Текст книги "Казино"

Автор книги: Олег Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Олег Андреев
Казино

Среди увлекающихся азартной игрой нет пессимистов.

Р. Акутагава

Интересно было бы пометить как-то, хоть изотопами, что ли, какой-нибудь доллар и проследить, как он движется по миру. Как он выходит из-под клише на печатном станке где-то в Америке, едет в банк в бронированной машине, потом выскальзывает из манхэттенского банкомата в карман какого-нибудь клерка, бегущего перекусить в «Макдоналдс», попадает в кассу, переходит в виде сдачи к некоему туристу, потом оказывается вечером в сумочке чернокожей проститутки, перекочевывает в карман ее сутенера, который отдает его где-нибудь в районе Бронкса драг-дилеру за дозу кокаина, а от того бакс через оптовика переходит в кошелек транспортировщика-моряка и всплывает вдруг в далекой Турции, становится собственностью Наташки-челночницы и приезжает в московский обменник, где его перед отъездом за рубеж получает директор московского казино, чтоб оставить на чай служителю туалета на парковке Монте-Карло, куда он заскочил на минуту…

Глава 1

– Поздняя осень. Грачи улетели… Листиком желтым в моей ты постели, – произнеся эту поэтическую тираду, Олег Олегович Майданский, более известный в определенных кругах как просто Майдан, с грустью взглянул на свою ночную подругу.

Та уже полчаса как проснулась и размышляла в недоумении, что делать дальше. Будить своего «незнакомца в ночи», как в песне Синатры, или ждать его пробуждения? А ведь хорош. Такого бы завести себе на постоянку. Ругается, правда, много и грязно и жрет как конь, но вроде не буйный, скорее интеллигент с судьбой ломаной-переломанной: надо же, даже стихи какие-то свои юношеские читал вчера. Он ей сразу понравился. Такого бы мужа – сильного и азартного во всем. С таким хоть на край света – не страшно и не скучно…

Она была красива и еще молода – стройная, высокая блондинка с короткой стрижкой, серые глаза, крутые бедра и ноги до неба, если закинуть вверх…

– Прости, забыл, как зовут тебя? – касаясь голого плеча и задев при этом своей большой ладонью ее грудь, спросил осипшим голосом Олег.

– Наташа, – вздрогнув от прикосновения, робко ответила та.

– И что? – Олег пошарил свободной рукой по полу и, нащупав сигарету, закурил.

Она не знала, что ответить, боясь нарваться на что-нибудь неприятное в ответ – мужик ведь поутру разный бывает.

– Сколько я тебе должен? – уточнил «мужик» и застонал.

– За кого ты меня принимаешь? – возмутилась она. – Что, хреново тебе?

– Да. Пива принеси. Из холодильника.

Девушка не спеша встала с кровати. Поправила на себе белье. Краем глаза Олег невольно отметил белый ажурный пояс, белые чулки на резинках. Но эти детали его нисколько не тронули. Его, наоборот, насмешила вся эта белиберда – резинки, застежки, узелки. Как кружевные салфеточки на комоде.

«Боже, кому-то ведь все это надо, – подумал он. – И она кому-то нужна…»

Ему вспомнились обрывки вчерашнего вечера. В воспаленной голове они высветились разбитой мозаикой. Он много проиграл в карты носатому кавказцу из соседнего номера. Дурак, знал же, что сика не его стихия! От досады пил в ресторане гостиницы, неудачно отыгрался в казино в соседнем корпусе «Измайловской», потом подвернулась она. Чем она ему приглянулась, он уже не мог вспомнить. Потом она что-то с ним делала. Почти с содроганием он вспомнил, как задрал ей юбку в лифте и поставил прямо там на колени…

«Брр… какая мерзость! Пора завязывать с алкоголем…» – решил Майдан.

Наташа вернулась с початой, недопитой вчера бутылкой «Джонни Уокера». Он скривился.

– Пива нет, – виновато пожала она плечами и налила в стакан толстого богемского стекла приличную дозу.

«Завязать не получается», – невесело констатировал Олег, спустив волосатые ноги на пол.

– Ты откуда взялась? – спросил на всякий случай.

