Текст книги "Палитра счастья (СИ)"
Автор книги: Оксана Сергеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)
Глава 17
Эва перебирала баночки на полках в мастерской. Новая палитра была упакована, осталось свалить в сумку всё остальное. Тяжеловато получилось. Хорошо, что Ян настоял на совместной поездке.
Черт! Банка с краской выскользнула из рук, когда неожиданно раздался звонок в дверь.
Каждый раз, заслышав это пронзительное дребезжание, Эва вздрагивала и грозилась его сменить, но на деле так до телефона и не дошла, чтобы вызвать мастера.
Раздражённо фыркнув, она поставила баночку на стол, потому что прозвучало три звонка подряд.
– Ты кого-нибудь ждёшь?
– Нет, – мимоходом ответила она, направляясь к двери. Ей и самой стало любопытно, кто так настойчиво напрашивался в гости.
– Добрый вечер, Эванджелина, – послышался скрипучий старушечий голос.
– Здравствуйте, миссис Леман, – вежливо приветствовала соседку Эва, хотя на самом деле, не так уж и жаждала её видеть. Она придерживала дверь, давая понять, что не настроена на долгие разговоры, даже если это и было невежливо с её стороны. Однако миссис Леман была не из тех, кого могли смутить условности, и она настойчиво протиснулась в квартиру, отодвигая Эву в сторону.
– Ты совсем пропала, милочка.
– Работаю, – неопределённо ответила Эва.
– Х-мм, – старушка поправила на носу очки с толстыми линзами, подозрительно осматривая девушку. – А с кем это ты приехала, да ещё на такой большой машине?
Будучи уверенной, что ей положено знать всё и обо всех, миссис Леман ожидала вполне искреннего ответа на поставленный вопрос, окидывая любопытным взглядом прихожую, а в глазах светилось нескрываемое желание пройтись по комнатам и лично проверить, кто гостит у Эвы.
– Спасибо, что поливаете мои цветы, – уклонилась от ответа Эва с самой любезной улыбкой. Она прекрасно знала свою соседку и давно уже к ней привыкла, но сегодня миссис Леман раздражала её как никогда.
– Я уже ухожу, миссис Леман. Заезжала за красками. – Эва так и стояла, придерживая открытую дверь, но соседка даже не сдвинулась с места.
– Даниэлл заходил, Эванджелина, – с укором продолжила свою экзекуцию миссис Леман. – Он крайне обеспокоен твоим внезапным исчезновением. Эва внутренне застонала, заслышав столь пафосные слова.
– Я ему позвоню, миссис Леман. Не беспокойтесь. – Приобняв её за плечи, она с дежурной улыбочкой вытолкала старушку за порог, даже если после этого её цветы усохнут намертво.
Раздражённо выпустив воздух из лёгких, она прислонилась на мгновение спиной к двери с мыслью, что сегодня не день, а сплошной апокалипсис.
В голове засела неуместная и глупая мысль вытрясти из Эвы, кто есть тот самый Даниэлл, который так упорно её разыскивал, что даже решил заглянуть к всезнающей соседке. Ян встал посреди гостиной, засунув руки в карманы брюк. Он делал так всегда, когда был зол или что-то жутко его раздражало. Это был неосознанный жест, которым он сдерживал себя и свои эмоции.
Эва пронеслась мимо, даже не взглянув в его сторону, напевая что-то себе под нос. С минуту он слушал, как она гремит, изредка роняя что-то на пол, а потом двинулся вслед за ней.
– Что? Опять похоронное настроение? – вкрадчивым тоном спросил он и Эва подпрыгнула от неожиданности.
– Ян! Ты меня напугал… Что ты подкрадываешься?
– Извини, – смягчился он, – я не хотел. Ну, так как? – взглядом Ян указал на тёмные краски.
– Нет, нет… – рассеяно отмахнулась она, продолжая рисовать в голове картину в цветах, подбирая нужную гамму.
Под бдительным руководством Эвы баночки с акриловой жидкостью цветного содержания начали перемещаться в сумку.
– Кто это? – тем же тоном поинтересовался он, остановившись в дверях мастерской.
