Текст книги "Когда отступает фантастика"

Автор книги: Новомир Лысогоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Дик протягивает мне лупу. Под стеклом при двадцатикратном увеличении я вижу тысячи тысяч тоненьких ниточек, или, точнее, веточек. Изготовить искусственно такую вещь нельзя. Но в то же время она не похожа ни на одну из известных мне природных руд. И все-таки это металл, скорее всего железо, сотканное в неповторимо сложный ажурный клубок.

– Я не знаю, как это сделано, – наконец говорю я, – но это что-то железное.

– Это не что-то железное, а железо само по себе. Оно такое в природе, – спокойно произносит Дик.

Это уже явный бред. Кто-кто, а уж я-то хорошо знаю, как выглядит природная руда. Проработав пять лет механиком транспортеров на рудниках, я насмотрелся на разные руды. Да и нет в природе чистого железа. Оно обязательно имеет кучу разных примесей.

Обо всем этом я говорю Дику.

– Ты не совсем прав, – отвечает Дик. – Все дело в том, что ты работал на рудниках, где добывались руды вулканического происхождения. Когда они образовались, в вулкане кипело, а потом, застыло, конечно, не одно железо. Там есть примеси самых разных элементов: никеля, хрома, титана, ванадия. Вулкан – природа мертвая! – Дик задумчиво замолкает.

Он снова наливает себе виски, но не пьет. Рюмка ставится рядом с металлическим клубком, и теперь Дик смотрит на него сквозь призму стекла и виски. Глядит долго и внимательно. Потом, как будто со стороны, до меня доносится его голос:

– Микробы… Ты знаешь, что такое микробы?

Это окончательно сбивает меня с толку. При чем здесь микробы?

– Микробы – это зараза, – говорю я, чтобы что-то ответить.

– Зараза! – неожиданно вскипает Дик. – Эх, ты! Чему вас учили?!

Дик выпивает виски. Ставит пустую рюмку на прежнее место и начинает говорить быстро, зло и трезво:

– А ты знаешь, что микроорганизмы участвовали в создании каменного угля и нефти и тем самым обеспечили существование цивилизованного общества? Ясно? Мир микробов большой и разный. И не вина микробов, что люди вначале познакомились с той частью представителей этого мира, которые действительно являются заразой. Вот так-то!

– Дик, – мирно говорю я, – при чем здесь микробы?

– То есть как при чем? – быстро отзывается Дик. – Я же микробиолог.

Я смотрю на Дика так, будто вижу его в первый раз. Я мало верил рассказам, что Дик учился в Штатах, и мог в прошлом представить его кем угодно: чемпионом по боксу, капитаном хоккейной команды, пастором в конце концов. Но микробиолог!.. Нет! Такое в моей голове не укладывается, тем более что я даже толком не представляю себе эту профессию.

Вид у меня, по-видимому, довольно глупый, потому что Дик кладет руку мне на колено и как-то сочувствующе-устало говорит:

– Ладно, начнем сначала: сразу это трудно. Так вот я микробиолог. А о том, как случилось, что я стал барменом, ты сейчас узнаешь. Только не перебивай.

Родился я здесь, на Рио-Верте, где, как ты знаешь, каждый новорожденный мужчина – будущий горняк. В том, что я оказался исключением, виноваты скорее не родители, а старшие братья. Это они решили, что я должен получить образование. Вся семья обеспечивала мою учебу в Штатах, и весь поселок знал, что младший Валоне учится в Калифорнийском университете. Я был чем-то вроде символа семейного благополучия. Но не в этом дело. Я стал микробиологом. Получил степень доктора, хорошую работу в Штатах и даже некоторую самостоятельность в постановке экспериментов.

Работал я в области медицинской микробиологии, но в то же время, как микробиолог, знал, что существуют микробы, которые могут извлекать из растворов железо. Таких бактерий много. Их так и называют – железобактерии, но исследованы они очень слабо.

