Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Оксана Бутузова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Аномалии

– Кто следующий? – энергичный суховатый старичок в белом халате под цвет бороды выглянул в коридор, где разнополые и разновозрастные больные с окрестных деревень толпились с самого утра. В кабинет прошествовала широкого вида женщина, волоча за руку мальчика лет десяти.

– Ну-с, что с нами приключилось? – обратился старичок с вопросом сразу ко всем, закрывая за посетителями дверь.

– Вот, доктор, полюбуйтесь.

И мамаша резким движением задрала рубашку сына. Тело ребенка засверкало сыпью, разукрасившей всю кожу спины и груди замысловатыми рисунками.

– О, да тут целое звездное небо! – оживился старичок и, вооружившись очками, принялся разглядывать россыпь бурых пятнышек. – Любопытно. Очень любопытно. – Он даже достал из стола лупу. – Я, видите ли, в юности увлекался астрономией. Посмотрите, ну чем не Большая медведица? Ее ковш. А это – Змееносец. Тут вот Геркулес, – причмокнул он языком.

– Отчего это, доктор? – прервала астрономические наблюдения расстроенная женщина. Но доктор не мог оторваться от созвездий, взволновавших его прошлое.

– И когда сиё появилось?

– Третьего дня.

– Небось, фруктов наелся?

Доктор, прищурившись, обратился к ребенку. Мальчуган нехотя кивнул и взглянул на мать исподлобья. Та сразу пришла на выручку.

– Да что такого? Все кругом едят. Сейчас сезон. Целыми мешками собирают. Вы лучше скажите, что нам делать.

– Исключить из употребления все фрукты. А заодно и овощи.

Налюбовавшись телесными созвездиями, старичок отошел на исходную позицию – за письменный стол, и стал заносить увиденное в свои анналы.

– А болезнь-то какая? – не унималась мамаша.

– Наукой покамест не установлено.

– Ну картошку хоть можно есть?

– Что вы, она же из земли. Ни в коем случае.

Когда озадаченные пациенты удалились, старичок поспешил к окну. Мимо по улице как раз проходили сельчане, нагруженные мешками и корзинами с огромными пятнистыми плодами. «Остолопы! Куда непроверенное тащите?!» – хотел крикнуть он, но образумился и вернулся к раскрытому журналу, где против графы «диагноз» записал: «объелся Фруктами». Так и поставил с большой буквы – Фруктами.

Это их так местные называли – Фрукты. На самом деле никто не знал, что эти дары природы из себя представляют. Но поскольку зрели они на ветках, являлись плодами растительного происхождения и были весьма крупны, их вполне резонно считали фруктами с большой буквы. В остальном жители периферии ссылались на свое невежество.

Многие ели их сырыми, прямо с веток, и утверждали, что ничего вкуснее не пробовали. Другие отваривали, многие солили или консервировали, даже делали конфитюры и джемы. Благо сырья для экспериментирования было предостаточно. Находились и такие, которые полагали, что едят, наоборот, только семена. Они набивали ими пакеты и щелкали по вечерам перед телевизором. А мякоть им казалась вообще несъедобной. Старики заваривали листья и пили вместо чая, искренне веря в их мятный аромат и противосклерозный эффект.

– Теперь так ясно вспоминается детство. Все, до мельчайших подробностей, будто оно было вчера, – хвастались они друг другу.

Зато мальчишки научились кидаться непотребными плодами, как бомбами, потому что те здорово лопались, разбрызгивая студеное месиво, и семена разлетались на несколько метров в разные стороны.

Все же в соблюдении мер предосторожности надо отдать людям должное – первый урожай трогать побоялись. Так и провисели несколько дней на ветках огромные, похожие на помидоры, желто-оранжевые шары, облепленные со всех боков круглыми коричневыми косточками. Это потом уже обнаружили, что косточки легко счищаются, а на кожуре от них остаются лишь небольшие кратеры. Особые гурманы счищали косточки вместе с кожурой, а сердцевину разрезали на дольки, как арбуз.

Но вначале никто даже не прикоснулся к «запретным» плодам.