– Миссис Леман, моя соседка. Она поливает мои цветы, пока я отсутствую, а я иногда присматриваю за её пёсиком, когда она в больнице.
– Я тебя не про эту старую маразматичку спрашиваю, – сказано это было бесстрастно, если бы не та лестная характеристика, которую он дал миссис Леман.
– А про кого? – На мгновение Эва замерла, а потом застегнула молнию сумки, так и не повернувшись к Яну.
Воцарилось неловкое, раздражающее обоих, молчание.
– Ясно… – после некоторых раздумий последовало расплывчатое высказывание Яна.
Эва застыла на месте, в кратком оцепенении от наплыва неприятных ощущений. Разговор не закончился, но и начинать его не стоило.
Она не собиралась рассыпаться в объяснениях, кто для неё Дэнни. Но лишь потому, что сама стала задумываться об этом всё чаще, а точнее, кем она приходилась Дэнни, поскольку с тех пор как он стал работать в Майами, его внимание стало чересчур навязчивым. Это претило, вызывая в душе ответное сопротивление, но объяснить эти ощущения, она пока не могла.
Сделать перерыв в их отношениях – это самое лучшее, что Эва могла придумать, чтобы разобраться в ситуации. Поэтому она сознательно не ответила на несколько звонков Даниэлла и перезванивать пока не собиралась…
* * *
– Селеста, вызови… Ты что заболела? – Ян осёкся, застав Сел роящейся в аптечке, с кислым выражением лица и покрасневшими глазами.
– Голова раскалывается со вчерашнего дня. Оппилась уже таблеток.
– Я сам, – остановил её Ян, собственноручно набирая нужный номер, – иди домой.
– Нет, сейчас съем ещё одну пилюльку и всё будет нормально, у меня работы много. – Она запила таблетку водой и поморщилась.
– Доброе утро, Мартин. Считаю нужным продолжить наш вчерашний разговор, – сказал он в трубку и вновь глянул на Сел, попутно набирая второй номер. – Иди, тебе говорю. Это приказ. Не сгорит тут ничего без тебя, всё, что можно уже случилось. Только покажи мне… Томас, доброе утро, зайди ко мне. – Покончив со звонками, он подошёл к шкафу для документов: – Покажи мне, где у тебя картотека по тендерным заявками.
– Какой нужен период?
– Период… – Ян задумался, сосредоточенно уставившись в потолок, уперев руки в бока. – Так… давай с текущего месяца обратным отсчётом… пока так.
– Ну, тогда вот отсюда. У меня всё по порядку, по годам, – она выдвинула один из ящиков.
– Доброе утро, Сел. – В приёмную вошёл Серж Мартин, как всегда хладнокровный и уравновешенный, фэбээровец до мозга костей.
Минутой позже влетел Бэрн, и Ян кивнул обоим в сторону своего кабинета, прихватив с собой ворох папок из картотеки.
– Свари нам кофе и иди. Побольше кофе, Селеста, и сахар не забудь, – добавил он с лёгкой иронией в голосе, многозначительно посмотрев на неё.
* * *
Пусто. Пусто и холодно. Холодно в огромном доме одной и холодно в душе.
Он был спокоен и тих, если не сказать безучастен. Спросил, как она себя чувствует, полюбопытствовал, не голодна ли. Они остановились поужинать в небольшом тихом ресторанчике.
И всё, на первый взгляд, так же как и было. Вот только его излишняя кротость пугала, а молчание и отрешённый взгляд резали по нервам. Хотелось что-то сказать, чтобы разрушить тот барьер, что внезапно образовался, но слов не находилось.
Эва перевернулась на другой бок, уткнувшись носом в подушку Яна, хранившую его запах, но не тепло. Заснула одна и проснулась одна, даже не почувствовав, как он ушёл. Уныло вздохнув, она села на постели и взяла с тумбочки телефон, после того, как несколько минут смотрела на него, гипнотизируя, словно уговаривая помочь.
Уже хотела было положить трубку, устав слушать бесконечные гудки, но услышала низкий бархатный голос, ставший за это время родным.
– Да.
– Привет, – это было единственное, в чем она была уверена. А что скажет ему дальше, она не знала и придумать не могла. Мозг был в ступоре, отказываясь придумывать фальшивые речи.
