Текст книги "Тыловики (СИ)"

Автор книги: Олег Геманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Над дорогой глухо разносится неспешный стук копыт и ленивое пофыркивание лошадей.

– Герр унтер-офицер, – внезапно обращается ко мне Андрей. На этот раз его голос звучит гораздо спокойнее, чем в прошлый раз. – Я считаю, что в повозках кроме возниц людей нет. Смотрите – полог плотно задернут, и там внутри сейчас просто адово пекло. Дышать нечем. Никакой человек не выдержит.

После некоторого раздумья, согласно киваю. Похоже дело говорит Венцов. Значит вообще беспокоится не о чем. Спокойно «фуры» мимо проедут, а потом я очень плотно пообедаю. А то, так есть хочется, что нет сил больше терпеть

Чтобы хоть как-то заглушить голод, снимаю с сухарной сумки флягу и жадно пью. Когда вешаю флягу на место до обоза остается метров пятьдесят. Поднимаю голову и безо всякого интереса окидываю взглядом немца, восседающего на облучке с поводьями в руках. Да и какой в этом случае может быть интерес? Я с тридцать девятого года на фронте. Что я телег обозных не видел раньше? Да я их столько на своём веку навидался, хоть диссертацию пиши на тему «Конные повозки вермахта во Второй мировой войне».

У немца доброе и приветливое лицо. Ему лет тридцать. Смотрит на меня с искренней теплотой и явным дружеским сочувствием. Неожиданно замечаю на рукаве кителя возницы черную ленту. Такую носят фельджандармы. Или пропагандисты. Или солдаты элитных эсэсовских частей.

В следующее мгновенье в глаза бросается странная окантовка погон возничего. Зеленая понизу и желтая сверху. И при всём при этом немец одет в самую обычную пехотную форму вермахта. Её я ни с чем не перепутаю. Ночью разбуди – расскажу где конкретно каждая пуговица крепится и где какой шов проходит.

По телу предательски прокатывается волна панического страха. Не понимаю кто такой этот фриц и в каких войсках служит. В голове мелькает нелепая мысль: «А если этот фриц из военной контрразведки?»

Особенно меня раздражает тот факт, что немец так держит правую руку, что я не могу прочитать что же написано на его манжетной ленте.

Поравнявшись со мной немец натягивает поводья и останавливает повозку. Правая лошадь недобро, с подозрением косится в мою сторону. От неё пахнет цирковой ареной и прокаленной солнцем степью.

– Добрый день, камрады, – возница с приветливой улыбкой смотрит на меня с Венцовым. – Вы из какого подразделения?

Этого я не ожидал. И даже представить себе не мог, что какой-то обозник с непонятными погонами первым делом спросит меня из какой я части. Он вообще имеет право спрашивать такие вещи? Что вообще происходит?

Фриц поднимает правую руку к лицу и обшлагом рукава трет себе кончик носа. Наконец-то я четко вижу надпись на его манжетной ленте «Feldpost». То есть «Полевая почта».

И тут же всё становится на свои места. И погоны у него самые обычные – мелкого чиновника полевой почты. Просто я такие погоны ранее даже на фотографиях никогда не видел, да и вообще не подозревал об существовании. И обратился почтальон ко мне с вполне определенной целью. Вдруг он нам почту везет? Вернее не нам, а настоящей немецкой части встретившийся по дороге. Да и дружелюбие почтальона вполне объяснимо. Я неоднократно читал в немецких фронтовых мемуарах, что солдаты буквально носили на руках почтальонов доставлявшим им в окопы столь редкие и желанные весточки из дома. Всячески баловали полевых работников почты и бережно охраняли от любых неприятностей. Естественно почтовики отвечали взаимностью и по отечески относились к солдатам. Впрочем такое происходило и происходит в любой воюющей армии. И в любое время.

Внутренне облегченно улыбаюсь и откровенно расстроенным голосом говорю вознице:

– И тебе добрый день, камрад. Так давно не получал посылок из дома, что на секунду представил себе, что сейчас ты откинешь полог и достанешь оттуда огромный сверток. А там сосиски и копченая колбаса, а еще большая головка сыра, – непроизвольно сглатываю обильно выделившеюся слюну и вытираю ладонью рот. – И два, нет три ящика пива что варит мой добрый друг Фридрих с соседней улицы.

