Текст книги "В лабиринтах романа-загадки"

Автор книги: Олег Лекманов

436. Он написал нарядную сказку с участием девочки-куклы; ее иллюстрировал (по протекции колченогого) один из лучших графиков дореволюционной России, Добужинский. – Речь идет о Мстиславе Валериановиче Добужинском (1875–1957, умер в эмиграции). В письме от 26.12.1927 г. он сообщал Ф. Нотгафту: «Представь себе, получил предложение от Вл. Нарбута из Москвы („Земля и фабрика“) сделать книжку – конечно, возьмусь» (Добужинский М. В. Письма. СПб, 2001. С. 214). В январе 1928 г. художник исполнил иллюстрации к сказке «Три толстяка». В том же году на выставке книжного искусства в Москве ему был присужден диплом за ее оформление (См.: Добужинский М. В. Письма. СПб, 2001. С. 22, 382). Ср. шутливую надпись Ю. Олеши на титульном листе 1-го изд. «Трех толстяков», наклеенном в альбом А. Е. Крученых: «Рисунки из Парижа (Добужинский), бумага из Нью-Йорка (Бурлюк) <,> текст из Одессы. Олеша» (Жирным шрифтом выделены вставки в текст. РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 1. Ед. хр. 20. Л. 39). На титульном листе 1-го изд. книги значилось: «Посвящается Валентине Леонтьевне Грюнзайд». Еще ниже на том же титульном листе в альбоме Крученых рукой Олеши написано: «Все кончено (?) Олеша 1933» (РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 1. Ед. хр. 20. Л. 39).

437. …на титульном листе четким шрифтом было отпечатано посвящение, однако девичья фамилия девочки, превратившейся за это время в прелестную девушку, изменилась на фамилию моего младшего братца, приехавшего из провинции и успевшего прижиться в Москве, в том же Мыльниковом переулке. – Ср. с (не во всех деталях достоверным) рассказом внучки Е. Петрова и В. Грюнзайд, Екатерины Катаевой: «В старой Москве жила девочка Валя Грюнзайд, из очень хорошей семьи: ее отец был поставщиком чая Его Императорского Двора <…> Она была очень избалованным ребенком, и в нее был влюблен Юрий Олеша. Девочка Валя очень часто выглядывала в окно, и Юрий Карлович, проходя мимо и видя ее, говорил друзьям: „Я ращу себе невесту!“ А чтобы девочке Вале не было скучно, он написал для нее сказку <…> Первый экземпляр книжки он подарил ей с надписью: „Всегда Ваш, Валя!“ Бабушка нередко рассказывала мне эту историю. В ней фигурировала кукла, которую ей привез ее отец, впоследствии, в революционные времена, репрессированный. Эта большая говорящая кукла сидела у Вали на окне. Именно о ней написал в своей сказке Олеша <…> В один прекрасный день Юрий Олеша провел своего друга Женечку Катаева мимо окна и показал ему девушку Валю… Любовь у дедушки с бабушкой была умопомрачительная» (Российская газета. 2002. 14 декабря. С. 6). Ср. также у В. Е. Ардова: «Брак их состоялся на моей памяти. Помнится, Валентина Леонтьевна, выходя замуж в 1928 году, была еще очень молода, и пришлось, кажется, обмануть регистраторшу в загсе, прибавив невесте возраст. Петров оказался превосходным семьянином, и брак был вообще крайне удачным» (Ардов. С. 135).

438. Он сразу же влюбился в хорошенькую соседку, но не стал ее обольщать словесной шелухой, а начал за ней ухаживать по всем правилам, как заправский жених, имеющий серьезные намерения: он водил ее в театры, рестораны, кафе «Битые сливки» на Петровке за церковкой, которой уже давно не существует и куда водил своих возлюбленных также Командор) – очень модное место в Москве. – Церковь Рождества Богородицы в Столешниках помещалась на углу Петровки и Столешникова переулка (Петровка, 13). Храм XVII–XIX вв. был снесен в 1927 г. Модное кафе рядом называлось «Густые сливки». Это было кооперативное заведение, руководимое М. Каменевым; оно находилось в д. 10 по Столешникову переулку. В рекламном объявлении, помещенном в справочнике «Вся Москва» на 1927 г., сообщается об ассортименте заведения: «Сливки сбитые / несбитые / кофе» (3-й отдел справочника. С. 715).

