Текст книги "Нора Робертс. "Рожденная в грехе" (СИ)"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мечась от блаженства к отчаянию, Шаннон горячо шептала во сне. Но даже во сне ей было ясно, что этому не бывать.

ГЛАВА 8

Шаннон была довольна, что выкроила день для себя. Промозглое утро понемногу рассеивалось, открывая ее взору, по мере движения авто, омытые росой и искусно освещенные солнцем пейзажи. Английский дрок, обрамляющий дорогу, распустился таким пышным цветом, что от его желтизны рябило в глазах; и будто кроваво-красными каплями, мерцала вплетенная в изгородь фуксия. Сады жадно вбирали в себя всевозможные цвета, а сами растения так и лучились в свете утренней зари. Ослепительно мерцала ярчайшая зелень, устилающая холмы.

Шаннон делала снимки, – лучшие из них, прикинула она, послужат основой для будущих эскизов и картин.

Ирландские дороги, да еще с их левосторонней ездой, и впрямь давались ей нелегко; но разве могла она отступить?

Проезжая вдоль узеньких улочек Энниса, прикупила открыток и безделиц для приятелей. Тех самых, подумалось ей, кто уверен, что она просто отгуливает очередной отпуск. Тягостно было осознавать, что вдали не осталось ни единой близкой души, кому бы она поведала о своих родственных связях или потребности их прояснить.

До настоящего времени, всегда на первом плане у нее значилась работа, движимая исподволь здоровыми амбициями, – таким печальным комментарием отметила бы она сейчас свою прежнюю жизнь. Именно работа занимала в ней львиную долю того, чем, собственно, по ее мнению, была сама Шаннон. Теперь же, когда она отрезала ее от себя, и не просто так, а намеренно, – теперь ей оставалось дрейфовать по волнам собственных сомнений и опасений, чувствуя себя брошенной на произвол судьбы.

Кем еще могла она быть, не будучи Шаннон Бодин по отцу и успешным коммерческим художником по призванию?

Внебрачной дочерью некоего ирландца, что уложил в постель одинокую женщину?

Эта мысль причиняла боль, но продолжала сверлить мозг. Как же не хотелось верить в абсолютную незрелость и слабость духа взрослой женщины, которую один только факт из ее родословной способен выбить из колеи.

А между тем, так и оно было. Она думала об этом, стоя на пустынной полоске пляжа, а ветер нещадно трепал ее волосы. Узнай она обо всем еще ребенком, пронеси через прежнюю жизнь осознание того, что Колин Бодин, не будучи родным отцом, смог принять ее, – и эта правда не причинила бы столько боли, как сейчас.

Теперь же, когда невозможно ни изменить факты, ни то, каким образом она узнала о них, – теперь остается только встретить их лицом к лицу, знаменуя тем самым и встречу с самой собой.

– Какие бурные нынче волны.

Шаннон оглянулась и изумилась: прямо у нее за спиной стояла пожилая женщина. Звуков шагов она не слыхала, но и прибой был оглушительный, а мысли ее витали где-то очень далеко.

– Да, пожалуй, – на лице Шаннон нарисовалась вежливая, но отстраненная улыбка, припасенная для незнакомых людей. – Но все равно, здесь очень красиво.

– Одни предпочитают необузданность, – женщина с усилием запахнула на себе плащ, накинула капюшон и устремила взгляд в море; на изборожденном морщинами лице глаза ее светились необычайно. – Другие – покой. В мире предостаточно того и другого, и каждый делает свой выбор. – Она мельком, но без улыбки, оглядела Шаннон: – И времени у каждого, чтобы свой выбор поменять, тоже предостаточно.

Озадаченная Шаннон сунула кисти рук в рукава куртки. Привычки вести философские беседы с посторонними за ней не водилось. – Я думаю, большинству людей может нравиться и то, и другое, по настроению. Как зовется это место? У него есть название?

– Многие называют его Берег Мории, по имени женщины, что утопилась здесь, потеряв при пожаре мужа и троих взрослых сыновей. Она не дала себе времени, чтобы передумать, вот в чем дело. Или хотя бы вспомнить, что все – хорошее и дурное – когда-нибудь проходит.

– Не очень веселое название для такого живописного места.

