и уже давно не сеянном поле.

Александр прохаживался перед строем своих подчиненных, совершивших первый прыжок. Он внимательно вглядывался в их восторженные и счастливые лица.

К командиру роты подошел замполит – старший лейтенант Партин. Он озабоченно хмыкнул.

– К месту сбора прибыли все, кроме Кошкина.

Александр махнул рукой.

– Этот явится позже.

…Александр и Партин курили неподалеку от подчиненных, которые отдыхали, лежа на траве. Александр посмотрел на наручные часы.

– Со времени приземления прошло уже больше часа, – тревожно протянул он. -

Придется начинать поиски.

…Десантники роты Александра, растянувшись цепью, приближались к окраине деревушки.

На раскинувшемся прямо за деревней лугу косил траву дед лет семидесяти. Завидев десантников, он помахал им рукой.

– Эй, сынки! Идите сюда!

Александр и Партин, шагавшие рядом, понимающе переглянулись и направились к деду…

…В комнату деревенского дома следом за дедом зашли Александр и Партин.

В углу комнаты, на кровати, лежал, повернувшись к ним спиной, Кошкин.

Офицеры и хозяин дома остановились посреди комнаты. Дед широко улыбнулся беззубым ртом и кивнул на солдата.

– Вот он. Живой!

Кошкин привстал и резко обернулся.

У офицеров отвалились челюсти: на распухшем лице солдата не было ни одного живого места.

Александр изумленно вскинул брови вверх и издал протяжный свист. Партин, не удержавшись, прыснул от смеха.

Сочувственно качая головой, Александр потянулся к рации на боку.

– Надо вызывать санитарную машину…

***

Вокруг операционного стола, на котором неподвижно лежал человек, стояли нейрохирург Татьяна Ивановна Сухорукова, ее интерн и напарница Наталья Николаевна, мужчина-анестезиолог и медсестра. Держа в правой руке хирургический скальпель, Татьяна Ивановна склонилась над человеком на столе. На ее лбу блестели капельки пота.

Татьяне Ивановне уже давно перевалило за пятьдесят, но стройной фигуре Сухоруковой могла позавидовать любая ее ровесница, а на лице женщины почти не было морщин.

Сухорукова сделала несколько осторожных движений, а затем распрямилась, облегченно вздохнула и повернула голову к своей молодой и такой же стройной, как Татьяна Ивановна, напарнице.

Сухорукова устало бросила:

– Шить!

Наталья Николаевна с готовностью, словно только этого и ждала, встрепенулась, склонилась над головой человека на операционном столе и, покраснев от усердия, начала зашивать разрез…

…Сухорукова – уже без маски и перчаток – зашла в ординаторскую. В ней сидели ее коллеги: высокий, тучный и успевший почти полностью поседеть к своим сорока годам заведующий отделением Цариков и ординатор нейрохирургического отделения Лебедевич, который был младше Царикова всего на каких-то пару лет, – напротив, худой и низкорослый.

Наталья Николаевна протиснулась в дверь следом за Сухоруковой. Обе женщины присели на краешек дивана, который стоял напротив стола заведующего.

Цариков улыбнулся.

– Как прошла операция?

Сухорукова улыбнулась ему в ответ.

– Нормально, – Татьяна Ивановна кивнула на Наталью Николаевну. – И Наташенька молодец. Давно у меня не было такого интерна. Схватывает все на лету!

Наталья Николаевна зарделась и смущенно опустила глаза.

– Завтра можно доверить ей оперировать самостоятельно, – продолжала Сухорукова. – А Вы, Дмитрий Вячеславович, понаблюдаете. Меня ведь не будет.

Татьяна Ивановна хитро прищурилась.

– Помните, что обещали мне отгул?

Цариков взметнул обе руки вверх.

– Конечно, Татьяна Ивановна. Разве я не понимаю, что такое юбилей. Да еще у генерала!

Глаза Царикова горели от любопытства.

– Сын-то приедет?

Татьяна Ивановна утвердительно кивнула головой.

– Да. Саша обещал…

…Длинный, накрытый белоснежной скатертью стол, уставленный напитками и закусками, занимал почти ползала небольшой трехкомнатной квартиры в девятиэтажном доме на окраине Тулы. Во главе стола сидел хозяин квартиры и юбиляр – генерал-майор Василий Егорович Сухоруков в парадной форме. Кряжистый, плечистый, без малейшего намека на живот, с коротким ежиком седых волос, генерал Сухоруков держал в одной руке бокал с сухим вином, а другой обнимал сидящую рядом с ним жену – Татьяну Ивановну.

Среди гостей за столом были и старый фронтовой друг Сухорукова генерал-полковник Мурашов, приехавший на юбилей из Москвы, и заместитель Сухорукова полковник Тюпалов. Мурашов был на пять лет старше своего друга, но тоже по-прежнему выглядел молодцом, хотя в отличие от Сухорукова на его голове уже почти не осталось волос, а из-под расстегнутого кителя выпирал живот. Тюпалов же, который был младше своего командира дивизии на целых пятнадцать лет, выглядел рядом с обоими почти как мальчишка.

И юбиляр, и его супруга, и гости ели, пили, шумно переговаривались…

Взяв в руку рюмку с водкой, Мурашов поднялся из-за стола. Все сразу притихли.