Текст книги "Россия накануне второго пришествия. ТАЙНА 11-й ЗАПОВЕДИ"

Автор книги: Олег Симашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Последняя встреча.

Истории про любовь всегда интересно слушать и приятно рассказывать самому. Почти с каждым это происходит хотя бы раз в жизни. Другое дело, что далеко не всегда наступает хэппи энд. В большинстве же случаев: Сначала должны появиться деньги на семью, а уж затем появится семья (когда-то один священник сказал мне: «Чудеса бывают в церкви, сын мой, а в экономике чудес не бывает»).

И так, звалась она Натальей. Познакомились мы ещё подростками в лагере (пионерском), писали друг-другу письма, по праздникам созванивались, весело общались, строили планы предстоящей, возможной, встречи, но встретились когда нам уже было по двадцать с небольшим, и было слишком поздно…

Она была уже замужем за перспективным кандидатом, у неё был уже ребёнок и было место в социуме, которое её устраивало, но хотелось на всякий случай проверить «запасной аэродром».

В этой истории было много интересного. Об одном таком эпизоде мне хотелось бы рассказать. Произошло это на нашей последней встрече, на нейтральной территории, в чужом для обоих городе, столице ныне суверенного государства.

У себя на работе с большим трудом получил официальную командировку, иначе в гостиницу просто не пустили бы. Что поделаешь, на календаре был последний год существования СССР.

Прямо с вокзала отправился по указанному адресу на встречу. Вот здесь надо подробно описать условия освещения в тот момент. На улице уже начались осенние (конец Ноября) сумерки, но было ещё относительно светло. Я стоял в огромном вестибюле, который освещался только через большие окна (почти от пола до потолка) сумеречным уличным светом.

До дверного проёма у противоположной стены было расстояние метров 8-10. Там помещение освещалось яркими люминесцентными лампами на потолке. Через некоторое время в этом проёме показалась Наташка, она шла быстрым, немного семенящем, но уверенным шагом и за её движением я наблюдал, когда она находилась ещё там, в том помещении. Ни чего особенного я не заметил, но как только она минула полуразомкнутый (без порога) контур дверного проёма (возможно в тот момент, когда взгляды наши встретились) она вдруг засветилась в прямом смысле слова. Вокруг неё вспыхнуло яйцеобразное голубое свечение на расстояние примерно сантиметров 20-25 по каждой стороне.

Она шла ко мне как некое божество, окутанная таинственным свечением, а я стоял неподвижно, находясь в оцепенении от наблюдаемого явления, да ещё с моей любимой.

Пройдя большую часть расстояния между нами, она произнесла первую фразу. С каждым произносимым звуком свечение становилось всё слабее и слабее, когда мы взялись за руки свечение пропало. Видимо она в тот момент вернулась к своим земным заботам, где уже не осталось места для любви и эмоций, вместо них только рассудок и расчёт.

О пользе чтения периодической печати.

В далёком 1991 году вышло в свет одно очень интересное на тот момент времени издание, представлявшее из себя брошюру-тетрадь книжного формата напечатанное на самой тонкой газетной бумаге. Тогда об этом говорили только шёпотом и только проверенным и доверенным лицам, иначе нужный «орган» определит отклонение не в ту сторону от линии партии и правительства и направит принудительно туда, где все этим не только интересуются, но и реально «практикуют» естественно под неусыпным надзором людей в белых халатах.

Как вы уже, наверное, догадались, речь шла, конечно же, о паронормальных, аномальных и сверхестественных явлениях. Тогда всё это находилось под грифом «совершенно секретно» для населения страны и только единицы занимались этим вполне профессионально в спецлабораториях спецучереждений под могучим крылом спецоргана с аббревиатурой из трёх букв.

И вот однажды обо всём интересном, забавном, увлекательном, непонятном, не доказанном – стали вдруг: говорить, писать, читать, обсуждать, спорить… Ну как вы понимаете, последние две позиции из выше перечисленного списка, в России не делаются на «сухую». Я бы сказал, что тема для обсуждения всегда толкает друзей и товарищей объединяться в неформальные структуры типа «дискуссионных клубов».