– Да, верно. Но иной душе благотворно временами остановиться здесь и кинуть долгий взгляд на то, что действительно имеет цену. – Она вновь повернулась к Шаннон и радушно улыбнулась. – И с годами такой взгляд становится все дольше и дольше.

– На сегодняшний день долгих взглядов с меня довольно, – вернула улыбку Шаннон. – Мне уже пора возвращаться.

– Ах, да, вам еще стоит попутешествовать. Но вы непременно будете там, куда стремитесь, детка, а о том, где побывали, будете помнить всегда.

Странная женщина, подумала Шаннон, вскарабкиваясь на пологий каменный откос в направлении дороги. А может быть, затевать на обыденной почве эзотерические беседы – всего лишь еще одна характерная национальная черта? Оказавшись у дороги, Шаннон спохватилась: пожилая женщина была одна, а куда она направлялась? Наверняка ее надо подвезти.

Она повернула назад, с намерением предложить это, но взору ее предстал только пустынный пляж.

По телу пробежал холодок, сменившийся равнодушием, Шаннон пожала плечами. Женщина удалилась по своим делам, только и всего. А ей давно пора сесть за руль и возвернуть машину владелице.

Брианну она застала на кухне: в кои-то веки та сидела одна, неспешно потягивая пустой чай.

– А, это вы, – через силу улыбнулась она, поднимаясь, чтобы налить еще чашку. – Хорошо покатались?

– Да, спасибо. – Шаннон аккуратно вернула ключи на отведенный им крючок. – Заодно смогла прикупить кое-что, и завтра займусь эскизами. Я заметила, на входе стоит чужая машина.

– Жильцы, в обед прибыли из Германии.

– Да у вас тут настоящий Отель Объединенных Наций, – ответа не последовало, и Шаннон удивленно вскинула бровь. Пусть она была и мало знакома с женщиной, но чужое беспокойство не могло укрыться от ее глаз. – Что-нибудь случилось?

Брианна сцепила кисти рук, уличила себя в привычном жесте и тут же их разжала. – Присядьте, пожалуйста, на минутку, Шаннон. Я надеялась, что у нас еще будет несколько дней, прежде чем приступить к этому разговору, но... меня загнали в угол.

– Понятно. – Шаннон присела. – Что ж, говорите.

– Хотите чего-нибудь к чаю? Здесь печенье и ...

– Не тяните, Брианна.

– Брианна вздохнула и села. – Я, как всегда, трушу. Мне надо поговорить с вами о матери.

Чего стоило Шаннон, оставаясь внешне невозмутимой, собрать всю свою волю в кулак, – чутье подсказало, что придется наступать и обороняться одновременно. Сменился и тон голоса. – Хорошо. Мы обе знаем, что я сюда не любоваться природой приехала. Что вы хотели мне сказать?

– Вы сердитесь, и я не вправе судить вас. Вы разозлитесь еще более, едва это все закончится, – Брианна потупила глаза в чашку, но лишь на мгновение. – Испортить отношения – вот чего я так боюсь. Но медлить больше нельзя. Она сейчас будет здесь. У меня иссякли предлоги, чтобы отсрочить вашу встречу. Шаннон, я не могу лгать ей и делать вид, что вы обычная гостья.

– А в этом есть необходимость?

– Она же ничего не знает, вообще ничего. – Брианна вскинула обеспокоенный взгляд. – Ни об отношениях отца с вашей матерью, ни о вас.

Шаннон выдала холодную скупую улыбку. – Вы и вправду так думаете? Мне доводилось такое наблюдать, – у блудливых мужей, как правило, жены имеют великолепное чутье.

– То, что произошло между нашими родителями – не блуд, но в другом я с вами согласна. Узнай мать об этом, – лучшего оружия против отца и желать было бы нечего. – Брианне нелегко было это признать, стыдно было говорить об этом, но сейчас выбора у нее не оставалось. – За всю свою жизнь не видела я и намека на любовь между ними, ни единого раза! Голая повинность, вызванная ею же черствость, стойкая обоюдная неприязнь.

Выслушивать подобное Шаннон было менее всего интересно, а потому она приняла еще более бесстрастный вид. – Почему же они тогда не развелись? – она поднесла к губам чашку с чаем.

