Текст книги "Поверить Кассандре"

Автор книги: Олег Крыжановский

Соавторы: Константин Жемер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Чё за присказка у тебя, Ефимыч? – удивился царский лампадник. – Ужо я всякие слыхал, а ентой и не припомню.

– Какие тут присказки, – вздохнул Сергей Ефимович. – Кучера у меня убили, Софрона, славного и доброго малого, который не заслуживает, чтобы его бросили просто так валяться.

– Экий ты, оказывается? – почесал затылок Распутин. – Иде он, ентот твой покойник?

– В фойе.

– Енто которое же фойе?

– Большой зал, сразу на входе.

– А-а, так ты бы и говорил по-людски, а то всё по-барски, да по-барски. Мы-то, чай, люди простыя, словей таковских не учили. Пойдём, снесём твово кучера на погост, пристроим по знакомству. Я ведь тады, в трактире, как токмо очухалси, так сразу кинулси сюды, на Смоленское. Один тутошний гробокопатель – закадычный мой дружок. У яво и обреталси. Я ж чаво домой-то, в Покровское, не пошёл? А оттого, что, как тверёзый стал, так сразу вспомнил: Орден собирался устроить собранию, кады – неведомо, а иде – знамо…

– Почему же мне не сказал?

– Грю ж, пьяный был в трактире-то, а опосля заменжевался – чай, за тобой уже охота шла… Ой, чаво это? – старец встал и простёр руку в направлении театра.

Тогда и Крыжановский увидел: изнутри здание подсвечивали огненные всполохи.

– Пожар занялся! – крикнул Распутин. – А ну, айда, не то сгорит покойничек…

Они кинулись к пожарищу и перед зданием увидали Павла Циммера, который неумело пытался усмирить трёх напуганных лошадей – махал руками и орал: «тпр-ру». Хорошо ещё, что отвязать не решился, иначе разбежались бы лошади.

– Скорее, Павел, надобно Софрона из огня забрать, – на бегу крикнул Крыжановский.

– Так я его вынес, прежде чем поджигать, – спокойно ответил молодой человек.

Действительно, тело кучера лежало неподалёку.

– Но зачем понадобился поджог? – недоуменно воскликнул Сергей Ефимович. – Там же трупы, улики…

– Не подумал я, честно говоря, об уликах, – сконфузился Циммер. – А театр запалил для того, чтобы лошадей сыскать… Дважды вокруг оббежал, а их не видать, и не слыхать. А стоило запалить – сразу видно всё стало, да и лошади о себе знать дали.

– Гляди, Ефимыч, анженер-то на выдумку горазд, токмо хрен разберёшь, чаво в ём больше: выдумки али дури, – хохотнул Распутин, но тут же спохватился и заорал дурным голосом: – Посох, мой, посох! Ах, ты ж, нелёгкая!..

Крыжановский с Циммером не успели и рта раскрыть, а сибирский старец уже нёсся козлиными прыжками к горящему зданию.

– Стой, безумец! – запоздало крикнул Сергей Ефимович.

Не останавливаясь, Распутин сиганул в дверной проём, откуда валил едкий чёрный дым.

– Ну, Павел Андреевич, не ожидал, – укоризненно сказал Сергей Ефимович Циммеру. – Идеи у вас, прямо скажем…

– Да я и сам знаю, что глупо, – втянул голову в плечи инженер. – Но, верите, прямо тоска взяла. Думал до утра этих проклятых коняг искать придётся, вот и решил одним махом… Радикально, так сказать…

– Голос подать следовало, – буркнул Сергей Ефимович. – Крикнуть что-нибудь ласковое. Редкая лошадь на оклик не отзовётся.

– Простите, не знал, – ещё больше расстроился Павел.

– Ну, я уже понял: лошади – точно не ваш конёк, зато вы – видный специалист по огненным чудесам, – криво ухмыльнулся Крыжановский, не отрывая при этом взгляда от театрального входа.

К счастью, вскоре здание исторгло из своего огненного чрева царского лампадника. Был он жив и здров, а из ущерба имел лишь большую подпалину на бороде. В руках сжимал здоровенную уродливую палку.

