Текст книги ""Кузькина мать" Никиты и другие атомные циклоны Арктики"
Автор книги: Олег Химаныч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Врачи предлагали мне уехать из города, давали третью группу инвалидности. Я же боялся этой самой инвалидности в молодом возрасте, потому что не хотел переходить на низкооплачиваемую работу. Отец мой погиб на войне, под Ленинградом, мать – инвалид, получала мизерную пенсию и жила в деревне с моим младшим братом, так что мне еще приходилось помогать им. И потом, не имея жилья, куда я мог уехать с женой и ребенком, которому исполнилось три года?
Врачи меня поняли, из сочувствия на инвалидность не посадили, я так и продолжал работать, хотя следом навалились болезни – заболел желудок, появилась опухоль в правом боку. Меня поставили на учет в поликлинике с диагнозом – язва желудка. Я же старался не замечать своих болячек, ведь нужно было кормить семью, учить детей. В 1967 году, когда родилась вторая дочь, со мной случилось что-то непонятное – перестал чувствовать боли от порезов, ссадин и уколов. И вот как только врачи меня сняли с учета, начались новые беды. Сначала – прободная язва. Срочно сделали операцию, а потом еще одну – на желудке, и еще удалили аппендицит. Потом стал мучить остеохондроз, снова опухоль в правом боку. Ее пытались удалить – не получилось. Наконец, еще один диагноз – увеличилась щитовидка. Весь этот набор болезней преследует меня с Новоземельского полигона.
Верю в судьбу
Я отработал на Севмашпредприятии 35 лет, участвовал в строительстве и сдаче многих атомных подлодок, работал добросовестно – награжден двумя орденами Трудовой Славы, медалями. Так же честно и служил, выполнял свой воинский долг, не был трусом. У меня нет обид и жалоб на своих командиров, и бывших руководителей страны я ни в чем не виню – испытания ядерного оружия нужно было проводить, а без участия в них людей это невозможно.
Я не верю в счастье, но верю в судьбу – если было на роду написано прожить такую жизнь, так тому и быть, значит, нужно было пройти через все это. Но сейчас уже настало время получить все компенсации и льготы нам, испытателям ядерного оружия. У меня пока хорошая память, все, что написал о службе на полигоне, все это чистая правда, и стыдно должно быть государству, которое забыло о наших подвигах и страданиях.
Уроженец Одессы Виктор Сергеевич Ясинский– участник первых испытаний ядерного оружия на Новой Земле. В период с 1955 по 1957 год он служил в звании старшины на морском буксире, который не только обеспечивал транспортировку грузов и проведение испытаний на Новой Земле, но и аварийно-спасательные операции в районе полигона. После увольнения в запас Виктор Сергеевич работал на Севмашпредприятии, за доблестный труд награжден орденами и медалями.
– Родился я в южном морском городе – Одессе, здесь окончил школу и здесь же поступил в медицинское училище ВМФ. Но через какое-то время забрал переводную в Одесский аварийно-спасательный отряд – АСО. Там я был на практике, и мне очень нравилось. Первое время был матросом, а затем поступил в Балаклавскую школу водолазов, учился и после определился вольнонаемным в воинской части при АСО.
Приспело время служить, а призывался я там же, в Одессе, командир АСО каперанг Малафеев предложил оформиться в отряде. Получалось – служить рядом с домом. Но тогда, в 50-е, с этим делом было строго, в том смысле, что такая служба не поощрялась – ведь рядом с домом всегда много соблазнов. Да я и сам для себя решил – попрошусь на корабли.
Военкома нашего хорошо помню – полковник Ананьев, Герой Советского Союза. Он меня выслушал и согласился: служба дома – не служба, но и предупредил: будет очень трудно, будет тяжелый район плавания На его последнюю фразу тогда я внимания не обратил, а потом, уже через годы, вспоминал много раз. Потому что уверен – военкомовские уже знали, что и где меня ждет, но сказать прямо не могли, из-за секретности.
Вот слышу от некоторых, мол, мы тогда уже про бомбу знали, то-то и то-то видели. Не верю я этому. Все так строго секретили, что разглядеть, разузнать, понять что-либо было невозможно, даже если очень захотеть. А тайну вокруг испытаний на Новой Земле начинали обеспечивать задолго до первого взрыва. Я сам в этом убедился.