– Привет. Я не могу говорить. Перезвоню позже.
Эва даже не успела понять, с какой интонацией он ответил.
– Ян…
– Эви, – сделал паузу. – Я перезвоню тебе. Обещаю. Я сейчас занят, и не могу говорить. Хорошо?
– Да, – она довольно вздохнула, расслышав в словах знакомую теплоту.
Или ей показалось, потому что он произнёс это слишком вежливо?
Нет, над этим ломать голову, сворачивая мозги не хотелось. Вскочив с постели, она унеслась в ванную, вернувшись через минуту за телефоном, брошенным на кровати. Глянув на дисплей, она подивилась сама себе: встать в такую рань, – это что-то новенькое.
Нет, это просто любовь…
Эва остановилась как вкопанная посреди огромной ванной комнаты, с жутковатым ощущением незащищённости и уязвимости.
Люблю… люблю его…
Эва повторила слова, которые до этого даже про себя никогда не говорила, глядя в своё отражение, пытаясь обнаружить какие-нибудь изменения, после того, как призналась в чувствах, хотя бы себе. Себе самой.
* * *
– В любое время, Мартин. Всё что нужно, любую информацию. Присылай бойцов, – Бэрн кивнул и поднялся с места, получив приказ Яна оказывать полное содействие и помощь во внутреннем расследовании происшествия.
– И, Бэрн… – начал Ян.
– Понял, понял, никаких разговоров. Только я и Тэсса.
Ян отпил из чашки и скривился: холодный кофе оставлял во рту гадкое послевкусие, учитывая, что особой любви к нему он и так не испытывал.
– Говори. – Ян с отвращением отодвинул от себя чашку. – Я знаю, у тебя уже есть, что мне сказать.
– Да, я поделил ребят на две группы. Стивенс со своими будет проверять пополнение лицевых счетов, вложения на фондовой бирже и трансферты. Вебстер займётся криминальными связями «клиентов» и их родственников. Мюллера пустим по осведомителям, старые связи не ржавеют, однозначно слушок хоть какой-нибудь прошёл, а ты не цветочками торгуешь, чтобы так незаметно можно было нагадить.
– Это точно. Подготовка видимо была на высшем уровне. Мартин, я вот тут думаю… – Ян потёр гладко выбритый подбородок. – Это точно не просто диверсия какая-то. Устроить всё это только ради того, чтобы мне навредить, даже если учесть, что я потерплю колоссальные убытки – это нелогично.
– Естественно. У меня даже нет сомнений по этому поводу. Ты кому-то серьёзно помешал. Одно из двух: или наступил на хвост, или перешёл дорогу.
– Вот поэтому я и пошарил сегодня в картотеке по тендерам. А особенно меня интересуют госзаказы – это единственный момент, в котором могут пересечься наши интересы. А всё остальное – наши собственные проекты, на наши собственные инвестиции и ни от кого не зависящие. У меня уже давно нет внешних инвесторов, так что этот вариант я вообще исключаю.
Серж подвинул к себе кипу папок и начал бесцельно их перебирать, заглядывая поочерёдно в каждую.
– Н-да, значит – будем работать и над этим тоже…
– Могу облегчить тебе задачу. Я посмотрел навскидку, и есть единственный тендер, который стоил бы таких усилий. Это строительство международного аэропорта.
Мартин сделал выжидательную мину, не высказывая пока своего мнения.
– Серж, я не буду долго изъясняться по поводу премудростей строительства и выгоды этого заказа. Скажу только, что общая стоимость проекта переваливает за пять с половиной миллиардов долларов. Поэтому, предлагаю заняться проверкой компаний, участвующих в этом тендере.
Мартин присвистнул, услышав цифры, отрыл в общей куче папку с данными по упомянутому проекту и быстро перелистал несколько страниц.
– Поднапрягу своих ребят в ФБР, если что есть, то мы это найдём, – уверенно пообещал он, поднимаясь с кресла. – Но всё-таки эти папочки я тоже с собой прихвачу.