– Чаво повылуплялися, добры молодцы? – довольно загоготал Распутин. – От пули моя смертушка, да от водицы студёной. А огонь – енто тьфу! – наплювать и растереть.

Крыжановский рассматривал «посох».

– Из-за этакой дубины – в огонь? Однако!

– Эх, милай, дорогой, скока тебе не талдычь, всё одно понятия не имеешь. Глупый ты, – явно разозлился Распутин. – Грю ж, я не всякой смертушки страшуси, а токмо определённой! Коль огонь меня не берёть, чаво яво пужаться? А посох… Мы с ним всю Сибирь, всю Расею пешкодралом истоптали. Брат и товарищ он мне… Как яво бросишь? Эвон, ты свово кучера бросать не схотел, так чаво на Григория зыркаешь как на психического?

– Ну, всё, довольно проповедей, нам нужно успеть до отправления поезда, –оборвал старца Крыжановский.

Он быстро успокоил лошадей и увёл их подальше от разгоравшегося не на шутку пожара. Павел со старцем поднесли мёртвое тело и перекинули его через седло.

Скорбный путь не занял много времени, и скоро Распутин уже стучался в дверь неказистого домика напротив кладбищенской ограды.

– Кого это там несёт посреди ночи? – послышался изнутри сиплый голос. – Живой кто пожаловал, али нет?

– И тех, и других маленько имеется! – рявкнул Распутин. – Отпирай, Поливий, свои енто.

Стукнул засов, и на пороге отворившейся двери появился маленький крепкий мужичок.

– А-а, Григорий, вернулся, – сказал он приветливо. – Ну, заходи, странник, заходи. Тебе здеся завсегда рады. А благородным господам от нас – нижайший поклон.

На свету могильщик Поливий производил отталкивающее впечатление: немолодой, сутулый, кустистые седые брови, какие редко у кого встретишь, и вдобавок – набрякшие, тяжёлые веки пропойцы. В настоящий момент могильщик находился в неестественном для себя состоянии трезвости, чем весьма тяготился. В пользу этого умозаключения в равной степени свидетельствовали пустая бутылка на столе, дрожание рук, а также алчный взгляд хозяина жилища.

– Чаво угодно, гости дорогие? – спросил он с надеждой.

– Похорона заказать, – степенно объявил Распутин. – Нонче одного важного человека застрелили.

– Так это мы в лучшем виде, – обрадовался Поливий. – Всё будет шито-крыто, а полиция пущай ищет, хуч с ног собьется…

– Глупости говоришь, любезный, – поморщился Крыжановский. – Никаких тайн тут нет, речь о христианском обряде. Хотим до утра у тебя тело оставить, а дальше о нём найдётся кому позаботиться, уж я сделаю необходимые распоряжения по телефону.

– Обстоятельства так сложились, что нам спешно нужно отбыть, а мертвеца оставить не на кого, – добавил Циммер.

– Ну, тогда заносите, чаво уж там, – развёл руками Поливий.

Пока Павел с Распутиным ходили за покойником, могильщик поинтересовался у Сергея Ефимовича:

– Господин барин, укажите хуч, по какому разряду могилку копать?

– По первому, само собой, по первому. Непременно вблизи церкви.

– Так он что – из князей, али из каких публичных лиц, новопреставленный-то?

– Нет, не из князей, – твёрдо произнёс Сергей Ефимович, приподняв бровь. – Кучер он, э-э…, просто очень хороший кучер.

Через десять минут три всадника скакали прочь от кладбища, направляясь на другой конец города к Николаевскому вокзалу.

Договорились поступить так: до отправления поезда, правдами и неправдами провести Распутина к Императрице, а старец расскажет обо всём, ему известном. Далее, получив августейшую поддержку, начать расследование и произвести аресты лиц, причастных к готовящемуся покушению.

Времени оставался вагон, поэтому Крыжановский не считал нужным гнать лошадей. Всю дорогу он строил планы и перебирал в уме возможные варианты развития событий. Выходило так, что у противника нет никаких шансов выиграть партию.

Когда впереди показалось здание вокзала, Сергей Ефимович придержал коня и крикнул своим спутникам.