Излюбленным местом проведения таких горячих баталий всегда была кухня. Пусть она формата 2,5х2,5м, но габариты баталиям не помеха, было бы что выпить, чем закусить и о чём поговорить. На вопрос: с кем поговорить? – ответы ещё ни кто не искал, все ещё были в эпохе социализма где, как известно, человек-человеку друг, товарищ и брат. Редко, очень редко, кто смотрел на окружающих его людей как на свою потенциальную кормовую базу, обдумывая с кого, что он может взять, поиметь; кого кому сдать и сколько с этого можно с этого «срубить».

Всё это придёт уже через пару-тройку лет и человек-человеку станет волком. Каждый будет смотреть на соседа и облизываться по его квартире, даче. Причём чем ниже интеллект человека, тем меньше маскировки собственных намерений. И теперь если вас приглашают в гости, будьте уверены: как минимум от вас чего-то хотят получить; или чтобы зря время не терять, вас просто собираются «использовать» для какой-то личной цели. Если кто-то сам набивается к вам в гости – хочет наесться, напиться и постараться проложить свою тропу к вашему столу (хамов ещё много, а дураков уже мало, вот поэтому на дураков высокий спрос).

Но тогда ещё был последний год советской власти, последний год социализма, и последний год социального романтизма: мы ещё ходили друг к другу в гости, чтобы просто поговорить…

В том году мне стукнул четвертак, некий рубеж, но в тоже время казалось, что в стране дела наладятся и все мечты сбудутся. Большинство из нас, будучи технарями по образу мышления, планировали «бороздить бескрайние просторы Вселенной», строить корабли и машины, осваивать непаханую целину научных исследований. Мало кто предполагал, что уже через год-другой все эти мечтатели отправятся осваивать «непаханую целину» уличной торговли. А те, кто учуял такую перспективу – шустро делал ноги «за бугор», дабы успеть обогнать потенциальных конкурентов.

Как говорится, крысы они всегда бегут с тонущего корабля. Когда они убегают прочь от вас – всегда на душе приятно становится: пусть, то место, куда они прибегут – превратится в крысятник. Когда нет возможности перебить в доме всех крыс, просто убери всё съедобное и пусть они пойдут к твоему соседу. Двойная радость: и крыс в доме нет и соседу плохо!

И вот однажды, на очередном «собрании» клуба любознательных, в традиционном составе «на троих», после опорожнения первой ёмкости прозрачного стекла – полилась у нас задушевноя беседа. Первым на повестке дня вопрос внутренней политики государства, второй вопрос: куда смотрит Заграница, третий: какой бы кооператив организовать и чем торговать. И наконец, когда пар эмоций и страстей был выпущен в окружающее пространство, наступило время «десерта».

Хозяин квартиры, на кухни у которого регулярно, в ночь с субботы на воскресение, проходили дискуссионные баталии, с умным и абсолютно невозмутимо-важным видом стал рассказывать о потрясающих приключениях трёх своих знакомых, которых он не только лично знал, но и мимоходом, иногда, заначёвывал у подружек.

Всех слушателей (в количестве двух человек) стали интересовать подробности сего пикантного дела. От эмоционального перенапряжения и волнения на столе сразу оказалась вторая поллитровка. Открыли, разлили, накатили, сигаретами закусили…

И как только, кореш мой собрался продолжить свой рассказ во всех подробностях о поселившемся в их доме барабашке, мне почему-то захотелось сделать это вместо него. Буквально несколько дней назад этот рассказ я прочитал в журнале «Знак вопроса» и прекрасно помнил всю последовательность и все детали происходящего с тремя подругами и их общем друге Барабашке.

Репутация «ловеласа» была сильно подмочена, честь посрамлена, но стреляться от позора он не стал. В дальнейшем, правда, таких проколов этот «разведчик» больше не допускал.

«Гармошка» 9х12 и кассеты к ней.

Будучи профессиональным фотографом на рубеже конца восьмидесятых – начала девяностых мне довелось столкнуться с интересным явлением природы, больше наверно реакции психики человека на предметы, соприкасающиеся с ним физически.

