Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Оксана Бутузова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Жизнь в кошках

В жизни Лизаветы Васильевны было ровно шесть кошек. Они исправно служили свой век, почти не слезая с рук добродетельной хозяйки, которая аккуратно выдавала им ежедневную порцию ласки и куриных потрохов. Впрочем, идиллия в отношениях установилась не сразу, и поглаживание за ушами вначале носили даже агрессивный характер. Больше остальных в этом смысле досталось первой кошке. Родители преподнесли ее маленькой Лизочке на день рождения. Многое пришлось претерпеть беззащитному созданию – от необузданных игрищ в охоту на раненного льва и допрос глухонемого партизана до абсолютного безразличия в пору любвеобильной девичьей юности. К тому времени животное окончательно состарилось и скончалось под батареей, издерганное и апатичное.

Вторую кошку Лиза принесла с улицы – сжалось сердце над бездомным котеночком. Кроме того, возникла острая необходимость о ком-то необременительно позаботиться. Но появившийся вскоре муж, а затем и дети переключили хозяйское внимание, и кошка осталась не у дел. Она превратилась в обузу: слонялась по комнатам, писала на ковры, застревала в ногах домочадцев, воровала котлеты со стола и, в конце концов, не дождавшись старости, была сдана в кошачий приют.

Пришедшая в дом третья кошка предназначалась для повзрослевших детей, которые, однако, мало ею занимались, а большую часть времени проводили на улице, куда и она проложила себе дорогу. Это была гулящая кошка. Она предпочитала выезжать летом на дачу, с утра до ночи таскалась по соседским котам, как бешеная плодила котят, и Лизавета никак не могла докричаться до нее, чтобы позвать к ужину. Однажды она ушла на очередной промысел и не вернулась, после чего была оплакана всем семейством.

Четвертой повезло больше всех. Взятая взамен разъехавшихся детей, она приняла тепло и заботу Лизаветы Васильевны и ее мужа с урчащей благодарностью. Супруги соперничали друг с другом в заискивании перед любимицей. Семейные разговоры и распорядок дня строились исключительно вокруг мохнатого питомца. И когда дети хотели особенно угодить маме с папой, они непременно спрашивали про кошку. Раздобревшую и обездвиженную, в более чем солидном возрасте ее усыпили, поскольку сама она умереть уже не могла, и супруги крайне измучались ее слишком затянувшейся попыткой.

Появление пятой кошки стало событием неизбежным. Пятой, как и четвертой, грех было жаловаться на хозяев. Хотя, конечно, не так проворно выполнялись ее капризы, да и наезжающие временами внуки норовили выдернуть клок из хвоста или согнать с насиженного стула. Под конец у животного обнаружилось ожирение последней степени, повлекшее за собой многочисленные болезни, недомогания и вполне ожидаемую кончину.

Последнюю кошку баба Лиза завела, уже оставшись одна, и не расставалась с ней ни на минуту. Они ели из одной тарелки, спали в одной постели, прижавшись друг к другу, вместе выходили во двор дышать воздухом на скамейке, а вечерами сидели в кресле и разглядывали семейные альбомы. Женщина неторопливо листала свою жизнь, запечатленную и измеренную в кошках, улыбаясь их усатым фотографическим мордочкам. А кошка недоуменно мотала головой, не понимая, откуда взялось в доме столько кошачьих рож. Ведь она привыкла быть единственной и самой любимой. Она так и умерла в кресле, во сне, уткнувшись в очередную фотографию.

Происшествие

Проснулся Вадим Степанович позже обычного. Сегодня он мог сделать себе такую поблажку. И сделал. Он полежал еще некоторое время в постели, потягиваясь под одеялом, потом встал, накинул халат и, шаркая тапочками, направился в ванную освежиться.

Вода показалась слишком холодной, как ни крутил Вадим Степанович кран с красной нашлепкой, теплее она не становилась. От такой воды по лицу прошло раздражение, усугубленное жестким махровым полотенцем – надо бы сменить на вафельное. Вадим Степанович достал щетку, выдавил на нее зубную пасту из тюбика, но не попал. Жирный белый червяк нырнул в раковину. Вторая попытка оказалась удачной, и на щетке застыла густая синеватая волна, а первую сечку Вадим Степанович списал на тусклую лампочку, которую тоже давно надо было сменить. Вадим Степанович принялся тщательно, круговыми движениями по предписанию врача, втирать пасту во все полости рта и, наконец, взглянул в зеркало.