Призывников-одесситов набрался целый эшелон. Повезли нас сначала в Таллин, потом в Палдиски. Здесь – школа подплава. Командовал ею каперанг Анатолий Михайлович Коняев – известный подводник, он звание Героя получил еще до войны, за финскую кампанию. Я был у него в первом выпуске. Снова учился водолазному делу, но уже полтора года. Опыт у меня был еще с Черного моря, и в школе подплава мне тоже предлагали остаться. Но я подумал, поразмыслил: нет, хочу на корабли.
Нас таких набралось человек двадцать, всех отправили обратно в Таллин. И вот здесь-то и начались, как сейчас говорят, «непонятки».
Сдать оружие и карандаши
Сначала две недели нас продержали в Таллине в полной неизвестности, что и зачем, и никуда не дергали. Потом вдруг команда – собирайтесь. Привезли в балтийскую базу Порккала, направили в команду трофейной немецкой подлодки. Лодка старая, механизмы изношенные, грязи – по самые пайолы. Вскоре пришлось сдавать ее на металлолом. После этого – отпуск, а по возвращении новое назначение – на старый, и опять же, трофейный финский броненосец береговой обороны. Наши его переименовали в «Выборг». Вот на нем, это уже в апреле 1955-го, стали нас вызывать на собеседование с офицерами особого отдела. Заходили мы в кают-компанию поодиночке, а потом в разных углах ее анкеты заполняли, длиннющие – до чего же долго! В конце офицеры объявляют – все, берем вас, ребята. А куда и для чего?!
Еще две недели просидели в Таллине, но уже за пределы части – никуда! Наконец, направили меня на паровой морской буксир постройки финской фирмы «Крейтон-Вулкан». Новехонький спасатель, ему даже имя присвоить не успели, машина – 800 сил, скорость – 18 узлов, бытовые условия, каких мы еще не видели, все новое, финское – вплоть до подушек и постельного белья.
Командиром спасателя был капитан-лейтенант П.Ф. Меретяков, старпомом – Ю.Д. Макаров. Где служить предстоит, они тоже не знали, и конечно, у меня в голове вопрос: зачем особистам на броненосце анкеты писали?
Вот прошли размагничивание, «сбегали» в море на мерную милю, сдали задачу № 1 и перешли в Ленинград. Ошвартовались у моста Шмидта. Здесь поставили на наш буксир гирокомпас, мощный авиационный прожектор, погрузили ЗИП, второй аварийный насос.
А стояли и грузились мы не одни. Из Кронштадта подошел такой же новый буксир, а с ним еще один, правда, поменьше. Дали нам всем троим наименования: МБ-101, МБ-102 и МБ-90. Тогда же мы погон лишились, и на штоках поутру уже поднимали не Военно-морской флаг, а государственный, то есть – гражданский. Когда же стали в док, на дымовой трубе буксиров нарисовали красную полосу, серп и молот. Никакой принадлежности к ВМФ! Дальше больше: сдали личное оружие, у кого оно было, отобрали фотоаппараты, даже карандаши – и те изъяли.
Месяц нас тащили в доках по каналам, из Ленинграда до Беломорска. Здесь подошли к последнему шлюзу – № 19. Отсюда уже идти своим ходом – в Архангельск. На буксиры стали подвозить машинами уголь и воду. Углем заправились, водой закачались и пошли.
Старпом у нас был из бывших летчиков, отличный штурман, но на беломорском фарватере заплутал – сели мы на камни. Правда, сами с них и снялись, но корпус слегка помяли. Поэтому, как пришли в Архангельск, сразу стали в док «Красной кузницы». Вышли из ремонта, там же, в Архангельске загрузились углем и водой под самую завязку, пошли на Новую Землю – в Белушью губу. Вот только там непонятные вещи и закончились – объяснили, наконец, что к чему, поставили задачу.