439. …в нашей семье он <брат К.> всегда считался положительным, а я отрицательным. – Ср., например, в мемуарах Бориса Ефимова: «…как несправедливо и капризно разделила между ними природа (или Бог) человеческие качества. Почему выдающийся талант писателя был почти целиком отдан Валентину Петровичу, а такие ценные черты, как подлинная порядочность, корректность, уважение к людям, целиком остались у Евгения» (Ефимов Б. Е. Десять десятилетий. О том, что видел, пережил, запомнил. М., 2000. С. 67) и в повестях К. «Белеет парус одинокий» (1936) и «Хуторок в степи» (1956), где противопоставлены друг другу два брата – старший, «двоечник» Петя, и младший, «отличник» Павлик:

«– Не понимаю, чего же ты радуешься? Сплошные двойки! Петя с досады топнул ногой.

– Вот так я и знал! <…> Как вы, тетя, не понимаете? Важно, что отметки! Понимаете: от-мет-ки! <…>

В ранце у Павлика находился табель с отличными оценками за вторую четверть <…> Павлик благодаря своим невинным, шоколадно-зеркальным милым глазкам обладал счастливой способностью всегда выходить сухим из воды» (Катаев В. П. Собр. соч.: В 10-ти тт. Т. 4. М., 1984. С. 160, 268). Ср., впрочем, с несколько иным мнением о братьях Катаевых, зафиксированным в дневнике Вс. Иванова от 5.10.1942: Иванов. С. 153.

440. Затем я говорю студентам о нашей семье, о рано умершей матери и об отце, окончившем с серебряной медалью Новороссийский университет, ученике прославленного византииста, профессора, академика Кондакова. – Кондакова Никодима Павловича (1844–1925). См. его книгу: Кондаков Н. П. Воспоминания и думы. М., 2002. Отец К., кандидат историко-филологических наук Петр Васильевич Катаев, преподавал в одесском женском епархиальном училище. Его выразительный портрет см.: ТЗ. С. 270–272.

441. Я рассказываю, как у нас в семье ценился юмор. – Ср. в конспекте, который Н. А. Подорольский вел на вечере К. 14.03.1972 г.: «О родителях. Мама – полтавская девушка. Пушкин, Гоголь. Мама юмористична (отец – меньше). Лесков. „Лесковщина“. Отсюда – Евгений Петров» (ОР РГБ. Ф. 831. Карт. 3. Ед. хр. 64). Подробно о своей семье К. рассказал в романе «Разбитая жизнь, или рог Оберона».

442. Брат приехал ко мне в Мыльников переулок с юга, вызванный моими отчаянными письмами. – Евгений Катаев приехал в Москву в 1923 г. Классическую одесскую гимназию он окончил в 1919 г.

443. Отец умер. – В 1921 году.

444. Где-то в степях Новороссии он <брат> гонялся на обывательских лошадях за бандитами – остатками разгромленной петлюровщины и махновщины, особенно свирепствовавшими в районе еще не вполне ликвидированных немецких колоний. – Беллетризованное изображение этих погонь см. в приключенческой повести А. Козачинского «Зеленый фургон», где Евгений Катаев выведен под именем Володи Бойченко (См., например: Козачинский А. Зеленый фургон. М., 1940). Ср. также в набросках Е. Петрова к книге об И. Ильфе: «Я переступал через трупы умерших от голода людей и производил дознания по поводу 17 убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела сразу шли в трибунал» (Петров. С. 139).

445. Он поселился у меня. – Ср. в набросках Е. Петрова к книге об И. Ильфе: «Мой брат Валя. Его комната с примусом и домработницей в передней» (Петров. С. 132).