Почтальон смотрит на меня понимающим взглядом и откуда-то из под ног достаёт здоровенную амбарную книгу:

– Так какое подразделение, камрад? Какой номер полевой почты?

Выбор ответов у меня небольшой. Или название нашего клуба, или место службы покойного Вернера Мутца, чья солдатская книжка лежит у меня в планшете. Там и номер полевой почты написан. Но насчет Мутца говорить опасно. А вдруг именно в его полк обоз направляется? А если так случится, что именно Мутцу посылка сейчас в повозке лежит? Кто его знает какая процедура выдачи посылок в вермахте? Лучше не рисковать. Тем более что номер полевой почты сто семнадцатого полка я вызубрил наизусть на следующий день, после моего торжественного принятия в клуб.

– Унтер-офицер Хельмут Пройсс. Сто одиннадцатая пехотная дивизия. Сто семнадцатый пехотный полк, шестая рота, третьего батальона, – на одном дыхании выпаливаю я и замечаю, что почтальон печально разводит руками в стороны.

– Извини, Пройсс, но сегодня, не твой день, – немец ободряюще улыбается и оптимистично добавляет. – Но я уверен, что скоро ты получишь свои сосиски и ящик пива. Вернее два.

– Буду ждать с нетерпением, камрад! Но вообще-то я три ящика ожидаю.

Фриц усмехается, прячет амбарную книгу на место и мягко перебирает поводьями в руках:

– А что там впереди?

– Это наша колонна на привал встала. Герр лейтенант распорядился.

– А ты случайно не встречал никого из сто двадцать восьмого противотанкового батальона?

– Нет. Не встречал.

– А пятьдесят первый саперный батальон?

– Тоже не встречал, – абсолютно искренне отвечаю я делаю шаг в сторону. Тем самым тонко намекаю почтальону, что пора разговоры заканчивать и обозу необходимо продолжить движение.

– Удачи, – кивает мне фриц, взмахивает поводьями и телега без малейшего скрипа трогается с места. – Спрошу тогда у твоего герра лейтенанта. Может он знает?

В груди у меня неприятно потяжелело. Честно говоря мне крайне не понравилось, что немец будет беседовать с нашими парнями. И самое главное, что я не смогу подстраховать наших в случае, если что-то пойдет не так. Вон в прошлый раз ребята не дождались моего условного сигнала и раньше времени вырубили Курта. За малым всё дело не испортили. Нет. Во время разговора я должен находится рядом с Новиковым. Так сказать во избежание.

– Пойдем провожу тебя, камрад, – как можно дружелюбнее обращаюсь к немцу, отдаю приказание стрелку Венку изо всех сил стоять на посту и широко шагаю по обочине справа от телеги.

Почтальон оглядывается на Венцова, наклоняется ко мне и со смехом произносит:

– «Зеленый клюв» давно из пополнения?

Сперва не понимаю о чем речь. Никогда не слышал такого речевого оборота. Но по смыслу догадываюсь, что так на солдатском жаргоне называют салажат-новобранцев.

– Сегодня четвертый день пошел, – поправляю подбородочный ремень и устремив вверх указательный палец солидно добавляю. – У него дядя штандартенфюрер. В Берлине служит. Так что сам понимаешь. Меня по поводу Венка даже в штаб батальона вызывали.

Немец понятливо качает головой и замолкает. Я же мысленно хвалю себя за то, что после звания «штандартенфюрер» не добавил фамилию Штирлиц. Хотя удержался буквально на пределе сил.

Вторая повозка катит за нами. Я мельком рассмотрел второго немца. Лет сорока с серым, ничего не выражающим лицом. Сидит себе на облучке и не обращая никакого внимания на окружающий мир правит лошадями. Тоже почтальон, только почему-то у него нет манжетной ленты на рукаве. Наверно ему по должности она и не положена.

Подходим к лагерю. Да. Эпизод «Обед» получился просто на загляденье. Наши ведут себя естественно и обстановка не вызывает ни малейшего подозрения. Правда плохо то, что я не вижу герра лейтенанта. И еще кого-то не хватает. Не успеваю понять кого.

Телега не доезжает до стоящей техники метров пять и останавливается. Возница спрыгивает на землю, немного завистливым взглядом смотрит на обедающих на обочине солдат.