– Валяй и держи меня в курсе. Я пока ещё в прострации, мне нужна общая картина, чтобы хоть какие-то выводы сделать, хоть какая-то ниточка. Я бы тоже кое-кого тогда подключил.
– Будет ниточка, Ян, будет, – Мартин понимающе кивнул. – Дай нам немного времени, сейчас ребята засядут по полной, поднимем всё, что можно. Если эта сволочь ещё в наших стенах, то мы её найдём, а если нет, – он зло ухмыльнулся, – …то всё равно найдём.
– Работай, Серж, работай. Я на тебя надеюсь.
У выхода Мартин обернулся и добавил.
– Доступ к резервному серверу я дал сегодня утром. Я всё же склоняюсь, что взлом был из вне.
Ян только кивнул, соглашаясь с Мартином.
Жизнь пробует и испытывает волю людей на разные лады: то сделает так, чтобы ничего не происходило вообще, то обрушит на тебя всё сразу и одновременно.
Рабочий день только начался, а он уже устал. Устал морально, а может физически. Просто не выспался, мучил себя дурными мыслями вместо того, чтобы заснуть полноценным здоровым сном.
Щёлкнул кнопку вызова, потому что обещал перезвонить. Нет, не поэтому. Потому что хотел услышать её голос. Потому что соскучился.
– Да, – она шумно дышала в трубку.
– Эва?
– Да, – ещё один глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Что с тобой? – он нахмурился.
– Я… я со стремянки… – Не могла же она ему сказать, что бегом неслась к телефону, который оставила на диване в гостиной, в то время как сама усердствовала над белой стеной.
Он улыбнулся:
– Только не убейся, я прошу тебя.
– Будешь переживать? – спросила весёлым тоном, а сердце, почему-то замерло в ожидании ответа, ударами отсчитывая проплывающие секунды.
– Буду, – только одно слово, но его было достаточно.
Lineage 09.12.2010 13:47» Просты слова, скрывающие суть… Lineage fima писал(а):
Открытая на первый взгляд, Эва оказалась недоступной для него. Как книга на иностранном языке. Языке, которого не знаешь … Вот она – книга, прямо перед тобой, открытая … Читай … Не можешь … А если переводить со словарем, исказишь суть … так и не поняв, где ошибся …
вот что видишь вокруг – один единственный мир, который лишь твой и для тебя, на твоем языке… для других этот мир недоступен и непонятен, он неизвестен несуществующим языком…
я не смогла пройти мимо, хорошо это или плохо, но это так…
* * *
Глава 18
Ей хотелось встать из-за стола и уйти. Нет, не уйти, – вскочить и убежать подальше. Как можно дальше от него, от того махрового цинизма, который лился из него сплошным потоком.
Тихий приятный ужин превратился в фарс. Есть совершенно расхотелось. Она ковыряла вилкой в салате, выбирая поначалу только куриное мясо, потом только болгарский перец, а потом и вовсе перестала замечать, что кладёт в рот, запивая всё белым десертным вином. Это был единственный верный способ протолкнуть что-то в себя и не подавиться.
А она была так рада, что он приехал сегодня рано. Минни как раз закончила возиться с ужином, как всегда балуя их кулинарными шедеврами.
…Оперлась на его плечи и спустилась вниз на несколько ступенек по стремянке, но не до конца, а остановившись с ним вровень.
– Видишь, я уже не подкрадываюсь.
– Да, – улыбнулась она довольно, – исправляешься.
– Дай-ка, сюда, – он осторожно забрал из её рук палитру и кисть, чтобы не замазаться в краску.
Обняв его, почувствовала, как душа её наполняется теплом, а тело привычным трепетом.
– Пойдём ужинать?
– Пойдём, – она кивнула, но он не стал снимать её со стремянки, а так и стоял, обнимая.
А ей не хотелось спускаться, хотелось постоять так ещё пару минут, насладиться моментом единения и близости, которые для них уже стали драгоценными. После того совещания, которое довелось наблюдать Эве, Ян стал приходить поздно. Слишком поздно. Бывало, что она засыпала, так его и не дождавшись.
Ей пришлось сменить свой обычный рабочий режим, потому что два раза он устроил ей разнос, когда проснулся среди ночи и обнаружил, что её нет в постели, в то время как она полуголая усердно выписывала штрихи на стене.