446. …ему предложили место <…> ни более ни менее как в Бутырской тюрьме надзирателем в больничном отделении. – Ср. в набросках Е. Петрова к книге об И. Ильфе: «Я еду в Москву переводиться в Моск<овский> угол<овный> розыск. В кармане у меня револьвер. Я очень худой и гордый молодой человек. И провинциальный» (Петров. С. 127). Провинциализм Е. Петрова отметил и В. Ардов: «Он казался неуверенным в себе, как и полагается провинциалу, недавно прибывшему в столицу» (Ардов. С. 117). Бутырская тюрьма была выстроена М. Ф. Казаковым в конце XVIII в. Первоначально постройка представляла собой крестообразное здание с церковью посередине, окруженное стеной с четырьмя башнями по углам. Тюрьма не раз перестраивалась и расширялась. В начале XX в. она вмещала около 2500 человек. В Бутырской тюрьме содержался Е. Пугачев, революционеры XIX в., эсер-бомбист И. Каляев, участники восстания 1905 г. (в частности, Николай Шмидт), многие большевики (например, Ф. Дзержинский). В 1908–1909 гг. в Бутырках сидел В. Маяковский. В пореволюционное время тюрьму наполнили, помимо уголовников, анархисты, не согласные с большевиками социалисты разных толков, «старорежимные» чиновники и полицейские, пленные поляки, православные священники и др. В 1938 г. в Бутырской тюрьме дожидался отправки в лагерь О. Мандельштам.

447. Я настаивал, чтобы он бросил свою глупую затею. Он уперся. Тогда я решил сделать из него профессионального журналиста и посоветовал что-нибудь написать на пробу. Он уперся еще больше. – Ср. в набросках Е. Петрова к книге об И. Ильфе: «Как Валя убедил меня писать рассказ. Работа профессионального журналиста» (Петров. С. 93); и далее: «Валя водит меня по редакциям <…> Знакомство первого дня <…> „Крокодил“, „Накануне“» (Там же. С. 132–133). Ср. также в «Воспоминаниях» Н. Я. Мандельштам о К.: «Он приходил к нам в Москве с кучей шуток – фольклором Мыльникова переулка, ранней богемной квартиры одесситов. Многие из этих шуток мы прочли потом в „Двенадцати стульях“ – Валентин подарил их младшему брату, который приехал из Одессы устраиваться в уголовный розыск, но, по совету старшего брата, стал писателем» (Воспоминания. С. 298).

448. Рукопись <рассказа Е. Петрова> полетела на «юнкерсе» в Берлин, где печаталось «Накануне». – Ср. в мемуарах Э. Л. Миндлина: «Самолеты „Дерулюфт“ ежедневно доставляли в Москву газету „Накануне“ и ее приложения» (Миндлин. С. 122).

449. …и вернулась обратно уже в виде фельетона, напечатанного в литературном приложении под псевдонимом, который я ему дал. – Ср. в мемуарах В. Е. Ардова: «…по щепетильности своей Евгений Петрович полагал нужным уступить свою настоящую фамилию старшему брату, В. П. Катаеву, который в то время „завоевывал“ Москву смелой поступью многообразного и сочного дарования» (Ардов. С. 117). Ср. в записях самого Е. Петрова: «Я пишу рассказ и придумываю неудачный псевдоним. Первый гонорар» (Петров. С. 140). Э. Л. Миндлин в своих воспоминаниях иначе, без драматических подробностей, описывает историю появления рассказа Е. Петрова в «Накануне»: «Однажды Катаев привел в редакцию очень скромного юношу в серой кепочке.

– Знакомьтесь. Это мой брат Женя Петров. Он вам сейчас даст свой рассказ, и вы с удовольствием его напечатаете. Женя, знакомься!

Женя Петров вынул из кармана переписанный от руки рассказ „Гусь и украденные доски“ – рассказ был тут же одобрен, перепечатан нашей машинисткой и на следующий день отправлен в Берлин. В марте 1924 года он был напечатан и с удовольствием прочитан читателями» (Миндлин. С. 130). К. пристраивал в «Накануне» не только произведения своего брата Евгения, но и рассказы своего земляка – Семена Гехта (См. об этом: Миндлин. С. 131).

450. После этого я отнес номер газеты с фельетоном под названием «Гусь и доски» (а может быть, «Доски и Гусь») на Мыльников и вручил ее брату, который был не столько польщен, сколько удивлен.

– Поезжай за гончаром, – сухо приказал я.

Он поехал и привез домой три отличных, свободно конвертируемых червонца, то есть тридцать рублей, – валюту того времени. – Рассказ «Уездные очерки. Гусь и украденные доски» за подписью «Евг. Петров» был опубликован в «Литературной неделе» (приложении к газете «Накануне») 9.03.1924. (№ 58 (575)).

