Текст книги "Когда отступает фантастика"

Автор книги: Новомир Лысогоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Но как быстро? Сколько времени должно пройти, прежде чем на месте озера или болота образуется месторождение железа? Сколько миллионов или биллионов железобактерий должны для этого «лечь костьми»? А как скоро могут делиться железобактерии? Какова скорость их роста? Вот в этих вопросах следовало разобраться.

Прямых наблюдений здесь мало, но все-таки они есть. Вот данные академика Холодного о скорости роста «железного деревца» – Галлионеллы. Каждая клетка (а располагаются они, как вы помните, на вершине веточек) в течение часа выделяла железистый стебелек, длина которого в 30 раз превышает толщину клетки. Диаметр клетки 0,6 микрона. Итак, около 2 микрон в час, всего две тысячных доли миллиметра. Казалось бы, очень мало.

Но вот в начале нашего столетия в тяжелом положении оказался Дрезден. Трубы городского водопровода неожиданно быстро покрылись толстым слоем «ржавчины», и напор воды сильно понизился. Некоторые совсем воду не пропускали. Снабжение большого города водой было нарушено.

Особенно странным было то, что образовавшееся внутри труб вещество не имело ничего общего с обычной ржавчиной, продуктом простого химического взаимодействия металлического железа труб с водой и растворенным в ней кислородом. Мало того, странная ржавчина, забивая трубы, даже не повреждала их внутреннюю поверхность, и черный асфальтовый слой, которым покрывают трубы изнутри, оставался целым.

Загадка разрешилась, когда за дело взялся микробиолог Шорлер.

Как вы догадались, в водопроводе поселились железобактерии. Это были знакомые нам Галлионеллы. И хотя вода дрезденского водопровода содержала всего 0,2–0,3 миллиграмма железа на литр, микроскопические клеточки «железного деревца» за 30 лет своей деятельности покрыли трубы, имевшие в диаметре 10 сантиметров, плотным трехсантиметровым осадком окиси железа. А сколько железных веточек было снесено напором воды?!

Или другой случай. Одна большая бумажная фабрика не могла выпускать белых сортов бумаги, так как содержавшиеся в воде частички гидроокиси железа придавали бумаге желтый оттенок. Виновными оказались железобактерии.

Много неприятностей доставляют железобактерии при эксплуатации артезианских колодцев, часто питающих водопроводы. Один из видов, Гренторикс (близкий родственник Лептотрикса), называют «чумой колодцев». Уже по одному такому титулу можно представить размах деятельности этой железобактерии. Грубо говоря, она очень прожорлива. Правда, почти все микробы отличаются завидным аппетитом. Это легко наблюдать при производственном выращивании дрожжей. За 12 часов порция этих микроскопических грибов, весящая 56 килограммов, поглощает 1500 килограммов питательных веществ, около 27 тысяч литров воды и 765 кубических метров воздуха. Вес грибов за это время увеличивается до 450 килограммов.

Но существуют бактерии, потребляющие за сутки пищи даже в 25–30 раз больше их собственного веса. Если бы человек обладал таким же аппетитом, то за день он съедал бы около… 3 тысяч килограммов.

Но даже среди микроорганизмов железобактерии – чемпионы по прожорливости, для построения каждого грамма своего тела они перерабатывают 464 грамма углекислой закиси железа, переводя ее в окисные соединения.

И все-таки на образование железорудных залежей нужны тысячелетия.

Нет, не могли за 20 лет на Рио-Верте образоваться новые залежи железа! Да, но у Дика Валоне был вид Лептотрикса, неизвестный науке. А что, если он еще более прожорлив, чем другие железобактерии? К тому же в рассказе написано, что это самая быстроразмножающаяся бактерия в мире. Быстро, но как быстро? Обычные железобактерии не отличаются особой скоростью размножения.

Вот живущая в организме человека кишечная палочка, та действительно обладает способностью к необыкновенно быстрому размножению. Каждые 15 минут она удваивает свою численность.

Через час одна бактерия дает 8 потомков, через два их уже 64, а в течение суток число внуков, правнуков и праправнуков достигает трудно вообразимой величины – 4772 триллиона!