– Не все так просто, – задумчиво произнесла Брианна. – Церковь, дети. Да и привычка. Неприязнь матери к нему была велика, но, откровенно говоря, были у нее на то причины. Он совершенно не умел обращаться с деньгами, да и зарабатывать тоже. Деньги и все блага, с ними связанные, для нее имели и продолжают иметь ценность. Когда они с отцом встретились, она была увлечена певческой карьерой. Ей претило заниматься хозяйством и копошиться в земле. Но между ними пробежала искра, что ли... От этой искры появилась Мэгги.

– Ясно. – А ведь у них с Мэгги, пожалуй, гораздо больше общего, чем казалось ранее. – Он не имел привычки предохраняться.

Глаза Брианны вспыхнули гневом и пылкостью одновременно, – столь несвойственное им выражение изумило Шаннон, и она невольно залюбовалась увиденным.

– Вы не имеете права так говорить. Да, не имеете, даже вы, – ведь вы его совсем не знали. Он был чрезвычайно добрым, душевным человеком, – свыше двадцати лет подавлял свои личные мечты, чтобы только вырастить детей. Мэгги испытала всю силу его родительской любви, какая только может быть у отца. И лишь мать винила их обоих в том, что ее жизнь не задалась. С ним она спала только затем, чтобы родить меня, – выполнить обязательство, прежде всего перед церковью. Трудно представить для мужчины постель холоднее, чем эта.

– Вы не могли знать, что было между ними до вашего рождения, – прервала ее Шаннон.

– Нет, я знаю наверняка. Она сама рассказала мне. Мною искупила она свой грех, я стала ее епитимьей. Узнав, что беременна, она не сочла более нужным исполнять свой супружеский долг.

Шаннон покачала головой. Какое унижение должна испытывать Брианна, рассказывая подобное, – не меньшее, чем она сама, выслушивая это. Но Брианна отнюдь не выглядела униженной. Напротив, она, казалось, с трудом сдерживала ярость. – Сожалею, но вряд ли смогу понять, почему люди остаются вместе при таких обстоятельствах, – это выше моих сил.

– Здесь не Америка, – все происходило в Ирландии, притом более двадцати лет назад, и я это рассказываю для того, чтобы вы смогли понять, как горестно было в доме. Отчасти эту горесть принял на себя отец, надо отдать ему должное. Но мать, как была озлоблена, так и осталась, – временами это все еще проявляется очень сильно. Узнай она, или хотя бы заподозри, что он обрел любовь и счастье с другой, – сжила бы его со свету. Ничто не смогло бы ее образумить, никакие доводы.

– А теперь ей придется узнать.

– Да, теперь придется, – повторила Брианна. – Вы станете для нее оплеухой, и она, в ответ, не замедлит причинить вам боль.

– Она не может причинить мне боль. Сожалею, если покажусь черствой, но ее чувства и способы их выражения меня вовсе не волнуют.

– Пусть так, – Брианна глубоко вздохнула. – Сейчас она более благожелательна и довольна жизнью, чем ранее. Мы поселили ее неподалеку от Энниса, теперь у нее свой дом. К тому же, с ней проживает чудесная женщина, – ее мы тоже подселили к ней сами. Лотти в прошлом медсестра, ее помощь бывает как нельзя, кстати, едва мама вспоминает о всяческих своих болячках. Да и благодаря внукам ее нрав тоже несколько смягчился, хоть она и не подает виду.

– И теперь вы боитесь, что река выйдет из берегов.

– Я не просто боюсь, – знаю, что так и будет. Я бы непременно избавила вас от ее гнева и смятения, будь это в моих силах.

– Я справлюсь сама.

Напряженность в лице Брианны сменилась улыбкой. – Тогда я вас очень попрошу: что бы она ни сказала, ни сделала – не уезжайте. Мы так мало пробыли вместе, а мне хочется еще.

– Я планирую задержаться недели на две-три, – Шаннон была невозмутима. – Не вижу оснований, чтобы передумать.

– Очень рада. А теперь, если... – Брианна умолкла, послышался стук входной двери и возбужденные женские голоса, – лицо ее исказилось мукой: – Они уже здесь.

– И вначале вам бы хотелось поговорить наедине.

– Именно. С вашего позволения.

– С превеликим удовольствием откажусь от участия в первом акте, – изо всех сил стараясь выглядеть спокойной, Шаннон поднялась с места. – Я буду на улице.

Как это глупо – почему она чувствует себя так, будто бежит с тонущего корабля? Мать Брианны – это всего лишь проблема Брианны, ступая на садовую дорожку, внушала себе Шаннон.