– Главное, до времени не поднять шума. Никакой поспешности, никаких необдуманных действий. Напролом пойдём только в крайнем случае. Но это крайне нежелательно, ибо точно спугнёт людей Ордена, и тогда от них можно ожидать чего угодно. А так мы можем предугадать каждый шаг убийц, ведь нам известен план покушения, вряд ли его станут менять, уж больно хорош.

Увы, как это часто бывает, действительность оказалась совершенно иной, нежели представлялось вначале. Умственные построения его превосходительства превратились в дым, ибо царского поезда на путях не оказалось. В этот предрассветный час все перроны были девственно чисты и тихи, лишь одинокий путевой обходчик медленно влачился невдалеке, мерно помахивая своим фонарём.

К этому человеку Сергей Ефимович и устремился с расспросами.

– А вы, господин хороший, кто такой будете? – подозрительно прищурился железнодорожник. – Почём знать, может, бомбометатель, а я вам возьми и расскажи государственный секрет.

– Чаво?! – угрожающе взревел Распутин, выступая вперёд. – Енто кто тут бомбометатель?

– Григорий Ефимович?! – опешил обходчик. – Прости, отец родной, не признал впотьмах!

– Ответствуй, чин по чину, злыдень, куды подевалси поезд? – закричал старец, громко стукнув оземь посохом.

– Так раньше времени приказали отправить состав. В полпятого отбыл, почитай, с три четверти часа назад.

– Чавой-то вдруг? – продолжал допрос Григорий.

– О том мне доподлинно неизвестно, – пожал плечами обходчик. – Кто одно говорит, кто другое… Прошёл слух, Их Императорское Высочество Наследник престола, не желая укладываться в своей дворцовой опочиваленке, потребовали скорейшего отъезда. А ещё люди сказывали, будто из жандармского телефонировали, дескать, готовится нападение бомбометателей, так может из-за этого вышла спешка…

«Ах, ты, беда! – в сердцах подумал Крыжановский. – Четвёртый жандарм, что оставался в караулке! Как я мог о нём позабыть! Он и телефонировал, предупредил своих. Точно, его это работа. Переиграли, сволочи, по всем статьям переиграли».

Между тем вокзальный служащий, невзирая на невеликий свой чин, продолжал являть чудеса осведомлённости, которая приличествовала бы больше не ему, а, по меньшей мере, начальнику вокзала. Когда Циммер, не особо рассчитывая на успех, поинтересовался, кто комендант Императорского поезда, обходчик, не задумываясь, заявил:

– Как же, знаю – их высокоблагородие, жандармский полковник Петров. Я сам слышал, как к нему именно так обращались. Оч-чень сердитый господин… Глаза злые, на всех кричит. Ко мне, главное, подходит и давай разоряться: «Чего по сторонам смотришь, морда? Ты на колёса, да на тормозную систему внимание обращай. Ежели в пути что случится, я с тебя потом шкуру спущу и на бубен натяну!» Да, именно так и сказал – «на бубен натяну»…

Крыжановский сузил глаза: он знал, о ком зашла речь. Петров запомнился ещё по покушению на Столыпина, только он тогда ходил в подполковниках. Именно этот офицер не позволил учинить самосуд над убийцей Богровым – того, сразу после покушения в театре, схватила публика и намеревалась разорвать на куски. Но Петров изловчился выхватить Богрова у толпы и перекинуть через барьер. С тех пор Сергею Ефимовичу не раз доводилось при разных обстоятельствах встречать полковника. Также приходилось слышать, что тот в корпусе жандармов на самом лучшем счету.

«Да, все они на хорошем счету – и Петров, и покойные ныне Цыганов с подручными… Страшно! «Ахейцы», словно вредоносные бациллы, изнутри подтачивают здоровье государственного организма. Как теперь быть – телефон с телеграфом не помогут, любое сообщение непременно станет известно начальнику охраны…»

Тот же самый вопрос интересовал и Распутина.

– Чаво таперича станем делать, Ефимыч? Придумай, светлая головушка, на тебя надёжа! Убьють ведь Папу… А за такое злодейство всем платить придётся! И за сто лет всем миром ентова долга не выплатить...

– Слышал уже, – машинально бросил Сергей Ефимович, а мысль его в это время металась в поисках решения.

Глава 9

Поэма, воплощённая в металле

25 января 1913 г.

