Текст книги "Большая Игра"

Автор книги: О. Шеремет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Буква НУН

«Вошла буква нун и сказала Творцу: „Хорошо мною устроить мир, потому как мною написано Нора тэилот – великие хваления, а также сказано: „Восхвалением праведников“.

Ответил ей Творец: „Вернись на свое место, потому как для тебя вернулась буква самэх на свое место. И опирайся на нее. Потому что буква нун находится в слове Нэфила – падение, исправить которое должна буква самэх, ради чего должна вернуться на свое место, чтобы укрепить низших“. Немедленно отошла от Него буква нун“».

Скульд оперся руками о подоконник и невидящим взглядом уставился на безжизненный пейзаж за окном. Все человеческие существа погибли во время катастрофы, позднее – из-за излучения. Без них лучше. Хоть Лахе и утверждает, что окна, выходящие на райский сад, куда приятнее, но её мнение едва ли заслуживает внимания. Ведь там целых два человека – эти первобытные Адам и Ева. Знать бы, откуда только Лабиринт берёт информацию для всех этих пейзажей?

Но тут мысли Игрока приняли другое направление. По христианским канонам, первые люди отринули бога, отведав плода познания. Аска… Похоже, Скульд сам вкладывает ей в руки этот плод, делая девушку магом, добывая из её духа Философский камень. Что потом? Не оставит ли она своего «бога», сочтя себя достаточно умной и самостоятельной? А что, если она станет даже сильнее его и сможет разгадать все планы Игрока?..

Да нет, это же смешно. И Скульд посмеялся вслух – просто чтобы доказать себе, что он в своих опасениях действительно зашёл слишком далеко. В любом случае, каким бы крайним он ни был, на стороне Повесы его непобедимое очарование и – любовь. Аска, будь она тысячу раз магом, будет закрывать глаза на всё и слепо доверять ему, это уж точно.

Он открыл свой рабочий дневник, просмотре записи. Что, господа алхимики, не так-то уж и сложно оказалось расшифровать ваши аллегории!

На очереди операция под благозвучным названием «цитация», то есть «вскармливание». Скульд записал и задумался, постукивая карандашом по бумаге. Что бы это могло означать? Наполнение объекта чем-либо. Чем?

«Знания», – записал Игрок. По крайней мере, это логично. Не зря он посоветовал Аске «почитать книжки», ой не зря. Ещё бы знать, к какой области знаний должны относиться эти книги… Может, что-нибудь из магических практик? Надо заглянуть в библиотеку Лабиринта и собрать подарочек для Фишки.

Следующая стадия – сублимация, то есть «возгонка». То есть переход вещества из твёрдого в газообразное, минуя жидкое. Сама собой напрашивается ассоциация – смерть, отделение духа от тела. Но как тогда, скажите на милость, проводить оставшиеся… пять, посчитал Скульд, операций! Быть может, девочке нужно испытать ВТО, то бишь внетелесный опыт. Медитации, выход из тела в астральные плоскости. Откровенно говоря, Скульд не видел в этом никакого смысла, но этот вариант его явно устраивал больше, чем смерть перспективной Фишки. Итак, «Астрал?» – и в библиотеку.

Не одному Скульду пришла в голову идея напиться из источника бумажной мудрости: в библиотеке сидел Лорд, закрывшись от мира свежим номером Times. Nobless oblige, как же. Сначала молодой Игрок заколебался, но потом решил, что старейшему, чья Фишка уже вышла из Игры, нет никакого дела до фокусов остальных.

– Мой почтение, Вердан.

– Добрый день, Скульд. Как спалось? – газета опустилась на дюйм, чтобы открыть благодушную улыбку Игрока, потом поднялась снова. Он не слишком переживал из-за своего проигрыша. Впрочем, подумал Скульд, долго ему не придётся оставаться в одиночестве – Лахе, ведущая Игру так же бездарно, как и всегда, скоро потеряет свою Фишку.

Уже собрав необходимую коллекцию, Скульд не отказал себе в удовольствии побеседовать с Верданом.

– Вы не скучаете, Лорд? Не нужно продумывать тактику, просчитывать следующий ход. Чем же вы занимаетесь?