451. …он стал очень прилично зарабатывать, не отказываясь ни от каких жанров: писал фельетоны в прозе и, к моему удивлению, даже в стихах. – Свои стихотворные фельетоны Е. Петров подписывал псевдонимом «Шило в мешке» и печатал, в основном, в 1924 г., в сатирическом журнале «Красная оса».

452. …подружился со всеми юмористами столицы, наведывался в «Гудок». – Е. Петров перешел в газету «Гудок» в 1926 г.

453. МК помещался тут же рядом, в том особняке, где сейчас находится Прокуратура СССР, и мы <с Командором> сидели в пустой комнате агитпропа и сочиняли лозунги, которые потом, написанные на кумачовых полотнищах, поплыли над толпой по улицам Москвы, а потом через всю Красную площадь мимо Мавзолея, еще в то время деревянного. – Московский комитет ВКП(б) находился в доме 15 «а» на Большой Дмитровке. Весь этот эпизод, по-видимому, вымышлен К. – в полном собрании сочинений В. Маяковского (которое К. консультировал) никакие стихотворные лозунги Маяковского к годовщинам Октябрьской революции не приводятся и не упоминаются. Каменный, 3-й по счету Мавзолей В. П. Ленина был построен из красного гранита и черного лабрадорита в 1929–1930 гг. Первые два мавзолея были временными и, соответственно, деревянными. Автор всех трех сооружений – А. В. Щусев.

454. По странному стечению обстоятельств через несколько лет на том же самом месте мы встретились с Командном, шагавшим на голову выше остальных прохожих. Он только что написал «Марш времени» для своей «Бани» и тут же в такт своим чугунным шагам прочитал его мне. – Ср. в ТЗ: «…мы <…> встретились с ним случайно на Большой Дмитровке, против ломбарда, – он сразу же сказал:

– Только что написал. Именно то, чего не хватало.

Он достал из бокового кармана вчетверо сложенный лист графленой бумаги, но не стал в нее смотреть, даже не развернул, а, продолжая идти по улице, под ногу прочел „Марш времени“ <из пьесы „Баня“, 1929–1930 гг. – Коммент.> <…>

– Как вы думаете, Мейерхольду понравится?

– Он будет в восторге. В этом же самая суть нашей сегодняшней жизни. Время, вперед! Гениальное название для романа о пятилетке.

– Вот вы его и напишите, этот роман. Хотя бы о Магнитострое. Названье „Время, вперед!“ дарю, – великодушно сказал Маяковский, посмотрев на меня строгими, оценивающими глазами» (ТЗ. С. 378–79).

455. Прочитав где-то сплетню, что автор «Трех мушкетеров» писал свои многочисленные романы не один, а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем-то вроде Дюма-пэра и командовать кучкой литературных наемников. Благо в это время мое воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура. – Подробное описание совместной работы Александра Дюма-отца с многочисленными соавторами (О. Маке и др.), которым он платил деньги за предоставление рукописей, а затем эти рукописи перерабатывал, см., например: Моруа А. Три, Дюма. М., 1965. С. 150–164. Ср. шутливое катаевское уподобление Ильфа и Петрова литературным неграм с возмущенной репликой Эжена де Мирекура, автора памфлета «Фабрика романов „Торговый дом „Александр Дюма и К^о““»: продажные литераторы «унижают себя, работая, как негры под свист плетки надсмотрщика-мулата» (Цит. по: Моруа А. Три Дюма. М.,1965. С. 162). Ср. в мемуарах Е. Петрова о том, как К. однажды вошел в комнату четвертой полосы «Гудка» со словами: «Я хочу стать советским Дюма-отцом <…> – Почему же это, Валюн, вы вдруг захотели стать Дюма-пэром? – спросил Ильф. – Потому, Илюша, что уже давно пора открыть мастерскую советского романа, – ответил Старик Собакин, – я буду Дюма-отцом, а вы будете моими неграми» (Петров Е. // Об Ильфе и Петрове. С. 16–17).