Белушка – Молотовск – Белушка
Сначала наш МБ-101 впрягли на грузоперевозки – таскать крупный несамоходный лихтер «Чукотка». МБ-102 дали такой же лихтер, назывался он «Шилка». Вот и работали на линии между Новой Землей и Молотовском. Чего только не возили – и строительные материалы, и технику, а техника, как говорится, одно новье.
Хочу сказать, техники на Новой Земле угробили множество. Скажем, привозим автомобили. Новенькие! Выгрузились. Как их с причала в часть перегонять? А шоферов, тех не хватало. Тогда выстраивают солдат. – Кто умеет водить автомашину? – Я! – Выйти из строя! Будешь шофером. – Кто еще? – Я в деревне водил трактор. – Выйти из строя! Давай, пробуй. Солдат сел за руль, ключ повернул, машина завелась, подергал рычаги – едет потихоньку – Хорошо! И ты будешь шофером.
Секретность соблюдали строго. Когда шли морем, на каждом из буксиров – по два радиста. Один держал связь только с базой, второй – только с 6-м управлением ВМФ, полигон оно курировало.
Писать домой разрешалось, но письма на материк шли только полевой почтой и очень долго. Мать у меня однажды заволновалась и послала запрос – где сын? Из военкомата ей ответили: «Ваш сын находится при исполнении служебных обязанностей. Жив и здоров». И все!
«Яйцо» чудовищной силы
Как готовились к первому взрыву? Многие говорят только про опытовые корабли. Но на берегу располагались также опытовые объекты: военная техника, постройки, причалы, на рельсовых участках даже железнодорожные цистерны, груженые топливом А в целом, построили порт или даже базу, расставили там все, как и должно быть в мирной жизни. В общем, целый порт – мишень.
Опытовые корабли на акватории Черной губы расставляли в том числе и мы. Без буксиров здесь не обойтись. Расставляли не абы как, а точно по плану – на определенном расстоянии, под определенным курсовым углом к расчетному эпицентру взрыва. Для этого у нас на борту работали ученые, и жили они здесь же, в каютах. Эти наверняка знали все, что и зачем делается. Больше того – нам, морякам, они лекции читали. Никаких государственных тайн, конечно, не выдавали, но то, что считали возможным рассказать, рассказывали: будем рвать атомную бомбу, поражающие факторы у нее такие-то, чтобы уберечься, нужно поступать так-то и так-то. Так что некоторое представление мы все же имели. Но нам же все любопытно: какая она, бомба? На что похожа? – спрашиваем. Ученые засмеялись, на листочке нарисовали что-то овальное, наподобие яйца. Не очень верилось.
Как расставили все корабли на бочки, последними с акватории Черной ушли. Не верю я тем, кто рассказывает, что в 15 километрах от места взрыва был. Мы в море на 200 миль уходили – 8 часов шли.
Сначала звук пришел – очень похоже на канонаду. Потом мы увидели огненный шар – он медленно поднимался. Возможно, так показалось – мы же на большом удалении были. А грохотало минут двадцать, не меньше.
На корабле все предусмотрено. Двери, люки, иллюминаторы по штормовому закрывались, можно сказать, герметически. Мы и ученые все время находились внутри помещений, перемещались по буксиру только по коридорам, и на верхнюю палубу носа не показывали. Наверху разрешалось работать только боцманской команде.
Так вот, закрылись-закупорились и пошли обратно, в Черную. Впереди нас – ПЖК-40 – противопожарный корабль, из всех его лафетов струи вверх били мощные, такое впечатление – идет по морю фонтан.
Запомнилось, когда заходили в бухту, над ней серый полумрак висел. Низко-низко. Очень сильно пахло пороховой гарью. Включили корабельную сирену, она у нас мощная, и услышали, как в ответ собачки с опытовых кораблей залаяли – значит, живы.
Корабли мы, что называется, порастаскивали, часов пять это заняло, не больше, потом ушли из Черной в море миль на десять, там и «отмылись». Кто и сколько рентген получил при этом, не знаю, да и никто этого не знал, но на ребят из боцманской команды, они наверху работали, страшно было смотреть – лица черные, глаза гноятся, все они жаловались на головную боль.