Вердан усмехнулся, но так, чтобы более молодой коллега не заметил. Ему всё ещё кажется, что в этом мире нет ничего, что стоило бы внимания, кроме Большой Игры и всего, что с ней связано. Приятно разрушать чужие иллюзии, но в этот раз Вердан просто не имел на это права. Поэтому он чуть склонил голову, словно соглашаясь с собеседником.

– Судьба. Ей всё подвластны – что ж с того, что в этот раз она оказалась ко мне не столь благосклонна?

– Как сказал бы Клот, повернулась филейной частью.

– Это не самая худшая для созерцания картина, если учесть наше представление о Судьбе как о прекрасной женщине, благосклонной к своим верным поклонникам.

Про себя Скульд отметил, что для него Судьба всегда представлялась почему-то в образе костлявой и угловатой девчонки-подростка, чей характер (и без того не ангельский) ещё больше портится из-за внешности гадкого утенка. И он не возражал бы, чтобы подобная Судьба вообще исключила его из списка интересов. Чёрт с ней, и сам справится!

– Ая-яй, – мягко укорил его Вердан. – Скульд, учитесь скрывать свои эмоции. Судьба может увидеть их и оскорбиться на подобное отношение.

– Вердан, скажите честно: вы верите в существование Судьбы? – неожиданно для себя ляпнул Повеса.

– А как же? Кто создает Лабиринт, Игровое Поле… кто даёт нам власть над Фишками, в конце концов?

– Не знаю. Может, мы сами. Может, это вы всё делаете, Лорд, а потом наслаждаетесь игрой в Игре: удовольствие для истинного знатока.

На секунду Вердан оцепенел, и ему померещилась та самая филейная часть Судьбы, о которой они недавно говорили. Но насмешливая и беззаботная улыбка Скульда развеяла его опасения.

– Кто знает, друг мой, кто знает.

Никто из мужчин не заметил, как промелькнула у стены серая тень и помчалась к своей хозяйке.

Лахе выслушала доклад своей писклявой подданной и нахмурила очаровательный лобик. Информация была ценной, но малопонятной. Кто знает, шутили Игроки или были серьёзны? Она надула щёки, посмотрела в зеркало, машинально поправила волосы. Странные речи Вердана, Повеса, ставший невероятно – и даже пугающе – серьёзным. Атропос, в конце концов, заведшая интрижку с Плутом. Кто бы мог подумать! Уж не её высокомерная «подруга» с невоспитанным и бестолковым Игроком. Он не чета Скульду…

Лахе запретила себе думать о Скульде и вернулась к Атропос и Клоту. Она бы и сама не поверила в то, что Ледяная Дева может позариться на это безвкусное «сокровище», если бы одна из её слуг не стала свидетельницей более чем жаркого поцелуя, которым одарила девушка Игрока в коридоре, когда думала, видимо, что их никто не видит.

Фу, гадость!

В любом случае, даже если они вздумают объединиться, это будет сложно: их Фишки находятся слишком далеко друг от друга и географически, и по социальному положению. Против Лахе они тоже сыграть не смогут – только против Скульда. Предупредить его, что ли? Лахе снова пристально уставилась в зеркало. Нет уж, раз Повеса пренебрегает ею, то она не упустит возможность насолить ему – пусть проигрывает! Она ему ни слова не скажет. Более того…

Белокурая девушка с внешностью невинной принцессы, чей разум никогда не омрачали темные мысли (а то и вообще мысли) хлопнула пару раз в ладоши и заторопилась к Атропос, чтобы пригласить её прогуляться в Райском саду.

Сказать, что Клот удивился, услышав в свою дверь стук – это не сказать ничего. Единственный, кто заходил к нему в комнату (а это был Скульд), прекрасно знал, что дверь в покои Клота была открыта всегда, когда хозяин был внутри. Стоило просто толкнуть дверь, и не утруждать свои костяшки.

«Пожар? Годзилла? Второе пришествие?» – рассуждал Игрок, пересекая комнату. Что ещё могло заставить кого-то из Игроков нарушить Правила и заявиться без приглашения?

– У меня есть важные новости, – холодно объявила Атропос, глядя Клот куда-то в переносицу.