То, что он увидел, было пострашнее позавчерашнего поноса. Из зеркального, заляпанного несвежими брызгами овала на него смотрели целых два Вадима Степановича, оба в халатах и со вспененными ртами. И оба резко отпрянули в сторону, в полумрак полотенец.

Ощупав себя с головы до ног и не обнаружив вокруг никого другого, Вадим Степанович проскользнул из ванной на кухню, где зеркала, слава Богу, не было. Прополоскал рот, зажег конфорку, поставил чайник, просыпал от волнения заварку на пол и глубоко задумался. Тут уж на тусклую лампочку не спишешь. «Уж не свихнулся ли я?» – подумал Вадим Степанович. – «Но разве же можно вдруг, ни с того, ни с сего, за одно утро?..»

Он выглянул со своего второго этажа во двор. Все было на месте – ледовыми буграми пучилась детская площадка, поблескивали полиэтиленом мусорные контейнеры, посыпанная песком дорожка тянулась к магазину, вдоль нее словно пальмы зеленели решетчатые скамейки.

Бриться Вадим Степанович не стал. Побоялся. Хлебнул чаю с бутербродом и прошел обратно в комнату, проверить гардероб. На стуле висели одни брюки и одна рубашка. Пиджак тоже был одинок.

– Как это разделить на двоих? – Вадим Степанович рассеянно мял вещи. – Фу ты, что я несу! Надо пойти проветриться.

Одевался он медленно, чтобы не пропустить ни одного неправильного движения. Но ничего подозрительного в своих действиях не заметил. Спускаясь по лестнице, он снова насторожился. Предстояла встреча со старушками, что целыми днями несли вахту у подъезда. От их внимания никакая мелочь не ускользнет, тем более такая существенная, как раздвоение личности.

Они тихо беседовали, стаптывая под скамейкой снег, когда входная дверь открылась и появился Вадим Степанович. На его кивок женщины хором ответили:

– Здрасьте, здрастье. Что-то вы припозднились сегодня.

У Вадима Степановича подкосились ноги. «Вы… вы… а раньше было ты… или все-таки вы». Вадим Степанович не помнил, как было раньше. Он брел по песчаной дорожке к магазину и бормотал, смотря вниз «Вы… вы… два… все-таки двое». Он видел только ноги, которых действительно было две, и они вели его привычным маршрутом.

В магазине он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме себя самого. Слонялся между стеллажами с продуктами, всматривался в цены и непроизвольно умножал на два.

До кассы он добрался лишь с нарезным батоном и пучком сельдерея. Кассирша пренебрежительно отсчитала мелочь с его ладони и крикнула ему за спину:

– Следующий!

Вадим Степанович обернулся. Но сзади никого не было. «Спрятался за полками», – решил он и поспешил с батоном к выходу, чтобы оттуда наблюдать появление «следующего». Но так и не дождался.

С детства Вадим Степанович не любил прятки. Такие игры его раздражали. И теперь он разозлился не на шутку. Вышел на улицу и пошел прямо к шоссе, где было больше открытого пространства и люди хорошо просматривались со всех сторон. Во что бы то ни стало он решил изловить двойника.

Постоянно оглядываться было непочтительно для его возраста, как и перебегать улицу в неположенном месте. Но он перебежал и оглянулся – и никого похожего на Вадима Степановича на противоположной стороне не заметил. Должно быть, двойник оказался шустрее и опередил его. Вадим Степанович снова бросился на проезжую часть, пытаясь проскочить зигзагом. За этими экспериментами его и сбила машина.

Все обошлось, машина умчалась прочь, а он отделался легкими ушибами, но с асфальта поднялись уже не один, а сразу четверо Вадимов Степановичей. Все были похожи друг на друга, как братья-близнецы, и на прошлого Вадима Степановича, только каждый намного худее исходного.

Как по команде, незнакомцы протянули руки и начали здороваться:

– Вадим Степанович… очень приятно. Вадим… Степанович… Я тоже.

Им одновременно пришло в голову обмыть неожиданное знакомство бутылкой водки. И все четверо ВС поспешили в ближайшее питейное заведение, которое Вадим Степанович, будучи одиноким, всегда обходил стороной. По дороге один из ВС попросил у прохожего закурить. Вадим Степанович давно бросил, но сейчас с удовольствием затянулся папиросой, окутывая тесную компанию дымным облаком.

Они взяли два поллитра и распили за накренившимся столиком, закусывая одним нарезным батоном и пучком сельдерея. Бутылки быстро опустели. Вадимы Степановичи пошатывались и травили анекдоты, пока двое из них не хлопнули в ладоши:

– Ну, а теперь по бабам!