Вот еще вспомнил – тогда за нами шел какой-то мурманский траулер. Он и до взрыва по Черной туда-сюда ходил – тралил, и с нами в бухту вошел, сеть таскал. Думаю, ученые хотели узнать, что из живности осталось. До взрыва в Черной какой только рыбы не водилось – и треска, и селедка, а после один новоземельский бычок попадался.
Нет, страха у нас тогда не было, это точно. А вот когда через пару лет на Новую Землю вернулись и в Черную губу заходили, всякий раз было не по себе. Видели обломки кораблей, разруху, не стыдно сказать – страшновато.
Судороги островов
Осенью 1955-го мы вернулись в Северодвинск, и весь следующий год буксир наш находился в резерве, на Новую Землю не ходили, а в 1957-м мы снова туда отправились работать.
Стояли у пролива Маточкин Шар. Уж и световой день на убыль шел, и снежок временами падал, как в зоне «Д» стали готовить водородный взрыв. Для нас секрета из этого не делали. Мы даже знали, что зона «Д» на той, восточной стороне Новой Земли. Но команда уйти в море стала неожиданностью. Дело в том, что к этому дню у нас, как и у многих кораблей, закончилось и топливо, и вода, и провизия. Буксир паровой – куда без угля и воды?! Тогда объявили аврал – подвезли нам с десяток машин угля – только отчаливайте поскорее! А воду? А нам сверху – смешнее не придумаешь: а вы по чему ходите? Ходим-то мы по воде, только вода в море соленая – ею не то что котлы, всю материальную часть загубишь! Пресная нужна. Что делать? На Новой Земле много ледников, и к морю сбегает много ручьев. На наше счастье, присмотрели один такой, погрузили в шлюпку мотопомпу, съехали на берег. Там быстро запруду соорудили, бросили пожарные шланги – хотели качать воду в трюмы «Чукотки». Не тут-то! Лихтер пустой, борта у него высокие – помпа не справляется, а еще и шланги в воде тонут. Тогда сообразили – поставили несколько шлюпок, бросили шланги на них – получилось, будто на понтонах. Помпа ожила – накачали воды и себе, и другим. В трюмах у «Чукотки» душевые кабинки оборудовали, воду машиной нагрели. Когда обеспечивающий персонал из зоны привезли, вот там, на лихтере, люди и отмывались.
А сам взрыв, конечно, запомнился. Такое не забудешь. От Маточкина Шара в море мы часов 5–6 шли, но все равно почувствовали, как судорога по островам пробежала и как грохотало. Шар огненный медленно поднимался, все в нем кипело День ясным выдался, но минут через сорок после взрыва небо заволокло и вдруг – снег пошел! Гриб атомный, высоченное такое облако, долго еще стоял, пока его стали потоки воздуха сносить. Вот смотрим, а по «ножке» хорошо видно – понесло его не на север, а к западу, на материк. Наверное, тогда синоптики просчитались.
Обычно после взрывов в «Красной звезде» появлялись маленькие такие сообщения, мол, Советский Союз произвел ядерное испытание, и без каких-либо подробностей. Но в тот раз, помнится, строчка была, за точность ее не поручусь, но с тем смыслом, что малая доза радиации достигла Мурманска.
Моряк сошел на берег
Набирались мы на Новую Землю через особый отдел. На «гражданку» уходили тоже через него. Был там каперанг Ха– садзе: дальше вам, моряки, не плавать – виза заграничная всем закрыта на 25 лет. А документы получите там, где призывались.
Демобилизовался я, остался в Молотовске и долго потом ходил устраиваться на завод будучи при погонах – никак документы из Одессы не высылали.
Звали меня работать механиком плавбазы – на Севере от завода, но морей мне уже на всю жизнь хватило – так я наплавался. Поэтому пошел работать в цех 9, трубомедницкий, позднее стал бригадиром, бригаду свою из 42 человек, вывел в передовые. Через пять лет получил первую трудовую награду – орден Знак Почета. Работать умел и от трудностей не бегал – позже и другие награды были…
Аукнулась ли Новая Земля? Еще как! Долго и тяжело болел: прыгало давление, хандрило сердце, отказывали ноги – я и сейчас с палочкой хожу, и зрение, было, терял. А ведь когда служил, в сумерках мог разглядеть то, что штурманская вахта в бинокль разглядеть не могла. На счастье мое, нашлись врачи-кудесники, и на зрение сейчас не грешу.