– Разве с таким ярким цветом и неестественными размерами может быть что-то усвояемое? Только ядовитое, – размышляли жители окрестных селений, пораженные выросшими за одну ночь десятками килограммов урожая. – И плодоносит, как бешеное. Это не к добру. Ведь что неприметнее с виду, то вкуснее и полезнее. Вот картошка, например.

Такое изобилие могло смутить кого угодно. Но нашлись и сторонники дешевого продовольственного сырья.

– В райцентре такими, наверняка, давно уже питаются. А мы чем хуже? Налетай, братва!

В пять минут гигантские растения облепили люди и закачались на ветках, словно фрукты. Оборвали почти все, что успели, поскольку некоторые плоды от прикосновения тут же начали взрываться, рассыпая семена все дальше и дальше.

Тут же появлялись всходы, обладающие не меньшей взрывной силой, нежели плоды. А когда проклевывались самые первые, именно стремительный казался самым удивительным их свойством. Прямо на глазах тонкие ростки жирели и превращались в мощные длинные и гибкие стебли. Они стискивали друг друга в объятиях, расползались и ветвились, чертя в воздухе кончиками побегов затейливые узоры. Один за другим разворачивались лопушистые расхлябанные листья, которые скоро опадали, освобождая место для красных мясистых цветков с душными ароматами.

Народ, следя за всеми этими метаморфозами, только вздыхал, неодобрительно поглядывая на небо.

– Что за напасть Бог послал? Не иначе из райских кущей семена просыпались и плодятся теперь на земле нашей грешной. Уж и не знаешь, радоваться такому подарку или наоборот.

На самом деле странные всходы подарила им яма. Там же покоились и семена – на дне небольшой воронки метра три в диаметре.

Яма ожила не сразу, а лишь когда исчез из нее пресловутый метеорит. По всей вероятности, его стащили. У нас ведь все тащат, что плохо лежит. А метеорит лежал плохо, просто как кусок железа, хотя и весьма увесистый. Поговаривали, его местные сдали на металлолом.

Так и объяснили его отсутствие комиссии, что приехала из райцентра по этому поводу. Впрочем, о том, что это был именно метеорит, население и узнало от этой комиссии. С ней прибыли столичные специалисты по опознанным летающим объектам, которые особенно горевали о пропаже.

Высокие чины сгрудились вокруг опорожненной ямы и пространно рассуждали о космосе.

– Все, долетающие до нас и шлепающиеся на поверхность земли объекты именуются метеоритами и принадлежат государству. Любые действия, наносящие ущерб государственному имуществу, тем паче кража такового, карается законом.

Действительно, деревенские о падении метеорита никуда не сообщали, не говоря уже о том, что не уберегли ценность. Кстати, о последующих высыпавшихся из космоса семенах и фруктах они тоже никого не информировали.

– Нас же не оповестили о сем происшествии, ну, что он собирается падать, – заявляли они представителям власти. – Вдруг бы на голову… А мы люди невежественные, темные, метеоритов никогда не видели.

– Видеть не обязательно. Главное сообщить, – настаивала власть. – И вообще это обстоятельство непредвиденное. Неучтенный баланс, так сказать.

Немногие местные жители наблюдали метеорит, покоящимся в земной воронке, еще меньше человек видели его падающим с неба. Однако, решили они, в центре всегда все известно заранее. Вероятно, оттуда лучше было видно раскаленное облако, залетевшее в их края.

Этот и еще миллионы других метеоритов рассыпала по космосу одна далекая, затерявшаяся во вселенной планета, которая взорвалась под напором возросших аппетитов ее обитателей. Заселявшие планету существа считали себя полноправными хозяевами, скрещивали и выращивали все, что не сопротивлялось насилию, и собирали невообразимые урожаи. Жизненное изобилие достигло, наконец, своего разумного предела и трансформировалось во взрыв. А иначе как получить все и сразу, чего так жадно хотели нетерпеливые инопланетяне.

Любовь больничная

– Мы будем вместе всегда, – шептала, как заклинание, себе и своему возлюбленному молоденькая девушка в коридоре городской больницы.