А сценка та еще будет, представила она, – смешение характерных ирландских чувств, страстей и нравов. Разумеется, ей нечего там делать. Ее, слава богу, взрастили в Штатах спокойные, благоразумные люди, не подверженные эмоциональным завихрениям.

Вздохнув полной грудью, Шаннон завершила обход вокруг дома. И увидела Мерфи: тот пересекал ближайшее поле, приближаясь к гостинице.

Отменная походка, подумалось ей, – без напускной бравады и вальяжности, но полна достоинств того и другого. Пришлось тут же сознаться себе, что смотреть на столь мужественные движения ей было приятно.

Живая картинка. Ирландец. Ну, точно, решила она. Длинные, мускулистые руки, закатанная по локоть рабочая рубашка; джинсы, претерпевшие не одну дюжину стирок; исходившие бесчисленное множество миль, ботинки. Надвинутая на глаза кепка скрадывала разительный блеск и синеву глаз.

Мужчина с большой буквы, размышляла Шаннон. Ну, какой залакированный министр, в костюме на тысячу долларов, с дюжиной чайных роз "Стерлинг" в руках с наманикюренными ногтями, широко шагающий вдоль Мэдисон авеню, источал бы такой дух преуспевания, каким веяло от Мерфи, расхаживающего по полю в рваных ботинках с пучком полевых цветов в руках.

– До чего приятно идти навстречу женщине, которая улыбается тебе.

– Вы словно из документального кино: ирландский фермер обходит свои земли.

Ответ его явно обескуражил. – Мои земли оканчиваются у той стены.

– Не суть важно. – Реакция Мерфи развеселила Шаннон, она кинула взгляд на цветы в его руке. – А вот это, что называется, возить уголь в Ньюкасл, верно?

– Но они ведь с моей земли. И, коль скоро я всю дорогу думал о вас, то и цветы пришлись мне под руку.

– Они очаровательны. Благодарю вас. – Как и любая женщина на ее месте, Шаннон прильнула к букету, уткнувшись в него лицом. – А это ваш дом виден мне из окна? Большой, каменный, с множеством дымовых труб.

– Да, верно.

– Какой простор для одного человека! А там ведь еще и другие постройки.

– На ферме не обойтись без амбара, а лучше двух; нужны хибарки и прочее. Если однажды очутитесь в той стороне, я проведу вас и все покажу.

– Возможно. – Шаннон оглянулась в сторону дома, оттуда послышались первые крики. Наверняка, не последние.

– Это Мейв пришла, – пробормотал Мерфи. – Миссис Конкеннон.

– Она здесь и была. – Внезапная мысль заставила ее пытливо взглянуть Мерфи в лицо. – И вы тоже здесь. Просто случайность?

– Ну, не совсем так. Мэгги позвонила и сказала, что намечается свара.

Шаннон вспылила, неожиданно при этом для себя будто стремясь отгородиться. – Ей следовало бы самой быть здесь, а не взваливать всю склоку на одну Бри.

– Она там и есть. Кто еще может так кричать. – Легким движением, чуть более оберегающим, чем могло показаться, он взял Шаннон за руку и повел подальше от дома. – Сейчас Мэгги с матерью будут бросаться друг на друга, как терьеры. Мэгги сумеет сделать так, чтобы та не вцепилась в сестру.

– Но почему ей непременно надо схватиться с дочерями? – недоумевала Шаннон. – Они-то здесь вообще ни при чем.

Мерфи на мгновение смолк; слегка отстранившись, принялся разглядывать соцветия терновника. – Шаннон, родители любили вас?

– Конечно.

– И никогда не было у вас повода усомниться, или исследовать эту любовь, выискивая в ней изъяны?

В доме вдруг воцарилась зловещая тишина, и Шаннон, теряя терпение, мотнула головой: – Нет. Мы любили друг друга.

– И у меня было так же. – Словно время тратить было больше не на что, он присел на траву, усадил Шаннон рядом, а сам откинулся на локти. – Вы не задумывались о счастье, потому что оно было рядом. Ласкала меня мать или давала затрещины – она делала это, в равной степени, с любовью.