Диагноз: «лучевая болезнь» мне не ставили, а с медицинской книжкой моей странные творились вещи – то ее хранили в особом архиве, то из нее страницы пропадали, то она целиком исчезала, и за период с 1957 года по 1982-й в ней – никаких отметок!
Оставалось мне до пенсии год и пять месяцев, но недуги уже так измучили, что подал я заявление – прошу уволить. Директор завода Григорий Лазаревич Просянкин, он, видимо, в курсе был, не стал меня на инвалидность увольнять, а написал резолюцию: «оформить на заслуженный отдых». Вот так в марте 1988-го я и вышел на пенсию.
Николай Дмитриевич Старицкийв начале 60-х служил срочную на эскадренном миноносце «Безукоризненный» (войсковая часть 87425), был старшиной 1 статьи, командиром отделения рулевых. Кораблем командовал капитан III ранга В.М. Бешкарев. Экипаж «Безукоризненного» также привлекался к испытаниям ядерного оружия на Новой Земле. Он вспоминает:
– Мы находились в районе Новой Земли несколько месяцев – с 26 июля по 6 ноября 1962 года, плавали в районах у губы Белушья и губы Митюшиха. Собственно, испытательные взрывы проводились на полигоне в Митюшихе, в основном воздушные, как я сейчас помню. Не поручусь за абсолютную точность, а поделюсь той информацией, какая доходила до нас.
У нас на борту находилась экспедиция ученых. Работу ее специалистов обеспечивал наш экипаж. Жили они в наших кубриках, а мы – каждый на своих боевых постах. Я, например, в штурманской – так что спал на командирском диване
Ученые если с кем и общались, так с офицерами, и то немного, на мостике или в кают-компании, а мы, матросы и старшины, – нет. Не принято как-то было, да и режим секретности – раз расспрашиваешь о том, что тебя не касается, значит – шпион!
Вот еще про секретность скажу. Тупое это дело! Несколько раз мы замечали в нейтральных водах за 12-мильной зоной натовскую лодку в надводном положении. Мы еще только выходили из Митюшихи, а они, думаю, уже знали, что скоро прилетит самолет и сбросит бомбу. А сами взрывы они наверняка тоже видели
«Урожайный» год
На испытаниях обычный порядок действий был таким. Сначала мы «давали погоду», то есть сообщали руководителям испытаний метеорологические данные в районе губы Митюшиха. Причем важным считалось направление ветра – нужно было, чтобы он дул с материка. Выждав такую обстановку, и доложив, мы уходили миль на 30 от Митюшихи и здесь становились на якорь либо ложились в дрейф, играли боевую тревогу. По ней давалась и вводная: «взрыв атомной бомбы» с такого-то направления.
После взрыва эсминец шел обратно в Митюшиху, становился к причалу, и ученые покидали борт. На суше они пересаживались на ГТС (тяжелые гусеничные вездеходы) и ехали, наверное, снимать показания, непосредственно к месту, над которым взорвалась бомба. Говорили, это примерно 3 километра от причала.
Я читал потом, что та осень 1962 года была самым «урожайным» временем на ядерные взрывы. Их действительно было много, как в дневное, так и ночное время суток. Бомбы в основном сбрасывались с самолетов на парашютах, и взрывные устройства срабатывали на высотах 100–150 метров над землей. Так нам говорили. Их вспышку в первые секунды наблюдали те, кто стоял на мостике главного командного пункта корабля – ученые, наш командир, старпом, замполит, штурман и вахтенные. Мы, матросы и старшины, рулевые, штурманские электрики, шифровальщик – в это время отсиживались в закрытом помещении, потому что специальных очков у нас не было, а всех предупреждали, что от вспышек можно лишиться зрения.
А вот на сами атомные «грибы» мы смотрели вдоволь – через иллюминаторы. Зрелище это красивое, завораживает – пламя в центре буквально клубится, на высоте его подхватывают воздушные потоки и разносят в разных направлениях.