Из-за кабины грузовика доносится недовольный голос Новикова:

– Поливай сильнее я говорю! Ну! Давай!

И сразу булькающий звук выливаемой из канистры воды и довольное фырканье Николая.

Возница вопросительно смотрит на меня, я неопределенно пожимаю плечами и делаю пару шагов назад. Чтобы в случае чего оба немца находились в моем секторе обстрела.

К тому же я смутно догадываюсь, что Новиков решил разнообразить бивак водными процедурами. Добавить так сказать действия в статичную сцену. Это вполне в его духе. Такие фокусы Николай регулярно проделывал почти на всех наших мероприятиях.

Почтальон проходит мимо грузовика и неуверенно обращается к Новикову:

– Герр лейтенант? Разрешите обратится?

Николая принимает из рук Игоря Одинцова вафельное полотенце, тщательно вытирает лицо и промокает волосы. Игорь, как настоящий ординарец, стоит за спиной командира и почтительно поглядывает на его мокрый затылок.

– Пауль, принеси из кабины мой китель, – небрежно приказывает Одинцову герр лейтенант. Затем опускает руки вниз, подставляет лицо лучам солнца и блаженно выдыхает. – Уф! Хорошо.

Одинцов хлопает дверью и через несколько секунд аккуратно накидывает на плечи Новикова китель.

У почтальона моментально меняется выражение лица. Он как-то в одно мгновение подтягивается, становится по стойке «Смирно», да еще вдобавок успевает застегнуть расстегнутую пуговицу под воротником.

– Прошу прощения, герр гауптман! Виноват! – немец вскидывает ладонь к пилотке и щелкает каблуками. – Курьер полевой почты, унтер-фельдфебель Вилли Хенсслер. Разрешите обратиться?

Новиков поворачивает голову влево и смотрит на свой погон. Он отсвечивает серебром и весело поигрывает на солнце двумя позолоченными звездочками. В центре погона горделиво угнездились две металлические буквы “HV”. Николай кончиками пальцев стряхивает несуществующие пылинки с букв, многозначительно откашливается и произносит:

– Разрешаю, герр унтер-фельдфебель.

Я медленно снимаю с плеча автомат.

Одинцов хлопает дверью и через несколько секунд аккуратно накидывает на плечи Новикова китель.

У почтальона моментально меняется выражение лица. Он как-то в одно мгновение подтягивается, становится по стойке «Смирно», да еще вдобавок успевает застегнуть расстегнутую пуговицу под воротником.

– Прошу прощения, герр гауптман! Виноват! – немец вскидывает ладонь к пилотке и щелкает каблуками. – Курьер полевой почты, унтер-фельдфебель Вилли Хенсслер. Разрешите обратиться?

Новиков поворачивает голову влево и смотрит на свой погон. Он отсвечивает серебром и весело поигрывает на солнце двумя позолоченными звездочками. В центре погона горделиво угнездились две металлические буквы “HV”. Николай кончиками пальцев стряхивает несуществующие пылинки с букв, многозначительно откашливается и произносит:

– Разрешаю, герр унтер-фельдфебель.

Я медленно снимаю с правого плеча автомат.

Новиков смотрит мне в глаза, нехотя вытягивает руку в мою сторону и небрежно шевелит пальцами. Словно собачёнку комнатную от себя отгоняет. Ну, что же. Значит курьер полевой почты Хенсслер и его напарник еще немного поживут на этом свете. Так же медленно перевешиваю «МП» на левое плечо и начинаю растирать ладонью якобы внезапно заболевший локоть. Одновременно мысленно кляну Одинцова за невнимательность. Это же надо перепутать кителя Новикова и гауптмана! Впрочем, мундиры ничем кроме погон и не отличаются. Похоже, что Игорь когда рацию мою на пассажирском сиденье искал, то в суматохе кителя и перепутал. Да. Ситуация неприятная. Но похоже всё же не критическая.

Почтальон докладывает Николаю причину остановки, спрашивает насчет противотанкистов и саперов. А под конец мстительно сообщает «герру гауптману», что именно унтер-офицер Пройс заранее не сообщил, что кроме герра лейтенанта в подразделении присутствует и старший по званию.

Новиков милостиво улыбается унтер-фельдфебелю и взмахом руки подзывает меня к себе.