Что такое форматная съёмочная техника в наше время знали все, кто по кинофильмам, кто-то имел в домашней коллекции семейный раритет, изготовленный из красного дерева и обклеенный вставками из натуральной кожи. Фотографировали этими камерами ещё в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века, кто по профессиональной необходимости, а кто-то работал «под старину». Тогда, впрочем как и сейчас хорошая оптика из-за своей дороговизны была не доступна большинству из фотографов, поэтому качество фотографий соответствовало уровню используемого оптического стекла в линзах объективов, в большинстве своём произведённым в Германии тридцатых годов прошлого века и вывезенных от туда в качестве боевых трофеев после окончания Второй мировой войны.

Сами форматные камеры делились на две категории: «раскладные коробочки» – это больше переносной вариант и «карданы» – появившиеся значительно позже первых и позволяющие выставлять почти любые уклоны на объективной (где крепится объектив) и кассетной (где устанавливается кассета) досках. Эти уклоны позволяют всем прямым линиям, на картинке, оставаться прямыми, быть резким одновременно переднему и заднему плану и т.д. О съёмке карданом написана целая библиотека и пусть её прочитает каждый, кто готов посвятить свою жизнь съёмке: интерьеров, архитектуры, пейзажа, натюрморта, постановочного сюжета и т.д. Одним словом кардан он и в 21 веке цифровых технологий – кардан, и ни куда от него не деться, если нужны прямые и строго параллельные линии.

Другое дело форматные кассеты сначала со стеклянными фотопластинками, затем с форматной плёнкой – их потихоньку выживают цифровые задники, но не на всех форматах, как вы понимаете. Формат 8х10 дюймов (20х25см или 18х24см) долго ещё будет оставаться аналоговым, позволяя блистать своим мастерством подлинным мастерам фотографического искусства. Навести на резкость тут явно не проблема, вот в экспозицию попасть…

Попали вы в экспозицию или нет, узнаете после проявки, а кассету с экспонированным фотоматериалом вам надлежит либо снять с задней стенки вашего кардана и убрать в сумку, либо перевернуть и установить другой стороной, если кассета эта двухсторонняя. В этом и другом случае вы берётесь за металлическую кассету руками. Делаете это когда извлекаете из неё фотопластинку для последующей проявки, а так же когда устанавливаете в кассету новый, ещё не экспонированный фотоматериал.

При каждой манипуляции с форматной кассетой вы держите её руками. Так может быть несколько раз в месяц, несколько раз в год. Но может быть и более интенсивная работа с фотоаппаратом, например Фотоателье в советские времена проводили основную съёмку форматом 9х12см. И тогда фотограф перебирал своими руками сменные кассеты по несколько раз в день, на протяжении двух-трёх десятков лет. Часть его эмоций, его энергии передалась этим железкам, с которыми он соприкасался уже в прямом смысле этого слова. Они запомнили тепло его рук, в них сохранилась частичка его души. Говоря современным языком: в результате длительного физического контакта между одухотворённой и не одухотворённой материей произошёл энергоинформационный обмен с последующей записью энергоинформационного поля живой материи на не живой предмет изготовленный из металлического сплава на основе железа. Прямо как в магнитофоне.

Осенью 1992 года мне предложили выгодный заказ, но для его выполнения надо было снимать на широкую плёнку с форматом кадра 6х9см, используя камеру с уклонами. Понятно, что нужен Лингоф, но вот только цена на него не подъёмная. Пришлось идти по пути доступного решения. Так, за 100$, по тому времени это солидная сумма, в моих руках оказался переделанный «Фотокор» 9х12 выпуска 30-х годов, с уклонами на задней стенке, два объектива 135мм и 90мм, адаптер под роликовую плёнку с кадровым окном 6х9 и десяток одинарных кассет 9х12, к сожалению, без вкладышей под форматную плёнку, которые потом собственноручно изготовил из тонкой листовой стали. И не только их, в ходе приведения раритета в «боеготовность» и обучения работы с ним. Напролёт дни и ночи я холил и лелеял своё новое средство производства, готовясь идти с ним в бой, в смысле на фотосъёмку.