Вальяжно взяв руку Шаннон, принялся теребить ее пальцы. – Впрочем, слишком много об этом не думал и я. Но рядом были Мэгги и Бри, и я понимал, чего лишены они. Разве что с Томом,– при воспоминании о нем глаза Мерфи засияли. – Дочери были самой большой радостью в его жизни. А вот Мейв не дано было посвящать себя другим. И мне кажется, чем больше любил своих девочек он, тем более она намеревалась поступать наоборот. Чтобы наказать всех, в том числе и себя.

– С ваших слов, она представляется ужасной женщиной.

– Несчастная она. – Он поднес руку Шаннон к губам, рассеянно, но весьма чувственно провел ими по костяшкам ее пальцев. – Вы были несчастны, Шаннон. Но вам хватит сил и ума, чтобы оставить печаль в воспоминаниях.

– Не знаю, смогу ли я.

– Я в этом уверен. – Он встал, протягивая ей руку. – Я войду с вами в дом. Тишина явно затянулась, так что пора.

Она позволила помочь ей встать на ноги, но не более. – Все это меня не касается, Мерфи. Мне кажется, всем будет лучше, если я не стану вмешиваться.

Он кинул на нее тяжелый, пристальный и суровый взгляд. – Держитесь сестер, Шаннон. Не разочаровывайте меня, и себя тоже.

– Мне все равно, – она вдруг обмякла под его немигающим взглядом и устыдилась этого. – Ну, хорошо, я пойду, мне все равно. Но вам со мной ходить не надо.

– И, тем не менее, я с вами, – он повел ее к дому, держа за руку.

Чего она страшится? Глупо. Той женщине нечем ее пронять, убеждала себя Шаннон. Но нервы ее были натянуты, плечи напряжены, когда перешагивала она порог кухни в сопровождении Мерфи.

Увидев восседавшую за столом женщину, Шаннон первым делом подумала, что на жертву та отнюдь не похожа: глаза горят, на лице – беспристрастность судьи, только что огласившего приговор.

Руки, без единого кольца, сцеплены и воздеты над столом в духе молитвы; и только побелевшие костяшки пальцев говорят об ином.

Рядом с ней – женщина полнее ее; взгляд, хотя и выдает беспокойство, все же несколько мягче. Увидела Шаннон и то, как сестры Конкеннон стоят плотной и неприступной стеной, плечом к плечу, по обе стороны с мужьями.

Мейв пронзила Шаннон свирепым взглядом, скривила рот: – И вы посмели притащить ее в дом, пока я здесь?

– Это мой дом, – с ледяным спокойствием провозгласила Брианна. – И Шаннон здесь гостья. Как и ты, мама.

– Как и я? Да вы просто швырнули мне ее под нос, эту шмакодявку, отцовскую приживалку. И это знак вашего уважения и преданности мне, женщине, что подарила вам жизнь.

– И с тех пор проклинала каждый наш вдох, – выдала Мэгги.

– Другого от тебя не ожидала, – ярость Мейв перекинулась на старшую дочь, чтобы испепелить ее. – Чем ты лучше ее? Такая же, рожденная в грехе.

– Ну, оставь свои библейские вопли, – гнева Мегги как не бывало. – Ты не любила его, а потому на сочувствие не рассчитывай.

– Я связала себя узами брака и снесла их до конца.

– Пустые слова, не более, – тихо произнесла Брианна. – Сделанного не воротишь, мама.

– Мейв, – подалась вперед Лотти. – Девочка не виновата.

– Не говорите мне о виновности. Какой еще должна быть женщина, чтобы затащить чужого мужа в постель?

– Любящей, я полагаю. – Шаннон выступила вперед, бессознательно двинувшись к тем, кто стоял стеной.

– Прикрываясь любовью, можно грешить, да? Богохульствовать? – Мейв было поднялась, но ноги подкосились, а внутри все так и заклокотало. – Большего от тебя и ждать нечего. Нашли, кого привечать. Янки, взращенную какой-то шалавой.

– Не смей говорить о моей матери, – низким, угрожающим голосом проговорила Шаннон. – Никогда. У нее было больше мужества, сострадания, во сто крат больше добропорядочности, чем ты в состоянии представить себе, живя в своем малюсеньком мирке. Можешь сколько угодно проклинать мое существование, но не смей больше говорить о моей матери.

– Ты явилась со своей Америки, чтобы командовать в моем же доме?