Игрок отступил на шаг и приоткрыл дверь, но девушка упрямо стояла в коридоре.

– Входите же, моя королева… не создавайте сквозняк, – и он втянул внутрь слабо сопротивляющуюся Атропос.

Она присела на диван и огляделась, не скрывая любопытства. Игроки очень редко приглашали других в свои комнаты: например, в её побывали только Лахе и Клот. Всё-таки это личное пространство, рабочий кабинет, в котором вынашиваются планы и расписываются тактики… Но самое главное: покои Игрока выходят окнами на тот пейзаж, что ярче всего отражает сущность. Познаешь сущность другого – считай, уже обыграл. У самой Атропос за окном был спуск к лазурной морской бухте, укрытой в каменной чаше из гор, поросших оливами. В самой бухте не было людей, но сюда приходили молодые из деревень, находившихся где-то пределами окна, чтобы посоревноваться в плавании – или чтобы увидеться с возлюбленными. Была Эллада на Земле, была Эллада… а кусочек её сохранил Лабиринт, чтобы радовать свою прекрасную обитательницу, чей образ был так похож на греческую статую.

Итак, Атропос из понятий вежливости очень старалась держать голову повернутой в сторону двери, чтобы ни в коем случае не увидеть то, на что любуется её союзник. Клот не стал смеяться, он снова взял за руку девушку и подвёл к окну.

– Смотри. Это – мой мир. Нравится?

От вида фьордов, изрезавших суровый, заснеженный берег, захватывало дух. Сразу было ясно, что людей этот мир не любит, лишь терпит – и то, если человек будет достаточно сильным, чтобы бороться с природой. Нет? Равнодушный снег просто покроет ещё одну безымянную могилу, не скорбя и не ликуя.

– Безжалостный, – с каким-то удивлением произнесла девушка, чей возраст насчитывал уже несколько столетий, если память её не обманывала (в чём она уже не была уверена).

– Правда, мы с тобой играем роли, полностью противоположные нашей сути? Могу тебе сказать – не мы одни. Но это секрет.

Конечно, он ведь вхож и к Скульду, и к Вердану – Клот должен знать, что на самом деле представляют из себя мужчины-Игроки. Но расспрашивать Атропос не стала – это было бы уже чересчур. Хватит нарушать Правила, хотя бы в это день.

– Так что же за новости, моя прекрасная Психея?

– Лахе следила за Верданом и Скульдом. Повеса пошутил, что, быть может, Вердан играет нами, Игроками, как мы – Фишками, и Лорд замер на секунду. Лахе считает, что это – метафора, и что Скульд подразумевал заговор, который плетёт против него Вердан вместе со мной и с тобой… И Вердан испугался, что его раскроют.

– Чушь какая. Пастушка превзошла саму себя.

– Нам это на руку! – возразила Атропос. – В любом случае, она жаждет мести из-за того, что Скульд до сих пор не пытался… не пытался…

– Облапать её, – подсказал Плут со свойственной ему непосредственностью. – Ясно. И Лахе сказала тебе, что мы втроём – с Лордом подмышкой – можем продолжать строить зловещие планы по вмешательству в дела Повесы. Она его не предупредит. Так?

– Так. Но, знаешь – Вердан ведь всё-таки запнулся… В наблюдательности Лахе не откажешь, она лучшая среди нас в деле добычи информации. Значит, Вердан по уши завяз в чём-то, что лишает нас памяти, создаёт Лабиринт и Поле, наши кубики.

– Он знает принципы течения Времени…

– И что будет в Финале…

– И это что-то явно не из приятного.

Игроки задумались, глядя друг на друга. В конце концов Атропос беспомощно пожала плечами.

– Я не знаю, что делать. Игра становится всё опаснее, а проигрывать не хочется, тем более что я уже далеко зашла.

– Могу тебя успокоить, милая Атропос: до выигрыша тебе не ближе, чем мне – до Скульдовского обаяния. К тому же, как мне кажется, у нас с тобой есть значительное преимущество перед всеми: открытые карты. Моя тактика известна тебе, твоя – мне. И, что бы там ни ждало в Финале, мы встретим это вместе… если вообще дойдём от него.

Здоровая доля скептицизма была отличительной чертой всех Игроков, в кàком бы романтическом настроении они ни находились.