Десять лет я трудился как вол, изучая железобактерии. Сейчас даже трудно вспомнить, сколько срывов и неудач было в этой работе, сколько раз я хотел бросить все: и бактерий и науку, – но в конце концов я добился своего. Я получил новую культуру железобактерий, которой дал имя Лептотрикс Валоне. Это были бактерии, изумительные по скорости роста. В природе существует несколько родов железобактерий, в том числе и Лептотрикс, но ни один из них не мог и никогда не сможет сравниться с Лептотриксом Валоне. То, на что нужны тысячелетия, мои бактерии могли проделать за год.

В их оболочках откладывалось до 93 процентов чистейшего железа, извлекаемого из почвенных растворов, даже если оно там имелось в долях миллиграмма на много литров. К тому же мой Лептотрикс в несколько раз крупнее обычных природных железобактерий.

И тогда я решил, что людям незачем ковыряться под землей, добывая железо. За них это может сделать Лептотрикс Валоне. И 17 лет назад я приехал на Рио-Верте.

У меня было мало денег, но со мной был Лептотрикс Валоне. – Дик замолк.

Я так поражен всем услышанным, что не могу собраться с мыслями. Дик Валоне – микробиолог. Микробы, добывающие железо. Лептотрикс Валоне. Рудники, где работают бактерии. Все это не укладывается в голове, не может совместиться с Диком-барменом, с обычными представлениями о микробах, с затерянным в горах Северной Канады рудничным поселком на Рио-Верте.

Все это кажется слишком невероятным, чтобы быть правдой. Но передо мной лежит железное яблоко. И я начинаю думать: уж не оно ли результат работы микроба, которому Дик дал свое имя? Если это так, то Лептотрикс Валоне действительно существовал, а может быть, существует и сейчас. Тогда почему Дик работает барменом и улыбается этому граммофону-гиду, когда должен быть миллионером?

– Я был хорошим микробиологом, – прерывает мои размышления голос Дика, – но я плохо знал жизнь. Мои старшие братья, куда менее образованные, чем я, значительно лучше разбирались, что к чему и как устроен мир. Довольно быстро они доказали мне, что мои планы – это мечты идеалиста.

Вопрос стоял просто: ты представляешь, сколько появится новых безработных, если вместо шахтеров железо начнут добывать микробы?!

И все-таки я должен был испытать своих микробов в деле. Ведь могло оказаться, что в природе они поведут себя не так, как в лаборатории. К тому же лучшего места жительства для Лептотрикса Валоне, чем Рио-Верте, пожалуй, не найти на всем земном шаре. Ведь она буквально профильтровывается через горы.

Ни одна река не несет в своих водах так много железа, как Рио-Верте. Я проделал сотни анализов и знал это точно. Но так же точно я знал, что долина Рио-Верте принадлежит компании «Айрон Макдональд». Ей принадлежит все: и земля, и воды реки, и рыба в ней; и если окажется, что от бактерий есть польза, то и бактерии.

Пустить Лептотрикс Валоне в Рио-Верте равносильно тому, что подарить его компании. Такой глупости я, конечно, не сделал. Но что-то делать было нужно; я не мог не использовать свое открытие: такова уж натура ученого. Но я не мог и использовать его во вред рабочим.

В общем положение казалось безвыходным.

Прошло два года. Я прекрасно изучил микрофлору Рио-Верте. Нашел я в ней и железобактерий. Это были обычные медлительные и чахлые дети слепой природы, которые не могли идти ни в какое сравнение с моим Лептотриксом Валоне – произведением науки и человеческого гения.

Наступил 1944 год. А 10 января на руднике произошел обвал. Рио-Верте подмыла старые шахты, в которых почти не было руды и где из-за ветхих креплений компания не имела права производить работы. Но железо шло на войну. Компания получала сумасшедшие прибыли и с техникой безопасности не считалась. Ты думаешь, они зря быстро согласились выдать пенсии семьям погибших и соорудили памятники? Нет! Они боялись скандала, боялись потерять военные заказы. А я потерял своих братьев!