Есть ведь некоторые термофильные (теплолюбивые) бактерии, способные размножаться в 10 тысяч раз быстрее кишечной палочки. Их поколения мелькают, как спицы в велосипедном колесе. Каждый миг здесь рождаются все новые и новые потомки. Это и есть, по-видимому, самые плодовитые бактерии на Земле.

А если Лептотрикс Валоне размножался с такой же или пусть даже несколько меньшей скоростью, тогда… Тогда все, что написал Костя, действительно могло случиться. Теоретически выходит, что да.

Вот случай из практики.

Очень часто в почвенных водах, питающих водопроводы, есть марганец. Он служит некоторым железобактериям (в том числе из рода Лептотрикс) такой же пищей, как и железо. В их домиках-трубочках откладываются оба эти элемента.

И еще в 1926 году в одном из крупных немецких городов микробиологи предложили и разработали очень остроумный способ. Им удалось избавиться от марганца в воде и не дать возможности железобактериям селиться в трубах. Прежде чем направить воду в водопровод, ее пропустили через большие песчаные фильтры, заселенные активной культурой железобактерий.

Дальше все происходило просто. Поселившиеся в фильтрах бактерии извлекали из воды весь марганец, и развитие их сородичей в водопроводных трубах стало невозможным из-за отсутствия пищи – закиси марганца.

А чем это не способ добывания марганца из естественных вод? И почему бы таким путем не добывать и железо?!

Итак, данные микробиологии дают основание думать, что история на Рио-Верте не вымышленная.

И все-таки, хотя никаких серьезных «против» я не видел, казалось невероятным, что микробы могут добывать железо и буквально на наших глазах создавать новые рудные залежи.

В этом я честно сознался Косте, когда он ко мне пришел. Он выслушал меня внимательно, а потом достал из кармана какую-то круглую вещь и положил ее на стол. Это было «железное яблоко».

– Шандыбин прислал, – сказал он.

Взяв лупу, я быстро убедился, что железный клубок выглядит действительно таким, как его описал Костя. Тысячи металлических веточек переплелись в самых невероятных направлениях, создав ажурную и в то же время прочную и плотную конструкцию.

– Блестящий образец болотной руды, – так определил один из специалистов, которому я несколько позже продемонстрировал эту вещь. – Но почему такое высокое содержание металла, ведь обычно болотная и луговая руды имеют от сорока до семидесяти процентов железа?

Вот, собственно, все о загадке Рио-Верте.

Я так и не знаю, почему в «железном яблоке» содержание чистого железа выше, чем в обычных рудах осадочного происхождения. Не знаю я и как объяснить, что прибыла эта руда из мест, где встречается только железо вулканического происхождения, а люди, может быть, даже никогда в жизни и не видели настоящего болота. Не ясно мне до сих пор и насколько достоверна сама история происхождения «железного яблока». Однажды мне даже подумалось: «А не сочинил ли всю эту историю сам Костя, поскольку он на такие вещи способен?»

Но одно я знаю твердо. Много удивительных и неожиданных открытий ждет будущих исследователей, которые займутся изучением железобактерий, как, впрочем, и других проблем микробиологии и биогеохимии.

Многообразие микроорганизмов на Земле огромно. Одних только грибов до 80 тысяч, и большинство из них микроскопические. Науке известны 1000 видов актиномицетов и многих других микробов и вирусов. И это не предел великого многообразия форм мира микробов. В природе обитают еще многие и многие неизвестные науке микроорганизмы, а мы лишь подозреваем об их существовании, так как не научились культивировать их в условиях лабораторий.

И кто знает, может, среди них существуют и железобактерии, подобные тем, которые здесь фигурировали под именем Лептотрикса Валоне.

К тому же в пользу Лептотрикса Валоне говорит и деятельность родственников железобактерий – микроорганизмов других видов. Ведь микробы «приложили руку» не только при создании залежей железных руд.

Они едят… серу

Все месторождения серы, как считают геологи, можно подразделить на две категории: осадочные и вулканические. Представив себе грандиозную картину извержения вулканов и вспомнив, сколь часто они случались, когда наша планета находилась еще в младенческом возрасте, можно решить, что львиная доля мировых запасов серы имеет происхождение вулканическое.