– Так из казино же! Забыл, что ли, как мы вместе в рулетку играли?

Он выпил и понял, что вчера, кажется, спустил почти все, включая свое здоровье: комната многообещающе начала плавно покачиваться.

– А ты чего не пьешь? – спросил Майдан, протягивая ей бутылку. – Вижу же, что и тебя ломает.

– Я не по этому делу прохожу, Олежек. Мне бы чего покруче. У тебя нет?

– Чего? – не понял Олег.

– Чего-чего! Марафета, коки! – раздраженно пояснила Наташа. – Я же говорила тебе вчера, что не пью: папаша пролечил меня по полной программе. И правильно сделал: видишь, ты ничего не помнишь от своего бычьего кайфа, а я в ясном уме и твердой памяти. Уж этого он меня не лишит, потому как не унюхает и не заметит… Так нет у тебя? – переспросила она, судорожно перерывая дрожащими руками содержимое своей сумки из крокодиловой кожи.

– Вот он твой благородный кайф, – язвительно заметил Майдан, оскорбленный в своем мужественном пристрастии к алкогольным напиткам. – Тебя же ломает покруче моего.

– Ничего меня не ломает, – огрызнулась девушка, так и не найдя в недрах сумки заветного пакетика с белым порошком.

То, что «звездная пыль» уже серьезно припорошила психику девицы, стало понятным, когда она нашла наконец ее остатки, перемешанные с мусором, в кармашке для зеркальца, послюнила палец, собрала вожделенные крохи и смазала ими десны белозубого рта.

«Не дай бог до такого дойти, – подумал Олег, видя, как ее глаза на мгновение вспыхнули – в надежде, что кайф придет, но тут же погасли. – Я-то могу неделю не пить, а ей, видно, и полдня не продержаться без этой гадости. Вон уж и ноздри все потрескались. Нет, таких нужно обходить стороной, хоть и завелась она вчера, как „порше“, с полоборота…»

– Ладно, – сказала Наташа, – я пока пойду приведу себя в порядок, а вы, сударь, подумайте, чем отблагодарить девушку за сказочную ночь, как обещали вчера. Раз уж спросили, сколько мне должны.

Она удалилась в ванную, сбросив на потертый ковролин пола свои белые кружевца, а Майдан заглотил остатки виски из бутылки и, раскинув руки, как крылья, тяжело рухнул на скомканное покрытие «сексодрома».

«Интересно, что за счетец все-таки выставит мне эта бескорыстная жрица любви, – подумал он. – Что же я успел наобещать ей вчера?»

Олег поднял с пола свой несминаемый пиджак от «Хьюго Босс», мечту холостяка, и проверил содержимое портмоне той же фирмы. Там оказалось всего двести долларов. Этой суммы может хватить только на прощальный завтрак, но без десерта в виде дозы кокаина, на которую наверняка рассчитывает дамочка. Что же делать, чтоб поддержать свою репутацию? Может, послать ее сразу и далеко? Не репутацию конечно же, а Наташу эту. Но что-то из ее вчерашних речей, всплывшее в его разжиженной памяти, удерживало от такого решительного шага. Это «что-то» прояснилось, как только она вышла из ванной.

– Ну вот, теперь твоя очередь, – сказала взбодрившаяся дева. – Дуй под душ, и поехали в «Яйцо». Там и я прикуплю коки на твои обещанные двести баксов, и ты поиграешь на высшем уровне, как мечтал вчера.

Петр Ильич Козырев проснулся от щекочущего ноздри запаха настоящего украинского борща. Откуда он возник? Да из сна же! Ведь ему как раз снилось общежитие циркового училища, в котором он учился тринадцать лет назад. Он шел по коридору второго этажа, как всегда голодный, подобно всем студентам, а на первом, где располагалась кухня с несколькими газовыми плитами, какой-то счастливчик варил борщ. Ноги сами шли к лестнице в сторону источника соблазнительного запаха, а навстречу по коридору бежала Тамара…

«Вот черт, все-таки надул меня Глухнер при продаже, – подумал Петр Ильич. – Вентиляция в доме никуда не годится – придется вызывать мастеров». Козырев купил этот дом в Лондоне для жены и сына. Сам же бывал здесь редко, как сейчас, например, транзитом по пути из Москвы на конференцию в Женеву.