Разнос – довольно громко сказано, потому что он всего-навсего стянул её со стремянки и утащил в спальню, попутно сообщая, что его не волнуют её «малевалки» и ночью она должна быть рядом с ним. Наравне с «малевалками» его также не волновало, когда именно её посещает вдохновение, да и на картину ему вообще уже наплевать.
Второй раз, когда он посреди ночи застукал её в гостиной с кистью и красками, она не стала дожидаться, когда он к ней подойдёт, а быстренько всё бросила и помчалась обратно в постель. Таким образом, почти семейным советом, было решено, что спать она будет ночью, а писать днём.
А сейчас его слова хлестали как пощёчины, жестокие и ощутимые.
Кто из лириков придумал говорить, что от любовных страданий рвётся сердце? Значит – они не знали, что такое испытывать боль, потому что орган, который сейчас отказывался работать – её лёгкие. Сплошная ирония, но именно лёгкие свернулись в груди в больной клубок, не давая возможность глотнуть воздуха.
– Отношения между мужчиной и женщиной есть результат элементарной биохимической реакции, а все эти разговоры про любовь – стремление романтиков придать им более предпочтительную для восприятия форму. Вот и всё…
Ей хотелось закричать: «Что с тобой происходит, Ян?», но она только отпила маленький глоток вина, боясь при этом подавиться и закашляться.
Она и сама не поняла, как они вышли на этот разговор, как затронули именно эту тему. При всем неприятии принятого направления, её злобный зверёк уже развопился в противоречии и желании доказать обратное.
– То есть ты хочешь сказать, что любви нет, а есть только та самая реакция и больше ничего?
Он изъяснялся с бесстрастным выражением лица, будто рассказывал об отличительных чертах готического стиля или изменениях в законах штата, или другой подобной ерунде. Заведомо отвергал то, что она даже не успела ему предложить, растаптывал её чувства, смешивая с грязью видимого им реального бытия. Давил на неё взглядом, словно проверяя реакцию и впервые за то время, которое они провели вместе, Эве не хотелось быть с ним рядом. Она ждала, когда они разойдутся по своим делам – он в рабочий кабинет, а она примется за кисть и плевать, даже если ему не нравится, что пишет она по ночам…
– Женщины по натуре и природе своей склоны облагораживать некоторые вещи, придавая им больший смысл и значимость, а самое главное, что они в это верят. Но я уверен, что и среди слабого пола есть, те, кто со мной согласится…
– Ты любил когда-нибудь, Ян? – слова сорвались с языка, прежде чем она смогла остановиться, потому что ей очень хотелось знать ответ на этот вопрос. Даже не сам ответ, а то, как он это скажет, признается ли, выдаст себя или так и будет утверждать обратное, опираясь на свою теорию. Но он мастерски уклонился от ответа, используя, известный ей приём, задав встречный вопрос. И она сомневалась, что он ждал её ответа.
– А что есть любовь, Эва?
Захотелось запустить в него чем-нибудь. Нет не вилкой – вилкой опасно. Тарелкой в самый раз, чтобы сбить с него эту спесь; чтобы его холодный вежливый тон дрогнул; чтобы рассыпалось то безразличие, которое заключило его в оболочку. Он не был таким ещё час назад, когда она стояла в кольце его рук на стремянке. Не был он и таким, когда целовал её, прижимая к себе, как будто кроме них вокруг не было другого мира. Она оставила одного, потратив на душ и переодевание двадцать минут, а пришла к совершенно другому человеку.
– Это чувство, Ян, чувство, которое ты испытываешь к другому человеку, – остановилась было, а потом добавила: – К отцу, матери, ребёнку. Любовь – это не «потому что», Ян.
Эва «примёрзла» к стулу, застыв в оцепенении, не решаясь сделать лишнее движение, боясь выдать своё душевное состояние. Не хотелось развалиться перед ним на части от обиды. Она не собиралась выдавать свою слабость, которая ему не нужна и его не волновала. Она не шевелилась, уверенная, что обязательно неловко что-нибудь уронит. Тарелка была пуста, и надо бы её убрать со стола, но, спускаясь с высокого стула, есть опасность обязательно зацепиться за ножку и споткнутся.