После ужина Атропос нарочито медленно шла к себе, отказавшись составить компанию Лахе. Наконец-то услышала сзади мягкие быстрые шаги, один звук которых вызывал неконтролируемую ненависть. Тем не менее, она справилась с собой и обернулась, преграждая путь Скульду. Его лицо перекосилось, но он всё же учтиво склонил голову.

– Позвольте пройти.

– Нет. Скульд, я… хочу предложить тебе примирение.

– Примирение? – кажется, до него даже не дошёл смысл этого простого слова.

– Да. Признаемся честно, что ненавидим друг друга. Я хочу исправить это положение: предлагаю оставить в прошлом то, из-за чего мы перестали ладить… помнишь, тогда?

– Не помню. И вспоминать не тянет. Прошу меня извинить.

Боком, стараясь не коснуться даже подола её платья, Скульд проскользнул мимо Атропос. Она прикрыла глаза, изо всех стараясь пробудить непослушную память. Фишки, Игроки… Неужели они когда-то так серьёзно соперничали в Большой Игре? Или… нет, к чувству отвращения примешивалось ещё что-то. Горечь, и – восхищение? Обожание? Неужели она, Атропос, была когда-то так же очарована Повесой, как и его бедняжки-Фишки?

Она покачала головой. Ладно, с этим Игроком каши не сваришь, даже и из топора.

Буква САМЕХ

«Предстала перед Творцом буква самех и сказала: „Творец мира, хорошо моими свойствами создать мир, потому как есть во мне Смиха – поддержка для падающих, как сказано: „Поддерживает (сомэх) Творец всех падающих““. Ответил ей Творец: „Потому-то необходима ты на своем месте и не сходи с него. Но если сдвинешься со своего места, что в слове Сомэх – поддержка, потеряют опору в тебе падающие, потому как они опираются на тебя – твои свойства“. Услышав это, отошла в сторону буква самэх».

Аска лежала на диване и смотрела в потолок. Ничего интересного там не было, по крайней мере, в том месте, куда был направлен её взгляд. Стоило обратить глаза чуть вправо, и там можно было полюбоваться липкой лентой с тремя дохлыми мухами, но это было уже слишком много для её забитого информацией разума. Девушка чувствовала себя рождественским гусем, под завязку нафаршированным умелой хозяйкой. Подруги с радостью скинули на неё все домашние заботы, но их было немного; большую часть дня Аска проводила за книгами – Скульд принёс целую стопку. Кроме того, в её распоряжении был нетбук и интернет, снабжавший всем необходимым. Ну, не всем: она так и не смогла отыскать одну из частей Вед в переводе на норвежский или хотя бы английский.

«Может, выучить санскрит?» – лениво подумала Аска. Эта мысль не казалась глупой или невероятной – почему бы и не выучить, в самом деле? Надо только попросить Скульда, своего ангела-хранителя, пусть найдёт какой-нибудь самоучитель. А то и сам позанимается.

Дни сливались для Аски в одну бесцветную бесконечную полосу – пеструю и мутную, как очень грязное стекло, выходящее на оживленную автостраду. И – книги, книги, книги. Поесть она забывала, так что приходилось ставить будильник с напоминаниями: как ни крути, морить себя голодом девушка не собиралась.

Ей не было скучно, ей было… пусто. Чего-то не хватало в окружающем мире, а чего – не знала и она сама. Скульд появлялся редко и ненадолго, может, дело в этом?

К дому подъехала машина и просигналила три раза. Просигналила машина. Просигналила машина. Просигналила машина. Аска крутила предложение в голове, понимая, что оно должно что-то значить, более того – что от неё требуется какая-то реакция… Через какое-то время она наконец-то сообразила, что нужно открыть дверь, потому что это приехал Адам. Надо открыть дверь. Надо от…

Встала, но, подойдя всё-таки к двери, обнаружила, что она превратилась в непреодолимое препятствие: рука Аски свободно проходила сквозь ручку, будто она была голограммой. Или же у самой Аски появились проблемы с материальностью… Девушка, всё ещё не очень быстро соображая, поднесла руку к глазам – чтобы обнаружить, что её тело стало полупрозрачным, похожим на голубоватую дымку. Аска обернулась – на диване лежала она сама…

«Приехали», – успела подумать северянка, прежде чем её захлестнула волна ужаса. Добаловалась со своей «диетой»!..