Перебирая все приобретённые компоненты единой съёмочной системы, я как-то невзначай стал ловить себя на мысли, что кассеты «тёплые». Камера и плёночный адаптер холодные, по ним было видно их идеальное состояние и блестящий товарный вид. Этими предметами не работали, они лежали где-то как запасные, на случай: «а вдруг сгодится». Объектив 135мм был типа «комнатной температуры», потом стало понятно почему – он не отрабатывал большую часть длинных выдержек. Исправно работали только короткие и ручные, а для работы форматной камерой со штатива нужны именно длительные выдержки от 1/15 и длиннее. Это обстоятельство наложило на предмет свой отпечаток: объектив использовался крайне редко. Мне стоило многих часов внимательного изучения принципов работы его часового механизма, чтобы найти один-единственный зубец храпового механизма, на котором тормозилось вращение зубчатого колёсика. Каждый раз, когда храповик тормозился, я делал карандашом пометку на зацепившемся зубчике. Поняв, что именно этот зубец тормозит движение я, вооружившись набором часовых отвёрток, извлёк бракованную деталь из механизма. Взял сей заводской брак в одну руку, а алмазный надфиль в другую и … признаюсь вам как на духу – словно ногтем по стеклу. Что за сплав использован в этом маленьком зубчатом колёсике? – Я вам сказать не могу, по своей прочности он как инопланетный. Чтобы сточить маленький заусенец – мой алмазный надфиль стал «лысым» с обоих сторон. Алмазное напыление скользило по зубчику колёсика, оно не цепляло, а именно скользило, как по высокопрочным напайкам на хороших свёрлах. Но свёрла эти изготовлены на 50 лет позже…

Дефект был устранён, часовой механизм объектива заработал исправно через полвека после того, как сошёл с конвейера. Я продолжал осваивать азы художественной съёмки и работу со светом (по-другому – светопись). За время их освоения необходимость в рекламной съёмке отпала, в виду не слишком высокой доходности предлагаемого к производству товара.

Прошло какое-то время, я снова достал свой форматный съёмочный комплект. Разложил коробку фотоаппарата, вставил объектив, растянул меха. Долго крутил в руках, любовался. Потом достал кассеты, медленно их перебирал, разглядывал и опять чувствую, что исходит от них тепло. Так странно стало, все железки одинаковой комнатной температуры, а одни кажутся всё равно теплей других.

На всякий случай решил поделиться своими ощущениями с Димой Шепелевым, тогда он возглавлял фотоклуб «Прожектор» и помимо съёмки «зеркалками» сильно увлёкся в это время форматными «деревяшками». Мы с Димой были в хороших дружеских отношениях, и этот самый фотоаппарат я купил по его рекомендации. И вот после того, как все из студии разбежались, я остался поделиться своими ощущениями, как говорится без посторонних глаз и ушей. Время недавно было советское и ничего кроме выполнения пятилетнего плана досрочно, чувствовать советским гражданам не полагалось. Поэтому я не громким голосом сказал: «Дим, знаешь, кассеты в руки беру, а они тёплые, в то время как всё остальное холодное». Дима, спокойно отхлебнув из чашки чая, ответил: «А ты чего не знал? Ну так привыкай! А об некоторые предметы руки можно «отморозить» – вот их обходи стороной. То, что тёплое, то исправно в хороших руках поработало и долго ещё проработает, если дело своё любишь».

Жизнь после смерти.

Утро 6 Мая 1994 года. Я в квартире был один, родители уже открыли дачный сезон и были на майские каникулы заняты посевными работами. Перед самым пробуждением приснился мне интересный сон, в котором я вроде бы проснулся и иду в ванную комнату умываться. Открываю дверь, щёлкаю тумблером освещения и вижу в ванной, наполненной водой, сантиметров на 5-6 ниже верхнего среза, лежит Гамсахурдиа, лицом к входной двери, а ванна расположена наоборот и когда в ней моешься, то располагаешься спиной к входной двери. Причём так спокойно он расположился в чужом пространстве, что абсолютно не удивился, что кто-то открыл дверь. Лицо его выражало блаженство, когда я обратился к нему – он даже как-то изменил своё местоположение на более удобное. От него не исходило ни агрессии, ни злобы, абсолютно ничего, что могло бы испугать, насторожить, вызвать какие-то отрицательные эмоции. Как ни странно я тоже оказался абсолютно спокоен в своём недоумении от такой неожиданной встречи. Я смотрю на него в полном недоумении (как такое может быть?) и говорю: «Так тебя застрелили». Он в ответ, так же спокойно, невозмутимо, в такой же утвердительной форме произнёс в ответ: «Вместо меня положили другого».

