Текст книги "Экзамен по социализации (СИ)"
Автор книги: Оксана Алексеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Мира! – я возмутилась. – Ты просто не представляешь, что тут происходит! Они все против меня! Я – не жертва! Но что я могла сделать одна против всех?!
– Если не жертва, – примирительно ответила Мира, – то и не веди себя, как жертва. Мы видели таких… много. Кого-то бьют, кого-то обижают, но далеко не все из них принимают это как должное. Вопи, бей, рви, воткни ручку кому-нибудь в глаз, только не соглашайся.
– Ручку в глаз? – очевидно, в детдоме именно так разрешают мелкие неурядицы. – Меня ж посадят…
– Ну… тогда не в глаз, – задумалась эта милая с виду девушка. – Я к примеру сказала. Самое главное – не будь безобидной. Не иди сразу против всех – выбери самого сильного, с остальными будет проще.
Этот разговор не имел вообще никакого практического значения. Но он прочно засел у меня в голове, только еще сильнее мучая. Легко сказать – бей и вопи. Ударить Белова – это значит самой получить в ответ. Вопить – это значит просто еще сильнее рассмешить одноклассников. Обратиться за помощью к учителям – это значит укрепить свою славу стукачки. Нет выхода, у меня просто нет выхода.
Но тогда я спросила только одно:
– А почему именно я?
– Ты странная. И я, наверное, тоже странная, – ответила Мира просто. – И ты одна. У остальных уже есть друзья, поэтому ты – самый простой вариант.
Да, цинизма ей не занимать.
Три дня я настраивалась… не быть безобидной. У меня не очень-то выходило. «Пошла на свое место, говно!» – от Смирнова вызвало только «Сам говно», после чего я все же ушла на свою заднюю парту. Зайдя в сопровождении Миры и Макса в столовую, я столкнулась с тем, что мне просто нет места – куда бы я ни пыталась пристроиться со своим подносом, мой стул тут же кто-то забирал под всеобщий хохот. Работники столовой активно не замечали происходящего. Ну конечно. Если кто-то случайно заметит, что в элитной гимназии все не так элитно, то с этим придется что-то делать! Легче не замечать. Я не выдержала и просто ушла, а близнецы Танаевы, как и обещали, вообще не вмешивались. Их, кстати, приняли легко, даже несмотря на мутноватое прошлое. С легкой подачи Белова почти все их называли «Мирамакс», хотя общаться получалось в большей степени только с сестрой. Уже на второй день Макс подошел ко второй парте, где сидела Яна и обратился к ее соседу:
– Можно, я тут буду сидеть?
Тот почему-то безропотно ретировался и пересел к Мире. Яна же просто приподняла бровь, но Макс с ней даже не заговорил.
На уроках английского оба блистали. У нас вообще не было слабых по этому предмету – таких в гимназию не принимали, но они сильно выделялись на общем фоне безупречным произношением и богатым лексиконом.
– As smart as pretty, – тихо прокомментировал очередной ответ Миры Белов, а она, снова все расслышав, повернулась к нему и улыбнулась.
Вот такая у меня милая «подруга», она бы еще расцеловала моего обидчика, чтобы свою преданность мне продемонстрировать. В общем, вся наша с ней дружба сводилась практически только к утренним приветствиям, «какделам» и прощаниям после уроков. А потом новенькие садились в свою черную машину – надо заметить, далеко не дешевой модели – и укатывали восвояси.
Конечно, я не считала Миру своей подругой. Она очень сильно преувеличила мои страдания от одиночества, считая, что я готова кинуться на шею любому, кто мне улыбнется. Скорее, наоборот, мне было непривычно отвечать на чьи-то вопросы и здороваться, удовольствия я от такой «теплоты» получала мало.
И все же я настраивалась. Не ради того, чтобы завоевать уважение новеньких, а ради себя самой. И решила, что пусть лучше меня считают неадекватной и больной, чем жертвой. Но подходящий момент, как это ни странно, оказался совсем неподходящим.