Однако это не так. Циклопической деятельности сил мертвой природы в образовании месторождений серы противопоставили свой ежесекундный, никогда не прекращающийся труд микроскопические серобактерии – и они выиграли соревнование. Производительность труда микробов оказалась в десятки раз выше, чем грозных вулканов. Сейчас подсчитано, что 90 процентов мировых запасов серы заключают осадочные месторождения, обязанные своим происхождением серобактериям.

Сырьем для этого гигантского производства служит сероводород – газ, по природе своей весьма нестойкий. Его водород все время стремится отделиться, отколоться от серы. Но это ему удается, только если какое-то другое вещество перетянет к себе непоседу. И там, где такие вещества есть, перенос водорода ускоряют серобактерии.

По своей морфологии группа серобактерий довольно-таки неоднородна. Здесь шарики (кокки), палочки (бактерии), нити. К семье серобактерий принадлежит и самый крупный из известных микроорганизмов – так называемая нитчатая беггиота, состоящая из длинной цепи клеток и достигающая порой сантиметра в длину.

Различаются серобактерии и по цвету. Одни из них пурпурные и зеленые, в то время как другие бесцветны. Окрашенные серобактерии анаэробы: кислород не только им не нужен, а даже вреден. Но им обязательно необходим свет. А бесцветные серобактерии отлично обитают в темноте, но не могут существовать без кислорода.

Однако микробиологи эту, казалось бы, разношерстную компанию объединяют в единую группу, поскольку все серобактерии в качестве основного или дополнительного источника энергии используют окисление серы. Под микроскопом видно, что клетки этих микробов набиты капельками серы.

Серобактерии окисляют сероводород: водород связывается с кислородом, а сера оказывается свободной. Выделяемая при такой реакции энергия используется бактериями для поддержания жизни, к тому же и сама сера отнюдь еще не зола, хотя и образовалась в результате окисления. Это запасное топливо. Когда бактериям не будет хватать сероводорода, они сожгут и серу, соединят ее с кислородом и водой и изготовят серную кислоту. Но сероводорода, как правило, в природе достаточно, и серобактерии умирают, так и не использовав своих запасов серы. Вот из этих бесчисленных трупов, начиненных капельками серы, и складываются сотни тысяч и миллионы тонн драгоценного химического сырья.

Процесс этот идет постоянно и в таких огромных масштабах, что, как мы видим, с его грандиозностью не сравнима даже деятельность вулканов.

Образуются залежи серы и в наше время. Вот один из примеров. Есть в Куйбышевской области озеро. Называется оно Серное, так как питается водой минеральных источников, содержащей в каждом литре 83–85 миллиграммов сероводорода. Отложение молекулярной серы из этих вод происходит столь энергично, что во времена Петра I оседающую на дне озера серу собирали и использовали для производства пороха.

Предпринятое в 1957–1959 годах микробиологом Ивановым обследование Серного озера и проведенные при этом опыты позволили установить, что каждые сутки в озере откладывается около 120 килограммов чистейшей молекулярной серы. А ведь за год это составляет уже более 43 тонн!

Образование нового месторождения серы идет буквально на глазах, и его биогенное происхождение не может вызвать сомнения. Ну, а как быть с месторождениями, сформировавшимися многие века назад? Можно ли установить, кому, микробам или вулканам, оно обязано своим происхождением? Вопрос этот непраздный и для геологов очень важный.

Здесь, как и во многих случаях, на помощь геологам приходят микробиологи, правда, заручившись предварительно последними достижениями атомной физики.

Как известно, в природе сера встречается в основном в виде смеси двух изотопов с атомными весами 32 и 34. Было установлено, что бактерии предпочитают иметь дело с более легкой серой, а значит, и в месторождениях бактериального происхождения соотношение S³²/S³⁴ будет в пользу первого изотопа. Для серы же, образовавшейся – без участия бактерий, соотношение изотопов иное. Именно таким путем в 1954 году американские микробиологи определили происхождение богатейших залежей серы на побережье Мексиканского залива. Впрочем, это далеко не первый и не единственный случай, когда изучение микроорганизмов привлекалось для решения геологических проблем.

В последнее десятилетие на грани микробиологии и геологии сложилось самостоятельное направление, получившее название геологической микробиологии. Уже первые шаги этой новой дисциплины столь многообещающи, что о них нельзя умолчать.

Живые свидетели

Казалось бы, поиски новых месторождений, хотя бы той же нефти, – дело геологов. Именно для этого и существует геологическая разведка. Каждый день в сотнях мест нашей страны на очередные метры в глубь земли уходят буры разведочных скважин.