Остальные удовлетворенно кивнули.

На улице было свежо и вольготно. Мимо и навстречу шли женщины – одна краше другой. Правда, все они не обращали внимания на четверых всклокоченных забулдыг в одинаковых куртках и шапках. Один из ВС обвел улицу рукой:

– Выбирайте!

– Мне вон ту, худенькую, в обтяжку, – среагировал другой.

– Зачем тебе худая? Бери в теле… А я возьму в енотовой шубе.

– Ага, а под шубой неизвестно что. Надо вот эту. У нее ноги хоть торчат.

– Да разве это ноги?!.. Посмотри сюда. Вот здесь ноги.

Женщины расходились в разные стороны, не давая мужчинам наглядеться и выбрать. Восемь жадных похотливых глаз провожали их, разбегаясь в те же разные стороны. В итоге получилось так, что каждый из ВС разорвался пополам, и всего их стало восемь.

Количественные показатели в этот раз отразились и на качестве Вадимов Степановичей. Прежнего они напоминали очень отдаленно, уменьшились вдвое по росту и выглядели как мальчишки, а не как взрослые люди. Причину своего разрыва они забыли сразу же, и хмель слетел как дым с папиросы. Не зная, чем заняться, они разбрелись по дворам в поисках приключений в духе капитана Немо.

Один оседлал качели, забравшись с сапогами на сидение. Двое других выламывали кусты, пытаясь сделать себе палки, а из досок скамейки – лыжи. Еще трое набрели на стаю голубей и развлекались тем, что швырялись в нее камнями. После точных попаданий голуби с шумом разлетались на крылатые осколки, и птиц становилось еще больше.

Проходивший мимо взрослый сделал мальчикам замечание:

– А что если в вас будут так же кидаться? – предложил он. – Понравится вам?

Мальчишки не могли этого представить, поэтому не ответили. Всем восьмерым надоели бессмысленные шатания и бдительные прохожие, и они сошлись сами собой возле уличного ларька с кривой надписью «Фрукты-овощи». Ватага прильнула к узкой щели приоткрытого окошка и затараторила на разные голоса:

– Дайте мне колбасы… А мне мороженого… И пепси-колы… Нет, лучше пива. Пусти… Два стакана.

Ларечница, отодвинув стекло, чтобы собственноручно шугануть недоросших покупателей.

– Ну, чего разгалделись? Сами не знаете, что хотите. Разберитесь между собой, потом приходите. И деньги приготовьте заранее. Давай, давай, кыш отсюда!

И она просунула в окошко пухлую руку в вязаном рукаве и махнула ей в небо.

От ларька отошли уже неразлучной восьмеркой и принялись разбираться, кто чего хочет.

– Ты что просил? – Пепси. – Какой еще пепси, ты девчонка что ли? Сейчас я тебе покажу пепси!

В ход пошли кулаки, началась всеобщая драка. Каждый отстаивал свое желание в бою, и не готов был к компромиссам. Вадим Степанович в такой ситуации давно бы уступил. Но от него в этих мальчишках не осталось и следа. Они дубасили друг друга, кто куда попадет, без разбора. От точного удара соперник раскалывался пополам, и к концу потасовки шестнадцать неузнаваемых малолеток бесцельно размахивали тонкими ручками. Они сильно убавили в размерах и были совсем не быстры в движениях.

Ссора моментально прекратилась. Все захотели одного и того же – покушать и спать. Малыши взялись за руки попарно, как учили когда-то в детском саду, и погнали к дому. Путь был нелегким – они вязли короткими ногами в сугробах, спотыкались о выброшенные пустые бутылки, кто-то еще успевал подбирать с земли яркие блестящие фантики.

Но все же они благополучно добрались до подъезда. Бабок на скамейке не было – наверно тоже пошли обедать. Пожилой мужчина в тот момент не спеша открывал дверь подъезда. Дети воспользовались этим и гурьбой проскочили мимо него на лестницу, все шестнадцать. Запыхавшись, добрались до родного второго этажа.

У всех нашлись ключи, но никто не дотягивался до замка. Они карабкались друг на друга, устроили настоящую кучу малу, тыкали ключами в замочную скважину, не попадали, а если и попадали, то пытались крутить не в ту сторону, но наконец повернули, куда надо, и замок щелкнул.