Он посмотрел на уже застеленную постель жены и вздохнул – снова они провели ночь вместе и врозь одновременно. «А что это Тома задумала борщ готовить? Ведь я на обед не остаюсь, а они с Сашкой после школы, как всегда, в „Макдоналдсе“ перекусят…» Что-то в их жизни если не сломалось, то уже дало опасную трещину. Но тем не менее, спустившись вниз в белом махровом халате, он приобнял ее, неслышно подобравшись сзади.

– Ох! Напугал! Да отойди же, не то оболью тебя томатом – потом никаким «Тайдом» не отстираешь! – прикрикнула на мужа Тамара, отстраняясь с банкой томатного соуса.

– Ради кого такие хлопоты? – поинтересовался Петр Ильич, принюхиваясь к аромату подзабытого лакомства. – Или вы с Сашкой дома обедаете? Он что, биг-маки разлюбил?

– Нет. Просто сегодня моя очередь принимать наших любителей русской кухни. Еще двое англичан должны подгрести…

– А эти-то зачем? Экзотика?

– Нужные люди. Сайрус, который придет с женой, обещал помочь Сашке с языком: он в университете преподает…

– Ну это стоит тарелки борща. Жалко, мне не достанется.

– Так оставайся! Пошла она, твоя работа…

– Нет, я не могу опаздывать на открытие конференции – там будут нужные люди, – возразил Петр Ильич, доставая из холодильника бекон и яйца, чтоб приготовить себе завтрак. – Слушай, пожарь ты, как я люблю, а мне еще собраться нужно.

– Вчера нужно было собираться, а не виски хлебать перед сном, – проворчала жена. – Тогда бы все успел…

– И это? – игриво спросил он, приобнимая ее за талию, перетянутую пояском пестрого фартучка, под которым не было ничего, кроме длинной мужской рубашки.

– И это, – усмехнулась Тамара, высвобождаясь из его объятий, будто бы из-за необходимости поколдовать над кастрюлей.

Петр Ильич вздохнул и поплелся наверх со стаканом алко-зельца в подрагивающей руке…

Когда он спустился через пятнадцать минут вниз, завтрак уже стоял на столе, а Тамара, успевшая переодеться в голубое тренировочное трико, сидела в поперечном шпагате на коврике в дальнем углу гостиной, объединенной с кухней и столовой в одну большую студию – так спроектировал свое жилище его бывший хозяин, известный московский юрист Геннадий Глухнер. Таковым оно перешло и в руки Козырева.

– Ну зачем ты связки рвешь, Тома? Это уже не полезно в нашем возрасте! – озабоченно заметил муж.

– А проводить сутки в твоем прокуренном казино полезно в нашем возрасте? – ехидно возразила она. – У тебя же есть управляющий и куча бездельников. Оставил бы все на них и жил с семьей, как нормальные люди. Вон Глухнер только по вызовам в Москве и появляется.

– У него своя работа, у меня – своя. Слушай, ну зачем ты так уродуешься, да еще без тренера? Пошла бы в фитнес-клуб какой-нибудь и там сохраняла форму.

– Я, милый, не толстеющая домохозяйка, а профессиональная циркачка, между прочим, – возразила Тамара, стоя уже на мостике. – А вот тебе в качалку не помешало бы походить – ты вон брюшко отрастил за счет бицепсов.

– Неужели ты еще мечтаешь выйти на арену? – спросил Петр Ильич, наблюдая с тарелкой в руке за ее упражнениями.

– Кто знает, кто знает… – задумчиво ответила Тамара, ложась плашмя на пол. – Смотри, уже девять! Не опоздаешь?

– Да, бегу, – подхватился Петр Ильич.

Он поставил тарелку, вытер губы салфеткой и подошел к жене, лежащей на коврике. Та, не вставая, протянула руку для поцелуя.

– Когда тебя ждать? – спросила она.

– Я позвоню. Сашку целуй, – коротко ответил он, взял со стула свой дорогой темно-коричневый портфель из тонкой кожи и вышел из дома.