Началось все с того, что на последнем уроке Белов, как это делал часто, выхватил мое домашнее задание и начал старательно выводить: «Ебала я вашу литературу в задний проход прямым круговым конусом во имя геометр…». Я решила, что наступил мой черед. Схватила его тетрадь и начала выдирать из нее листы. Костя опешил, но ярость моя привлекла и внимание учителя:
– Костя, Дарья, что там у вас происходит? Выгоню обоих, если не угомонитесь.
Это не дало возможности Белову воздать мне по заслугам, а я возликовала.
Но счастье мое длилось ровно до звонка. Ученики уже покидали класс, а Костя схватил меня за волосы, не оттягивая до боли, но и не давая возможности подняться и убежать. Он молча ждал, когда мы в классе останемся одни – вероятно, это означало что-то ужасное, потому что обычно он был очень даже не против свидетелей.
А Мира, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:
– Ну что, Даша, поедем по магазинам?
– О-о-о, нет, красавица. Даша сегодня никуда не пойдет, – голос Кости сочился несдерживаемым исступлением. – У нас с ней серьезный разговор. Пока.
– Пока, – ответила Мира и вышла из класса.
– Отпусти, ублюдок, – я изо всех сил пыталась оторвать его руку от своего затылка.
Он сорвал с меня очки и прижал лицом к парте, теперь уже больно сжимая волосы в кулак.
– Ты охуела, мразь? Голос прорезался?
Я попыталась дотянуться рукой до его мерзкой рожи, чтобы расцарапать ее в кровь. Но Белов легко отбил мою руку.
– Извинись-ка. А то я тебе вырву твои кудряхи с корнем.
Я испугалась. Да нет, испугалась я гораздо раньше, просто ощутила это сейчас в полную силу. На что он способен? Каковы границы? Сможет ли он сделать что-то на самом деле непоправимое? Страшно до трясущихся рук и голоса.
– Извини.
– Громче!
– Извини, – на глаза навернулись слезы обиды. И сейчас даже не на него – на себя.
Костя отпустил меня и поднялся со стула.
– Место свое помни, шавка.
Я вскочила следом, собирая остатки мужества. Сейчас или никогда! Размахнулась и влепила ему пощечину. Тут же отпрянула, испугавшись собственной смелости, пожалев о сделанном, желая убежать, свернуть остатки самоуважения, терпеть до конца школы все, что со мной будут делать.
Он схватил мои руки, трясясь от злости. Зашипел прямо в лицо:
– Ты совсем ёбнулась? Я ж тебя убью.
Но вместо этого он с силой оттолкнул меня, быстро покидал свои вещи в сумку и направился к выходу, напоследок заметив:
– Хорошенько подумай, Николаева, хорошенько. Не доводи до греха. И не думай, что если ты покажешь зубы, то тебя начнут воспринимать, как человека. Тебе просто выбьют эти самые зубы.
Рухнув обратно на свой стул, я зарыдала. Пыталась успокоиться, повторяя себе, что уже давно к этому всему привыкла, что если меня тут кто-то застанет, то посмеются вдоволь, что так я никакие проблемы не решу… Но убедить себя очень долго не получалось.
В итоге только через час я, опухшая и красная, вышла из класса. Коридоры уже опустели, поэтому можно спокойно умыться, привести себя в порядок и отправиться домой. Там я обо всем и подумаю.
В женском туалете пол мыла уборщица. Буркнув приветствие и стараясь не обратить ее внимание на мой внешний вид, я поплелась в мужской. Стыд, злость, смелость, трусость – все ушло. Осталась только усталость и кратковременные рывки раздражения.
Толкнула дверь с такой силой, что слабая или не до конца закрытая щеколда вылетела, и глазам моим открылось зрелище, которое за весь сегодняшний день оказалось самым вопиющим: опершись на стену, даже не в кабинке, стоял Макс с закрытыми глазами. А перед ним на коленях девушка, голову которой он довольно жестко направлял рукой. Я застыла от этого зрелища, а в голове ни единой мысли, способной сподвигнуть меня к любому действию. Даже когда Яна вскочила, вскрикнула, увидев меня, пролетела мимо, я так и стояла в позе истукана.