Обычно мы стояли к месту взрыва левым бортом. Ударная волна проходила через нас, если можно так выразиться, спокойно – корабль не била, а плотно нажимала на него как сильный ветер, эсминец кренился на правый борт, а потом выравнивался. И вот какой случай со мной однажды приключился
Мы в тот раз пережидали взрыв в помещении пеленгаторной, а там был один иллюминатор. По тревоге их все обязательно надо задраивать. Мой недосмотр – иллюминатор я закрыл, но «не взял на барашек», он просто висел на петле. Я стоял и смотрел через стекло, как вдали растет атомный гриб. Случайно меня окликнули, я обернулся, и в это мгновение воздушная волна от взрыва ударила в борт с такой дикой силой, что выбила иллюминатор, он подскочил вверх и даже пробил подволок. Это счастье, что он меня не задел, иначе убило бы! Больше того, все помещение пеленгаторной наполнилось серой пылью. Мы даже не поняли – откуда она и взялась.
Про излучение и радиоактивные осадки ничего не могу сказать. Ни у кого из нас не было дозиметрических «карандашей», а ученые всякий раз говорили, что все чисто. Вот высадим их на причал, они кричат на наш мостик: все чисто! Их словам мы доверяли. Тут же давали отбой боевой тревоге, отдраивали люки, открывали двери, иллюминаторы. Если погода выдавалась солнечная, теплая, ребята из экипажа раздевались и умудрялись даже загорать на верхней палубе.
Пока я служил на эсминце, не помню, чтобы кто-то жаловался на здоровье – не было такого. А вот в 1964-м, то есть уже через два года, все и случилось. Я демобилизовался, плавал на атомном ледоколе «Ленин», и вдруг поседел за одну ночь! Лег спать, как обычно, а проснулся седым, как лунь. И после той ночи у меня стала часто болеть голова. Обратился к врачам, начались больничные мытарства. У меня развилась аллергия практически на все лекарства, и врачи не знали, как меня лечить. Перенес инсульт, инфаркт. Позже случился перелом шейки бедра, и мне поставили имплантант. Хирург, который делал операцию, потом сказал, что кости у меня, «как кусочки быстрорастворимого сахара», и никто не знает, с чего бы это. Сейчас я инвалид II группы
Форштевень резал огненную гладь
Но вернусь к Новой Земле. Из военных кораблей, которые, как и мы, держались у Белушки, мне помнится минный тральщик. Мазутом, соляркой и водой нас обеспечивал танкер «Волхов». С ним приключилась такая история.
На входе в губу, это все штурманы знали, надо прижиматься к правому берегу, иначе можно сесть на камни. Вот «Волхов» на них и сел левой скулой. Был потом разговор, мол, начальство на танкере было пьяным.
Решили снять «Волхов» своими силами. Наш штурман был чем-то занят, и командир попросил меня узнать, когда будет полная вода. Взял справочник, посмотрел и доложил – полная вода будет в 17 часов. Хотя, как сказать – полная? В прилив там она поднимается всего на 15 сантиметров. В 16.45 подошли к танкеру и через кормовой клюз взяли его на буксир. Ровно в 17 часов наш командир дал обеими машинами «малый назад», и «Волхов» легко снялся с камней. Наверное, сказалось еще и то, что за сутки до происшествия танкер дал нам и на тральщик мазут, солярку и воду. Но пробоина на «Волхове» все же была. Они завели на нее пластырь и ушли в Мурманск.
Но вообще-то, из своей «новоземельской одиссеи» я чаще всего вспоминаю тот день, когда ядерный заряд был «доставлен» к цели ракетой. В тот раз и в море мы ушли дальше обычного – на 60 миль. Позже узнали – ракета «промахнулась» и ударила с отклонением на один километр от заданной точки. Какой мощности испытывался заряд, не знаю, но ударная волна нас сильно «качнула» – крен достигал 15 градусов.
Погода выдалась отличная – полный штиль. Снялись с якоря и пошли обратно в Митюшиху и примерно на полпути к берегу встретили полосу горящего моря. Море горит! Не знаю, как и назвать это явление и чем оно вызвано, но, предполагаю, огненной пылью. Еe подняло взрывом с берегов, и затем она осела уже на поверхность воды. Сгущались сумерки, а море ярко полыхало прямо по курсу эсминца. Форштевень резал эту огненную гладь – зрелище очень необычное, зловещее, но красивое.