Дик умолкает и тянется к бутылке с виски.

– Не надо, Дик, – говорю я.

– Нет, надо! – берет бутылку Дик. – Теперь уже все равно. Но не в этом дело. Короче, несколько лет я был занят одной мыслью: «Неужели я, Homo sapiens, человек разумный, венец творения природы, черт подери, не сумею найти способ помочь людям, которым я могу и обязан помочь!» Кажется, Эйнштейн сказал, что для того, чтобы чего-то достичь, нужно долго думать в одном направлении. И действительно, мысль человека никогда не работает напрасно. По-видимому, где-то в подсознании у меня все время откладывались какие-то крупицы и части будущего плана действий и, наконец, весь план пришел мне в голову сразу целиком и во всех деталях. В общих чертах он был прост. Для его осуществления нужны были время и деньги.

Деньги я достал, продав патент на одно небольшое открытие. А вскоре, купив акции компании, получил право приобрести участок земли на Рио-Верте.

Теперь место, где стоит бар, и низовья реки у старых шахт стали моей собственностью. Так началось выполнение плана. Но мне понадобилось несколько лет предварительной работы, прежде чем я решился выпустить Лептотрикса Валоне в природу. За эти годы я не только изучил строение здешних гор не хуже ведущего геолога компании, но мне удалось разобраться в течениях Рио-Верте, узнать все ее фокусы.

Рио-Верте не зря называют «оборотнем». Течения ее так замысловаты и перепутаны с грунтовыми водами, что разобраться в них мог лишь только такой одержимый человек, как я.

Ты знаешь, иногда Рио-Верте одну и ту же воду несет дважды. Некоторые ее протоки уходят в землю и возвращаются в основное русло выше того места, где они его покинули. Вот так-то! И все же есть место, где после всех коловращений воды реки собираются воедино. Это у старых шахт. Ты понимаешь, что это значит?! – Дик умолк.

– Так, значит, в бутылях были микробы? Значит, Лептотрикс Валоне все-таки попал в Рио-Верте?

– Да, попал, – глухо отвечает Дик. – Именно здесь, у старых шахт, но не сегодня, а десять лет назад.

Теперь я снова ничего не понимаю.

– Десять лет, – продолжает Дик, – я наблюдаю, как миллионы железных веточек живой культуры смываются рекой и уносятся в подземное озеро, образовавшееся на месте старых шахт. Сейчас там уже тысячи тонн железной руды. И какой! В ней девяносто шесть процентов чистейшего железа! Но мало того. Мой микроб оказался даже сильнее, чем я думал. Года четыре назад он вдруг пошел против течения вверх по реке.

Лептотрикс Валоне проложил себе дорогу к главным залежам месторождения «Айрон Макдональд». Я же тебе говорил, что Рио-Верте буквально профильтровывается через горы. Вот в этих-то сумасшедших извилинах подземных течений и поселился Лептотрикс Валоне.

А в старых шахтах под моей землей складывается новое месторождение железа. Ты представляешь, что это значит?

Дик снова замолчал и задумался.

Так вот какое железо находится в старых шахтах! Чистейший металл!

– И ты представляешь, – заговорил Дик, – это было бы неиссякаемое месторождение. Люди забирали бы железо, а микробы наносили новое. И так из года в год… Еще лет шесть – и уже можно было бы начинать разработки. – Дик закуривает, и я опять замечаю, что руки у него дрожат.

Сделав несколько глубоких затяжек, он берет большую стеклянную банку с водой, кладет в нее железное яблоко и ставит передо мной.

Металлический клубок лежит на дне, покрытый бисеринками воздушных пузырьков. Из-за кривизны стенок банки он кажется больше размером, чем на самом деле.

– Смотри! – глухо говорит Дик. И наливает в банку несколько капелек мутноватой жидкости из маленькой колбочки.