– Вот же блин, – голос Макса раздался откуда-то издалека, словно сквозь плотное одеяло. – Даша, ну как не вовремя. Могу я тебе предложить продолжить то, что ты так некстати сорвала?
Я потрясла головой – не как отрицательный ответ, а чтобы извилины встали обратно на место. Хотя пусть заодно будет и отрицательный ответ, как это и понял парень. Он медленно застегнул ширинку, потом подошел к раковине и открыл воду.
– А ты чего тут? Или это я не туда зашел? – спросил он буднично.
И опять усталость – до такой степени мощная, что мне и дела не было до Ян, их парней, Мир и их братьев. Я подошла к другому умывальнику и начала ополаскивать лицо ледяной водой.
– Ты ревела, что ли? – встретилась с Максом взглядом через зеркало, но не ответила. – Мира, кстати, в машине ждет. Вы же по магазинам собирались сегодня?
По магазинам. Почему бы и нет? Все же в порядке. Я ударила Белова, он чуть не убил меня за это, перепугалась до такой степени, что вообще теперь не решусь прийти в школу, застукала нашу невинную Яну, отсасывающую Максу прямо в мужском туалете на грязном полу, а его сестра при этом терпеливо дожидается в машине. Нормальная, здоровая обстановка. Можно и по магазинам.
========== Глава 4. Погружение ==========
В привычную колею они вернулись очень быстро. Возобновили тренировки – пусть и не такие усиленные, как в Организации, к ним – часовая пробежка до завтрака; и уже это скоро показало, что они в отличной форме. Мире это нравилось, Максу, по-прежнему, было все равно, но так он хотя бы был чем-то занят. Оба подозревали, что в Организации им кололи что-то, увеличивающее физическую силу и выносливость, а иначе объяснить разрыв между их развитием и развитием обычных детдомовских одногодков было невозможно. Хотя кто знает, что бы было, если бы и тех тренировали с младенчества?
Их спарринги превратились в настоящее шоу для всех жителей детского дома. Они не дрались всерьез, не причиняли друг другу заметного вреда, но зрелище все равно получалось красочным – сложные приемы, броски и повороты в воздухе. Дети придумывали легенды о них – одна другой хлеще. Но ни одна из них не была страшнее действительности. Стоит ли говорить, что это сделало Миру и Макса главными любимцами, суперменами, образцами для подражания для всей малышни, а старшие предпочитали держаться на почтительном расстоянии? В конце концов Мира начала получать удовольствие от положительной реакции других людей. Ей понравилось нравиться другим: она все тщательнее изучала человеческие модели поведения, она социализировалась. Макса же подобное не волновало, и это, в свою очередь, все сильнее тревожило его сестру. Она понимала, что его замкнутость – это не простая защитная реакция на все непонятное. Теперь он уже не спал по двенадцать часов кряду и не просил третью добавку за обедом, вернувшись к привычным спартанским условиям выживания, но внутри оставался пустым, как пластмассовый пупс.
В четырнадцать лет Миру стала заботить и собственная внешность, поэтому она часто спрашивала у брата:
– Как ты думаешь, я красивая?
– Ты самая красивая, сестра, – отвечал он ей неизменное.
Через пару лет или чуть больше он ночами начал убегать из детского дома, дождавшись, когда все уснут, и профессионально уходя от внимания работников. Мира не переживала за него – сложно было представить, что тот даст себя в обиду. Наоборот, она надеялась, что где-то там, вне этих стен, он отыщет для себя что-то, что придаст вкус его жизни.
Девочка не знала, что брат ищет не это. Он думал только о том, чем может помочь ей. Мира хочет учиться в лучшем институте, Мира смотрит на красивые вещи в журнале, Мира достойна хорошей жизни – значит, ему придется ей эту жизнь обеспечить. Надо начать хоть с чего-то. Мелкие кражи у редких ночных прохожих – неоправданно рискованно. От этой идеи он отказался сразу. Лучшим вариантом выглядела какая-нибудь работа. Но Макс был еще совсем ребенком, умеющим только отлично драться и не имевшим никакого представления о том, как устроен мир.