– Конечно, – с уверенностью отвечал ее избранник. – Надо только потерпеть еще немножко.

– Если бы только немножко. Я боюсь, не случится ли осложнений, – тревожилась она.

– Опять ты за свое, – он перевел глаза на падающий за окнами снег. – Сама же согласилась на операцию. Не надо было соглашаться.

– Я сделала это ради тебя.

– Ради меня не стоило. Значит, тебе самой это не нужно?

Снег падал все гуще, пытаясь засыпать сквер и крыши соседних домов. Стоять у окна становилось холодно, и они пошли по коридору до столовой.

– Я не отказываюсь, – жалобно говорила девушка. – Просто жутковато как-то. Не от операции. Я понимаю, что под наркозом ничего не почувствуешь. Но вдруг последствия окажутся непредсказуемыми? И это все так странно. Даже падающий снег странен сегодня.

– Брось, все естественно.

– Разве то, что мы в больнице – естественно?

– Каждый хоть раз когда-нибудь лежал в больнице. Вон, некоторые отсюда вообще не выходят, – молодой человек кивнул в сторону усталой женщины, прогуливающейся по коридору и тоже смотрящей в окна. Она ждала родных, навещающих ее обычно в это время.

– Я не лежала, – вздохнула девушка. – Я, наверно, никогда не смогла бы привыкнуть… жить здесь, дышать этим болезненным воздухом, пропитанным лекарствами и ждать очередной операции.

– Я бы тоже не смог, – откликнулся он. – Да я собственно и лежал-то всего один раз. С аппендицитом.

– А мне аппендицит не вырезали, – испугалась она.

– Ну и что? Почему его должны были вырезать, если он тебя не беспокоил?

– А вдруг потом забеспокоит.

– Вот тогда и будем беспокоиться.

Они дошли до столовой и расположились на кушетке возле двери. Здесь не пахло медикаментами, а только сухим борщом и предстоящим ужином. И белые халаты поваров и посудомоек не напоминали врачебные. К тому же отсюда открывалась панорама на лестницу, ведущую вниз, в гардероб – к выходу из этого замкнутого больного мира в здоровый и раскрепощенный.

Влюбленные сидели и разговаривали. Это был привычный их разговор. Точно такой они вели и вчера, и за неделю до операции, и за месяц.

– Эх, заживем мы с тобой, когда закончится вся эта больница, – начинал мечтать молодой человек. – Какое замечательное время наступит. Мы будем вместе всегда, ни на минуту не разлучаясь. Уедем жить куда-нибудь загород. И никто нам будет не нужен.

– И мы никому, – подтвердила она.

– Это не страшно. В сущности, все люди друг другу не нужны, кто в большей степени, кто в меньшей. А мы будем просто необходимы друг другу, в том-то и фокус! Понимаешь?

– Ты и так всегда был мне необходим, – не согласилась она.

– Но ведь ты когда-то жила без меня. Хотя бы в детстве, – не сдавался он.

– Нет, я все время жила с тобой. Для меня весь мир делился на тебя и не тебя. А потом, когда ты пришел, эти два полюса разошлись еще дальше.

– А, ну в этом смысле я тоже всегда искал тебя. Я даже тебе завидовал.

– В чем?

– В том, что ты можешь любоваться собой хоть каждую секунду.

– Но теперь ты не станешь завидовать. Ведь мы больше не сможем жить друг без друга. И время у нас будет общее.

– Да, – рассеяно произнес молодой человек. – Хорошо, что у нас и группа крови оказалась одна и та же.

Их позвали ужинать. Больные, которым тоже предстояли различного рода операции, в замешательстве расступались перед ними, пропуская вперед. Кто-то освободил им два места рядом за одним столом. Про эту пару знала вся больница, на нее даже ходили смотреть с других отделений.

– Мне бы их проблемы, – уходя в собственные, обречено вздыхали люди и стучали ложками, пытаясь заглушить мысли.

После ужина и осмотра врача влюбленным окончательно объявили о завтрашней операции.

– Анализы у вас хорошие. Выглядите бодро. Температура в норме. И у нас все готово. Так что завтра с утра милости просим в операционную. Ну-ну, что ж вы так побледнели?