456. Сюжет не бог весть какой, так как в литературе уже имелось «Шесть Наполеонов» Конан-Дойля – Ср. в статье В. Б. Шкловского «Юго-Запад» (1933): «Валентин Катаев, с моей точки зрения, хорош не там, где он старается, написал превосходнейший приключенческий роман „Растратчики“ на нашем материале. С новой линии – бесполезности приключений – он дал сюжет Ильфу и Петрову для книги „Двенадцать стульев“. Сюжет он взял недалеко. У Конан Дойля есть рассказ „Шесть Наполеонов“» (Шкловский. С. 473). В «АМВ» К. задним числом признал правоту Шкловского.

457. …а также уморительно смешная повесть молодого, рано умершего советского писателя-петроградца Льва Лунца <…>

Маленький, худенький, с прелестным личиком обреченного на раннюю смерть, Лев Лунц, приведенный Кавериным в Мыльников переулок, с такой серьезностью читал свою повесть, что мы буквально катались по полу от смеха. – Лев Натанович Лунц (1901–1924) и Вениамин Александрович Каверин (наст. фамилия: Зильбер, 1902–1989) входили в литературную группу «Серапионовы братья»; оба они в то время стремились возродить сюжетную прозу. В июне 1923 г. смертельно больной Лунц уехал из Петрограда лечиться в Гамбург; в мае 1924 г. он умер в гамбургском госпитале от эмболии мозга. К. пересказывает сюжет повести Лунца «Через границу», которая предположительно датируется концом 1922 – началом 1923 гг. (См.: Переписка Л. Н. Лунца с М. Горьким (Предисл., публ. и примечания А. Л. Евстигнеевой) // Лица: Биографический альманах. 5. М.-СПб.,1994. С. 360). Таким образом, К. мог услышать чтение этой повести Лунцем не ранее зимы 1923 г. и не позднее июня того же года. Мы не располагаем другими свидетельствами о знакомстве К. с Лунцем, а также о чтении последним повести «Через границу» в Мыльниковом переулке. Сведения о повести Лунца автор «АМВ» мог почерпнуть из статьи В. Б. Шкловского «Современники и синхронисты», опубликованной в 3 № журнала «Русский современник» за 1924 г. В частности, Шкловский рассказывал: «Лунц писал веселый роман в письмах о том, как едут почтенные люди Через границу и везут с собой деньги в платяной щетке. Щетку крадут. Тогда начинается бешеная скупка всех щеток на границе. Роман кончается письменным заказом одного лавочника: „Еще два вагона платяных щеток прежнего образца“» (Шкловский. С. 370). Полностью повесть см.: Лунц Л. Через границу / Предисл., публ. и примечания А. Л. Евстигнеевой // Лица: Биографический альманах. 5. М.-СПб., 1994. С. 358–374. Отметим, что В А. Каверин в своих воспоминаниях о Б. Пастернаке назвал «АМВ» «грязной и кокетливой книгой», чья отличительная особенность – «развязная ложь» (Каверин. С. 358).

458. Почему я выбрал своими неграми именно их – моего друга и моего брата? На это трудно ответить. Тут, вероятно, сыграла известную роль моя интуиция, собачий нюх на таланты, даже еще не проявившиеся в полную силу. – К. обыгрывает свой псевдоним «Старик Саббакин». Согласно М. П. Одесскому и Д. М. Фельдману, И. Ильф и Е. Петров начали писать «Двенадцать стульев» не позднее сентября 1927 г., а уже через месяц авторы показали К. одну из частей романа, и он отказался от соавторства. В январе 1928 г. «Двенадцать стульев» были закончены, и в том же месяце начинается их публикация в журнале «30 дней». По версии М. П. Одесского и Д. М. Фельдмана, договоренность о печатании журналом романа «Двенадцать стульев» была достигнута задолго до его окончательного завершения, причем имя К. послужило гарантом появления романа в печати (См.: Двенадцать стульев. С. 5–6). Не случаен и выбор журнала, в котором был напечатан роман, – ответственным редактором «30 дней» был В. Нарбут. Таким образом, совместный дебют Ильфа и Петрова правомерно было бы назвать не «удачным экспромтом», а «отлично задуманной и тщательно спланированной операцией» (Там же. С. 8). На это косвенно указывает и скорость, с которой Ильф и Петров писали роман: «…соавторы торопились, работая ночи напролет, не только по причине природного трудолюбия, но и потому, что вопрос о публикации был решен, сроки представления глав в январский и все последующие номера журнала – жестко определены» (Там же. С. 8).