Первым делом ребятня высыпала на кухню. Там снова толкались, шаря по нижним ящикам в поисках еды. Набивали рты сухой крупой, сахарным песком, кому повезло, полакомились ломтиками раскрошившегося печенья. Перебив при этом несколько тарелок, малыши успокоились и потопали в комнату.

По дороге они еще затеяли игру в паровоз и, уцепившись друг за дружку, запыхтели, зачухчухали и растянулись по коридору шестнадцативагонным змеем.

– Я зеёный… А я классный… А у меня филолетовый, – проносилось перекличкой по составу.

Прибыв в пункт назначения, вагоны сошли с рельсов и рассредоточились возле кровати и стульев. Однако залезать на них всем сразу оказалось проблематично. В попытках штурмовать стулья малыши падали и раскалывались надвое, становясь двумя еще более мелкими человечками. То же самое происходило и при штурме кровати.

Вскоре по напольному ковру уже ползали тридцать два карапуза, натыкаясь на мебель и друг на друга. В их лопотании иногда угадывались отдельные слова – «дай», «хочу», «мое» и тому подобное, но и это продолжалось недолго.

Не найдя ничего лучшего и ничего лучшего не умея, малыши писались на ковер и выли, сидя в собственных лужах. Такое неудобное положение их сильно беспокоило, они ревели, не переставая, давясь слюной, раздувая щеки. Их разрывало, на две, а то и на три части, и на полу в конце концов не осталось места, где бы ни лежало орущее жалкое создание. Около восьми десятков младенцев оканчивали жизнь бесхозными, беспомощными, умирая один за другим в одинокой квартире на втором этаже.

Ворованный дом

Этот дом, как и положено всем домам на поселковой улице, имел номер, но за глаза его называли ворованным. Он возвышался над соседними приземистыми времянками с основательностью космического корабля перед стартом. Того, кто в нем жил, злые языки считали вором. Языки помягче снисходительно отмечали в нем деловую хватку и умение жить. И работать.

Работал хозяин, не покладая рук. Он в буквальном смысле собрал дом по кирпичику, по бревнышку срубил баню, по досочке смастерил летнюю кухню. Отличительной особенностью всех материалов было их преступное, а именно краденое происхождение. Даже гвозди были ворованные. Инструменты тоже добывались путем тайной конфискации. Но остальное являлось плодом кропотливого труда одного человека.

Строительство давалось ему с невероятным трудом. Кирпичи, шифер, мешки с цементом приходилось волочить на себе, причем по ночам, чтобы не натолкнуться на осуждающие взоры соседей. На сон времени не хватало, поскольку днем нужно было изображать добропорядочного гражданина. И это угнетало сильнее, нежели ночное строительство, к которому он всегда приступал с благоговением. По-детски радовался удачно стиснутому огрызку трубы, любовно поглаживал рубанком доски, трепетно замешивал раствор и взволнованно пробирался темными закоулками, прижимая к груди спеленатую добычу. Чужая вещь, так легко превращающаяся в свою, была куда желаннее точно такой же из магазина. И уже сама мысль о скором присвоении недозволенного наводила на то, что плохо лежало.

Основной функцией руки – брать и удерживать при себе – владелец дома научился пользоваться с размахом. Он рвал доски и рубероид отовсюду, как ромашки на лугу. Для него были открыты все двери, в том смысле, что любую он мог снять с петель или взломать. А уж каким непревзойденным каменщиком он был, и плотником, и столяром, и резчиком по металлическим решеткам.

Всякое похищенное быстро находило место в доме. К тому же он был опытным вором, никогда не брал того, что не потребуется в хозяйстве, потому как прекрасно знал, невостребованная вещь – лучший объект для кражи. Еще он умел не попадаться на воровстве. Ведь отдельно взятый кирпич, замызганная бетономешалка или распиленное бревно опознанию не подлежали.

Так он продолжал проносить мимо сонных граждан стекло для веранды, прикрывая им лицо, катил бочки, свозил на воровской тележке огнеупорные баллоны и сантехнику. Даже самые плохонькие вещи обретали в его доме второе рождение, которое, увы, никто не видел. Хозяин приварил на окна стальные жалюзи, не поднимаемые и не пробиваемые.

Покончив с домом, он занялся садом, где преуспел не меньше. На присвоенном участке вымостил дорожки желтыми ворованными плитками, разбил парники из стиснутого полиэтилена. Зацвели и заплодоносили краденые яблони, вишни, крыжовник, радовали глаз клумбы с цветами.

– Ворованное всегда лучше приживается, – усмехались соседи, поглядывая на бьющиеся об забор огромные красные яблоки.