Мне почему-то расхотелось умываться в присутствии постороннего, и видимо, решив подумать, что же предпринять в такой ситуации и подождать пока незваный гость покинет ванну, я закрыл дверь и направился на кухню попить воды. Сделав шаг-другой в выбранном направлении, я проснулся.

Первым делом, надев шлёпанцы, я шустро, разминаясь на ходу после крепкого сна, заковылял проверять ванну на наличие всего подозрительного. Включил свет, открыл дверь – всё было в порядке. Ванна оказалась абсолютно сухая, воду в ней за последние несколько часов ни кто не наливал.

Утро началось: туалет, умывальник, быстрая гимнастика (она, в общем, помогла моментально забыть всё недавно увиденное во сне, дабы не перемалывать за приёмом пищи кого, куда положили), потом на кухне пол-литровая чашка чая с двумя – тремя бутербродами, быстрое мытьё посуды.

Завершив все утренние процедуры, я направился в свою комнату за письменный стол, открыл свой блокнот, снял телефонную трубку и начал дозваниваться-договариваться на предмет предстоящей фотосъёмки. Поскольку всё зависело от волеизъявления моего оппонента, то мне оставалось довольствоваться тем временем, на которое меня пригласят для предстоящей фотосъёмки. На один день я никогда не планировал больше двух встреч или мест съёмки, просто это было не реально осуществить без автомобиля. Да здесь не в машине дело, а в «окнах» неминуемо появлявшихся между рандеву и в вынужденной спешке – побыстрее закончить встречу и бежать на другую. А это всегда чувствуется противоположной стороной, которая всегда в глубине души полагает, что заслуживает большего внимания. Поэтому, чтобы всё выглядело на картинке и в прозе так, как надо: всегда оставалась идеальным одна съёмка в день.

С кем-то созваниваясь, о чём-то договариваясь, что-то планируя, я не заметил, сколько на то ушло времени. И вот около 12 часов дня мой телефон зазвонил. Я быстро снял трубку, полагая, что кто-то из моих деловых оппонентов переиграл своё расписание и в свободное «окно» готов меня принять и даже что-то рассказать. Но вместо того что мне хотелось услышать, я услышал в трубке полушутливый голос Димы Никитина, который как-то полусерьёзно произнёс: «Сегодня Старик умер». Поскольку «Старик» – это общепринятое обращение к своему старому другу, мне было сразу понятно о ком идёт речь. И то, каким полуигривым тоном была произнесена эта фраза, было не понятно, толи серьёзно говорит человек, то ли шутит. Мне захотелось, чтобы он уточнил, кого именно он подразумевает под этим «стариком».

«Старик один» – ответил он, – Кудяков. От этих слов мне стало не по себе, но всё равно из-за интонации, сказанной об этом, я не мог поверить, что это так. Через какое-то время, ушедшее на осмысление услышанного и продолжительный перекур на балконе, мне было необходимо перепроверить эту информацию. У меня был записан телефон квартиры, которую они снимали вместе с Савенковым. Звоню. Трубку снимает Андрюха, по его голосу стало понятно, что что-то не так. Я сказал, что звонил Никитин и сообщил то, во что мне не хочется верить. «Всё оно так – ответил Андрей – Всю ночь коньяк, а под утро полез в ванну с холодной водой, что бы побыстрей прийти в норму и с трезвой головой поехать на встречу, но так в ванной и остался». Дальше Андрей назвал имена двух девчонок, с которыми Сашка провёл свою последнюю ночь и которые через сорок минут его отсутствия забеспокоились, почему так долго принимается холодная ванна. На стуки в дверь ни кто не отвечал и дверь не открывалась, потому что была закрыта изнутри на шпингалет. Первая сбегала в гостиную за второй, затем с кухни через световое окно заглянули в ванну – увидели лежащего в ней Сашку, голова находилась над водой. Та, что посообразительнее разыскала кухонный топорик и им стала прорубать отверстие в двери, чтобы можно было, просунув руку отодвинуть шпингалет и открыть дверь. Тогда им думалось, что ещё можно успеть помочь, но забежав в ванну, стало понятно, что уже всё – Сашка готов.