Заказанное накануне такси уже стояло у подъезда.

– В аэропорт Хитроу. И поскорее: я опаздываю на женевский рейс, – сказал он темнокожему водителю и поднял стекло, отделяющее того от пассажира.

…Под тугими струями душа Майдан окончательно вспомнил свои вчерашние авансы, которые выдавал девице, увлекая ее в свой номер. Она не врала – он действительно пообещал ей подарок на всю оставшуюся после проигрыша наличность и убедил, что может достойно играть только в достойном казино, а не в окраинной забегаловке. А Наташа в ответ пообещала провести его в дорогое клубное, то есть закрытое для случайных игроков с улицы, заведение, где состоял членом ее папаша и работал управляющим хороший знакомый. Пазл сложился в стройную картину, в которой не хватало малости – денег на игру.

«Какая невыносимая тоска! Ненавижу Москву и эту пошлость под названием осень! И этих безотказных красавиц! Какая это была по счету? Тьфу!»

Он вдруг живо припомнил Одессу ранней весной, Пушкинскую улицу, на которой жила его сестра. Игра света и тени, приятные лица прохожих, влажный булыжник под ногами, шум троллейбуса и стаи черных ворон… В сердце что-то защемило. «Где она сейчас, Катюха? Небось живет со своим мужем, учительствует, бедствует. Как забыл о ней?» Стало стыдно. Ведь он был так любим своей старшей сестрой, которая души в нем не чаяла, восторгалась широтой его натуры. Олег, на ее близорукий в буквальном смысле взгляд, обладал массой достоинств и талантов – был умен, красив, хорошо воспитан. Когда встал вопрос «куда идти?», он почему-то сделал парадоксальный выбор и пошел учиться на морского повара, кока. Это было воспринято его друзьями с иронией, но Майдан не обращал на многочисленные шутки никакого внимания, нося в глубине своей души великую тайну, в которую никого не посвящал.

«Может, бросить все и – к сестре? – подумал он, растираясь влажным от чужого тела полотенцем, но тут же одернул себя: – Какая сестра, однако? Сдался я ей и ее очкарику! Дело надо делать, а потом уже о ближних заботиться…»

Где-то в самом сокровенном тайнике его души теплилась вера в свою звезду: вот сорву свой миллион, сестре помогу, тысяч сто кину ей, и гуд бай, родина… Олег не понаслышке знал заморские места, где можно за такие деньги устроить беспечную жизнь. Бывал. Своими глазами видывал. А если еще и женщину умную да красивую в придачу…

Выйдя из душа, он снова, не обращая внимания на сидящую перед зеркалом Наташу, открыл портмоне. На него взглянули лучистые глаза Есенина – фотографию поэта он носил с собой с десятого класса, это был подарок сестры подающему надежды юному поэту. Пример для подражания. «Иссушает мозги алкоголь…» – весьма кстати всплыли в памяти строчки. Все верно: от вчерашних десяти тысяч осталось двести долларов. «Нет, Майдан, так нельзя, развел какой-то лохотрон. Тебя уже раздевает любая шушера как пацана. В таком депрессняке и до веревки недалеко». Он пошарил по карманам – так, на всякий случай, вытащил несколько мятых сторублевок. «Да… Пора в контору, к дяде Вадиму…» – подумал Олег и тут же опять поймал себя на мысли, что игроку жить эдаким рантье не годится. «Пошлость, какая пошлость! Надо вытаскивать из этого пивного бочонка деньги и бечь отсель. Куда только?»

Этот вопрос был самым подлым из всех существующих. Майдан знал, что ни в одном городе мира, каким бы он, Олег Майданский, ни был умным или крутым, этот вожделенный миллион долларов ему никогда не добыть. «Значит, Москва. Значит, здравствуй осень… И прощай любофф!»

Майдан по-боксерски сжал кулаки и через голову девицы посмотрел на себя в гостиничное, чуть кривое, зеркало. «Я еще молод и силен. Мне всего тридцать восемь. Держись, дорогая моя столица!»