Я не замечаю ничего особенного. Капельки растворились в воде и исчезли, только и всего.

Но проходит буквально минута, и я вижу, как железный клубок, мерцавший тусклым блеском, покрывается белым налетом. Тут же с него начинают сползать и падать на дно банки белые хлопья. Еще минута – и я замечаю, что железное яблоко уменьшилось в размерах. Оно тает прямо на глазах. Вскоре на дне остается лишь слой белого пуха, но затем исчезает и он.

Вода в банке абсолютно прозрачна: железного клубка как будто никогда не существовало.

– Вот так уничтожается Лептотрикс Валоне, – говорит Дик. – Я нашел не только бактерий, добывающих железо, но и их врагов. Эти микробы убивают железобактерий, а железо растворяют. Одна капелька – и вот результат. – Дик постучал пальцем по банке с водой. – Их-то мы с тобой и пустили сегодня в реку.

Так вот, значит, что было в бутылях, которые мне пришлось сегодня таскать по берегам Рио-Верте!

В голове у меня полная сумятица. Итак, Дик – микробиолог и создал бактерий, добывающих железо. Он поселил их в Рио-Верте, и теперь у старых шахт складывается месторождение самого чистейшего железа в мире. Но сегодня Дик поселил в реке других микробов, которые должны уничтожить и новые залежи и микробов, их создавших.

Нет, этого не может быть! Не может человек сам, своими руками уничтожить труд своей жизни! Я оторопело смотрю на Дика.

– И новое месторождение железа и право использовать Лептотрикс Валоне я хотел завещать профсоюзу горняков, – тихо произнес Дик, – в этом состояла вторая часть моего плана.

Но что может сделать один человек в нашем мире? – Время великих одиночек прошло. Да и было ли оно?!

Компания оказалась хитрее, чем я думал. Они, оказывается, все время следили за мной. А законы? Законы создают сами компании. Вот так-то! Через два дня сюда прибудут из Штатов двое моих бывших коллег-микробиологов. Но они уже ничего не найдут. – Дик снова постучал пальцем по банке, в которой растворилось железное яблоко.

– Ну вот, теперь ты все знаешь. – Дик встал. – Лептотрикс Валоне не будет работать ни на какую компанию. Но для человечества он не погибнет. Теперь-то я уже знаю, что делать. Еще с полгода я пробуду здесь, пусть они думают, что ничего не случилось, а потом… Впрочем, тебе знать об этом не к чему. Ты выбрался отсюда – и это хорошо!

Дик наливает рюмки.

Мы выпиваем.

– Ну, а теперь иди, – говорит Дик и крепко жмет мне руку. – Иди, тебе отдохнуть надо.

…Тропинка «Путь к звездам» гладкая и удобная. Но идти мне трудно. Я сажусь на камень и думаю, каким сильным нужно быть, чтобы сделать то, что сделал сегодня Дик.

Когда часы над стойкой пробьют десять, гид начнет говорить о долине Рио-Верте. А когда я спущусь вниз, к берегам Верте, Дик Валоне будет улыбаться его заученной шутке о великих людях…

А через несколько месяцев я узнал, что Дик умер от разрыва сердца. Написал мне об этом один из его племянников.»

Пока я читал, Костя что-то записывал в своем блокноте. Казалось, он так увлечен, что не замечает ничего вокруг. Но как только я отложил в сторону последнюю страницу рукописи, Костя вскочил.

– Ну, что ты скажешь? – нетерпеливо спросил он.

– А что ты сам думаешь по этому поводу?

Костя взялся за подбородок.

– Понимаешь, – начал он, – чем я больше думаю над этой историей, тем больше запутываюсь.

Иногда мне кажется, что там, в Канаде, на какой-то речке, под названием Верте, действительно было сделано, а потом уничтожено великое открытие. Ведь не мог же Шандыбин все это придумать! Не такой он человек.