– Эх, сюды б еропла-ан, – с несвойственной мечтательностью в интонации, протянул Гришка Распутин.

– А что, если подумать… – загорелся идеей Циммер. – Скорость экспресса по прямой – около шестидесяти вёрст в час, у аэроплана почти втрое больше, зато дальность полёта не ахти… C пассажиром это, ну, допустим, триста^[109]. Представим на минуту, что у нас есть аэроплан. Если вылететь немедленно, то можно, э-э, в сорок минут настигнуть поезд, но дальше ведь ещё надо как-то на него перебраться, а это возможно сделать только на остановке…

– В Бологом, може, встанеть, а може, и не встанеть, – зло сказал Распутин. –В Твери точно есть остановка, но до тудова, почитай, пятьсот вёрст. Не долетить ероплан, эх, пропадай всё пропадом!

Тут Крыжановского обдало жаром:

«Дирижабль Циолковского! Вот она, мысль! – В памяти всплыло лицо изобретателя в тот момент, когда Константин Эдуардович хвастался возможностями своего летательного аппарата. – Как он тогда сказал? Быстрее курьерского экспресса, и дальше любого аэроплана?!»

– Не всё потеряно – я знаю, что делать! – вскричал Сергей Ефимович громко. – Может так статься, мы, всё же, полетим… Павел Андреевич, надеюсь, вы догадались привязать свою лошадь? Мы отправляемся на Комендантский аэродром…

…Это была совершенно безумная скачка, чуждая всяческого милосердия как по отношению к коням, так и к самим наездникам. Рабочий люд, начавший уже появляться на улицах, в недоумении взирал на трёх бешеных всадников.

– Полицейские, стало быть, за лихими людьми гоняются, – высказался кто-то.

– А может, наших, из стачкома забирать едут? – предположил другой, зевая во весь рот.

Всадники никаких разговоров не слышали – в ушах пронзительно свистел ветер. С первыми лучами солнца достигли Новой деревни.

«Только бы он оказался на месте… Замечательный, умнейший Константин Эдуардович! – мысленно стенал Крыжановский. – Подумать только, как складывается жизнь: я пренебрегал этим человеком, видеть его у себя не хотел, но сейчас, во всём мире для меня нет более важной персоны. Поистине, как порой трудно разобрать, кто в действительности мал, а кто велик!»

Циолковский оказался на месте. Загодя подготовив дирижабль к полёту, он с воодушевлением стал ждать обещанного визита председателя Императорской комиссии по изобретениям.В назначенный день Константин Эдуардович, лелея робкую надежду, досидел до глубокой ночи, а когда стало ясно, что никто так и не появится, заночевал в ангаре. В конце концов, сказано же: «Завтра, или самое позднее – послезавтра».

Наутро Циолковский проснулся от холода. Вскочив со своей походной койки, он подбросил дров в печурку, а затем, закутавшись в одеяло, кинулся на двор по малой нужде. За этим делом его и застали Крыжановский сотоварищи.

Трудно передать чувства, которые витали в головах участников возникшей сцены, одно можно сказать: чувств было много.

Увы, некоторые так устроены, что, когда в жизни случаются светлые моменты, смаковать да растягивать радость нипочём не желают, а непременно ищут повод для печали. И, что характерно, находят!

Вот и Сергей Ефимович тут же нашёл себе заботу, лишь только скованный конфузом и оттого совершенно нелепый в своём одеяле изобретатель провёл визитёров внутрь ангара.

«Стоп, ведь господин Циолковский близко знаком с подлым камергером! Не может ли статься, что и этот тоже из мартинистов?»

Грозно насупив брови, его превосходительство неожиданно громко крикнул Константину Эдуардовичу:

– Из искры возгорится пламя!

От испуга, изобретатель подпрыгнул на месте, чуть не уронив с плеч одеяло.

– Ас-сь?

На лице его отразилось такое искреннее недоумение, что Сергею Ефимовичу стало совестно за тот старый следовательский приём, который он только что применил.

– Не беспокойтесь, сударь, это от избытка чувств. Я очень рад застать вас на месте.

– А-а, понимаю, вы – любитель поэзии, – сделал вывод Циолковский. – Ну, тогда он вам обязательно понравится, мой дирижабль, ибо это – настоящая поэма!