– Ну ты готова? – спросил он у Наташи. – Тогда поехали в твое «Яйцо» – посмотрим, насколько оно крутое…

Они спустились в холл гостиницы. Майдан подошел к стойке администратора:

– Я уезжаю, любезный. Как говорят у нас в Кацапетовке, форэвэ.

– Что ж… Очень жаль, – ответил с лживой, заискивающей улыбкой седой портье.

– Возьми, отец, – ключ был завернут в денежную купюру, – и организуй-ка мне автомобиль по-быстрому.

– Айн момент… – почему-то брякнул раскрасневшийся при виде банкноты представитель персонала.

Но Олег уже не слышал его. Неспешно, вразвалку, подергивая натруженной за ночь спиной, он направился к выходу. Наташа покорно шагала чуть позади. И только на улице они увидели, что стемнело – так начался новый день в их непутевой жизни.

Из Женевского аэропорта до Лозанны экономный Петр Ильич добирался на электричке, чтобы уже от местного вокзала подъехать к отелю на такси. Для него, как участника конференции из бывшего СССР, где игорного бизнеса прежде не существовало, был забронирован не люкс, а койка в двухместном номере. Соседом его оказался хозяин рижского казино. Устроители решили, что два бывших соотечественника неплохо уживутся вместе. Но на самом деле рижанин оказался сыном военных эмигрантов второй волны, который вернул свою собственность в Риге, но ни слова не говорил по-русски по принципиальным соображениям. Пришлось им терпеть друг друга два дня, лишь изредка общаясь по-английски на самые обиходные темы.

Более тесно сошелся Козырев, как ни странно, с представителем самой что ни на есть элиты европейского игорного бизнеса, вторым директором из Монте-Карло, Марио Карбончини. Тот сам подошел к Петру после его короткого доклада о состоянии дел в Москве.

– Отличные успехи, мистер Козырев, – дружески похлопал он по плечу докладчика, еще не остывшего от трибунного волнения. – Я вижу, что в нашем европейском лесу появились молодые сильные волки.

– Спасибо, – в шутку лязгнул зубами Петр.

– Скажи, Пьетро, а ты бывал в нашем казино? Я заметил по твоим слайдам, что ваше заведение – просто уменьшенная копия нашего дворца удачи.

– Не довелось, к сожалению. Я бывал в Бадене, в Вегасе даже, а вот на Ривьеру не довелось попасть. Но я изучил все, что имеется в литературе о вашем казино. Даже фильмы про Джеймса Бонда специально просматривал, – рассмеялся Козырев.

– А хочешь увидеть все своими глазами?

– Конечно, но не могу себе позволить – времени мало, да и…

– Средств, – продолжил, хитро улыбнувшись, Марио. – Позволь мне тебя пригласить к нам на пару дней в качестве гостя.

– Видишь ли, Марио, я не хочу тебя обманывать. Из моего доклада ты мог сделать вывод, что в России, особенно в Москве, сложилась система цивилизованного игрового бизнеса. Но это… не совсем так. Я же догадываюсь, что вы, судя по твоему выступлению, хотите объединить все европейские казино для противостояния внешнему миру. Это понятно – Европа объединяется во всем. Мы России пока живем в режиме «разбегающейся вселенной». Московские заведения, а их сейчас почти столько же, сколько во всей Европе, живут в жуткой конкуренции, во вражде.

– Что их много – объяснимо: Легкие деньги порождают игру. Но вражда мне не понятна. Нужно объединяться, усреднять тарифы, обеспечивать комфортное проживание поблизости, как у нас в Монако, и публика поедет к вам, как к нам!

– Если ты имеешь в виду туристов, то не обольщайся. К нам все еще никто не едет – боятся. Все московские отели стоят полупустыми… – вздохнул Козырев. – Ну, не раздумал меня приглашать?

– Нет, конечно. Мы люди слова.

– Но у меня действительно только два дня. Как я успею? К вам почти день на дорогу придется потратить, чтоб через Альпы перемахнуть…

– Ошибаешься. Мой гидросамолет стоит у пирса, и через сорок минут мы сядем в гавани Монте-Карло.