Мне кажется, испытания в тот год прекратились из-за известного Карибского кризиса. Мы получили приказ, высадили экспедицию ученых в Белушке, загрузили все корабельные погреба боезапасами, так как всерьез собирались воевать, сначала ушли в Северодвинск, а оттуда – в Североморск.
Северодвинца Геннадия Ефимовича Белозеровапризвали во флот 5 октября 1955 года, а спустя ровно две недели над Арктикой прогремел первый ядерный взрыв. Такой вот нюанс из его биографии. Дальномерщик Белозеров служил срочную на большом охотнике ПК-206 из бригады каперанга Осовского. Базировалась она в Полярном. В бригаде было два дивизиона – морских тральщиков и больших охотников. Каждую весну, едва отходили льды, бригада снималась и уходила на Север. Служить ей на Новой Земле предписывалось до поздней осени. От моряков не скрывали – соединение обеспечивает испытания ядерного оружия.
– Что такое крейсер, я знал еще до призыва во флот. Когда работал в ЭМП-8 (электромонтажное предприятие – Прим. О.Х), довелось ходить в сдаточной команде на заводские испытания «Молотовска». Потому и служить я хотел на крейсере. Когда призвали, втайне надеялся, что в военкомате это учтут. Не сложилось. Направили меня на ПК-206 – большой охотник за подводными лодками – такие после войны строили в Зеленодольске. Большими-то они были только по названию, а в ту же длину – чуть больше 50 метров. И экипаж на них – за пятьдесят душ. Как мы гам жили-служили, по нашим временам многим худо представляется. И как в море ходили – тоже, ведь 5–6 баллов для «охотника» предел.
Эсминец «Гремящий» на зимнем отстое в Северодвинске. На противоположном берегу видны трубы городской ТЭЦ
Несколько лет 241-я бригада зимовала у причалов острова Ягры – надводные корабли и подводные лодки
Командир огневых установок реактивного бомбардировщика Ту-16 Николай Ворошнин, конец 50-х
Командир огневых установок реактивного бомбардировщика Ту-16 Геннадий Сорокин, конец 50-х
Стратегические бомбардировщики Ту-95 «возили» на Новую Землю бомбы большой мощности. Экипаж одного из таких самолетов 30 сентября 1961 года сбросил «кузькину мать» с высоты 10 тысяч 500 метров
Фронтовой реактивный бомбардировщик Ил-28. На таких самолетах летчики бесстрашно «пронзали» радиоактивные облака
Реактивные бомбардировщики Ту-16 использовались не только по своему прямому назначению. Эти самолеты служили летающими крепостями и воздушными «пунктами наблюдения»
Дизель-электроход «Чиатури» – труженик Северного пароходства. Ему выпало эвакуировать на материк последних гражданских поселенцев Новой Земли
Теплоход «Кострома». Каждую навигацию судно доставляло на Новую Землю грузы с материка. Каботажник служил морякам Северного флота до начала 90-х годов прошлого века
Мурманский транспорт «Акоп Акопян» тоже трудился на новоземельский полигон. Время от времени в свои трюмы он брал не только грузы, но и людей
В Баренцевом море, чтоб тихо было – это большая редкость, чаще штормит, но нам везло – на переходе из Полярного не валяло, а у Новой Земли далеко ходить не было надобности – только в видимости берегов, от Маточкина Шара до Белушьей губы.
А «Молотовск» мне все же зачелся. Крейсеров в ту пору на Северном флоте было раз-два и обчелся, даже старослужащие в команде ПК-206 их только на картинках и видели. Поэтому, когда я пришел на «охотник», меня к салагам не причислили – знали, что я на крейсере в море ходил.
Шпион – не шпион?
Новую Землю, понятное дело, тогда уже закрыли так, что близко не подойдешь. Но торговым судам, нашим и чужим, из Европы в Сибирь ход был. Однажды отстаивались мы в Белушьей губе. Команда смотрела кино. Вдруг сыграли тревогу: какой-то пароход сунулся туда, куда не следует. Шел он от Маточкина Шара, ну, а мы полным ходом – ему навстречу, орудие и пулеметы – к бою!