Отработанным движением щелкаю подковами сапог и вскидываю руку к пилотке:

– Герр гауптман, унтер-офицер Пройсс по вашему приказанию прибыл.

Николай недовольно смотрит на меня, поправляет съехавший на левое плечо китель и холодно произносит:

– Пройс, поднимись по склону, найди в кустах Классена. И передай лейтенанту моё крайнее неудовольствие его действиями. А именно тем, что он выпил пятнадцать сырых куриных яиц за один раз.

Козыряю и мчусь со всех ног наверх. Сверху наблюдаю, как обоз медленно удаляется от нашего лагеря. На задних бортах повозок закреплены большие деревянные колеса. Прямо как запаски на современных джипах. Но если запасные колеса смотрятся на нынешних внедорожниках вполне естественно, то на телегах выглядят до крайности нелепо.

Внизу в лагере, небольшая суматоха. Вижу, как герр лейтенант деятельно размахивает руками. Народ вскочил с мест, резво разбегается в разные стороны. Понятно. Обед закончился. А я даже куска хлеба не съел.

Тяжело сажусь на землю, без особой нужды пью воду из фляжки. Смотрю на солнце. Оно ощутимо склонилось к горизонту. Интересно, сколько сейчас времени? Пять часов вечера? Шесть?

Ко мне подбегает немного запыхавшийся Плотников. В глазах послеобеденная истома, от него отчетливо пахнет луком. Чуть ниже правого накладного кармана кителя свежее жирное пятно.

– Серега, вставай. Тебя срочно командир вызывает, – Юрка сыто отдувается, забирает у меня из руки фляжку и жадно пьет.

– Смотрю немцы спокойно уехали? – принимаю флягу обратно и вешаю на место. – Как там Новиков? Не сильно ли переволновался?

– Да, спокойно. Новиков в порядке. Только Одинцова сильно отчитал, – Юра легонько хлопает ладонью по прикладу винтовки и задорно подмигивает. – Боевую наконец-то получил! Всё я побежал. Гущина меняю на посту. Моя очередь дежурить.

Бреду вниз. По пути встречаю Дихтяренко. При виде меня, он весело блестит глазами и широко улыбается:

– Давай быстрее! Тебя там герр лейтенант ждет не дождется. Всё про фуражку спрашивает.

– Какую фуражку? – удивляюсь я.

– Это ты сам у него спросишь, – с подозрительно невинным видом отвечает Федя. – Извини, но сейчас не до разговоров. Мне пулемет нужно срочно дочистить. Коля сказал, что как соберу, так и опробуем машинку.

Новиков сидит на пассажирском сиденье Опель Блица. Держит в руках мундир гауптмана, внимательно его рассматривает.

Услышав мои шаги командир вскидывает голову и приглашающе машет мне ладонью.

Сажусь на место водителя. Николай с неохотой откладывает китель в сторону и поворачивается ко мне:

– Значит так. Из-за всей этой суматохи и истории с Ковалевым ты мне так толком и не доложил, что там у тебя произошло в станице. Давай рассказывай. Только четко, быстро и по-существу. И да! Где фуражка?

– Какая фуражка, Коля? Ты о чем?

– Самая обычная. Офицерская. Образца тридцать пятого года, с темно-зеленым околышем. Где она? – Новиков порывисто подается ко мне. Во взгляде плещется неприкрытое нетерпение. – Ну? Отвечай!

– Не знаю, Колек. В глаза не видел, – виновато развожу руками в стороны. – Хоть убей – не видел! Честно говоря, даже не пойму о чем речь.

Новиков досадливо морщится и сплевывает на землю через открытую дверь:

– Черт! Ладно давай рассказывай.

Рассказываю, как и просили коротко и без излишних подробностей. Справа к кабине подходит Курков. Встает около Новикова, опирается ногой на подножку. Заинтересованно меня слушает, изредка мелко подергивает головой и недоверчиво цокает языком.

Командир время от времени прерывает меня вопросами. Тогда отвечаю более обстоятельно.

– … и вот погрузили восемь мертвых гансов, да и поехали потихоньку. За околицей Котлякова с бойцами подобрали, ну а потом я тебя по рации вызвал. – заканчиваю доклад и перевожу дух.