Только не смотреть на него… Не смотреть в его глаза… От его взгляда хотелось поёжиться, хотя выпитое вино согрело кровь.
Она отвлеклась на почти пустую бутылку вина. Бесполезно. Этикетка на французском.
– Любовь родителей к детям, и наоборот, заложена в человеке изначально. Она может измениться под влиянием внешних обстоятельств, если родители жестокие, грубые. Или вообще исчезнуть в этом свете.
Его железные доводы не заканчивались, накладывалась слой за слоем, как мазки на этюдник, рисуя мрачную картину жизни. Кого он хотел убедить в этом? Её? Или всё-таки себя?
– Ян, где ты набрался этой бредятины? Откуда такой цинизм? Я раньше в тебе этого не замечала. Ты не можешь утверждать этого. Это не ты… Я не верю тебе, просто не верю и всё.
Не смогла. Пристально всмотрелась с глубокую синеву, ответила на взгляд. Он не выдержал, отвёл глаза, спрятавшись за бокалом вина.
– Это не бредятина, Эва. Это всего лишь жизнь. Это просто жизнь. И в ней всему есть объяснение, причина и цена.
Она горько и невесело засмеялась, а точнее нервно хохотнула, снисходительно оглядев его, будто ища изъяны или брак.
– Жизнь говоришь? А для чего ты живёшь? Для чего тебе всё это? Для чего тебе твои миллионы? Или ты думаешь, что всё сможешь купить? Всегда и всё что тебе понадобится? В любой момент?
– В жизни всё проходит и всё продаётся, Эва. Это непреложная истина. И не я это сказал.
Она осторожно спустилась со стула и взяла свою тарелку, подошла к раковине, но так и не выпустила её из рук, вцепившись пальцами. Сразу нашёлся встречный вопрос, не пришлось даже думать:
– Ты считаешь, что Человек – такой же товар, как и всё остальное, и у каждого из нас есть свой срок годности? – Ян молчал. Она вдруг обернулась и резко выпалила ему в лицо, то, что мучило её, именно то, что не давало ей покоя раньше, а сейчас особенно: – А какой срок годности у меня? Ты считаешь, что меня ты тоже купил? Или я просто очередной архитектурный проект? Закончишь и перейдёшь к другому? Скажи! Скажи это сейчас!
Она ждала, а он молчал.
Успела. Прежде чем, он опустил ресницы, скрыв взгляд, она заметила. Увидела в нём неуверенность, неприятие собственной фальши, отвращение к тому, что говорил.
Она ждала, а он молчал…
Звякнуло горлышко бутылки о край бокала. Слишком сильно сжал он её, собираясь налить вина. Слишком громкий получился звук, когда он отдёрнул руку, поставив бутылку, положив раскрытую ладонь на стол. Неожиданно громкий, резанувший по нервам в глухой тишине пока он молчал. Всё было слишком для того ледяного спокойствия и уверенности, которые он излучал или которые пытался показать…
– Только не нужно устраивать истерики, Эва. Я этого не люблю. – Он заметил её крепко сжатые пальцы, будто она сейчас шарахнет посуду об пол.
– А с чего ты решил, что я собираюсь устроить тебе истерику? Совсем не собираюсь, – пообещала она и сложила посуду в раковину.
Стало тепло, даже жарко, вино ударило в голову. Эва прикоснулась пальцами к щеке, она горела. Забрала у него бокал и тоже отправила к тарелкам.
Всё зря, все эти увещевания к черту – один взгляд, один жест и всё ясно как белый день. Яснее просто не бывает. Оцепенения как будто не бывало, а перед глазами замелькали привычные приятные картинки, подтверждая её мысли, вытесняя тот бред, что он ей наговорил.
– Это хорошо, – он поднялся и взял себе чистый бокал, доставая вторую бутылку вина, – Будешь? – он потянулся за вторым бокалом.
– Нет, я хочу ещё поработать, – сказала она, а про себя добавила
«Вот, трус! Какой же ты трус!»
– Ты обиделась?