Она почувствовала, как её что-то сжимает, так что, наверное, было б больно дышать (если бы она дышала), а через ми девушка уже вскочила с диване, с шалыми глазами, тряся головой и ощупывая своё родное плотное тело. Её колотило – куда только подевалась прежняя сонливость и апатия? Молнией Аска выскочила на улицу, чуть не выбив дверь и вписалась прямо в Адаму, которому надоело ждать в машине.

– Что? Что? – как заведенный, повторял он, сжимая плечи перепуганной насмерть девушки.

– В-валерьянки, – отстучала зубами та.

Адам заварил на кухне чай, добавил несколько капель коньяка – подумал, капнул и себе в чашку тоже. Не нужно было быть Шерлоком Холмсосм, чтобы понять: что-то случилось, и это что-то связано с той божественной игрой, в которую их с Аской втянуло по уши.

Девушку как прорвало: сначала она просто рыдала, лёжа ничком на диване, потом уже тише всхлипывала, роняя слезы в чай. Потом строилась поудобнее и выложила Адаму всё, что знала и о чём догадывалась – и о том, как сегодня утром нечаянно выскользнула из тела.

– Нечаянно, – задумчиво повторил Адам и накапал ещё коньяка себе и девушке. Уже без чая. – И что ты собираешься делать дальше?

– Продолжать.

– С ума сошла?!

Аска пожала плечами. Это из тех вопросов, на которые бывает очень сложно ответить.

– С этой карусели так просто не соскочить. Да и вообще – знаешь… – и запнулась.

Как объяснть, что, когда схлынуло болезненное равнодушие, снова вернулось то въедливое чувство, которое похоже на обморок? Стоит ей только увидеть Скульда, его зеленые весёлые глаза…

– Короче, я не отступлюсь.

– А вдруг ты в очередной раз «нечаянно» выйдешь из себя, а назад не вернёшься?

– Как – что? По правилам – священник, венки, прочувствованный некролог.

– Дура! – Адам едва не вспылил. – Прости, Аска…

– Да ничего. Дура и есть, – девушка кивнула, потом придвинулась ближе к студенту. – Адам, ты только… заходи в гости иногда, ладно? Пожалуйста.

Она хотела сказать, что уже давно дружба, что была между Марой, Хельгой и ней, сошла на «привет – как дела», а больше и поговорить-то не с кем. И – тем более – пожаловаться на то, что тяжело, когда тебя вот так вот перекраивают в скоростном режиме, из обычноо человека превращают в чёрт-те что… Но не сказала. А Адам, похоже, и сам понял если не всё, то хотя бы половину.

Игорь уехал в командировку по делам, а, когда вернулся, первым делом позвал детей.

– Гуляют, – сказала Елена, не слыша собственного голоса. Она улыбалась, когда потянулась за обычным поцелуем, но улыбка застыла на губах – Игорь отвёл ей руки, потом жестом указал на кухню. Лена перешагнула через нераспакованную сумку, прижимая руки к груди. Ей отчего-то стало дурно.

Игорь снял с холодильника несколько листов, которыми пользовался для «общения» с женой, и фломастер.

«Я ухожу».

– Куда? Прямо сейчас?

«К другой».

Лена села, не отнимая рук от груди, которые теперь были сложены в молитвенном жесте. Он шутит, он же не может… так!

– Ты шутишь, Игорь?

«Нет».

И потом, сразу же, не поднимая глаз – «Я люблю её. Тебя – нет. Квартира и дети останутся от тебя, алименты платить буду без вопросов».

Наконец-то он поднял голову, чтобы взглянуть на ту, что любила его больше жизни… Но взгляд мужчины был холодным, чуть жалостливым и – брезгливым. Уж этого Лена вынести не смогла. Она встала из-за стола, отвернулась к окну, чтобы совладать со слезами – потом кивнула и сказала ему: «Уходи». И порадовалась впервые, что не слышит ни своего дрожащего голоса, ни его – возможно – нелепых и смятых, глупых и ненужных оправданий.