Но из этого, увы, не следует, что каждая скважина даст в будущем нефть. Поиски ее нелегки. Как ни принимай во внимание геологическое строение местности, как ни старайся проникнуть мысленным взором в расположение залегающих пластов, но без ошибок здесь не обойтись. А каждая ошибка, каждая зря пробуренная скважина – десятки и сотни тысяч рублей.

И конечно, любой новый способ, позволяющий предсказать наличие или отсутствие в районе залежей нефти или хотя бы выявить «подозрительные» по нефти районы, – это великое подспорье для геологов. Сами геологи, одновременно с геохимическими и сейсмическими методами, когда учитываются геологические особенности района, пользуются и так называемым газовым методом.

Обычно нефтяной газ, понемногу просачиваясь вверх, в конечном итоге попадает в почву и грунтовые воды. Так из земных недр выдается на-гора визитная карточка нефти.

Было замечено, что количество углеводородных газов в поверхностных слоях земли меняется в зависимости от сезона. Сезонность многих явлений – верный признак того, что в них принимают участие живые существа. В работу включились микробиологи, и вскоре удалось установить, что виновники таких изменений – микробы. Выяснилось и другое весьма важное обстоятельство. Оказалось, что углеводородные бактерии умеют находить и использовать самые ничтожные количества газа, которые невозможно зарегистрировать при помощи химического анализа.

Дальнейшее изучение закономерностей распределения в подпочвенных горизонтах бактерий, окисляющих газообразные углеводороды, послужило основой для разработки методов микробиологической разведки нефтяных и газовых месторождений. Особенно много в этом направлении сделали советские микробиологи Кузнецов и Могилевский.

Микробиологический анализ грунта или воды при разведке нефти и газа по способу Могилевского несложен. Из ручьев и скважин берутся пробы воды и вносятся в небольшие стаканчики с так называемой минеральной питательной средой Мюнца. Стаканчики помещаются под стеклянный колокол в атмосферу воздуха и метана. После двухнедельного пребывания исследуемых проб в термостате остается определить интенсивность развития бактерий в отдельных пробах и нанести данные на карту. Район, где интенсивность развития индикаторных микроорганизмов выше обычной нормы, следует считать «подозрительным» по нефти или газу.

Применение методов микробиологической разведки с поисковой целью было начато в нашей стране в 1943 году, а к 1953 году обследованная территория составляла более 500 тысяч квадратных километров. В 16 случаях в пределах районов, которые, по данным микробиологической разведки, казались подозрительными, проводилось бурение скважин.

И вот результат. Десять раз микробы точно определили наличие промышленных залежей нефти и газа; еще в трех случаях прогноз микробиологической разведки оказался также верным, но залежи не имели промышленного значения; в трех случаях предсказания микробиологов не сбылись. Однако ни на одной из площадей, где, по данным микробиологической разведки, не следовало производить поиск, при бурении не было обнаружено даже признаков нефти или газа.

Так микробиология вторглась, казалось бы, в святая святых деятельности геологов – разведку полезных ископаемых.

Сейчас становится ясным, что так можно искать не только нефтяные залежи, не исключена и возможность создания метода микробиологической разведки даже цветных металлов. Ведь многие месторождения цветных металлов представлены в виде сульфидных руд, то есть нерастворимых соединений серы с металлами, а значит, им должны сопутствовать и свои специфические виды серобактерий. И действительно, советские микробиологи Краморенко, Призренова и Тебенькова, изучая в 1959 году микрофлору молибденового месторождения Шалгия в Казахстане, нашли серобактерии в отложениях над рудным телом.

Сейчас во Всесоюзном геологическом институте ведутся исследования по созданию метода микробиологического поиска месторождений цветных металлов. Об окончательных результатах говорить рано, но нет сомнения, что пройдет какое-то время, и микробы-разведчики приведут человека к новым кладовым сокровищницы земных недр.

Однако роль помощников при поисках новых залежей ископаемых – это не единственная «должность», которую отводят микробам ученые, разрабатывающие проблемы геологической микробиологии.

Немалое значение приобретает деятельность микроорганизмов и в процессе самой эксплуатации месторождений. Во всяком случае, первые попытки в этом направлении уже сделаны.