Но чаще история с Диком Валоне напоминает мне другую. Помнишь, до войны в США какой-то изобретатель открыл способ превращения воды в горючее для автомобилей? Зальет в бак обыкновенной воды, подсыплет туда щепотку какого-то порошка – и двигатель работает не хуже, чем на бензине. И испытания были и авторитетные комиссии от военного ведомства. Превращается вода в бензин – и все тут! Но секрета своего изобретатель не выдавал: требовал деньги вперед. А потом вдруг исчез.

И только через 10 лет установили, что никакого открытия не было. Все оказалось ловко подстроенным обманом. Может, и здесь тоже какой-то фокус? Может, этот бармен был сумасшедший? Не знаю, ничего не знаю! Я для того и принес тебе эту историю, чтобы в ней разобраться. Ты же биолог. Ты же должен знать, могут ли микробы есть железо, да и еще таким манером натаскивать целые залежи.

В моей голове, например, такое не укладывается. Вот ты мне объясни, как все это выглядит с точки зрения науки. Не можешь сразу ответить – не отвечай, я все равно вечером зайду к тебе домой.

Последние слова Костя произнес уже у двери. Я не стал его удерживать. Мне действительно нужно было подумать.

Могло ли все это быть?

Ни положительно, ни отрицательно ответить Косте я сразу не мог.

В прочитанной истории, как биолога, меня смущало многое. С одной стороны, она казалась абсолютно невероятной. Микробы, размножающиеся с фантастической скоростью, добывающие железо из растворов и создающие целые залежи. Поверить в такое трудно. Но тут память сразу переносила меня на полтора десятка лет назад, к годам юности.

…Небольшое, затерянное в низкорослых лесах под Вышним Волочком озеро: тихие мелкие заводи с кочками, поросшими мхом и брусникой.

Я здесь на одной из летних практик. Лежу на кочке и рассматриваю сквозь воду обильный рыхлый осадок цвета ржавчины, покрывающий в этом месте дно озера. По внешнему виду он напоминает вату. Я извлекаю свою находку из воды, помещаю на стекло (отмытая фотопластинка) и через лупу вижу переплетение тончайших нитевидных образований желтого цвета, различных оттенков и густоты. Я набираю в пробирку воды из озера и помещаю туда кусочек «ваты». Это проба. Позже я находил странную «вату» и в лесных ручьях, и на болотах, и на речных плесах, где течение реки замедлялось. Проб набралось много. Я уже смутно догадывался, с чем имею дело, но окончательный ответ можно было получить только в лаборатории.

…Лаборатория. Небольшое количество воды с находящимся в ней осадком помещается в пробирку. Не без волнения я прибавляю туда несколько капель раствора железисто-синеродистого калия и соляной кислоты. Почти моментально весь осадок окрашивается в синий цвет.

Все ясно: первоначальный желтый цвет болотной «ваты» объяснялся содержанием в ней большого количества окиси железа.

Так я впервые познакомился с железобактериями.

Да, такие микроорганизмы в природе действительно существуют. Это очень своеобразные и интересные организмы, обладающие весьма примечательным строением и образом жизни. Их палочковидные клетки обычно соединены друг с другом в довольно длинные нити. Каждая такая нить располагается внутри особой трубочки – влагалища. Стенки такого общежития построены из гидрата окиси железа, выделяемого телами самих жильцов.

Их дом – это крепость, в которой железобактериям не страшны никакие враги. Но со временем стенки убежища делаются все более толстыми. Жить в таком железном доме становится трудно: доступ кислорода затрудняется, нарушается нормальный обмен веществ. И тогда бактериальные нити начинают постепенно покидать старые утолщенные части влагалища, медленно выползая из них.

Но бактерии живут, их тела выделяют гидрат окиси железа: к старому дому все время делаются новые пристройки. Так постепенно образуются довольно длинные трубки, в которых бактерии располагаются лишь в самом конце.