Врач заверил молодых в успехе и высокой квалификации хирурга, дал им снотворное и посоветовал не волноваться, чтобы не повышать температуру на лишние градусы.

– Я все равно боюсь, – прошептала девушка, когда они вышли из кабинета.

– Ну вот, опять!

Молодому человеку совсем ни к чему были сейчас подобные признания. Он взял ее руку, поднял рукав халата, оголив плечо, меченное «племенем Манту», и осторожно провел кончиками пальцев по мягким округлым формам и по выступающим сетям вен.

– Какая у тебя нежная гладкая и розовая кожа. Не то, что у меня.

Он был смущен и растерян. Но, вспомнив, что хотел сказать, вернулся к прежнему тону.

– Пойми, мы уже сейчас должны привыкать к совместной жизни. Поэтому говори теперь везде не я, а мы. И не думай постоянно об операции. Думай о том, что это будет последняя ночь, которая нас разделяет.

– Значит, последняя.

– Да не так же тоскливо думай! Я тоже немного боюсь. Вернее, опасаюсь, – признался он. – Но никакие страхи не вытеснят надежду на будущее.

– И я надеюсь, – отозвалась она. – Надеюсь, что мы никогда не пожалеем о прошлом.

Тут подошла медсестра и напомнила о строгостях больничного режима. Надо отдать должное людям, которые умеют входить вовремя и тем самым обрывают стремительно расползающееся сомнение. Они не дают остаться один на один с мучительным вопросом, легко отодвигая его в область недосказанности.

Они разошлись, каждый на свою половину, в мужскую и женскую палаты, где и прошла, наверно, самая длинная ночь в их жизни. А наутро девушку привели в операционную, в рубашке без рукавов и с белой повязкой на голове. Ее возлюбленный уже сидел там возле стола. Он был белее простыни и не сразу среагировал на вошедших. Молодые обменялись взглядами, туманными и глубокими после бессонных часов.

– Ты еще можешь отказаться, – напомнил он ей, а заодно и себе.

– Нет, – последовал ее ответ.

Их положили рядом, рука к руке. Для этого заблаговременно были сдвинуты два операционных стола. Под наркозом влюбленные улетели в райские кущи, а опытные хирурги принялись воплощать их мечту в действительность. Они сращивали их тела друг с другом на уровне локтевого сустава. Столь необычную операцию врачи проводили впервые и не без основания гордились собой. Только после наложения последнего шва они смогли расслабиться и взглянуть в глаза той самой действительности, за которую боролись.

– Бедные! – всплеснула руками впечатлительная ассистентка. – Как же они теперь будут?

– Что-то вроде сиамских близнецов получилось, – усмехнулся хирург.

– А куда их в таком виде везти? – спохватились санитары. – В женскую палату или к мужикам?

– Придется по этому случаю выделить отдельное помещение, – констатировал главврач, пришедший посмотреть на результаты уникальной операции.

На сдвоенных носилках при молчаливом участии медперсонала и больных, высыпавших в полном составе в коридоры, неразлучных влюбленных покатили на поиски пристанища. Они еще спали, но до пробуждения в них новой, неделимой на !я» и «ты» жизни оставались считанные минуты.

Посланник

Нас окружили, взяли в плен и заперли в отсыревшем бараке. Так внезапно и глупо все получилось. Мы даже не сопротивлялись, не успели и шагу ступить, как уже оказались взаперти, словно прихлопнутые сверху деревянным сачком. Под ним можно было только дышать – тяжело, нервно, под сопровождение вздохов, стонов и ругательств.

Мы сидели и прокручивали момент нападения вновь и вновь. Каждый упрекал себя за нерасторопность. Но было слишком ясно, что прорваться все равно бы не удалось. Теперь, когда нас оставили на попечение сторожевым псам, мысли потихоньку начали возвращаться к нам, привыкшие к темноте глаза блуждали по обветшалым, но достаточно крепким стенам. Окон в заточении не было, а дверь была одна. В следующее мгновение мы все вместе уже проверяли ее на прочность. Дверь проверку выдержала. Мы – нет. Мы повалились на пол от бессилия и больше не хотели продолжать борьбу. К тому же, кроме бешеного лая собак не последовало никакой реакции извне. Ни одного слова.