Ночной клуб не очень далеко от детского дома привлек его внимание своими огнями, шумными посетителями и вечно-пьяным весельем. Внутрь его, конечно, не пустили – охранники просто посмеялись, но он продолжал наблюдать, оставаясь незамеченным у затемненной стены, почти каждый день приходя сюда. Да, он почти ничего не умеет, но кое в чем ему равных не было – а значит, это был единственный путь.
И все-таки он дождался своего часа. Вот этот лысый мужик был тут главным – это Макс узнал уже несколько дней назад, когда того встречала охрана – два огромных амбала ростом не меньше двух метров.
– Здравствуйте, шеф, – гаркнул один из громил, отходя в сторону, чтобы уступить проход.
Макс решил, что это лучшее время, чтобы привлечь к себе внимание. Он скользнул вперед, опережая мужчину, и ожидаемо столкнулся с рукой одного из охранников.
– Эй, пацанчик! Опять ты? Ну-ка, шуруй отсюда!
Макс схватил эту огромную руку и дернул на себя, усиливая инерцию огромного тела. Громила не удержался и упал боком прямо на подставленное колено мальчика, захрипев от боли. В это время Макс ударил под колени второго, заставив их согнуться, а после со всего размаха врезал ногой в лицо, опрокидывая всю тушу навзничь. Уже через секунду первый охранник с ревом поднимался на ноги, но спокойный голос остановил его порыв благородной ярости:
– Погоди-ка, Боря.
Макс только теперь позволил себе осмотреться и оценить, что должный эффект ему произвести удалось – несколько зрителей стояли полукругом, разинув рты. Но ему нужна была реакция только одного человека, и он ее дождался:
– Что ты делаешь, мальчик? – лысый наклонился к нему, вглядываясь в лицо.
– Я хочу у вас работать. Я сильнее их! – ответил Макс серьезно.
И ему не понравился раздавшийся вокруг смех. Теперь и второй охранник стоял на ногах, прижимая руку к лицу. Кажется, он единственный не рассмеялся.
– Вот как? Деловые разговоры тут не ведутся. Пойдем-ка назад в машину, поговорим. Внутрь я тебя провести не могу – юн еще. Ну, чего встал? На труса ты не похож.
А Макс и не боялся. Он вообще не знал, что это такое. Сел следом за мужчиной в автомобиль и захлопнул за собой дверь.
– Как тебя зовут? – поинтересовался мужчина, приняв самое серьезное выражение лица.
– Макс.
– А меня Сан Саныч. Приятно познакомиться, – он пожал мальчику руку. – Сколько тебе лет?
– Пятнадцать! Будет. Через два месяца.
– А родители твои знают, где ты?
– Я детдомовский.
На лице мужчины отразилось удивление.
– Хм… Так вот, оказывается, где надо было телохранителей себе набирать. Там у вас любой, что ли, может двух профессиональных охранников друг на друга сложить?
– Не любой, – Максу понравилась манера этого лысого вести беседу.
– Понятно. Но видишь ли… Макс, я не могу принять тебя на работу, хоть тебе и удалось меня впечатлить.
– Почему? – произнес Макс, чуть повысив голос. Для него даже такая реакция означала, что он крайне расстроен. – Я ведь сильнее!
А Сан Саныч терпеливо объяснил:
– Потому что они тут стоят не потому, что сильнее, а потому что страшнее. Понимаешь? Их вид должен устрашать – и тогда драк практически и не будет.
Макс подумал над этим, но потом был вынужден согласно кивнуть. Тем временем хозяин ночного клуба продолжил:
– А разве ты сможешь вызвать такой же ужас? Твою силу узнают только после того, как ее испытают – это мне не подходит.
Черт, а ведь он был прав. Макс только недавно начал обходить в росте свою сестру, и как бы ни был он силен – внешне он так и оставался худеньким подростком.