459. До этого дня они оба были, в общем, мало знакомы друг с другом. Они вращались в разных литературных сферах. – К моменту начала работы над романом (сентябрь 1927 г.) И. Ильф и Е. Петров были знакомы гораздо лучше, чем это хочет представить К. – в начале июня 1927 г. они вместе путешествовали по Кавказу. См. об этом: Ильф И. А. Записные книжки. С. 53–114.

460. Я же уехал на Зеленый мыс под Битумом сочинять водевиль для Художественного театра, оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа. – Ср. с подписью К. под фотографией в альбоме А. Е. Крученых, посвященном автору «Растратчиков»: «<1927> Осень под Батумом на Зеленом мысу, где я писал второй акт „Квадратуры“. Сидят первые слушатели. Средний – комсомолец Юрочка Иванов <,> служивший парткомпасом» (РГАЛИ. Ф. 1723. Оп. 3. Ед. хр. 1. Л. 13).

461. …деля время между купаньем, дольче фар ньенте и писанием «Квадратуры круга». – Дольче фар ньенте – сладкая нега (итал.). «Квадратура круга» была опубликована в майском номере «Красной нови» за следующий, 1928 г. Отдельным изданием она вышла также в 1928 г., а осенью этого же года в Московском Художественном театре состоялась премьера «Квадратуры круга». О своей работе над «Квадратурой круга» К. рассказал в интервью сотруднику журнала «Современный театр» (См.: Беседа с автором // Современный театр. 1928. № 39. С. 614). Комедия пользовалась большой популярностью у публики – к марту 1929 г. было дано 100 представлений, хотя даже близкие друзья К. не очень высоко ее оценили. См. отзыв о «Квадратуре круга» Ю. Олеши: «Пьеса Катаева несколько схематична. Уже с середины первого акта можно предсказать дальнейшее развитие. Тайна раскрывается ранее, чем зритель находит вкус к ее поискам» (30 дней. 1928. № 10. С. 80–81). Попутно приведем здесь шуточное ст-ние Олеши, обращенное к К.-драматургу и сохранившееся в альбоме, составленном А. Е. Крученых (РО ГЛМ. Ф. 139. Оп. 1., Д. 20. Л. 7.):

 
         ДРАМАТУРГУ КАТАЕВУ
 
 
Ходил я в театры в порыве алканий
Бинокль розоватый на нос нацепив…
Я видел «Блоху»…
Там блоха на аркане,
Я «Зойкину» видел…
Там вошь на цепи!
 

(Зубило = Ю. О. 1927 г.)

462. …косые черноморские волны, безостановочно набегающие на пляж, те самые волны, о которых по ту сторону Зеленого мыса сочинял мулат, еще более посмуглевший на аджарском солнце, следующие строки: «…их много. Им немыслим счет <…> одним концом ночное Поти, другим – светящийся Батум…» – Цитируются фрагменты из ст-ния Б. Пастернака «Волны» (1931). В городе-курорте Кобулеты в Аджарии на берегу Черного моря Пастернак со своей второй женой Зинаидой Николаевной Пастернак (урожд. Еремеевой, в первом браке Нейгауз, 1897–1966) жил летом 1931 г.

463. …мои спутники, два грузинских поэта. – Скорее всего – Тициан Табидзе (1895–1937) и Паоло Яшвили (1895–1937).

464. …я покинул райскую страну, где рядом с крекинг-заводом сидели в болоте черные, как черти, буйволы, выставив круторогие головы, где местные наркомы в башлыках, навороченных на голову, ездили цугом в фаэтонах с зажженными фонарями по сторонам козел, направляясь в загородные духаны пировать, и их сопровождал особый фаэтон, в котором ехал шарманщик, кативший ручку своей старинной шарманки, издававшей щемящие звуки австрийских вальсов и чешских полек, где старуха-аджарка в чувяках продавала тыквенные семечки, сидя под лохматым, как бы порванным банановым листом, служившим навесом от солнца… – Анафорический синтаксис этого отрывка заставляет вспомнить о «Зверинце» (1909–11) Велимира Хлебникова. Крекинг – переработка нефти или ее фракций для получения моторного топлива.