Козыреву оставалось только восхищенно развести руками…

За сорок минут парения над снежными шапками альпийских вершин, из-под которых, как пряди хипповых причесок, расползались гребни отрогов, постепенно меняя бурый скальный цвет на зелень альпийских лугов – а в Москве-то уже вся трава желтая! – Козырев успел о многом передумать. Начал он, как и подобало российскому бизнесмену, с попытки найти, в чем его собираются кинуть, где стоит мышеловка с бесплатным сыром. Ясно, что ни в какую ассоциацию европейских казино его заведение войти не сможет. Хотя бы потому, что своего отеля у него нет, а это обязательное требование проекта, который красочно расписывал с трибуны Марио. А закончил мысленным подсчетом убытков, которые принесет ему эта вынужденная задержка в командировке. Кстати, каким это образом в княжестве, которое находится во Франции и живет под ее протекторатом, казино заправляют итальянцы?

– Марио? – окликнул он хозяина самолета, стараясь перекричать шум мотора. – А много в Монако ваших?

– Наших? – настороженно оглянулся тот. – А! Ты имеешь в виду итальянцев? Да больше, чем лягушатников! – рассмеялся он. – А аборигенов, монегасков, и вовсе пара тысяч осталась. Хотя все мы там теперь одна нация – европейцы. И всего-то нас тридцать тысяч, как в каком-нибудь вашем московском квартале – я был, знаю. А вторая нация – туристы…

Они приводнились в гавани, и самолет, натужно урча, словно катер, подплыл прямо к пирсу, возле которого уже стоял красный «феррари» Марио. Через десять минут Петр Ильич Козырев воочию увидел святая святых игры – казино Монте-Карло.

Петр Ильич и сам мог бы провести экскурсию по Монте-Карло, настолько хорошо он изучил эту часть княжества по множеству проспектов, фильмов и описаний, создавая свое дело. Помогли ему в этом в свое время и рассказы его бывшей начальницы, укротительницы Барковой, которая еще во времена застоя побывала в Монако на гастролях и хранила буклеты казино, как реликвию, за стеклом книжной полки рядом с экземпляром «Малой Земли» с автографом автора. А потому Петр Ильич больше смотрел вокруг широко раскрытыми глазами и лишь вполуха слушал рассказ Марио, превратившегося на время из гостеприимного хозяина в экскурсовода.

Когда шум отъехавшей машины стих в конце тенистой улицы Кингстона – западного района Большого Лондона, который по тем или иным причинам облюбовали многочисленные «новые русские», – Тамара поднялась с пола и направилась в ванную на первом этаже. Следующие полчаса она провела в кипящей пузырьками джакузи, чувствуя себя на вершине блаженства… физического, но никак не душевного: она снова, в который уже раз, остро ощутила никчемность своего существования, такого завидного для других и совершенно непереносимого для нее самой. Казалось бы, чего еще желать молодой женщине, наделенной здоровьем, красотой, достатком и, самое главное, имеющей преуспевающего любящего мужа и сына? В этой иерархии женских ценностей конечно же на первое место надо было поставить ребенка, но ей, лежащей в пузырящейся ванне после тренировки, почему-то подумалось иначе. Да и ее единственная в жизни подруга еще с училищных времен, Резиновая Зина, работающая «каучук» по ночным клубам и аренам цирков далекой России, именно в такой последовательности расставила Тамарины достижения, – скорей всего, потому, что сама не имела последних двух: ребенка – из-за своей профессии, а мужа – из-за излишней любви к представителям сильного пола, ни на одном из которых она за долгие годы так и не смогла остановиться. Эх, Зина-резина… Знала бы ты, что плакала твоя подруга в свой последний приезд не от тоски по Москве и не с «жиру бесясь», как ты выразилась. Тебе, живущей нараспашку, как бог на душу положит, никогда не понять, что значит тринадцать лет жить в обмане под гнетом памяти о своем давнем предательстве, которое и теперь заставляет мучиться и сожалеть. Тамара вспомнила распростертое на больничной койке тело своего любимого, сорвавшегося с трапеции на выпускном показе в училище. Тогда она уехала в Париж на конкурс с номером, который они делали с другим выпускником, Петей Козыревым, а вернувшись, пришла в больницу к Саше, чтоб сообщить ему о своем скором замужестве. Тамара плакала тогда, заметив, как погасли глаза любимого, вспыхнувшие было при ее появлении. То было первым предательством. Второе она совершила уже по отношению к Петру, за флакон «Шанели» упросив врачиху в консультации проставить срок беременности на месяц меньший, якобы чтоб подольше поработать перед декретом… Третье, когда назвала родившегося сына Сашей и клятвенно заверила своего отца, что назвала сына в честь него, а не того парня, ухаживавшего за ней на последнем курсе и сгинувшего в далеком Афганистане после выписки из больницы. Четвертое… Четвертым предательством оказалась долгая жизнь с нелюбимым человеком. Наказанием за него, а может и за все прочие грехи, было ее полное бесчувствие в постели. Ей, усвоившей основы актерского мастерства в училище, нетрудно было имитировать то, что она на самом деле испытала только один раз с Сашей, когда они накануне выпускных экзаменов провели сказочную ночь в его комнате в общежитии. Она и сейчас, лежа в ванне, испытала волнение, памятное ей только с той ночи…