Дирижабль действительно представлял собой изумительное зрелище: огромная сигара из серебристого металла, снизу небольшая закрытая гондола и две трубы с винтами.

– Господа члены учёной комиссии, перед вами первый в мире аэростат управляемого типа, целиком выполненный из металла, – самодовольно произнёс Циолковский. – На сегодня он – единственный в своём роде, но в будущем, надеюсь, подобные аппараты целиком завоюют небо, вытеснив оттуда птицеподобные летательные приборы.

Если Крыжановский с Распутиным спокойно отнеслись к увиденному, ибо не особо разбирались в подобных вещах, то Циммера дирижабль просто сразил.

– Это просто невероятно… Алюминиевая обшивка… Она ведь ненамного тяжелее каркаса, обтянутого прорезиненным полотном…

– Зато куда прочнее и непроницаемее, – закончил мысль Циолковский. Подойдя к небрежно сваленной на каком-то грязном верстаке одежде, он, первым делом, схватил не брюки, как следовало ожидать, а свою слуховую трубку, которую не замедлил приложить к уху.

– Хочется надеяться, что эта штука взлетит, – вздохнул Крыжановский.

– А вы не сомневайтесь, Сергей Ефимович, – ухмыльнулся изобретатель. – Глаза могут обмануть человека, но математические расчёты – никогда. Сейчас выведем аппарат из ангара, и вы станете свидетелями взлёта дерзновенной научной мысли…

– Не надобно нам никакой дерзновенной мысли! – заявил о своём присутствии Распутин. – Ты, мил человек, наперёд скажи вот чаво: ентот твой дирижопель способен свезти нас в Тверь, али нет?

– Ас-сь? – по обыкновению недопоняв, вскричал Циолковский.

Распутин досадливо махнул рукой:

– Ефимыч, растолкуй яму наше дело. Ента глухая тетеря, гляжу, по-людски не разуметь, а токмо по-благородному.

– Неужели вы тот, о ком я подумал? – поразился Циолковский.

– Да-да, это Григорий Распутин, смиренный царский лампадник, – подтвердил догадку учёного Крыжановский, который и сам пребывал в крайнем нетерпении относительно предстоящих событий. Далее он весьма коротко, не вдаваясь особо в детали, рассказал изобретателю о той угрозе, которая нависла над Императорским домом. Закончил же весьма пафосно:

– Так что лучшей возможности доказать полезность вашего детища не сыскать. Воспользуйтесь этой возможностью на благо Отечества.

– Ох, ты, незадача! – заохал изобретатель. – Я ведь собирался слетать только до Гатчины, и обратно. Где же взять топливо для дальнего перелёта? Верите, в целях экономии только раз и испытал аппарат – керосин-то нынче дорог, а двигатель у меня мощи невиданной.

– А сколько керосину уйдёт для покрытия нужного нам расстояния? – воскликнул Крыжановский.

– В том-то и дело, что литров шестьсот, – признался Константин Эдуардович.

– Вот тебе и раз, в лавке шестьсот литров не купишь, а чтобы по городу столько собрать – это побегать придётся! – расстроился Сергей Ефимович. – Эх, время уходит – с каждой минутой поезд всё дальше и дальше…

– Кажется, я знаю, где есть керосин, – встрепенулся Павел. – Не могу сказать, сколько его там, но уж точно больше, чем в лавке.

Конечно же, молодой человек имел в виду тайные запасы мосье Карманова, о которых ему однажды за ужином поведал неудавшийся воришка по имени Тараска.

– Но откуда у этого… господина керосин? – высказал удивление Крыжановский.

– Вы не знаете Карманова! Он считает, что скоро начнётся война, и мечтает нажиться в трудные времена, спекулируя топливом! – уверенно заявил Циммер.

– Да уж, – скривился Крыжановский. – Вступать в деловые отношения с означенным «прекраснодушным» домовладельцем перспектива – та ещё, вдобавок…

Он открыл портмоне, там оказалось сто рублей.

– … Вот незадача, шестьсот литров керосина встанут в двести сорок! И то, ежели этот господин Карманов возьмёт по обычной цене…

У Распутина и Циолковского средств при себе практически не оказалось, а Павел, стесняясь, выложил девятнадцать рублей сорок копеек.