465. Едва я появился в холодной, дождливой Москве, как передо мною предстали мои соавторы. – К. приехал в Москву примерно в октябре 1927 г. Ср. в мемуарах Е. Петрова: «Все-таки мы окончили первую часть <романа. – Коммент.> вовремя. Семь печатных листов были написаны в месяц. <…> Мы торжественно понесли рукопись Дюма-отцу, который к тому времени уже вернулся» (Петров Е. // Об Ильфе и Петрове. С.20).

466. Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой стал читать ее вслух. – Ср. в мемуарах Е. Петрова: «Мы готовились к самому худшему. Но он прочел рукопись, все семь листов прочел при нас» (Петров Е. // Об Ильфе и Петрове. С. 20).

467.<Брат и друг> ввели совершенно новый, ими изобретенный великолепный персонаж. – Остапа Бендера, имя которого ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. – Ср. в набросках Е. Петрова к книге об И. Ильфе: «Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура <…> Но Бендер постепенно стал выпирать из приготовленных для него рамок, приобретая все большее значение. Скоро мы уже не могли с ним сладить» (Петров. С. 24), а также у В. Б. Шкловского в «Юго-Западе»: «В схеме, предложенной Катаевым, Остапа Бендера не было. Героем был задуман Воробьянинов и, вероятно, дьякон, который теперь почти исчез из романа» (Шкловский. С. 473).

468. – Я больше не считаю себя вашим мэтром. Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас бог. Завтра же я еду в издательство и перепишу договор) с нас троих на вас двоих. Соавторы переглянулись. Я понял, что именно этого они от меня и ожидали. – Ср. с диалогом, приведенным в мемуарах Е. Петрова: К. «очень серьезно сказал:

– Вы знаете, мне понравилось то, что вы написали. По-моему, вы совершенно сложившиеся писатели.

– А как же рука мастера? – спросил Ильф.

– Не прибедняйтесь, Илюша. Обойдетесь и без Дюма-пэра. Продолжайте писать сами. Я думаю, книга будет иметь успех» (Петров Е. // Об Ильфе и Петрове. С. 20–21).

469. – Однако не очень радуйтесь, – сказал я, – все-таки сюжет и план мои, так что вам придется за них заплатить. Я не собираюсь отдавать даром плоды своих усилий и размышлений…

– В часы одинокие ночи, – дополнил мою мысль братец не без ехидства. – Строка из ст-ния А. К. Толстого «Средь шумного бала, случайно…» (1851).

470. – Чего же вы от нас требуете? – спросил мой друг.

– Я требую от вас следующего: пункт «а» – вы обязуетесь посвятить роман мне, и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни было. – Это обещание было выполнено. См. в 1-м и во всех последующих изд. «Двенадцати стульев»: «Посвящается Валентину Петровичу Катаеву».

471. – Пункт «б» обойдется вам не так дешево. При получении первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой портсигар. – Другой информацией об этом золотом портсигаре мы не располагаем. Представляется весьма вероятным, что К. в данном случае просто отослал внимательного читателя ко второму роману двух соавторов о великом комбинаторе – «Золотой теленок». Ср. в тексте этого романа: «Великий комбинатор готовился всю зиму. Он покупал североамериканские доллары с портретами президентов в белых буклях, золотые часы и портсигары» (Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. М., 1995. С. 323). Возможно, впрочем, что это авторы «Золотого теленка» столь оригинальным способом передавали привет «старику Саббакину».

472. Долго ли, коротко ли, но после разных цензурных осложнений роман наконец был напечатан в журнале и потом вышел отдельной книгой. – О цензурных препятствиях на пути прохождения романа см.: Одесский М. П., Фельдман Д. М. Комментарий // Двенадцать стульев. 1-е отдельное изд. романа вышло в 1928 г. в изд-ве «ЗиФ». В журнальном варианте романа было 37 глав, в первом отдельном издании – 41 глава.

473. – Леди и гамильтоны, – торжественно сказал я словами известного нашего вратаря, который, будучи на приеме в Англии, обратился к собравшимся со спичем и вместо традиционного «леди и джентльмены» начал его восклицанием «леди и гамильтоны», будучи введен в заблуждение нашумевшей кинокартиной «Леди Гамильтон». – К. пересказывает популярный анекдот об Алексее Петровиче Хомиче (1920–1980). Фильм «Леди Гамильтон», с участием Вивьен Ли и Лоуренса Оливье, был поставлен в 1941 г. В СССР он попал в качестве так называемого «трофейного» фильма.