Мишка встревает в разговор:

– Не восемь, а семь. Я лично трупы немцев обыскивал. Семь их, а не восемь. Восьмой это наш красноармеец Сулимов.

– Ошибаешься, Миха! – горячо возражаю я и начинаю загибать пальцы на руках. – Вот смотри – первый гауптман из комендатуры, потом рыбоглазый, затем унтер со смешным именем Руди. Один часовой, с дальней околицы станицы, его наши парни сняли, следующий обер-фельдфебель. Затем ефрейтор в доме. Его Котляков из пистолета дострелил. И последние два фрица, что мотор тягача ремонтировали. Так что восемь, а не семь.

– Нет, семь! – упорно гнет свои линию Курков. – Что я считать не умею?

– Какой такой тягач? – напрягается Новиков. – Ты про него ничего не говорил!

В бардачке пищит рация. Плотников докладывает, что наблюдает густые столбы пыли над горизонтом. Но немцы далеко, их даже в бинокль не видно. Прут, сволочи на Сталинград.

– Понял вас. Продолжайте наблюдение, – буркнул Николай и пристально смотрит мне в глаза:

– Так что там за тягач?

Курков тянет в кабину шею. Глаза широко открыты. От сжигающего его любопытства дышит через раз.

Подражая командиру отвечаю в его манере:

– Самый обычный. Полугусеничный. С открытым верхом. Там такие смешные сиденья для солдат. Как на паровозике детском.

– Десятка что ли? – спрашивает Курков. – Sd. Kfz десять?

– Да, она. – тихо отвечаю я. А в голове тоскливо бьется до ужаса неприятная мысль. Похоже мы забыли забрать с собой второго мертвого ремонтника. Он так и остался лежать в луже крови под тягачом. Отличный подарок я оставил Степану Мироновичу на прощанье. Просто отличный.

В бардачке пищит рация. Плотников докладывает, что наблюдает густые столбы пыли над горизонтом. Но немцы далеко, их даже в бинокль не видно. Прут, сволочи на Сталинград.

– Понял вас. Продолжайте наблюдение, – буркнул Николай и пристально смотрит мне в глаза:

– Так что там за тягач?

Курков тянет в кабину шею. Глаза широко открыты. От сжигающего его любопытства дышит через раз.

Подражая командиру отвечаю в его манере:

– Самый обычный. Полугусеничный. С открытым верхом. Там такие смешные сиденья для солдат. Как на паровозике детском.

– Десятка что ли? – спрашивает Курков. – Sd. Kfz десять?

– Да, она. – тихо отвечаю я. А в голове тоскливо бьется до ужаса неприятная мысль. Похоже мы забыли забрать с собой второго мертвого ремонтника. Он так и остался лежать в луже крови под тягачом. Отличный подарок я оставил Степану Мироновичу на прощанье. Просто отличный.

Печальным голосом, нехотя докладываю о «подарке». Новиков с Курковым недоуменно переглядываются. Михаил открывает свой планшет и протягивает герру лейтенанту три солдатские книжки. Одна из них сильно испачкана в крови. Неприятно багрится затекшей темной коркой.

– Вот, Коля это все. Больше нет. Я три раза проверил.

– А где остальные зольдбухи? – сухим, неприятным тоном спрашивает меня командир.

– Не знаю. Я у них документы не проверял. Как-то не до того, знаешь ли, было.

Новиков задает мне вопрос за вопросом. Я односложно отвечаю унылым голосом. В основном «Не имею ни малейшего представления» и в «В глаза не видел».

Через пару минут понимаю, что дела обстоят гораздо хуже, чем я себе ранее представлял.

Выяснилось, что мы привезли в лагерь только две каски. И ни одного противогазного бачка. Отсутствовала куча всяческой немецкой амуниции, наподобие саперных лопаток, сухарных сумок и наплечных ремней. Курков даже набросал небольшой список трофеев, по его мнению оставленных мной в станице «по преступной халатности».

Разумеется, первым пунктом Мишка записал пресловутый тягач. Вторым, как минимум семь касок. Курков настаивал на восьми, но Николай засомневался, что у гауптмана имелась своя каска. Военному чиновнику она не положена. Поэтому сошлись на семи. Третьим пунктом шёл нагрудный горжет фельджандарма. Вместе со штатной цепью. Дальше следить за наполнением списка я перестал. Хорошо хоть убитого немца туда не внесли. И то дело.