Проходит еще какое-то время, и бактериальная нить оставляет свой дом, ставший тяжелым и неудобным. Идет линька. Бактерии выползают в воду и начинают строить новое жилище. Сброшенная железная трубка, теперь уже совсем пустая, падает на дно водоема. Вот из таких пустых, покинутых своими обитателями трубочек и образуется тот рыхлый, цвета охры, похожий на вату осадок, который легко наблюдать в различных водоемах, населенных нитчатыми железобактериями.

Но как быстро идет этот процесс? Могут ли из микроскопических ниточек образоваться залежи железа? Да и каково содержание чистого металла в этих ниточках?

Правда, существуют не только нитчатые железобактерии, есть и просто одиночные формы, хотя нитчатых все-таки больше. И тут в памяти всплывает: большинство нитчатых железобактерий относятся к роду Лептотрикс. Первый представитель этого рода описан Кютцингом в 1843 году, под названием Лептотрикс охрацеа, и ошибочно отнесен к водорослям. Род Лептотрикс насчитывает пять видов. Но есть ли среди них Лептотрикс Валоне?

Вот этого я не помню.

Нет, видно, с наскоку тут не разберешься.

Звоню Косте и прошу вечером ко мне не заезжать: буду занят.

– Понимаю, – отозвался Костя, – будешь копаться в своей библиотеке и консультироваться с друзьями-микробиологами.

Костя всегда был проницательным.

Железобактерии и железо

Можно сказать, что сначала железобактериям не повезло.

Открытая в 1836 году Эренбергом, эта группа микроорганизмов долго оставалась загадкой для микробиологов. Сам автор ничего определенного о найденных им микробах сказать не мог. А через шесть лет, в 1843 году, объявил, что это водоросли.

Так прошло полвека. И трудно сказать, как долго еще пришлось бы числиться железобактериям среди водорослей, если бы ими не заинтересовался замечательный русский микробиолог Сергей Николаевич Виноградский. Он-то и окрестил в 1888 году эту группу микроорганизмов их теперешним именем – железобактерии. Почему?

Сначала несколько слов о самом железе.

Железо – один из наиболее широко распространенных элементов в природе. По количественному содержанию в земной коре (до глубины приблизительно 15 километров) оно занимает третье место, уступая лишь алюминию и кремнию. В породах, из которых состоит эта доступная нашему наблюдению часть земной коры, железо находится как в окисных, так и в закисных соединениях. Чем же отличаются эти два вида соединений? На первый взгляд, казалось бы, отличие их невелико: в закисных соединениях железо двухвалентно, а в окисных оно трехвалентно, но посмотрите, к чему это приводит.

Естественные окисные соединения в воде почти не растворимы, в то время как закисные, например железный шпат, под влиянием свободной углекислоты растворяются довольно легко. Именно в такой форме растворенных закисных соединений и находится железо в воде природных железистых источников. Нетрудно приготовить растворы закисных солей железа и искусственно.

И вот если такие растворы оставить стоять на воздухе, то со временем на дне колб появится рыхлый бурый осадок. Это гидрат окиси железа. Растворы окисляются, двухвалентное закисное железо переходит в трехвалентную окисную форму. Однако в лабораторных условиях, в искусственных растворах без присутствия катализаторов (веществ, ускоряющих течение реакции), процесс этот идет медленно, очень медленно. Гораздо быстрее превращение ионов двухвалентного железа в трехвалентное и образование такого же осадка можно наблюдать дома в бутылке с обыкновенной минеральной водой. Но с еще большей скоростью этот процесс происходит в природе, в естественных водоемах.

Здесь есть свои катализаторы – микроорганизмы. Простой опыт. Добавьте к свежей железистой воде немного карболовой кислоты (убейте микробов), и осадка не образуется, вода останется прозрачной.

Вот этих-то бактерий, ускоряющих реакцию окисления закисных соединений железа, Виноградский и назвал железобактериями.