– Приходи ко мне, когда тебе исполнится восемнадцать. Думаю, что я смогу найти для тебя работу. Но до тех пор, сделай одолжение, побереги себя. Например, никогда не садись в машину к незнакомым людям.
Раздосадованный Макс хлопнул дверью и исчез в темноте, даже не попрощавшись. Сан Саныч продолжал смотреть в окно, размышляя. Нет, этот ребенок его не просто удивил – поразил. И не только своей просто невероятной силой и боевыми навыками, а скорее – глазами старика на детском лице.
* * *
Мира сидела на переднем сиденье, живописно уперев ноги в лобовое стекло. Такой отличный кадр сделал бы честь любому порнофильму. Играла в какой-то тетрис-шарики-змейку на своем телефоне. Я уселась сзади, а Макс занял место за рулем – и только после этого Мира соизволила обратить на нас внимание.
– Ну как, брат? Все нормально?
Это она его спрашивает о туалетном минете? Очень интересные у них взаимоотношения.
– Терпимо, – ответил ей Макс. – Куда вас везти?
– О, Даша, а где твои очки? – Мира просунулась между сиденьями, пристально меня рассматривая. Но, не дождавшись ответа, тут же добавила: – Какое у тебя зрение?
– Минус один, – ответила я, радуясь, что никто вроде бы не собирается настаивать на разборе моей последней драмы. Им обоим объяснять ничего не хотелось – все равно ведь не поддержат. – А что?
– То есть не слишком-то плохое. Ты ходишь в очках постоянно?
К чему она клонит? Что за интерес вдруг к моей милой миопии слабой степени?
– Нет. Ну, дома могу надеть – телевизор посмотреть или за компом, а так – нет необходимости.
Мира прищурилась:
– А в школе я тебя до сих пор ни разу не видела без очков! Вообще ни разу. О чем это говорит?
– О чем это говорит? – мявкнула я ей в тон.
Макс, видимо, тоже не понимавший смысла допроса сестры, повернулся ко мне. И произнес:
– О.
– Господа Танаевы, вы пиздец какие странные, – ответила я им обоим.
– Это да, – согласилась Мира, – но сейчас о другом. Глазки-то у тебя какие красивые, ресницы длинные. А не красишься почему?
– Чтобы тушь со слезами по всему лицу не растекалась после очередной стычки с любимыми одноклассниками! – разозлилась я.
– Не-е-ет, – протянула Мира. – Это твоя защитная реакция, чтоб внимание поменьше привлекать.
Вместо ответа я попыталась испепелить ее взглядом.
– О, – повторил Макс задумчиво. – Хороший цвет глаз… Как-то не обращал внимания раньше.
Мира вдруг захлебнулась воздухом и изо всей силы хлопнула его по плечу:
– Брат! Даже не смей! Даша – моя подруга.
Макс равнодушно кивнул и снова отвернулся к лобовому стеклу. Наверное, в этом разговоре был какой-то глубочайший смысл, уловить который мне никак не давала накопленная усталость. Хотелось скорее домой – от всего, ото всех. Но приличия ради я уточнила:
– А эта херня что должна означать?
Мира обреченно вздохнула и соблаговолила пояснить:
– У Макса отклонение психическое – он помешан на сексе.
Не слыхала о таком отклонении. Тогда послушаем продолжение.
– В общем, все дышащее, слышащее и издающее звуки находится в опасности. Ну чего ты улыбаешься? Я вообще-то серьезно! Психолог говорил, это потому, что у нас матери не было, ну там чего-то как-то… стремление к человеческому теплу, к ласке, которой в детстве не было, тяжелые испытания… у него вот в такую гипертрофированную форму вылилось. Нам и из Москвы, может, уехать пришлось, потому что добрая ее треть уже знакома с моим братом ниже пояса, – Мира рассмеялась собственной шутке, но брат ее не поддержал. – Но заодно, вопреки предположениям психолога, в эмоциональную привязчивость это не выросло. Как раз наоборот – ни эмоциями, ни привязчивостью мой брат не отличается. Макс, хоть с одной девицей у тебя было два раза?