– Наверно, они ушли, – высказали предположение некоторые из нас. – Оставили зверье и слиняли. Самое время искать выход.

– Но мы так и не поняли, что они затевают, – замечали другие. – Каковы их цели?

– Плевать на их цели, – отвечали третьи. – Разве эта нора предполагает иные цели, кроме как свести с нами счеты. Здесь должно быть какое-нибудь отверстие. Надо искать.

Мы стали искать под ногами. Но земля, из которой состоял пол, была слишком плотная и тяжелая, чтобы рыть ее голыми руками. Она не поддавалась, только обдувала нас могильной сыростью. Тогда мы запрокинули головы и начали шарить глазами по потолку.

– Есть! – это был первый радостный крик с момента нашей поимки.

На крыше, прямо посередине барака зияло квадратное окно, и в немой задумчивости смотрело на нас бесконечное черное небо. Мы прикинули, что днем это будет единственным источником света. Хотя встречать утро в неволе никто не собирался. Особенно тот, кто обнаружил окно. Он сразу изъявил желание вылезти в него. Напрасно мы предупреждали об осторожности. Окно свободы опьянило его, и нам пришлось посодействовать в побеге.

Взобравшись на выстроенную из наших тел пирамиду, беглец просунул голову в проем и тут же забыл о всякой осмотрительности, даже о нас. Он вылезал медленно, наслаждаясь свободой и той легкостью, с которой она добывалась. Мы внизу немного позавидовали, что он ощутил это первым. Однако побег продолжался недолго. Его прервал короткий оружейный выстрел, и тело свободно и мягко рухнуло обратно нам на плечи.

Такой конец нас отрезвил и начисто отбил охоту покидать темницу самостоятельно, во всяком случае, без подготовки. Мы отнесли нашего несчастного товарища в угол, прикрыли одеждой – кто что пожертвовал – и уселись возле двери слушать. По ту сторону воцарилось молчание. Молчали и собаки, и ружья. Все как будто заснули. Мы тоже притворились спящими и еле слышно перешептывались, делясь соображениями по поводу спасения, которое теперь не казалось слишком скорым. Ситуация была до крайности осложнена нашим полным неведением. Мы ничего не знали о них, между тем как необходимость контакта напрашивалась сама собой.

– Может, попробовать постучать, – предложил один из нас. Остальные обомлели. Настолько диким показалось предложение – стучаться, в дверь, за которой тебя заперли, словно гости, пришедшие на угощение! Но ничего лучше мы придумать не могли.

Встал вопрос – кто будет стучать. Естественно, мы посмотрели на того, кто предложил первым. Тот хотел было отказаться, но, видя, что все сходится на нем, съежившись протянул руку к двери. Пальцы задрожали и отбили в полнейшей тишине слабую барабанную дробь. С обратной стороны моментально слетели засовы, чему мы испугались еще больше. Нам давали шанс. Но на что?

Мы обступили того, кто стучал, он почти что был в обмороке. Но именно в таком состоянии можно попытаться выйти. Каждый прикладывался губами к его вспотевшим ушным раковинам, чтобы сформулировать наши требования.

– Мы требуем немедленного освобождения. Если до рассвета нас не выпустят, пусть пеняют на себя. Позади идет мощное подкрепление, и пока не поздно, пусть сдаются по–хорошему. Мы ставим ультиматум – либо немедленно дверь откроется, либо мы за себя не отвечаем.

Параллельно мы занимались его экипировкой. На ком-то оказалась светлая рубашка, и мы обмотали ею посланника. Он, правда, хотел нести ее перед собой, как флаг, чтобы прятаться за ним. Мы отговорили – вдруг потеряет. Плотно привязав рубашку к телу, мы чуть ли ни силой вытолкнули парламентария за дверь.

– Скажи, нам нужно похоронить убитого по-человечески, – добавили мы напоследок.