Но бактерии работают, так сказать, не бесплатно. Реакции, при которых двухвалентное железо переходит в трехвалентное, идут с выделением свободной энергии. А поскольку у железобактерий эта реакция происходит в протоплазме, в самом теле бактерий, то выделившаяся энергия используется для обеспечения жизненных процессов, обмена веществ. Конечный продукт этого обмена – нерастворимая гидроокись железа: трубочки, нити и хлопья, устилающие дно естественных водоемов.

Выяснение способа питания железобактерий и составляло суть одного из открытий Виноградского. Путем многих экспериментов ученый показал, что на Земле обитают организмы, для которых металл служит хлебом насущным.

Особенности жизнедеятельности железобактерий, их способ добывания энергии казались столь разительными, что это далеко не сразу было признано всеми учеными. Спор между сторонниками Виноградского и школой немецкого физиолога Молиша, отрицавшего столь странный способ существования микробов, длился полстолетия.

До начала нашего века оставалось неизученным и строение железобактерий. Пустые трубочки гидрата окиси железа – «оформленные продукты обмена веществ», как их называл Виноградский, – долго оставались источником недоразумений и заблуждений. Почти 100 лет прошло после открытия Эренбергом железобактерий, а исследователи ошибочно принимали безжизненные пустые нити «болотной ваты» за самих бактерий.

Серьезную попытку описать строение и изучить развитие одного из видов рода Лептотрикс предпринял в 1907–1910 годах англичанин Эллис. Вывод его был неожиданным: протоплазма клеток железобактерий бесструктурна и полностью растворима в соляной кислоте.

Ученый повторил ошибку своих предшественников, отождествив вещество пустых влагалищ и появляющиеся в них при высыхании препарата пузырьки воздуха с протоплазмой бактериальных клеток. Подлинных клеток железобактерий Эллис так никогда и не увидал.

Впервые это удалось замечательному советскому микробиологу Холодному. Этот скромный и очень простой в обращении человек обладал даром удивительного экспериментатора, решавшего сложнейшие микробиологические проблемы путем опытов, гениальных по своей простоте.

Вот взята обыкновенная пробка и в нее одним углом вставлено несколько тоненьких покровных стекол. Казалось бы, чего здесь особенного? Но посмотрите, что происходит дальше.

Пробки помещают в аквариумы так, чтобы вставленные в них стекла были погружены в воду. Ее берут из естественных водоемов, и, конечно, в ней обитают самые различные микроорганизмы.

Пройдет некоторое время, и микробы начнут заселять предоставленные им экспериментатором бесплатные квартиры – стеклышки. Теперь остается только вынуть поплавки, снять стекла и под микроскопом изучить их население. Этим и занимался Холодный.

В одном из опытов среди прочих жильцов ученый увидел удивительное микроскопическое деревце. Своим стебельком оно было прикреплено к стеклышку, а его веточки свободно плавали в воде. Но что особенно поразило исследователя, так это на редкость правильное ветвление крохотного «растеньица».

Его стебелек всегда строго разделялся на две веточки, те, в свою очередь, через определенный промежуток делились тоже на две и так далее. К тому же легко было заметить, что и стебелек и ветви представляют собой закрученные спирально ленты. Найденный организм очень заинтересовал ученого. Началось кропотливое и тщательное изучение загадочного деревца. Препарат готовился за препаратом… Опыт следовал за опытом… И лишь после долгих трудов пришла разгадка.

«Деревце» оказалось железобактерией, старой знакомой микробиологов, описанной еще Эренбергом и принятой им за диатомовую водоросль. В течение почти 100 лет ученые сталкивались с обломками этого «деревца», считая их целыми микроорганизмами и относя то к одному, то к другому роду железобактерий. Академик Холодный был первым человеком, увидевшим все «деревце» целиком.