По специальности я – дальномерщик. Поэтому того иностранца разглядел первым – сухогруз на пять тысяч тонн, не меньше, чистенький, крашеный, не то что наши бродяги. На мачте флаг – белый крест на красном поле, Швейцария! У Швейцарии какие могут быть моряки? Просемафорили пароходу: «Стоп машины!» Тот стал, команда на палубу высыпала. Нам из Белушки приказ: «Судно сфотографируйте». А чем?! Фотоаппараты, у кого они были, все под замком в сейфе у старпома, да и пленки нет. Новый приказ: «Зарисуйте». Тогда как умели, так и зарисовали. Тут уже прилетел наш самолет. Кружил, кружил над пароходом, пока горючее не сжег. Улетел, заправился, снова прилетел. Это все, пока выясняли, что да почему. Выяснили – пароход работает во фрахте, шел на Диксон вокруг мыса Желания, но там льды, повернул к югу – на Карские Ворота… Шпион – не шпион? Но из базы приказ: «Вывести за пределы территориальных вод». Повели нарушителя под конвоем – это 12 миль, уж и берегов не видно, а там пароход повернул к югу.
В базу мы вернулись ночью, а в полдень стал тот самый швейцарец прямо напротив Белушки! В запретную акваторию не залез, но видно его хорошо. Значит, и ему тоже все видно. Наши запрос: «Почему стоите?» Они: «У нас обед». Тут особисты переполошились – он здесь не случайно! Ну а швейцарец как закончил «обедать», так и ушел.
О вечном не думалось
Об атомной бомбе я знал – новейшее оружие огромной разрушительной силы, про Хиросиму и Нагасаки слышал. Наш ПК-206 в Черной губе бывал не раз. Там слева от входного фарватера – причалы, а справа, на акватории, – все, что от опытовых кораблей осталось, и на бакенах аншлаги – «Радиоактивно». Командир нас предупреждал: на шлюпке туда не суйтесь – опасно.
О радиации мы знали только в теории. Сначала с нами занимался инструктор-химик, позже приходил офицер из технического управления флота, тоже рассказывал о поражающих факторах, про излучения – альфа, бега, гамма – и какая от излучений есть защита. От иного, оказывается, и тонкий лист бумаги может уберечь, а от другого ни броня, ни бетонная стена не защитит. Но это все такой ликбез, что не поймешь, чем рискуешь.
Наша задача – полигон с моря охранять. Но, может быть, людей тогда не хватало или какая иная причина была, но однажды поставили в строй бригаду: «Добровольцы участвовать в испытании атомного оружия – шаг вперед!» Нас двенадцать человек шагнуло. Мы так воспитаны были, в духе того времени – негоже в большом деле отсиживаться.
Правда, наутро из нашей дюжины все-таки нашелся один «УКЛОНИСТ», сказался больным. А остальным сам комбриг Осовский на штабном судне «Эмба» поставил задачу: через 30 минут после взрыва прибыть на место, убрать защиту и обеспечить проход представителей науки в подземный бункер с аппаратурой. Проще говоря, мы должны были высадиться с вертолета и растащить мешки с песком у входа в бункер. Бомбу рвали недалеко от него
Апокалипсис из-за бугра
Погода стояла ясная, сухая. Мы лежали на открытой земле за бугром. Бугор считался естественным укрытием. Вертолет стоял недалеко. Говорили, мол, до эпицентра километров двадцать. Все лежали вниз лицом, а я – в небо. Это, конечно, воспрещалось, но уж очень хотелось посмотреть на атомный взрыв. Услышал гул двигателей, самолет увидел. Нет, страха не было, а только любопытство А потом – свет! Яркий! Ослепительнее, чем фотовспышка, и за ним – гром покатился, да такой, что больше походил на треск. И треск этот отовсюду – будто земной шар раскололся! Потрясающе! Я в небо смотрел – там тёмной линией огромная дуга, ровная, будто ее карандашом провели, и движется она прочь от места, где взорвалось. Думаю, это так воздух спрессовало в ударную волну…