– Да что же это! – топнул ногой Сергей Ефимович. – В паучьей норе Ордена удача явно нам благоволила, не оставила она нас и когда удалось застать на месте вас, Константин Эдуардович. Почему же сейчас всё изменилось? Не ружья Ордена, а ничтожная сумма стала непреодолимым препятствием!..

– Пошто разоряисси, милай? – удивился Распутин. – Ладноть я, срамник окаянный, допреж того, как пуститься в исход, всё роздал сирым да убогим, но у тебя-то дома, небось, деньжат – куры не клюють.

– Попугай с канарейками, мать их, а не куры! – разъярился Крыжановский. – В банке все средства, в банке! А он только в десять откроется. Ну, да делать нечего, придётся поднимать на ноги банкиров… А время уходит... Да какое там уходит – мчится со скоростью литерного экспресса!

– Наших денег хватит, – тихо объявил Циммер. – Только отдать их следует не мосье Карманову, а другим людям.

– Каким это? – не понял его превосходительство.

Зато старец всё уразумел моментально. Деловито прищурившись, он поинтересовался:

– Надёжные хуч люди-то?

Павел неопределённо пожал плечами: Карп и компания, которых он имел в виду, конечно, заслуживали всяческого доверия, но вот хранилище керосина… Вполне могло статься, что его существование – лишь плод воображения недоразвитого Тараски.

– Давайте так: я съезжу за топливом, а Сергей Ефимович тем временем свяжется с банкиром…

– Нет уж, нечего расплываться по древу, – возразил Крыжановский. – Брать следует какое-то одно направление, и только им заниматься. Иначе и там не поспеем, и здесь не сумеем…

– Тогда – моё направление, – твёрдо сказал Павел.

– Кстати, – спохватился Крыжановский. – Господин Циолковский, а сами вы где брали керосин, и на чём его доставляли?

– О, здесь я, пожалуй, окажу существенную помощь! – воскликнул Циолковский. – Пойдёмте со мной…

Он увлёк присутствующих на другой конец ангара, где скрытый кормой дирижабля пребывал странный механизм, представляющий собой тележку на трёх коньках с огромным пропеллером впереди. В целом конструкция напоминала моржа, выбравшегося на льдину – задние лапы безвольно волочатся, передние уперты в лед, клыкастая голова же насторожено оглядывается окрест.

– …Понимаете, господин Лебедев, у которого я имею честь арендовать ангар, – продолжал кричать Константин Эдуардович, – оказался настолько любезен, что разрешил попользоваться своим аэробуером. Говорит, аппарат ему наскучил… Вот я его и приспособил к делу: лучшего средства передвижения по городу не найти, а когда керосин из лавки возил, сзади обычные санки привязал.

– Да, хорош конь! – обрадовался Павел. – Я даже раз видел, как вы по льду мчались.

– Да, уж, учитывая местные топографические условия, этот конёк доставит вас практически в любую точку, – заявил Циолковский.

Через несколько минут чиханья и пыхтенья аэрочудо выехало из ангара.

Циммер кинулся привязывать санки.

– Сергей Ефимович, похоже, это идеальное решение! Позвольте мне сесть за управление?

– Не много ли изобретений для одного дня? – проворчал Крыжановский, усаживаясь в санки.

– Ну, в добрый путь! – ухмыльнулся Циолковский. – А мы с Григорием Ефимовичем найдём, чем заняться в ваше отсутствие.

– И то, правда, – потряс головой Распутин. – Здеся обожду.

– Трогай, Павел Андреевич! – объявил его превосходительство чинно, будто сидел он в экипаже, запряжённом обычной смирной лошадкой.

Тарахтенье мотора превратилось в рёв, буер рванулся вперёд и вынесся на лёд Чёрной речки.

Ретроград Крыжановский, конечно же, испытывал неудобство от быстрой езды, находя сомнительное утешение в мысли, что впереди ожидают куда более острые ощущения, связанные с полётом на дирижабле. Зато Циммер явно наслаждался ездой – моментально освоившись с немудрёным управлением, он, то и дело, добавлял газу.