– Я явилась, потому что меня пригласили, – Шаннон разъярилась так, что даже не ощутила, как рука Мерфи легла ей на плечо, рука Грея – на запястье. – А еще потому, что такова была воля матери, прежде чем она умерла. И, как бы тебя это не злило, иначе быть не могло.

Мейв не спеша поднялась с места. Девчонка так похожа на него, всем своим существом. И за что ей такое наказание – глядеть сейчас этой в лицо и видеть глаза Тома Конкеннона?

– На тебе несмываемый грех, детка. И это все, что Том Конекннон оставил тебе в наследство. – Она стрельнула взглядом в Мерфи, будто щелкнула хлыстом: – А ты, Мерфи Малдун, позоришь свою семью, стоя сейчас рядом с ней. Выказываешь свою слабость, как всякий мужчина, думая, что она будет вести себя фривольно, таким же образом, как и ее произвели на свет.

Шаннон метнулась было вперед, но Мерфи крепко сжал ее руку в своей. – Поберегитесь, миссис Конкеннон. – Тон голоса был ровный, но в стиснутых пальцах его Шаннон ощутила еле сдерживаемый гнев. – Как бы вам потом не пришлось каяться. Грех на душу берете именно вы, когда говорите подобным тоном о моей семье и Шаннон.

Она так сузила глаза, что никто не заметил, как на них навернулись слезы. – Значит, вы все ополчились против меня. Все до одного.

– Мы едины в своем мнении, Мэйв. – Роган ловко упредил жену. – Когда сможете трезво составить свое, вернемся к этому разговору.

– Не о чем здесь больше говорить. – Она схватила сумочку со стола. – Вы свой выбор сделали.

– Вы тоже вправе выбирать, – невозмутимо произнес Грей. – Цепляться за прошлое или принимать настоящее. Никто здесь не желает вам зла.

– Лишь долг я приемлю, и низменные побуждения здесь не в счет. Ноги моей не будет в этом доме, пока она здесь. – Она развернулась и чопорно удалилась.

– Мне очень жаль, – Лотти подхватила свою сумку. – Ей нужно прийти в себя, выпустить пар. – Виновато взглянув на Шаннон, она поспешила вслед за Мейв.

Воцарилось минутное молчание. Первым тишину нарушил Грей.

– Ну и комедия.

Беспечность в голосе не нашла подтверждения в жестах: рукой он обхватил стоящую рядом жену и теперь нервно потирал ладонь о ее плечо. – Что скажете, Шаннон? Пойду-ка я, поищу острую палку, дабы выбить вам правый глаз.

– Лучше бы мне чего-нибудь выпить, – будто со стороны услышала она свой голос, и взгляд ее упал на Брианну. – Не извиняйтесь, – устало проговорила она. – Даже не думайте извиняться.

– Она и не думает. – Изо всех сил стремясь подавить в себе именно такое желание, Мэгги подтолкнула сестру к столу. – Садитесь уже все. Будем пить виски. Мерфи, поставь чайник.

Не снимая руку с плеча Шаннон, тот медленно повернулся. – Я думал, мы пьем виски.

– Это вы. Я буду чай. – Момент подходящий, решила Мэгги. Самое время озвучить новость. Она вызывающе глянула Рогану в лицо, в глазах ее забегали шаловливые огоньки: – Неразумно принимать спиртное, будучи в положении.

Он сморгнул, на губах его наметилась улыбка и тотчас расползлась по лицу: – Ты беременна.

– Так сегодня утром сказал доктор, – подперев руками бока, она склонила голову: – А ты так и будешь стоять, разинув рот?

– Да нет же, – он расхохотался, подхватил Мэгги, оторвав ее от пола, и закружил по кухне. – Бог ты мой, Маргарет Мэри, я люблю тебя! Наливай виски, Грей! Нам есть, что праздновать.

– Уже наливаю, – тот, однако, заставил себя ждать, одаривая Мэгги поцелуем.

– Она это сделала для вас, – шепнул Мерфи, пока Шаннон, стоя рядом с ним, лицезрела молниеносную перемену в настроениях.

– Что именно?

– Сказала ему об этом здесь, при нас; и именно сейчас. – Пока говорил, Мерфи заваривал чай. – Ради сестер, чтобы снять тяжесть с сердца.

– Ради Брианны, – начала было Шаннон, но осеклась под его взглядом.