Посланник не слышал. Он сдернул-таки рубаху и растворился в темноте.

Мы ждали его всю оставшуюся ночь, не находя себе места. Время сжалось до границ барака, было унылым и тягостным, и, казалось, хотело раздавить нас как тараканов.

Он появился с рассветом, на удивление бодрый, с лопатой за плечами.

– Мы им не нужны, то есть, в наших жизнях они не нуждаются, – заявил он с порога, громко и довольно уверенно. – Они хотят обменять нас на своих и гарантируют безопасность, если мы не будем пытаться бежать. И еще – нас будут кормить и дадут все необходимое. Они сказали, помещение в нашем полном распоряжении. Вот, лопату дали. Хоронить придется прямо здесь. Так они велели.

Мы стояли как вкопанные и смотрели ему в глаза. Как быстро заразил он нас своим смирением и уступчивостью. Кто бы мог подумать, что все так обернется? Значит, обмен. Главное – не рыпаться.

– Хорошенькое помещение. Даже туалета нет, – заявила одна из наших женщин.

– А лопата на что? – тряс инструментом парламентарий.

– Нет уж, сначала похороним.

Мы выбрали место под самым окном – его последним выходом. С раннего утра окно превратилось в яркий, светящийся мир и жило своей жизнью, отдельно от барака и нас в неволе. Мы сами были этой неволей. Нам предстояло прожить ею какой-то срок в ожидании настоящей жизни. Она маячила вверху голубым квадратом, а наш убитый товарищ, побывавший в ней этой ночью, теперь накрепко связал нас с необходимостью существования в бараке.

Мы начали обустраиваться. Прорыли отхожую яму.

– Когда нас будут кормить? – спросили мы у парламентария.

– Три раза в день, по часам, – отвечал он. – У кого-нибудь есть часы?

Они нашлись сразу у нескольких.

– А как держать с ними связь?

– Они велели через меня.

– Стало быть, теперь ты наш Посланник. Но для порядка нужно проголосовать.

Все проголосовали «за». Других вариантов просто не было.

В преддверии кормежки мы слонялись по бараку, от нечего делать измерили при помощи рук длину стены и высчитали, сколько квадратных метров нам отпущено. Не так уж мало. Составили приблизительный план помещения. Кто-то шутя назвал его «Планом эвакуации из помещения в случае пожара». Многие смеялись. Вскоре Посланник приволок два бидона с похлебкой и кашей. Дали и ведро воды. Мы освежились, подкрепились и продолжили осмотр, словно выполняли привычную для себя работу.

– Давайте распределим спальные места. Но сначала узнаем у них, спать ли нам раздельно или всем вместе, и мужчинам и женщинам.

– Это их не касается. Мы должны разбираться сами, – отрапортовал Посланник, вернувшись с допроса.

И мы разобрались. Соорудили незатейливый занавес, разделив помещение на две части, постелили соломы и накрыли одеялами, которые принес Посланник. Так потекла, засквозила наша жизнь в заточении. Временный дом постепенно заполнялся нашим присутствием и нашими надеждами его покинуть. Днем мы перебирались из угла в угол, провожали и встречали Посланника, а к вечеру жизнь замирала, застигнутая темнотой. Ночь черной холодной женщиной забиралась в окно и наваливалась на нас сверху, сковывая в нерешительности и страхе. Мы не смели шевельнуться под ней, только отрывисто дышали. Ждали, когда она насытится нашим страхом и уйдет.

Всю жизнь нас держать тут не станут. Это было ясно, как и то, что отсюда есть только два выхода: либо вытерпеть все и выйти, либо погибнуть. Но при любом раскладе нельзя же жить в грязи! Мы просветили относительно этого Посланника. И он принес из очередного похода метлу, щетки, мыло, зубную пасту. Наши женщины отвоевали нитки с иголками, поскольку одежда во влажной атмосфере быстро изнашивалась.

Итак, мы с упоением вошли в режим стирки, починки, штопки, помывки и затирки. Следили друг за другом, чтобы никто не отлынивал от домашних обязанностей. Даже в таких условиях душа жадно просила уюта, тепла, а еще больше – света, ведь вечерами она оставалась в абсолютной темноте. Мы снарядили Посланника за светом. Ему дали только несколько свечек. Но хоть что-то. Теперь мы могли гораздо дольше смотреть в глаза друг другу и общаться с нашим Посланником.