Лучше приживается, быстрее растет, дольше держится, дешевле обходится. Только не всем был заметен воровской горб, нажитый на этом доме. Его владелец – великий труженик, муравей-одиночка, один, без поддержки и подмоги возводящий свой муравейник, стаскивающий отовсюду в кучу пригодные материалы, прилаживая их, скрепляя потом напряжения и страха.

Однажды ему посчастливилось похитить свирепого сторожевого пса и посадить на добытую тем же путем цепь. Затем началось строительство гаража, с тремя замками и сигнализацией на случай взлома. А когда гараж был готов, он угнал новенький бежевый автомобиль. Прямо с завода. А зачем же брать подержанное?

После этого соседи открыто разделились на два лагеря: одни завидовали, другие осуждали (но втайне тоже завидовали). А хозяин нового дома, сада и гаража уже не таился. Воровать на машине стало проще – промышлять подальше, набирать партии побольше, увозить побыстрее.

Вскоре он завел и жену. Тоже украл где-то на стороне. К несчастью, она оказалась бесплодной. Тогда он украл детей – мальчика и девочку. И вырастил их на всем ворованном. Беззаботная жизнь настала в семье. Тащили теперь в четыре пары рук. Благосостояние стремительно увеличивалось. Муравейник рос, прибавляя вширь и в высоту. Появились мансардочки, флигельки, беседочки, новый высокий забор, за которым пахло домашними пирожками, пряными соленьями и борщами. Ворованное имело на редкость приятный вкус.

Единственной помехой на пути к гармоничной частой жизни были все те же соседи, которые так же быстро разносили слухи о происхождении нажитого, как он пополнял домашние запасы. Словно все, что когда-то было бережно собрано, теперь растаскивалось по округе.

Тогда он решился на крайнюю меру воровства – он выкрал и поселил рядом с собой других соседей. Тех, которые его устраивали, перед которыми можно было не прятаться, а хвастаться, и которые, в конце концов, переняли его ремесло. Потянулись вереницы ночных воришек, обмотанных кабелем и резиновыми шлангами, закачались по дорогам тележки с кирпичами и саженцами. И однажды, вернувшись с юга, семейство не досчиталось собачьей будки и забора с тыльной стороны.

Ворованные соседи разворачивались на новом поприще неутомимо и целенаправленно. Они не стеснялись показывать себя в деле даже в светлое время суток, устраивая целые демонстрации награбленного. Тихие скромные кражи переросли в показательные грабежи. Годами мастрячить неказистые дома, свозить исподтишка груды обломков, заживо погребая себя под ними, выходило слишком начетно. Воровать – не строить. И вместо муравьиного копошения разносилось по поселку веселое жужжание бензопил, грузовиков, экскаваторов и бульдозеров. В оборот пошли отстроенные под ключ дома. Воровали самосвалы навоза, аллеи из елок, жен, детей, родителей, связи, защитные речи в суде. Не существовало ничего, чтобы нельзя было украсть.

А что же родоначальник воровской династии? Пора бы ему остановиться. Но нужно отдать ему должное (если он сам его уже не украл), он готовился к этой остановке основательным образом. Он обсуждал с женой памятник.

– Сам себе не своруешь, никто тебе не поставит, – настаивал он.

– А если и его украдут… когда ты уже будешь… – жена трагично опустила голову.

«Предусмотрительная», – подумал он. – «Хоть и тоже ворованная».

– Да, эти наглецы совсем стыд потеряли. Хоть самому сторожи из могилы.

– Я буду следить, – согласилась жена.

– Ты сама не вечна, – напомнил он.

– Тогда дети, внуки… Ты столько вложил в них труда.

– Да разве они скажут спасибо. Они-то думают, что сами всему научились.

– А дом? Дом будет тебе лучшим памятником… Мы и табличку прибьем.

– О чем ты говоришь?! Дом! Да он существует, только пока я жив. После меня его растащат по кирпичикам или своруют. Никто не удержит. И детям он не нужен. Они наворовали себе домов и разъехались. Ты же знаешь, как теперь воруют. Даже рук не прикладывают, все через подставных лиц, посредников. Вдумайся только – посредник вора!

– Как же быть? Что же останется после тебя, если не дом?

– Получается, что ничего, – задумался он. – Что ни возьми, все украдут. Самый верный способ обезопасить себя – вообще ничего не оставлять.

– И даже памятника не будет? – всхлипнула жена. – Вроде как и не жил?

– Да-а, вроде того, – вздохнул он украденным где-то вздохом.