Во мгновение ока они оказались на Большой Невке, за десять минут достигли широкой Невы, пересекли её и, нырнув под низенький мосток покатили по льду Фонтанки. Скоро с правой стороны, над голыми деревьями, чирьем на глазу вылезло здание цирка Чинизелли.

Циммер перекрыл топливный кран. Двигатель, взрыкнув напоследок, утих и механический морж продолжил катиться по инерции, пока не ткнулся в берег у моста.

Шумно выпустив воздух из лёгких, Крыжановский отлепился от скамейки. Для начала походил, восстанавливая кровообращение, а там и Циммер присоединился и зашагал рядом.

Прогулка до Бассейной! Право же, Павлел ощутил ностальгию. Когда показался дом с мансардой, молодой человек в волнении сказал:

– Сергей Ефимович, позвольте мне одному сходить. Я вернусь с… с местным старостой.

В «Апартаментах» ничего не изменилось, разве что дверь в общую комнату, где обитали люди дна, оказалась заперта.

Циммер постучал. С той стороны послышалось неторопливое шарканье.

– Чего сам отворяешь? – спросил Павел появившегося на пороге Карпа. – Где прочие? Где Антипка?

– Запропастился, дуралей! Мож, в баню^[110] пошел, али баня к нему. Боюся, Павлуша, кабы хлопчик вязову иголочку не подобрал^[111] да за Нарвскую заставу не подался. Не хотит христарадничать, насмотрелся на Паскудника с шоблой, и дурь в башке села.

Представившаяся картина – недолеток с дубиной, ну, прям Распутин в юности – развеселила Павла, но керосинный вопрос ожидал решения.

– Карп, дружище, где Тараска?

– На кой те этот, об угол стукнутый? – спросил Карп, почесываясь

– А Карманов где? – продолжал допытываться Павел.

Нищий отставил чесание и пристально посмотрел на молодого человека. Тот внутренне порадовался, что классовой прослойке, к которой принадлежал Карп, претит излишнее любопытство. Вместо уместных расспросов, Карп ответил:

– Тарас на кухне, паобедник^[112] соображает, а Благодетель к бузиле в «Каланияльные товары» пошел.

Задумчивый старческий взгляд обглодал драные шторки на окнах.

– Кто тама с тобой, Павлуша? – осторожно спросил Карп. – Не полицейский ли агент?

– Не-а, не трусь! – успокоил Циммер. – Вот что. Мне твоя помощь понадобится, Карп. Откажешь?

Нищий даже обиделся.

– С какой беды? Токмо, ежели ты измыслил Карману башку проломить – тады откажуся. Откажуся, да отправлю к правильным людям, какие не погнушаются. Как я, верно про твои измышленья догадался?

– Неверно, – холодно сказал Циммер. – Помнишь, Тараска обмолвился о кармановской нычке с керосином? За ней я и приехал!

Брови королька нищих медленно поползли вверх.

– Пойдем, – сказал Павел и двинулся на выход. Карп плелся позади и лопотал что-то о дурной компании, способной испортить даже анженера.

На кухне обнаружили Тараску и гунявого Василя – одного из живописцев, намалевавших памятную кармановскую вывеску.

Сведения о маршруте к керосиновым залежам из малахольного Тараса извлекать пришлось долго, но в итоге и эта крепость человеческой тупости пала. Само собой, Тарас с хохлом весьма обрадовались предложению заработать на воровстве керосина. При этом Тарас, даром, что дурак, сообразил выторговать себе большую часть за предоставленную информацию. Пошёл со всеми и Карп, но этот не за деньги, а так, по дружбе.

Когда к ним присоединился Крыжановский, троица из меблирашек настороженно притихла и молчала почти всю дорогу. Уже подходя к Фонтанке, Циммер решил предупредить, что ехать придется не на привычной повозке.

– А чо? – брякнул Тарас.

– На необычной, вот чо! – разозлился Павел.

Увидав буер, всполошились и остальные двое, но их удалось быстро успокоить, правда, Павел, подальше от греха, поехал медленно – мало ли чего могут выкинуть новые пассажиры.