– Расскажи, как они выглядят. Мы должны все знать о тех, кто нас держит.

– Люди как люди, – скупо отвечал Посланник.

– Попроси у них фотографию.

– Зачем? Сами увидите скоро, при освобождении… Я бы предпочел сейчас иметь фотографию жены и детей. Или письмо от них, – добавил он с грустью.

– Но неужели это возможно, написать письмо родным? – подхватили мы.

– Думаю, что да.

– А они не прочтут?

– Почем я знаю. Наверно, прочтут.

Перо, бумагу и конверты нам выдали, и мы все дружно сели строчить письма родным и близким, некоторые набросали по два, три. Посланник аккуратно сложил все в почтовый мешок и пошел отправлять.

– Попроси заодно какие-нибудь журналы, желательно свежие, – сказали мы. – А то мы здесь совершенно отрезаны от мира.

Посланник возвратился с целой кипой периодики. Чего там только не было: "Занимательные опыты электромеханики", годовая подборка "Бытовой химии", "Из планшета натуралиста", замусоленный номер "Жизни после жизни", "Ежегодный каталог ледоколов". И все в таком духе. Мы с трудом одолевали журнал за журналом, пытались обсуждать целесообразность установки дополнительных турбин на атомоходах или высоту прыжков кенгуру. Интересно, допрыгнул бы он до нашего окна?

От обилия не перевариваемой информации у нас разыгрался аппетит.

– Эй, поговори там. Пусть разнообразят наш рацион. А то кормят одной кашей.

– Они спрашивают, чего бы мы хотели, – принес неожиданную весть Посланник.

Тут же посыпались заказы.

– Никогда не ел форшмак. Даже не знаю, что это такое. Может, сейчас самое время заказать?

– А я, пожалуй, обыкновенного шашлыка бы навернул.

– В детстве я ел такое, не помню, как называется. Мясо с орехами и приправами запеченное в чем–то белом. Так и объясни им.

Женщины захотели пирожных или один большой торт. Мы записали все на полях журнала и вручили Посланнику, который в составлении меню почему-то не участвовал. Только просил: "Поменьше, поменьше. Они рассердятся".

– Ничего, пусть знают наши аппетиты, – отвечали мы. – Еще не такое придумаем. Тогда уж для полного стола – шампанского.

– Шампанского?! В нашем положении?

– А что такого? Жизнь–то продолжается. Ни сегодня, завтра нас выпустят. Гуляй, ребята!

Посланник ушел, белый, как скатерть, тряся в руках журналом. А назад принес лишь несколько бутылок с шампанским.

– Они сказали, это им понравилось больше всего из нашего списка.

Мы сильно ругались, но пили. На голодный желудок все быстро опьянели и захотели на улицу. Опять мы колотили запретную дверь, чем снова вызвали гнев сторожевых собак, голос которых давно уже забылся. Очевидно, они оживают, когда колотят в дверь.

– Почему нас не водят на допросы? – возмущались мы.

– Они сказали, им хватает меня.

– Почему нас вообще никуда не водят?

В следующую же ночь мы сами отправились в путешествие. К звездам. Мы сели кругом под наше квадратное небо и стали открывать на нем созвездия и отдельные мерцающие бляшки, с гордостью демонстрируя их друг другу.

– Я нашел созвездие Свободы, – воскликнул кто–то из нас.

– Кажется, это Лира или что–то в этом роде.

– Плевать. Мы не в том мире, где оно так называется. Здесь оно уже иное.

Звезды из созвездия Свободы действительно горели ярче остальных. Наши женщины тоже выбирали себе звездочки и примеряли их к своим платьям. Мы дарили им одну звезду за другой. Некоторые насобирали целые ожерелья. Мы научились гадать по небесным светилам и теперь запросто определяли судьбу еще на один наступающий день.