474. Роман «Двенадцать стульев», надеюсь, все из вас читали, и я не буду, леди и гамильтоны, его подробно разбирать. Замечу лишь, что все без исключения его персонажи написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: «Мусик, дай мне гусик», – или что-то подобное. – Ср. со следующей репликой персонажа «Двенадцати стульев» – Брунса:

«– Мусик!!! Готов гусик?!

– Андрей Михайлович! – закричал женский голос из комнаты. – Не морочь мне голову!

Инженер, свернувший уже привычные губы в трубочку, немедленно ответил:

– Мусик! Ты не жалеешь своего маленького мужика!» (Двенадцать стульев. С. 402).

475. Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое.

Прототипом Остапа Бенджа был старший брат одного замечательного молодого поэта, друга птицелова, эскесса и всей поэтической элиты. – Осип (домашнее прозвище – «Остап») Беньяминович Шор (1899–1978) был не старшим, а младшим братом Натана Беньяминовича Шора (1894–1918), писавшего под псевдонимом «Анатолий Фиолетов». Ср. о Фиолетове в мемуарах С. А. Бондарина: «Я не раз слышал <…> признания от старших товарищей Багрицкого или Катаева, что они многим обязаны Анатолию Фиолетову-Шору, его таланту, смелому вкусу» (Бондарин С. Парус плаваний и воспоминаний. М., 1971. С. 126). «А. Фиолетову» посвящены «драматические сцены» Э. Багрицкого «Трактир» (1919). Отметим, что по версии А. Пчхеидзе (на наш взгляд, не очень убедительной) прототипом Остапа Бендера послужил сам К. (Пчхеидзе А. Авантюристы, писатели, прототипы // Collegium. <Киев>, 1993. № 2. С. 161–163).

476.<А. Фиолетов> издал к тому времени за свой счет маленькую книжечку крайне непонятных стихов, в обложке из зеленой обойной бумаги, с загадочным названием «Зеленые агаты». Там были такие строки: «Зеленые агаты! Зелено-черный вздох вам посылаю тихо, когда закат издох». – Приведем это ст-ние полностью по сб. «Зеленые агаты» (Одесса, 1914):

 
               АГАТЫ И ЛЯГУШКИ
 
 
Зеленые Агаты! Зеленочерный вздох
Вам посылаю тихо, когда Закат издох,
Средь темноты певучей, Агатами пленен,
Я дал им цвет Лягушек, и гордо восхищен.
Агаты – Символ Ночи, Лягушки – тишь болот,
А в общем сочетаньи узорный Переплет.
Прелестно элегантен чернозеленый цвет,
Зеленовым Агатам мой радостный привет…
И матовые строки Мечтой своей назвав,
Конечно, о, конечно, Я безусловно прав…
 

477. И прочий вздор вроде «…гордо-стройный виконт в манто из лягушечьих лапок, а в руке – красный зонт» – или нечто подобное, теперь уже не помню. – Приведем это ст-ние полностью по сб. «Серебряные трубы» (Одесса, 1915):

 
               ВИКОНТ
 
 
Изысканно-вежлив и мягок
Гордо-стройный виконт,
В манто из лягушачьих лапок
И в руке красный зонт.
 
 
Он бродит по плитам бульвара
И с ним пудель «Парис».
В аллеях печальных и старых
Томно пахнет нарцисс.
 
 
Виконт переходит с панели
В тишь, где шорох песка.
Он ждет черноглазую Нелли
И туманит тоска…
 
 
О Нелли, терзаешь ты снова! —
Ах, в толпе не она ль?..
Моноклем на ленте лиловой
Он лорнирует даль.
 

478. Это была поэтическая корь, которая у него скоро прошла, и он стал писать прелестные стихи сначала в духе Михаила Кузьмина. – Именно так в советской печати было принято искажать фамилию поэта Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936), причем делалось это едва ли не намеренно. Интересно, что в катаевской ТЗ фамилия «Кузмин» воспроизводится правильно – без мягкого знака (См.: ТЗ. С. 250).