Микробы спускаются в скважину

Мы уже как-то говорили, что нет на земле такой среды, где бы не обитали микроорганизмы. Не представляет собою исключения и нефть. Существуют даже гипотезы, что сама нефть имеет биогенное происхождение, то есть является продуктом жизнедеятельности микроорганизмов. Гипотез таких ни много ни мало восемь, и все-таки среди них нет ни одной, которая была бы в достаточной степени обоснована фактическим материалом и выглядела достоверной. Однако несомненно, что в нефтяных месторождениях широко распространены бактерии, способные разрушать нефть с образованием газообразных продуктов.

В 1946 году американский микробиолог Зобелл взял патент на способ, увеличивающий добычу нефти с помощью особых культур бактерий. Лабораторные опыты привели его к заключению, что введение в нефтяную скважину этих микробов даст положительные результаты. Прежде всего выделение бактериями углекислоты расширит поры известковых пород, в которых залегает нефть, и тем самым облегчит ее добычу: увеличению подвижности нефти должны способствовать растворившиеся в ней газы. А самое главное – деятельность бактерий увеличит содержание низкомолекулярных фракций, более простых и легких. Все, казалось бы, хорошо. Лабораторные опыты проведены, соответствующие культуры выделены и размножены в достаточных количествах, патент взят. Однако полевые опыты опровергли все выводы ученого. От деятельности микробов в пробирке до их поведения в природе оказалась дистанция огромного размера.

Не принесли успеха и попытки других исследователей, пробовавших идти тем же путем. Так, нереализованным остался и патент американца Сандерсона (1953 год), изменившего набор бактериальных культур, вводимых в нефтяной пласт.

Однако поиски продолжались.

Советские микробиологи обратили внимание на то, что разложение тормозится из-за нехватки в нефти некоторых продуктов, обеспечивающих активное развитие микробов.

Член-корреспондент Академии наук СССР Сергей Иванович Кузнецов решил в ходе эксперимента подкормить микробов отходами пищевой промышленности.

Полевые опыты проводились на нефтяном промысле в Серноводске. В пласт на глубину около 1000 метров закачали 54 кубических метра микробной культуры и скважину законсервировали на шесть месяцев. Предполагалось, что за это время бактерии, размножившись и использовав введенную вместе с ними подкормку из пищевых отходов, приступят к разрушению серноводской нефти, имеющей, кстати, очень большую вязкость.

И действительно, когда скважину вскрыли, то оказалось, что газа стало больше, давление в пласте увеличилось, повысилась и добыча нефти.

Бактериологический анализ пластовой воды показал, что в ней присутствуют бактерии, которые были введены в начале опыта. И они работали! Содержание азота стало 35 процентов по сравнению с исходными 20 процентами, количество углекислоты и пропана повысилось, а метана стало меньше. Однако общая вязкость нефти возросла.

Да, бактерии работали, но они делали не то, чего от них ожидал человек: вместо разрушения тяжелых фракций нефти микробы ускоряли распад ее легких компонентов.

И все-таки это был успех! Исследования продолжаются. И хотя привлечение микробов к эксплуатации нефтяных залежей – вопрос будущего, нет сомнения, что оно не за горами.

Первенец биометаллургии

У него пышное имя, напоминающее титул средневекового гранда и указывающее на родство с «весьма знатными семействами».

Зовут его Тиобациллус феррооксиданс. «Тиобациллус» говорит о принадлежности к серобактериям, как мы видели, весьма активно изменяющим соединения серы. «Феррооксиданс» означает «окисляющий железо» и свидетельствует о способности получать энергию, как автотрофная железобактерия.

Для науки он родился сравнительно недавно, в 1947 году. И микробиологи потом долго удивлялись, как могло случиться, что эта бактерия раньше не попала под их микроскопы и не знала своего места в соответствующих каталогах. Удивлялись потому, что теперь этот микроорганизм обнаруживали во все новых и новых местах – в США и Дании, в Шотландии и Мексике, у нас в Донбассе и на Урале.

Широкое распространение Тиобациллус феррооксиданс в угле и сульфидных рудах послужило основанием для изучения его окислительной деятельности непосредственно в месторождениях. И вот к чему это привело.