Работа продолжалась, и вскоре выяснилось, что «деревце» – это лишь мертвое образование, построенное из гидрата окиси железа. Сами же бактерии располагаются на концах веточек, и каждая из них представляет собой одну-единственную клетку.

Все «деревце» вырастает также из одной клетки, которая, делясь пополам, дает начало двум новым веточкам, потом каждая делится еще раз, и так далее.

Так была раскрыта одна из тайн железобактерий и положен конец вековым заблуждениям и ошибкам. Открытый 100 лет назад как водоросль, потом долго принимаемый за нитчатую бактерию организм оказался микробом одноклеточным.

Начиная с тридцатых годов нашего века изучение железобактерий, их строения, жизнедеятельности и распространения в природе встало на серьезную научную основу. Особенно много сделал сам Николай Григорьевич Холодный. Он открыл семь новых, дотоле неизвестных науке видов железобактерий. Из них четыре относятся к нитчатым железобактериям из рода Лептотрикс.

И все-таки, «если оценивать итоги более чем столетних исследований группы железобактерий по числу открытых за это время „хороших видов“, – пишет академик Холодный, – то придется признать эти итоги весьма незначительными. Очень скудны также наши сведения о строении и истории развития железобактерий. При описании некоторых форм часто приходится ограничиваться лишь указанием формы и размеров их клеток. О характере питания и дыхания других форм нам пока ничего не известно».

Итак, по свидетельству самого крупного специалиста по железобактериям, эта группа микроорганизмов изучена далеко не достаточно. В одном лишь роде Лептотрикс академик Холодный открыл четыре новых вида.

Но кто может поручиться, что науке уже известны все виды железобактерий и что среди оставшихся неоткрытыми нет того самого, который Дик Валоне назвал своим именем? К тому же в микробиологии принято после видового названия микроба ставить первые буквы, а иногда и полностью фамилию ученого, открывшего новый вид. Иногда фамилия ученого ставится после родового названия, как это и сделал Дик Валоне.

В общем знакомство с историей открытия и изучения группы железобактерий не разрешило моих сомнений.

Оставался невыясненным и другой вопрос: могут ли железобактерии создать залежи железной руды?

Собственно, вопрос состоял даже не в том, могут или не могут. Мысль, что микробы принимают участие в образовании руд, была высказана еще в 1836 году Христианом Эренбергом. Ему тогда был известен только один микроорганизм, обладающий способностью накоплять железо, – Галлионелла ферругинеа, то самое железное деревце, которое впоследствии открыло академику Холодному тайну железобактерий. Ошибочно посчитав этот организм за диатомовую водоросль (их тогда именовали «панцирными инфузориями»), Эренберг полагал, что скорлупки этих «инфузорий», содержащие кремниевую кислоту и окись железа, явились главным материалом, из которого образовались так называемые болотные руды.

Это была первая догадка о геологической роли железобактерий. Однако предположение Эренберга поддержки у современников не нашло. Но через полвека то же мнение высказывает Виноградский. Он пишет: «Колоссальные отложения железных руд, известных под названием болотной, озерной, луговой и тому подобное, по всей вероятности, обязаны своим происхождением деятельности железобактерий». И снова длительный, на десятилетия, спор с Молишем, и снова Виноградский оказывается прав.

Сейчас ни у кого из геологов не вызывает сомнения участие железобактерий в образовании осадочных месторождений железных руд.

Миллионы и миллионы отмерших бактерий вместе с футлярами, содержащими нерастворимый гидрат окиси железа, скапливаются на дне водоемов большими массами. Постепенно они уплотняются и превращаются в железняк. Именно таким путем образовалось наше знаменитое Криворожское месторождение. Железобактерии были создателями огромных (более 10 тысяч квадратных миль) железорудных отложений в районе Великих озер в США.

Вообще бурый железняк – самая распространенная руда. Это я знал. И повторяю, в связи с Костиной историей вопрос состоял не в том, могут или не могут железобактерии создавать железорудные залежи. Могут! Этот процесс идет и в наше время.