Как же так? Столько лет, проведенных вместе! Столько радости и горя, поделенного на двоих, потом на четверых… Ведь Игорь в них души не чаял, а теперь бросает, будто чужих. Что же она теперь будет делать, одна, да ещё и глухая? А дети – два ясных солнышка? Как жизнь прожить без единственного, без их стены каменной? А он их предал!

Елена почувствовала себя мусором, старой ветошь, за ненадобностью выкинутой а дверь. Да только вот детки ветошью не были – но их отцу всё равно наплевать…

Буквы АИН и ПЭЙ

«Вошла буква Пэй и сказала: „Владыка мира, хорошо мною создать мир, потому как будущее освобождение мира вписано во мне, ибо слово Пдут – освобождение, избавление, начинается с меня. То есть освобождение – это избавление от всех страданий. И потому стоит мною сотворить мир“.

Ответил ей Творец: „Хоть и хороша ты, но с тебя начинается и тобою втайне обозначается слово Пэша – прегрешение, подобно змею, жалящему и прячущему голову в свое тело. Также грешащий склоняет голову, пряча себя от постороннего взгляда, а руки протягивает грешить ими. Так и вид буквы пэй, голова которой скрыта в себе“. И также ответил Творец букве аин, что непригодно ее свойствами создать мир, потому что в ней есть свойство Авон – грех, преступление. И хотя пыталась та возразить, что есть ее свойства в слове Анава – скромность, все равно отказал ей Творец».

Лахе вышла из сна-транса и первым делом протянула руку вправо, пошарила на тумбочке у кровати. В руку ей попалась изящная фарфоровая чашечка, где на дне её оставалось несколько капель сладкой кашицы: мёд с молоком, выпитые вечером. Раздался звон: страдали, как всегда невинные… чашка разбилась о стену.

– Ну почему?! – жалобно воскликнула Лахе, садясь в кровати. Почему опять её Фишка проиграла?! Спасибо, что не первой, как всегда. Обида была по-детски несправедливой (кого ещё винить, кроме себя?), но девушку это едва ли беспокоило. Она заплакала, утирая слезы легким покрывалом.

Опять проиграла… Вчера, когда бросали кубики у Игрового Поля, её Фишке было сделано предостережение. И Лахе, как полагается хорошему Игроку, старалась изо всех сил, чтобы уменьшить возможные негативные последствия – всё по Правилам, заметьте! И, вместо этого, сделала всё ещё хуже…

Сегодня ночью её Фишка погибла в человеческом мире, а, значит, в Лабиринте исчезнет её маленькое пластмассовое воплощение – и все остальные увидят это, как только подойдут к Полю. Как начнёт издеваться Плут! Пастушкой обзовёт опять. И Атропос – вот правильно Скульд её гадюкой называет – будет смотреть на неё, как на глупую девчонку, влезшую во взрослые игры. Она, Лахе, между прочим, давно уже не девочка, стоит им всем об этом помнить!

И на Вердана надежды никакой – мутный он, непонятный, этот старший из Игроков. Может, только Скульду можно будет пожаловаться – он не засмеётся…

Лахе всхлипнула. Да, как же! Он её и обнимет, и приласкает, а на самом деле в сердце у него не теплее, чем в холодильнике. Она тихонько захныкала. За что на неё так обозлилась Тихе? Лахе ведь среди Игроков – самая добрая, самая невинная, Фишки без надобности не мучает, не то, что некоторые. Несправедливо!

Так и хочется закрыться с комнате и послать всех в Тартарары, пусть без неё обойдутся – не заплачут. Пусть их всех!.. Лахе скрутилась калачиком и ещё раз горько вздохнула. Слезы высохли. Правила нарушать нельзя, будь ты хоть Верданом, хоть самой Тихе. Там сказано, что и на приёмы пищи, и на бросание кубиков пятеро Игроков должны собираться вместе, иначе Большая Игра застопорится. Проиграл ты или ещё стоит твоя Фишка на Поле – поблажек никому не делается.

И Лахе ощутила, будто её на плечи навалилась неведомая тяжесть, и впервые на ум пришла странная мысль: «Скорей бы всё это закончилось». Большая Игра уже не казалась такой интересной, а Лабиринт в одночасье стал тюрьмой, откуда ей так не терпелось выйти на свободу.