«Ты не один, кто не поверил в это – сказал по телефону Андрей – только что уехал Дибров, приезжавший удостовериться как это произошло. Так что обзвони кого знаешь и сообщи им; о всём остальном, как станет известно созвонимся» – этими словами Андрей Савенков завершил нашу телефонную беседу.

Сон мне приснился через пару часов после того как в ванной, наполненной холодной водой закончил свой земной путь Сашка Кудяков, ему было только 30 лет и он торопился жить, будто боялся что-то не успеть сделать. К этому моменту у него за плечами были: суворовское училище, не законченное военное училище, срочная служба в армии, череда из нескольких институтов, хорошее владение французским языком, поступление по призванию на журфак МГУ. Когда я увидел фотографии Сашки на рабочем месте оператора, на «Североникеле» мне стало как-то очень смешно, это всё равно, как если бы Ален Делон заговорил бы по-грузински. Просто у каждого свой Путь и своё место в жизни, которому он соответствует, а вся остальная чехарда из огромного количества мест работы – это лишь ступеньки в творческом самовыражении и движении вперёд к вершинам мастерства на выбранном поприще.

Но во сне, в ванной лежал не Кудяков, а Гамсахурдиа. И произнесённая им фраза остаётся до сих пор загадкой. А вот ответ на подобную загадку я уже встречал, чуть раньше, шел 1992-й год. Вот как это было.

Наш год (1966-й) уходил в армию в 1984-м. Время это было не спокойное. Война в Афгане, дедовщина и бардак во всех войсках и подразделениях, вызывающих высокую смертность в мирное время; кормёшка плохая, в основном пиздюлями первые полгода «службы». Поэтому уважающие себя родители, имеющие связи и наличие больших денег, предпочитали устраивать своих отпрысков, поближе к отчиму дому и по возможности носить им домашние харчи, словно передачки в тюремное окошко.

Начало 80-х годов было очень интересной вехой в молодёжной среде: время первых дискотек и самиздатовской литературы, паломничества в театры, кинотеатры, полуподпольные концерты запрещённых цензурой исполнителей в ресторанах. Всё говорило о свободе, всё бурлило свободой, все жаждали свободы. И поскольку единственным местом общения открытым текстом были тесные компании, то естественно такое общение никогда не проходило «на сухую». Количество выпитого измерялось уже ящиками, что поделаешь – дух времени, жажда перемен, потребность в общении.

Наши пять жилых коробок образуют внутри себя жилой двор, посреди которого разместился детский сад с наличием большого количества веранд, у каждой детсадовской группы она своя. После 8 часов вечера, летом, эти веранды заполнялись детьми уже более старшего возраста. Деление по группам соблюдалось так же строго, как и в детском саду. У всех свои интересы и мнения, свои взгляды на происходящее в мире, стране, городе и наконец, во дворе и в семье своего соседа. Золотое правило: «Со своим уставом в чужой монастырь не лезь» соблюдалось строго, любители навязать свое мнение чужому коллективу очень часто вразумлялись всем «инакомыслящим» коллективом. После «наставления» на путь истинный «заблудшая овца» собирала всю свою отару и начиналась процедура выяснения отношений. Иногда переходящая в коллективный мордобой с применением подручных средств и предметов. Жильцы близлежащих домов звонили по 02, из ближайшего отделения милиции мчалась машина с мигалкой и сиреной, звуки которой разносились акустическими особенностями бетонных домов и, заслышав которую все бежали врассыпную, как тараканы. Милицейский наряд важно посещал территорию детского садика и осматривал крепко спящих на лавочках. Кто не мажахал вообще – тех забирали с собой, кто подавал признаки разумной речи – тот оплачивал «сервис» на месте.

Через несколько минут после отъезда милицейского УАЗика шухер заканчивался и по одному толпа вылезала из кустов и других временных укрытий. Игра в прятки заканчивалась и все члены «тайного общества» вновь собирались на свою ассамблею «там, где детские грибочки».