– Нет. Ты прав, Ян. Ты всё-таки прав.
Переодевшись Эва смотрела на стену, на первые штрихи, чувствуя удовлетворение, хотя мысли её были далеки от картины.
«Ну, я тебе устрою… Я тебе устрою такую биохимическую реакцию… ты у меня в ней растворишься как в соляной кислоте…» – приговаривала она про себя, начав осторожно смешивать краски.
Бокал. Второй. Третий. Безвкусно. Нет, кисло и противно. Ян посмотрел на этикетку, удивляясь, как он мог пить это раньше и даже наслаждаться вкусом.
– Нужно поговорить, – сходу начал он после приветствия Мура.
– Фуфф, Ян, сейчас не могу, – в трубке слышался какой-то неясный шум, – Я же тебе говорил, что улетаю в Нью-Йорк на неделю, может больше.
– Черт, Грег, я совсем забыл, совсем… у меня тут полная… задница…
– Твою мать, Ян! Чего ты раньше молчал? Говори, что там у тебя… – шум стих, видимо Грег нашёл место спокойнее.
– Это не телефонный разговор. Поговорим, как вернёшься.
– Точно? Давай я пришлю кого-нибудь из своих ребят? – настаивал друг, и в его голосе звучало неподдельное беспокойство.
– Нет. Это не смертельно, – заверил его Ян.
– Смотри… Но если что…
– Само собой.
Ян развернулся в кресле к окну. Темнота. Хотя территория особняка освещалась фонарями, всё представлялось темным и мрачным.
Эва вздрогнула от звука хлопнувшей двери, выходящей на террасу. Работая она увлеклась, не заметив, сколько прошло времени. После сегодняшнего разговора, она добавила краски потемнее, но это её не расстроило, скорее обрадовало.
Она сидела по-турецки, склонившись над баночкой краски. Отлила немного. Расплескала и выругалась. Порылась в коробке, выудила оттуда какой-то тюбик и отжала немного на палитру. Лицо сосредоточенное. Думает. Вся в себе. Её легко сейчас можно напугать, если позовёшь, он это знал.
– Эва…
Так и есть, вздрогнула. Когда она работала над фреской, окружающий мир для неё исчезал. А для Яна исчезал весь мир, когда рядом была она. Любимое существо, не женщина, а существо, непознанное, необычное, самое прекрасное… Его существо… Его. Только его.
Даже если он так и не поймёт её, и не отступится сам, её не отпустит. Будет держать рядом с собой настолько долго, насколько это будет возможно.
– Ты обиделась? – спросил он мягко, тем обычным тоном, каким всегда к ней обращался, с теплотой и нежностью, которые сразу находили отклик в её душе.
– Нет, – не поднимая головы, ответила она. – Тут не на что обижаться, потому что ты прав, и я это тебе уже говорила. Просто я творческая натура, особенно склонная к романтике.
– Мне это не нравится, – Ян указал на обозначившийся тёмный фон.
– Ах, это? Нет, не переживай, всё будет хорошо, это только фон, общая картина не будет пасмурной, мне ещё много слоёв нужно наложить.
– Хм-мм, – он с сомнением кинул ещё один взгляд, гадая как это возможно будет сделать весёленьким.
– Ну, так ты мне хоть скажешь, что это будет?
– Нет. Хотя, – она загадочно улыбнулась и поднялась с пола, ухватившись за его протянутую ладонь. – Я напишу здесь тебя! Нет, ну не в прямом смысле, а в ассоциативном. Я напишу, как вижу тебя. В картинке. И кстати, я хочу завесить стену, чтобы ты не видел это до самого окончания.
– Как ты себе это представляешь?
– А мне зачем представлять? Ты же у нас архитектор, вот и придумай что-нибудь…
Она бросила ещё один внимательный взгляд на свой труд.
– Изображать здесь твой портрет – много чести!
Эва нагло ухмыльнулась, довольная своим выпадом. Ян только покачал головой.
– Эва? А ты не знаешь, почему я всё это терплю? – мягко, но колко спросил он.
– Знаю, милый, – ехидно сказала она, – потому, что у тебя на меня биохимическая реакция…