Только, если она правильно понимала, до освобождения было ещё ой как далеко: на Поле остались самые сильные Игроки – Плут и Повеса – да и Атропос им уступать не собиралась. Даром что гадюка.

– Гадюка, – мстительно повторила Лахе, сидя уже у зеркала. Проиграла она или что там, а непричёсанной, хоть на балл ниже совершенства, на завтрак показаться она себе не позволит!

За завтраком Скульд едва обращал внимания на своих соперников, был рассеян и почти что невнимателен. Однако свою соседку по столу развлекал, как и положено. Может, будь он чуть менее занят своими мыслями, заметил бы, какими мрачными стали глаза Лахе, как мелькал в них несвойственный Пастушке огонёк обиды. Перед глазами белобрысого Повесы стоял его рабочий блокнот, открытый на девственно чистой страниц. С «возгонкой» он угадал, да, в очередной раз разделав аллегории древних мудрецов под орех. Но как быть с ферментацией, следующей стадией Великого Делания? Брожение. Что оно может означать в применении к воспитанию человеческого духа?

Его напряженный и любопытный взгляд упёрся в ноздреватый белый хлеб. Брожение вызывают бактерии, причём в строго определенной среде. И ведь подумать только – осталось какие-то там четыре стадии, и он вдруг так позорно застопорился!

С раздражением Скульл подумал, что надо сдать Аску к чертовой бабушке в болотную пивоварню – может, она что сообразит. Бродить… в смысле – гулять? Или это символ «брожения умов»? Обозначение революции или чего-то подобного, возможно – бунта. Фишка должна взбунтоваться… против чего?

Скульд обвёл Игроков тоскливым взглядом: попробуй попросить совета, так они живьём сожрут и косточек не оставят. Сам, только сам…

После традиционного бросания кубиков Атропос возвращалась к себе в далеко не радужном настроении. Поле выдало ей очень серьёзное предупреждение, которое требовало немедленного обдумывания. Погибнет Фишка, как у Лахе – и Большая Игра закончена для невезучего хозяина ещё на сто сорок четыре годы. Но…

Ох уж это «но». И проигрывать не хочется, и выигрывать уже страшно. Она уже подумывала о том, чтобы заслать к Вердану Клота – или пойти самой – и напрямую заявить: «Выкладывай, что тебе известно, старый тролль!»

Атропос вздохнула, прекрасно зная, что никто не решится на такое вопиющее нарушение Правил. Значит, надо принимать решение самой.

В комнате девушка надела короткую эксомиду, хранившуюся в шкафу для выходов в её мир, который Лабиринт создавал за окном. Мира древней Эллады – выражение самой сути черноволосой красавицы. Одевалась она по-гречески, чтобы не смущать возможных гостей, который понятия не имели о том, что их деревенька и сияющая бирюзой бухта – всего лишь клочок пространства, созданный неведомыми силами на несколько месяцев, может, год – в зависимости от того, как долго будет длиться Большая Игра.

В этот раз Атропос поздравила себя за предосторожность – у самой кромки волн на большом камне сидела девушка, повернувшись спиной к Игроку, лицом к морю.

– Калимера! (гр. Доброе утро) – приветствовала её Атропос, и застыла на месте, когда гостья обернулась и спрыгнула с камня. Она была совсем не эллинкой, скорее – северянкой, из мифической Гипербореи, страны, которой покровительствовал сам Аполлон. И одета она была в совершенно современные шорты и футболку.

– Я не знаю этого языка, – по-английски сказала северянка. – Это Греция, что ли?

– Да, – Атропос перешла на её язык. – Почти. Как ты сюда… попала?

Вот сейчас она скажет: «Из деревни пришла», и Атропос окончательно убедится, что Лабиринт дал сбой. Или её разум, что не легче.

Но гостья неопределенно покрутила пальцами.

– Как-то… нечаянно. Я искала Скульда – если это тебе о чём-то говорит. Пыталась в своём тонком теле достать его, но оказалась почему-то здесь. И в обычном теле! – Аска (а это была, конечно, она) покосилась на Атропос. – Если ты вообще понимаешь, о чём я говорю.