Впрочем, каждый новый день не дарил нам ничего неожиданного. Нас по-прежнему никто не посещал. Повалились лишь болезни – по одиночке или все сразу, целыми эпидемиями. Здоровые лечили хворых, используя любые подручные средства, включая и Посланника, которого постоянно отправляли за лекарствами. Однако он упорно ничего не приносил, объясняя отказ их непониманием нашего беспокойства. Как говаривали они, "необоснованное горе ничем не лечится". Сам же Посланник никогда не болел. Даже прыщика у него на носу не выскакивало. Это-то и казалось странным.

Мы давно стали присматриваться к нашему ходоку, к нашему добровольно и единогласно выбранному лицу, которое показывалось им и озвучивало наши требования. Сами мы были как другое единое лицо – всегда вместе, в куче, с одинаковыми запросами и поступками. А он все время отлучался. Часто надолго. Что он делал там с нашими врагами? Мы понимали, что он старается для нас, он еще не разу не проигнорировал ни одного нашего требования. Но о чем он говорил за нашими спинами? Все ли договаривал нам? Оставалось только гадать. И уж точно не по звездам.

– Они смеются над нашими звездами, – докладывал Посланник.

– Ты что, посмел им рассказать о нашем небе? – от удивления мы даже не рассердились.

– Они прислали справочник по астрономии, чтобы мы сверялись с человеческими названиями. Сказали, чтобы мы не выдумывали, что нет никакого созвездия Свободы.

– Для нас есть! – отвечали мы хором.

– Они сказали, наше освобождение вовсе не от звезд зависит. Через четырнадцать дней все решится.

В тот же вечер на нашем квадратном небе вспыхнуло созвездие Четырнадцати Дней. Мы продолжали скитаться в бескрайних равнинах упрямства и не отступили ни на йоту от своих принципов. Даже в самый день освобождения мы устоим и выйдем отсюда победно, с высоко поднятой головой, не сломленные и непокоренные. Однако через четырнадцать дней решения не последовало. Не было его и через пятнадцать дней и спустя месяц. Мы заподозрили неладное. Вина за неосуществленное победное шествие из барака сама собой приклеилась к Посланнику.

Он продолжал шнырять туда-сюда через дверь, словно за спичками. Мы хотели бы послать его подальше, но боялись, что он не вернется. Мы жили в одних и тех же пределах, передвигались в них и посылали друг друга лишь по одному адресу. Но если нельзя было послать его, то, может, удастся кого-то другого. Вместо него. Туда, за дверь. Как же нам сразу не пришло в голову?

– Надо выбрать еще одного Посланника.

Барак охватило привычное единодушие. Мы оттеснили разжалованного и выбрали нового ходока, всучили ему выстиранную белую тряпку и подвели к двери. Он постучал. С той стороны скрипнули засовы. Он осторожно открыл. И в тот же миг вновь заголосило оружие.

Мы похоронили нового избранника по устоявшейся традиции на месте гибели – возле двери. Итак, у нас имелось два трупа, надоевший до умопомрачения барак и пресловутый Посланник, на которого мы и обратили свои взоры.

– Что смотришь? Иди, – сказали мы сухо, когда убитый уже лежал в земле. – Путь свободен.

– Они решили, что он хочет сбежать. Не нужно было посылать нового человека, – пытался оправдаться он.

Он стучал и выходил по-прежнему, всякий раз принося безнадежные новости. Мы уже не придирались, а тупо глядели ему вслед. Мы смирились с его путанным существованием, как когда-то по его наущению мы свыклись с неволей. Командировки, в которые мы его по-прежнему снаряжали, поддерживались лишь по инерции. Только они создавали хоть какую-то видимость жизни. Мы больше не разглядывали небо. Дождь лил из потолочной дыры, не переставая. Мы ничего не просили от них и ничего не принимали от Посланника, кроме скудной еды. Убирать за собой мы тоже перестали и сидели, заткнув носы в облаках нестерпимой вони. Ко всему прочему начало размывать могилы наших героев, что, несомненно, придавало еще больше страданий. И вот в такой разлагающей и парализующей атмосфере возобновились переговоры по нашему освобождению.