Самым же главным предательством оказалось то, что она так и не занялась своим любимым делом, ради которого пошла на все предыдущие. Неужели ее предназначение в жизни – это просто быть женой преуспевающего «нового русского»? Как ей надоели эти «тараканьи бега», где призами – новые дома, машины, престижные школы для отпрысков и тайные друг от дружки походы по лондонским «секонд хендам» – генетическое наследие от своих родительниц, бегавших в свое время, чтоб модно приодеться, по московским комиссионкам. Вот и в Англию ее занесло только из-за желания Петра Ильича дать своему – Тамара горько усмехнулась – сыну лучшее образование. А она вынуждена была торчать здесь в компании таких же скучающих «Дунек в Европе», чьи мужья потихоньку высасывали из далекой России последние соки и перекачивали их сюда, в респектабельные особняки и солидные банки…

«Все, к черту! – решительно подумала Тамара, растираясь жестким полотенцем. – Сегодня же начну искать хорошую гувернантку для Сашки – не маленький уже – и поставлю Козыреву ультиматум: пусть ищет мне работу. Хоть в кордебалете на парад-алле выходить, а работать буду!»

Козырев обалдел не от видов Монако, этого концентрата иного для россиян образа жизни, которого он насмотрелся за несколько лет зарубежных гастролей, а именно от ощущения, что пребывает в некой точке, куда стекаются мировые деньги и человеческие страсти. Всего таких точек на земле – по пальцам можно перечесть, подумалось ему: ну Лас-Вегас этот, Баден-Баден, где играли еще цари и гении, в Австралии самое большое в мире казино «Берсвуд айленд» – прямо завод какой-то, говорят, под восемь тысяч квадратных метров… И вот в подобную точку, как вода из ванны в решетку стока, текут, завихряясь, миллионы и миллионы.

Козырев был немало наслышан о роскоши местного, знаменитого на весь мир казино, но действительность превзошла все его ожидания. Когда он вошел в холл Атриума, обнесенного галереей Дюмулена, то решил, что оказался в Эрмитаже. Интерьер театрального зала заставил его усомниться в заслуженности славы Большого, а так называемый новый игорный зал, которому было почти сто лет, всем своим видом доказывал, что кремлевские дворцы – лишь простолюдины, обряженные в золото, а истинный аристократ – вот он…

Но все это было музейной частью казино. Козырева же интересовало его нутро, в котором кипят и бурлят страсти, денежные ручейки и водопады. Он увидел, что все игровые залы, а их насчитывалось полтора десятка, украшены росписями и лепниной лучших художников последних столетий. Самые маленькие зальчики, где играют по низким ставкам, объединены, как сказал «экскурсовод», в так называемую «кухню». Здесь царит демократия, потому что в «кухне» собираются небогатые туристы, одетые кое-как, новички и просто зеваки. Резвиться им разрешено до полуночи – потом «кухня» закрывается. Зато открывается «зал привэ», который работает до утра. В нем дамы и господа, исключительно в вечерних туалетах, проматывают или умножают свои состояния, делая ставки не ниже двух тысяч долларов – так здесь принято…

Они стояли с Марио на галерее, глядя вниз на рулеточный стол, окруженный людьми. Он был словно маленькая цирковая арена, по которой мчался шарик, вершащий судьбы. Ну по крайней мере, судьбы содержимого кошельков. И когда шарик, сбегая с круга, вдруг замирал в одной из ячеек, зрители так же ахали, как восхищенные простаки в цирке при виде волшебного трюка…

– Это очень похоже на цирк, – сказал вдруг Петр.