Макс почесал указательным пальцем висок и отвернулся к боковому стеклу, демонстрируя, что этот разговор его не касается. Очевидно, сестра его не раз уже доставала этим. Я распахнула глаза:
– Серьезно, что ли? Но ты же никого не насилуешь, Макс? – посчитала, что имею право такой мелкий пунктик уточнить.
– Пока необходимости не было, – буркнул он.
– Ну… ладно. Теперь понятно, что там с Яной… – пробормотала я, чтобы хоть что-то сказать на такое откровенное признание.
– С Яной? – видимо, Мира не знала, кого конкретно шпилит ее брат в каждый дискретный отрезок времени. – Ясно. Но Дашу не трогать! Понял?
Это меня уже возмутило:
– Что это значит? А Даша тут что, грелка безмолвная? Даша не может сама отказать? – они меня считают жертвой до такой степени?! – И уж прости, Макс, но ты не производишь впечатления красноречивого Дона Жуана, который способен уболтать любую!
Он не ответил, поэтому я решилась добавить. Откровенность за откровенность:
– И вообще, я – девственница! Понятно? Это значит, что я не стала бы отсасывать в туалете малознакомому парню, а в постель лягу только с любимым и уж точно… не с тем, кого треть Москвы… ниже пояса!
– Я тоже! – удивила Мира. – В смысле, тоже девственница и тоже считаю, что секс допустим только с очень близким человеком!
– Пф! – не выдержал Макс. – Нашли, чем гордиться. Обе. Ты, – он обратился к Мире, – девственница только потому, что моя сестра. А ты, – это уже мне, – потому, что подруга моей сестры. Точка. Радуйтесь пока, если это вообще повод для радости. Куда вас везти, клуши невинные?
Мира тут же переключилась:
– По магазинам!
Но я слишком устала. Меня просто не хватило бы даже на то, чтобы составить Мире компанию.
– Я домой хочу, прости.
– Ну ладно, – она на секунду надула идеальные губы. – Говори адрес.
Уж не знаю, насколько серьезно она говорила о психологических проблемах. По-моему, Макс – просто типичный бабник, правда, слишком немногословный – хотя, может, этим и привлекает на фоне прочих болтунов. В восемнадцать бегать за девчонками – да это можно про каждого третьего сказать, а она тут развела целую психическую травму. В конце концов, меня это вообще никак не касается. Но все же прозвучало что-то, что заставило мое сердце дрогнуть, поэтому я спросила:
– Мира, а когда умерли ваши родители?
– Сразу.
Холодно и просто. И тут же уточнила, хотя я и без того поняла:
– Сразу после нашего рождения.
Вот так. Всю жизнь никому не нужные, из всех родных – только они двое. Против всего мира вдвоем. А я еще жаловалась на свои мелкие проблемы.
Забежала в квартиру и скинула туфли.
– Дашуль, ты? Мой руки и беги сюда, я пока суп разогрею, – раздался голос из кухни, а я сразу же подлетела к маме и обняла. – Даш, ты чего?
Я сжала ее еще сильнее:
– Так соскучилась, мам.
Мама разомкнула объятия, чтобы пристально посмотреть в лицо:
– Все в порядке?
– Да. Просто люблю тебя.
А потом я рассказала ей о Мире и Максе – двух своих друзьях. Ни с того, ни с сего именно сегодня ставших друзьями. Мама только качала головой, тоже не имея возможности представить – каково это. А вечером уселась смотреть с папой его дебильный футбол. По каким глупым критериям я смела называть свою жизнь плохой? А Белову я завтра еще разок врежу!