Новиков вдоволь насладившись моим унылым видом, откидывается на широкую спинку сиденья, закрывает глаза и замирает в неподвижности. По крайне серьёзному выражения лица, осознаю, что командир прямо сейчас принимает какое-то очень важное решение. Мне кажется, что Николай раздумывает целую вечность. Хотя на самом деле прошло не более двух минут. Наконец, герр лейтенант открывает глаза и кладет руку мне на плечо:

– Сергей, вспомни точно: старики что вино возле куреня пили, царские награды на гимнастерки надели? Это очень важно. Очень.

Прокручиваю в памяти свою беготню мимо куреня с железной крышей. Сразу перед глазами возникает пленительный образ кувшина с вином. Гоню его прочь. Теперь вместо вина вижу перед собой суровое лицо одного из дедов. У него на седой голове казачья фуражка с красным околышем. Одет дед в полувоенную видавшую виды гимнастерку. Взгляд цепляется за небольшую заплатку на левом рукаве. Стежки мелкие, аккуратные. Явно женская работа.

– Никаких наград у них не было, – уверенно произношу я. – И околыши чистые. Без кокард.

– Точно? Ты точно помнишь? – Новиков с силой сжимает мне плечо ладонью. – Ничего не перепутал? От твоего ответа многое сейчас зависит.

– Точнее не бывает. А что такое? При чем здесь награды?

Николай нехорошо щурится и кладет китель гауптмана себе на колени:

– Дело в том, что некоторые хутора и казачьи поселения встречали немцев с хлебом, солью. Старики надевали царские награды, выстраивались чуть ли не почетным караулом. Такое случалось редко. Но случалось. И на Кубани и у нас на Дону.

Мы с Курковым подавленно молчим. Да и что здесь скажешь? Правильно – ни чего.

– Кстати, Серега! – нарочито бодрым голосом произносит командир. – А как станица эта называется?

В который раз за последние десять минут виновато развожу руки в стороны и снова тихо мычу:

– Не знаю. Не спрашивал ни у кого.

Курков потрясенно хмыкает, а герр лейтенант мелко подрагивая плечами незлобиво смеётся.

Отсмеявшись, Николай переводит дух, оттесняет Мишку и спрыгивает на обочину с кителем в руках. Оглядывается по сторонам и после непродолжительного раздумья решительно его надевает. Тщательно застегивает пуговицы, подпоясывается офицерским ремнем. Одергивает полы мундира и два раза медленно оборачивается вокруг себя.

– Ну, как? Как выгляжу? – обращается Новиков к нам с Михаилом.

– Плохо, Николай, – после небольшой паузы выносит вердикт Курков. – Рукава короткие, сам мундир маловат. Как минимум на размер. Сидит он на тебе как на клоуне.

– Никуда не годится, – важно добавляю я. – Винклер ниже тебя сантиметров на десять и животик у него имелся вполне явственный. На тыловых харчах наеденный.

– Это я и без вас знаю, демоны, – раздраженно шипит командир. – Похож я на чиновника из комендатуры? Вид у меня представительный?

Смотрим с Мишкой на командира во все глаза. Вообще, у Николая вид всегда представительный. Иногда даже важный. Особенно когда он на совет командиров клубов собирается. Интересно, а почему Новиков об этом нас спрашивает? И через секунду понимаю почему.

Еще раз окидываю командира взглядом. А что! Если на его лейтенантский китель погоны и петлицы гауптмана перенести, да еще всё это дело фуражечкой пижонской заглянцевать, то вполне себе аутентичный чиновник комендатуры получится. Над образом поработать конечно придется. Но не много.

Выхожу из кабины, вытягиваюсь перед Новиковым по стойке «Смирно» и лихо козыряю:

– Герр гауптман! Разрешите обратится?

– Разрешаю, – отзывается Николай и снимает с себя мундир.

– Герр гауптман, а куда мы сейчас направимся?

– В станицу поедем, – Новиков мягко улыбается, достает из кармана брюк швейцарский перочинный нож и осторожно срезает один погон. – Мы же так и не узнали её название. Да и фуражку Винклера жалко там оставлять. Вещь ценная, больших денег стоит. Наверняка в берлинской мастерской пошитая.