Мексика. Медные рудники, месторождение Кананеа. Здесь за несколько лет около шахт скопились огромные отвалы пустой отработанной породы, 40 миллионов тонн. Однако, строго говоря, считать породу в отвалах совершенно пустой неверно, так как в ней содержится 0,2 процента меди.

Это мало, очень мало. А способы извлечения меди слишком дороги, чтобы стоило возиться со столь нищей рудой. И все-таки 40 миллионов тонн даже такой руды – это 80 тысяч тонн одного из самых дорогих металлов. Решено было пропустить через отвалы воду. Прошедшая сквозь породу вода собиралась в подземные резервуары, а там путем простой обменной реакции с железом из нее выделялась чистая медь. Так ежемесячно стали получать дополнительно 650 тонн меди.

В чем же суть этого вроде бы несложного приема? Что происходит в воде, когда она идет через руду? Ведь медь там находится в соединениях нерастворимых?

Здесь на благо человека работает Тиобациллус феррооксиданс, поселившийся в нищей руде. Именно он переводит нерастворимые соединения меди в медный купорос, который легко уносится водой. Теперь уже каждый литр воды несет 3 грамма меди. А дальше элементарная школьная реакция медного купороса с железом – и на специальных пластинах осаждается чистейшая медь.

Так можно добывать медь не только из бедных металлом отвалов отработанных руд, но и прямо в самих Шахтах. В США в одном из рудников штата Аризона за полгода было извлечено 29 процентов всех запасов меди, причем ее содержание в растворе достигало почти 10 граммов на каждый литр.

Работает Тиобациллус феррооксиданс и у нас на Урале. Здесь при Дегтярском руднике существует целый завод «Гидромедь». В нем рудничные воды оставляют медь, собранную трудами бактерий. Такая же установка создана на Красногвардейском месторождении. Заинтересовался новым методом извлечения меди и Кировоградский медеплавильный комбинат, в огромных отвалах которого содержатся десятки тысяч тонн меди. Кстати, при добыче руды всегда бывают потери, величина которых колеблется от 5 до 20 процентов, в зависимости от системы разработки. По обследованиям Аглицкого и Дынькиной, запасы меди в оставленной руде измеряются тысячами тонн. И единственный способ их заполучить – привлечь к работе Тиобациллус феррооксиданс, первенца биометаллургии. У биологического способа извлечения металлов из руд перед всеми остальными системами разработки есть всегда то преимущество, что микробы не нуждаются в специальном оборудовании. Необходимы лишь резервуары для сбора готовой продукции. Производственные процессы микробы переносят под землю, в природные условия, освобождая человека от строительства шахт или удаления большой массы верхних пластов земли, как это делается при открытых разработках залежей.

Итак, будущее за биометаллургией – добычей металла без доменных и медеплавильных печей, производством, где основной «рабочей силой» будут микробы.

Вспомните, каким широким фронтом идет в последние годы привлечение в геологию микроорганизмов. Микробы – разведчики недр, микробы, добывающие нефть, и, наконец, уже ставший знаменитым Тиобациллус феррооксиданс.

И здесь мне снова вспоминается история железного яблока, послужившего причиной написания этого очерка. Теперь она не кажется мне уже столь невероятной. Много, очень много тайн хранит мир микробов! Геологическая микробиология делает лишь первые шаги, а одно удивительное открытие следует за другим.

Прошло не так много времени с тех пор, как было установлено, что бактерии «умеют взвешивать» изотопы (вспомните серобактерий), отличая их один от другого, а американцы уже предлагают использовать это свойство для отделения тяжелой воды, где водород заменен дейтерием, от обычной.

В Югославии обнаружили микроорганизмов, обитающих в урановой руде, и сообщили, что надеются использовать их для ускорения процесса выделения из нее чистого урана.

Все чаще можно слышать о зарождении новой геологии – геологии созидающей. И если прежде геологи разведывали природные месторождения ископаемых, то теперь речь идет и о том, чтобы создавать их самим.

Опубликован план создания в Кулундинской степи залежей ценных минеральных солей, причем их ежегодная добыча составит миллионы тонн.

В другом случае новое месторождение предполагается получить, использовав для этого искусственно вызванное извержение вулкана.

Не будет ничего удивительного, если к созданию новых месторождений привлекут и микробов, поскольку многие из них, как известно, в природе именно этим и занимаются.