Правда, уверенность моя таяла рывками по мере приближения к зданию школы. Белов вчера меня не ударил – он вообще меня никогда не бил. Хватал, применял силу – да, но чтобы кулаком… такого не случалось. Но вчера я ведь перешла все границы, в его понимании моих границ. И он не ударил меня. Может ли быть такое, что эта сволочь имеет хоть какие-то пределы своей жесткости? Жестокость была ключевой чертой его натуры, он ни разу не упустил шанса меня унизить так, чтобы было как можно больнее. Вчера он опять меня унизил, но не ударил. Почему? А может, он боится? Ведь все его поступки оставались до сих пор тайной от моих родителей и учителей отчасти потому, что им никто об этом прямо не говорил. А вот синяк на половину моего очкастого лица станет слишком красноречивым доказательством – завтра же в школу прилетит мой отец, поставит на уши всех от директора до уборщицы, следовательно, беспечная жизнь Белова, так или иначе, перестанет быть такой же беспечной. Это больше похоже на правду! Так-так, значит, на этом страхе играть и нужно. Я отказываюсь сдаваться! Наоборот, собираюсь провоцировать его либо уж выйти из себя окончательно, либо раз и навсегда успокоиться. Страшновато, но что он мне может сделать такого, чего со мной до сих пор не делали? Не убьет же, в самом деле. А когда я справлюсь с Беловым, то все остальные мне покажутся мухами – тут Мира была права.
Прямо из пучины бурлящих мыслей меня выдернули за руку и потащили куда-то в сторону. Яна. Насупилась и смотрит так, будто я ей миллиард долларов задолжала. Но раз уж я настроилась на войну с Беловым, то противостоять, пусть и высокомерной, но более здравомыслящей Яне я уж точно в силах:
– Чего тебе?
Она привычно перекрестила руки на груди, но тут же опустила их.
– Даша, – ого! Она знает мое имя? – Извини меня за то, что я тебя оскорбляла. Но я никогда не трогала твою форму, обувь и…
– Знаю. И что? – а вот я сложила руки на груди, как это обычно делала она.
– Даша, – она выдавливала это слово из себя с явным волевым усилием. – Пожалуйста. Не говори. Никому.
Ясно. Это она о своем вчерашнем небольшом грехопадении. Да мне, если честно, все равно.
– Кому рассказывать-то? Мира уже знает, Макс… думаю, тоже догадывается. С остальными я, как ты могла заметить, не общаюсь. На доске написать маркером? Хорошая идея!
Я никогда не отличалась злорадством, но сейчас во мне всколыхнулось что-то темное.
– Пожалуйста.
Ну ладно, помучили – и хватит. Я решила смилостивиться:
– Не расскажу.
Я попыталась уйти, но Яна, видимо, не удостоверившись в моей искренности, снова схватила меня за руку, заставляя остановиться.
– Даша, я очень прошу! – боясь, что я уйду или что не окажусь, после двух-то лет бесконечной нервотрепки, достаточно великодушной, она затараторила: – Никита… Если он узнает, я потеряю его. Я люблю его, правда. Мне наплевать, что скажут другие, но если кто-то узнает, то и Никите…
– Раз так любишь, то зачем же сделала это? – не то, чтобы меня это особо заботило, но ее поступок явно шел вразрез с сегодняшним волнением.
– Не знаю! Глупость, ошибка, понимаешь?
Мне неожиданно стало интересно, но не из-за Яны, а из-за вчерашнего разговора с Танаевыми:
– Как тебя Макс вообще на такое уговорил? Я даже не видела, чтобы вы особо общались.
Она болезненно сморщилась. Но, опустив голову, снова забормотала быстро:
– Ты не поймешь. Да я и сама толком не понимаю… Есть в нем это… Как объяснить? Будто голодное животное, страсть неприкрытая – берет, что хочет, не заморачиваясь. Он меня просто вчера прижал к стене, целовать начал… А во мне словно впервые женщина проснулась. Я и сама ничего не поняла, как готова была на все. Ни одной мысли в голове… Это не любовь – это вообще черт знает что! Даже если он бы мне встречаться предложил – я бы не согласилась, потому что Никита лучше. Всех лучше. А Макс…
Она резко затихла, ощущая новый прилив стыда от своей откровенности. И мне вдруг стало невыносимо жаль ее. Ведь Яна даже не знает, что она такая у Макса… стотысячная?