В народе это место прозвали пьяный двор. Печально было не само пьянство, а то, что оно медленно, но верно уносило жизни регулярно поддерживающих питейные традиции «философских» бесед и коллективных мордобоев. В этом дворе рос самый обычный мальчик, ни чем не отличающийся от своих сверстников. Он, как и все летом гонял в футбол, зимой в хоккей, когда подрос, стал регулярно прикладываться к горлышку. Он был большой любитель весёлых компаний, громкой музыки, задушевных песен под гитару. Многие родители не шибко переживали за такой способ проведения досуга – ведь всё происходило во дворе, рядом с домом, если чадо задерживается всегда, можно было сходить проведать его самочувствие. Если чего помочь дойти до подъезда и затащить в квартиру. Если ребёнок хочет выпить с друзьями, пусть выпьет, всё же здесь среди друзей и товарищей, перебесится и всё пройдёт, в армии отучат. А вернётся – женится, там уж не до шалманов да балаганов. Так рассуждали многие родители в то время и самое удивительное, что в большинстве случаев так оно всё и было, но не со всеми…

Кук остался служить не только в Москве, а действительно рядом с домом. Тоска по прежней лихой и пьяной жизни просто тянула его в родной двор к друзьям, к тем, кого по какой-то причине не забрали в армию. Он одевался в гражданскую одежду и пускался в «самоход», в родную обитель, подальше от «тягот и лишений». Вскоре командиры поспешили избавиться от такого «служаки». Его переправили куда-то за многие тысячи километров от родительского дома и пьяного двора. Но через какое-то время Кук, оправдывая свою кличку путешественника и первооткрывателя, покинул армию вообще. Как говорится, отвалил в неизвестном направлении.

Как мне рассказывал один общий товарищ: вместо того чтобы схаваться под прикидом юродивого и попросить предков слепить новые ксивы, он продолжал жить на широкую ногу, пить, зарабатывая на это воровством. Через несколько месяцев милиция обратила на него внимание и вернула отбывать солдатчину. Теперь ему светил дисбат на пару лет и дослуживание оставшегося срока службы.

Во все подробности его «служебной» эпопеи я не вникал и не интересовался, как там и что было. Важно было только одно – в обществе началась перестройка и кооперативное движение. Его родители, с учётом двух последних обстоятельств, изменили свой социальный статус, который срочно требовал избавиться от такого позорного клейма, как сын отщепенец, пьяница, дезертир.

За пару месяцев до официального дембеля Кука привезли в солдатском цинковом гробу, который почему-то не открывали для последующего прощания с усопшим, сославшись, что этот самый усопший плохо сохранился за время своего путешествия в несколько тысяч километров. Все сочувствовали его родителям, вспоминали всех не вернувшихся домой, поминали целую неделю там же в детском садике. Один мой товарищ, после чекушки выпитой, совершенно искренне оплакивал его тяжёлую судьбу – не дожить несколько месяцев до дембеля.

В Москве Апрель 1992 года. На тротуарах сухо и по весеннему пыльно, я бегаю по центру города делая фоторепортаж о муниципальных туалетах, превращенных в торговые точки. И вот, не подалёку от Кремля, нахожу один из таких лакомых кусков муниципальной недвижимости. Вход прямо с тротуара на первый этаж административного здания. Был общественный бесплатный туалет, стал вдруг продуктовым магазином. Сфотографировать с улицы было не сложно, а вот фотосъёмка внутри наткнулась на преграду. Старшая по торговому залу попросила меня подождать, пока она сходит за менеджером (директором) этого магазина. Я стою в ожидании возле окна на улицу, из темноты подсобного помещения появляется молодой человек среднего роста, строго по этикету одетый в деловой костюм, подходит ко мне представляется, называется. Я гляжу на него и глазам своим не верю, сказать особо ничего не могу, через 5-10 секунд и он меня признал…

Мы стоим, друг напротив друга и смотрим, уставившись друг в друга охуелыми от неожиданности глазами. Девушка, старшая по залу, так же недоумённо уставилась на нас и не может понять, что происходит. Она только догадывается, что что-то в этой встрече не так, как должно быть. В её мозгу зациклилась программа, она ни как не может сообразить какой номер ей набирать на телефоне толи 02, толи 03.

Он смотрит на меня, будто говорит: «Померещилось, померещилось».

Я смотрю на него и от изумления хочу произнести только одну фразу: «Кук воскрес!!!»