На счастье, поиски хранилища много времени не отняли – показывать Тарас умел лучше, чем рассказывать. На Аптекарском острове, в стороне от Ботанического сада, недалеко от берега виднелся небольшой участок, огороженный покосившимся забором. Тараска хозяйским жестом отворил ветхую калитку и вошёл на огороженную территорию. Невдалеке, сущим пеньком, из земли торчала неказистая сараюшка. Циммер обернулся – Крыжановский остался сидеть в санях – видимо, так и не смог себя пересилить и принять участие в преступлении, пусть даже во благо.

– Правильно, – по-своему понял поведение Сергея Ефимовича Карп. – По всему видно – опытный волчара, сразу прикинул чё к чему, и сам встал на шухере.

– Как-то оно странно… Заходи, бери…, – поразился Циммер. – Не похоже такое на Карманова.

– Хех! – гордо отозвался Тарас. – Так Благодетелю, чай, невдомёк, что я за ними подглядывал. Оне ведь мне как велели: погрузить бочки на подводу и везти. Я всё так и сделал, а оне, как токо мост проехали, грят: «Вали отседова, полудурок!» А я ж какой ему полудурок? Вот и проследил тайно, а оне сюды пожаловал и давай яму копать. Глубо-окую ямищу! Копають, значицца, кряхтять от натуги, потом обливаются. А потом доски подставили, бочки в ту яму поскатывали и закопали всё… Ой, вон же она, лопата!

– Ну, тоди вхопы йийи, хлопче, та й рый, – авторитетно приказал Василь.

– А ха-ха не хо-хо? – возмутился Тарас. – Я всё узнал, всё показал, а теперя ещё рыть должон? А ты тода на кой? Я головой работаю, а ты руками, понял?

Василь зыркнул на Карпа, но тот лишь отстранённо усмехнулся. Пришлось гунявому, несмотря на всю тонкость своей художественной натуры, подхватить лопату и долго копать.

Наконец послышался звук удара металла о металл. В этот момент Павел ощутил себя героем Стивенсона или По. Клад – какое сладкое слово!

Переругиваясь без злобы, Василь с Тарасом добыли первую бочку и покатили к буеру. Глядя им вслед, старый Карп скинул кожушок и спрыгнул в яму.

– А ну, подсоби, Павлуша!

Как тут откажешь? Пришлось Павлу и самому прыгать вниз. Вдвоём они подняли к краю ямы вторую бочку, где её подхватили возвратившиеся хохол с полудурком. Прошло совсем немного времени, и в санях очутились пять больших бочек. Кладоискатели отменно устали, но чувствовали себя превосходно. Повеселел и Сергей Ефимович – похоже, он тоже не сидел без дела, только работа его, в отличие от остальных, имела иную направленность – внутреннюю. Итогом этой работы стала короткая фраза:

– Когда всё кончится, пошлю вашему Карманову триста рублей.

– Павлуша, прощай, – сказал Карп, глядя Циммеру в глаза. – Тут это, э-э, людишки недобрые приходили, мзду сулили, коль тебя укоротим. И, хоть неживой ты стоишь дороже живого, но всей деньги не скопишь, а ради лишней копеечки хорошего человека кончать… Паскудное это дело. Так что, не поминай лихом!

Когда три человека отправились восвояси, слышавший слова старого Карпа Сергей Ефимович сказал:

– Пожалуй, не все в том доме сквалыги. Этот нищий обладает большим благородством, нежели некоторые мои знакомые из правительства.

Павел его не услышал – слова заглушил звук заведённого двигателя...

…Вне ангара огромный дирижабль выглядел ещё прекраснее, нежели когда томился внутри – словно узник, вырвавшийся на свободу, он лучился счастьем, а молодое солнце играло на серебристых боках.

– Константин Эдуардович, скажите, на милость, каким чудесным способом удалось вдвоём с Григорием Ефимовичем вывести его из ангара? – воскликнул восхищённый Циммер, лишь только винт буера встал и смолк рокот мотора.

Циолковский, как всегда, вопрос недослышал, пришлось повторять.

– А-а, в том-то и фокус, – сказал польщённый учёный, потрясая в воздухе слуховой трубкой. – Подъёмная сила моего аппарата зависит не только от свойств газа, но и от его температуры. Сейчас дирижабль ласков, как кошка и поддаётся мускульной силе пусть даже и двух человек, но стоит включить горелку и подогреть газ, как сей красавец рванёт в небо так, что и сотня силачей не удержит.