– Не волнуйся. Я никому не расскажу. Правда.
Она кивнула, похоже, растеряв остаток всего своего запала, и наконец дала мне уйти.
Интересно, что это за любовь такая, если мимолетная страсть к другому может снести тебе крышу? Яна – не легкомысленная тупая девица, насколько я раньше знала, но если и она оказалась в такой ситуации, то что же требовать с других? А может быть, она просто шлюха, а мне тут втирает… Да и хрен с ней. Все равно я никому рассказывать и не собиралась.
Белов снова сел за мою парту с более тихим, чем обычно, возгласом:
– Хай, дурында! Сегодня кидаться на меня не будешь?
Я ответила с максимальной злостью, на которую была способна:
– А ты попробуй взять мою тетрадь, говнюк.
– Ой, чуешь вонь? Это я в штаны от страха наложил. Не хуей, Дашуля, пощади свое здоровье, – ответил он, но, к моему удивлению, даже не предпринял попытку захватить мои конспекты.
Значит, он вчера тоже испугался того, что мог сделать. Не так, как я, но все же. Это, конечно, еще не победа – издевательства будут продолжаться. Чтобы все прекратить, надо его вынудить дойти до самой границы. Чтобы его страх его и остановил.
В класс вошли Мира и Макс. Первая, как всегда, цветущая и приветствующая всех. Второй только удосужился кивнуть в никуда. Даже не взглянув на Яну, с которой сидел всю последнюю неделю, он направился к своему первоначальному месту рядом с Мирой. Возможно, Яна просто не смогла справиться с эмоциями, проводив его взглядом и позволив мне это заметить. Но именно на моем лице ее глаза остекленели. Что она там увидела? И я слишком поздно заметила за собой жалость. Жалость – это совсем неправильно, неуместно, оскорбительно! Я стала свидетелем не только ее вчерашней «ошибки», но еще и сегодняшнего позора – когда парень, ради которого она так унизилась – в прямом смысле этого слова, даже не соизволил поздороваться. Не удивлюсь, если после этого она возненавидит именно меня. Человеку в такой ситуации просто необходимо кого-то ненавидеть.
Со мной же близнецы поздоровались, как и с Костей – а вот это уже было неприятно. Мне не могло нравиться то, что мои друзья с такой легкостью его принимают. Едва усевшись, Макс тихо спросил о чем-то Миру, та сначала покачала головой, но потом ответила. Он тут же ткнул пальцем в спину девочки, сидящей впереди него.
– Настя, – тем же равнодушным тоном, что и всегда, – одолжишь ручку?
Рыженькая симпатичная Настя порозовела от неожиданного внимания и, естественно, тут же отдала ему всю свою канцелярию. Значит, вот так это происходит? Он просто переключается с одной на другую, не оглядываясь? Да по сравнению с ним даже Белов не выглядит таким моральным уродом… Эта Настя – просто очередная жертва, не такая сложная, как Яна, значит, тут у него проблем вообще не возникнет? Да не может быть! Слишком как-то просто – он обозначает свое внимание к кому-то, а потом ничего не делает. Ждет, когда они сами созреют? Настоящая змея! Или он выбирает только тех, кто изначально к этому готов, какой-то пятой точкой улавливая их внимание к себе? Не ее ли имя он предварительно спросил у Миры? Точно… Еще пять минут назад даже имени ее не помнил, а уже запустил свою мясорубку. А она эдакая простоватая, вечная хохотушка. Она громче всех хохотала, когда надо мной издевались. Стоп.
И когда это я успела перейти на их сторону? Все верно, Макс, продолжай. Ставь их на колени – не в переносном, а в прямом смысле – прямо на грязный пол в мужском туалете. Разве не там место этих гадюк? С чего вдруг мне нужно их жалеть? Много ли я сама жалости от них видела?
Откуда во мне появилось столько злости? Прямо до жесткого хладнокровия, до ледяной усмешки. И мне это понравилось. Может, я была жертвой только потому, что была слишком доброй?