– Так ты – Фишка? – Атропос замялась, пытаясь подобрать слова. – В смысле, подопечная Скульда?

Аска кивнула.

– А кто ты?

– Меня зовут Атропос.

– Следовало догадаться, – голос гостьи звучал тоскливо. – Где Клото – то бишь Клот – там и Атропос, и, наверное, Лахесис где-то за кустом прячется…

– Лахесис… Лахе? Откуда ты знаешь?

Про себя Атропос подумала, что Скульду не мешает оторвать чересчур болтливый язык. Да и вообще, какого черта она тут разговаривает с Фишкой?

– Спасибочки большое, уж не настолько я и глупая, – обиделась Аска. – Уж имена мойр запомнить могу.

– Чьи имена?

Мгновение девушки смотрели друг на друга, понимая, что чего-то явно не понимают. Первой заговорила Атропос – осторожно, будто пробуя весенний лёд на речке.

– Я не знаю, кто такие мойры, и никогда о них не слышала. Если бы ты рассказала мне, кто это такие, возможно, я смогла бы помочь и тебе.

Аска закусила нижнюю губу, размышляя. Возможно, это очередное испытание, устроенное Скульдом – или нет. В любом случае, знаниями о греческих богинях судьбы поделиться не жалко, тем более что здешняя Атропос опасений не внушала. Упомянула Аска и о норнах – скандинавских богинях, пряхах, что тоже решали человеческие судьбы: Скульд, Урд и Верданди.

Атропос слушала молча, силясь разбудить непослушную память. Вот-вот, кается, что-то откликнулось!.. И ускользнуло. Как же так, спрашивала себя она, ведь в распоряжении Игроков огромная библиотека, знания всего человечества – а о древних богинях судьбы никто не знает. Почему? Неужели это – часть того же замысла, что лишает их памяти о прошлых Играх? И опять-таки – зачем и кому это всё нужно…

– А ещё у нас не хватает Урд, – сказала Атропос вслух, когда Аска закончила. – И мы не решаем судьбы всех и каждого. Только…

Они сидели рядышком на песке и понимали, что картина мира яснее не стала ни для одной, ни для другой. Атропос, конечно, не имела права раскрывать перед смертной Правила Игры, но для Аски хватило одного слово – «Фишка». В груди всколыхнулась жгучая обида, подкрепленная прежними подозрениями. Вот, значит, как! Всего лишь Игра, развлечение для усталых богов!

Более того, черноволосая красавица, которая уже и сама не знала, кто она такая, не могла объяснить, почему Аска, решив воспользоваться астральным двойником для путешествия, приобрела ещё одно тело в Лабиринте. И как вообще смертная могла сюда проникнуть?!

Вопросы, вопросы. Ни одного ответа.

В конце концов Аска выпрямилась.

– Вот что. Я сейчас попробую уйти. А ты, пожалуйста, не говори ничего Скульду. Ладно?

Атропос кивнула, и, поколебавшись, спросила имя гостьи.

– Аска. Если будут ещё какие вопросы по мифологии – заходи в гости. Я так понимаю, наймиты меня сможешь?

Атропос кивнула, и через миг уже наблюдала, как осыпается песок, налипший на кожу Аски: незваная пришелица исчезла так, словно её материальная оболочка была не крепче тонкого тела. Ещё одна загадка, но, в отличие от пейзажей за окнами, требующая срочного разрешения. Что за дела, если Фишки получат право так же легко пробираться в Лабиринт, как и Игроки? Было в этом что-то нехорошее, неправильное. И что, интересно, пройдоха-Скульд успел рассказать этой Аске?

У девушки разболелась голова. А ведь ещё придумывать надо, как отвести беду от своей никчемной Фишки. Уж и бросила бы её, так ведь нельзя. Как-никак, они с Клотом пообещали друг другу играть честно и до конца, каким бы он ни был.

Большая Игра подходила к концу – это чувство неожиданно пришло к Атропос. Пусть вышли ещё только двое, но всё развивалось слишком быстро, и, казалось, судьбы смертных вышли из-под контроля, хотя, конечно, быть такого не могло. Иначе какие из них мойры? Или норны?