– И ты это заметил? – удивился Марио. – Я часто называю наше заведение цирком. Ведь эти игроки – просто клоуны. Такие же разряженные уроды. И плачут, и смеются не к месту…

– А я решил, что они зрители.

– Зрители здесь мы. И судьба, – усмехнулся Марио. – Ты любишь цирк?

– Люблю? Видишь ли, я занимался им профессионально, прежде чем заняться бизнесом.

– Понятно. А что ты делал? Небось фокусы показывал, но не выдержал конкуренции с Копперфильдом? – рассмеялся Марио.

– Почему ты так решил?

– Да потому, что казино может создать только фокусник. Так что ты делал конкретно?

– Занимался организацией зарубежных гастролей, – уклонился от точного ответа Козырев – незачем его новому знакомому, аристократу игорного дела, знать, в какой малопочтенной ипостаси появлялся Петр Ильич на арене.

– Слушай, так тебе будет интересно посмотреть на лучших профессионалов! Сейчас в нашем цирке как раз выступают победители конкурса этого года. Наш князь – покровитель этой затеи, а спонсируем конечно же все мы, казино. Так что место в княжеской ложе я тебе гарантирую. Пойдешь?

– С удовольствием, если это не очень обременительно для тебя. Ты не знаешь, кто-нибудь из России участвует?

– Не знаю – я не следил за этим конкурсом. Кстати, скоро открытие гала-представления. Может, сыграешь разок по-быстрому? Я дам тебе десяток гостевых фишек.

– Спасибо, Марио, но ты не поверишь, я ни разу не играл на колесе. Это мой принцип: бармен должен быть трезвенником.

– Слушай, да мы с тобой два сапога – пара, как говорят русские. Это очень хорошо для нашей будущей дружбы… Ладно, тогда пойдем перекусим у меня в кабинете и направимся в цирк, вспомним детство…

Контора дяди Вадима, а точней – офис фирмы, поставляющей пиво в бары и рестораны города, в создание которой когда-то вложил Майдан свои шальные деньги, находилась как раз на пути из «Измайловской» в то самое «Яйцо». Так что сам Бог велел заскочить туда и изъять из кассы сумму, необходимую для начала новой игры, а может быть, и новой жизни.

– Брат, ты подожди минуту: мне нужно разрулить кое-какие дела, – распорядился Олег, вылезая из прокуренного салона нанятого «опеля» в промозглую темень.

Обращение «брат» должно было поддержать образ криминально удачливого «мачо», в котором Майдан несколько минут назад плюхнулся на сиденье относительно свежей иномарки, и сразу отсекло возможные возражения со стороны ее владельца. В том же образе он влетел в бывшую дворницкую квартиру на первом этаже кирпичной пятиэтажки, которую арендовала пивная фирма. Дядя Вадим, старший менеджер фирмы, на котором, собственно, и держалось все дело, организованное Майданом и его блатным другом Андреем, увидев одного из соучредителей, сразу все понял и обреченно вздохнул: дневная наличная выручка обречена на изъятие и исчезновение в кассе какого-нибудь казино – страсть Олега Олеговича ни для кого не была секретом. Вадим попытался что-то промямлить про закупку пива и выдачу зарплаты сотрудникам, но Майдана не остановил даже его звонок Андрею.

– Дрон, старик, мне позарез нужен нал: намечается новое дело, – привычно «залил» Майдан. – Завтра внесу с процентом. Да, не звони мне в «Измайловскую» – я снялся оттуда. Все подробности расскажу ночью, по мобиле. Пока! – отбился от нотаций друга Олег и рванул к машине, унося в кармане полторы тысячи «зелени» и оставив сразу сникшим сотрудникам всего полтыщи на зарплату.