– Не отторгайте того, что вам даруют, милая. Чего хотела Мэгги? – чтобы при ее словах вы улыбнулись, и так оно и вышло.

Шаннон сунула руки в карманы. – Вы то и дело подводите меня к мысли о собственном ничтожестве.

Он слегка коснулся ее подбородка кончиком пальца. – А что, если с моей помощью мысли ваши станут лишь чуточку глубже?

– Моя недальновидность ничуть меня прежде не смущала. – Она отвернулась от него и подошла к Мэгги. – Поздравляю вас, – приняла из рук Грея бокал и слегка замешкалась: – Я не знаю ни одного ирландского тоста.

– Скажите Slainte или Dhia duit, предложила Мэгги.

Шаннон открыла было рот, чтобы выговорить, но только засмеялась: – Не получается.

– Просто Slainte, – подсказал Мерфи, ставя чайник на стол. – Она решила вас помучить.

– Ну, тогда Slainte, – Шаннон подняла бокал и, припомнив, что сама слышала в детстве, добавила: – И пусть у вас родится еще дюжина детей, Мэгги, и все будут похожи на вас.

– Благословение и проклятие в одном, – хмыкнул Грей. – Браво, сестренка, нарочно не придумаешь.

– Да ладно, – милостиво улыбнулась Мэгги. – Сойдет.

ГЛАВА 9

Едва ли Мерфи испытывал большее блаженство, нежели то, когда возился с лошадьми. Возделывать землю для него было привычно, за этим проходила жизнь. Радость и отчаяние вмещались здесь, неудовольствие и гордость. С каким наслаждением брал он землю в руки, как тонко чувствовал ее под ногами, сколь блаженно вдыхал ароматы цветущих растений. Погода одинаково служила ему и другом, и врагом. Иную же перемену настроений в небе зачастую он улавливал быстрее, чем в себе.

То и дело приходилось ему пахать, сеять, собирать урожай. Он достиг большого умения, но не в этом одном.

На западе разыгралась великолепная весна, предвещая долгий и упорный труд в поле, без опасений, однако, что корнеплоды сгниют в сырой земле, а зерновые перемерзнут или пострадают от вредителей.

Он сажал и сеял с умом, перемежая отцовские и дедовские приемы с более современными, нередко при этом экспериментировал, вычитав что-нибудь в книгах.

Вел ли он трактор в поле, где, между темно-зелеными рядами картофеля, проглядывала бурая почва; заходил ли поутру в темный коровник, чтобы надоить молока – он знал, что работа его несет благо другим.

И только лошади предназначались для него одного.

Он прищелкнул языком на годовичка и отметил, как широкогрудая гнедая лошадка лениво махнула хвостом. Они прекрасно ладят, временами подолгу стоя рядом, будто играя в неведомую игру. Мерфи терпеливо выждал условленное время, наслаждаясь привычным ритуалом. Чуть поодаль, в поле, пощипывала траву лощеная кобылка, не прекращая кормить припавшего к ней жеребенка.

Остальные, включая еще одну кобылу, мать годовичка, и другую, каштанового цвета, кобылицу, гордость Мерфи, навострили уши и воззрились на него.

Он похлопал по карману; годовичок с особой, присущей ему статью, тряхнул головой и подошел вплотную.

– Ты молодец у меня, правда? Хороший мальчик. – Мерфи тихо засмеялся, поглаживая коня о бок, а тот ткнулся мордой ему в карман. Другие норовили сделать то же самое.

– Да к чему мне тебя задабривать? Вот, держи. – Он достал горсть яблок, поделенных на четвертинки, и принялся кормить жеребенка с руки. – Эх, сдается мне, ждет тебя сегодня удивительное приключение. Я буду скучать по тебе. – Он снова погладил его, ощупав заодно колени и суставы. – Провалиться мне, если будет иначе. Но не для того ты рожден, чтобы день-деньской прохлаждаться на пастбище. А выполнить то, для чего был создан – долг каждого из нас.

Он приветил остальных лошадок, раздав им ломтики яблок, и, обвив рукою шею жеребенка, устремил взгляд в поле. Повсюду уже взошли колокольчики и синельки; у ближайшей стены принимался цвести желтый бурачок. Чуть поодаль различались силосная башня, амбар, бревенчатые постройки и собственно дом, – все вместе, на фоне перисто-слоистых облаков, вполне бы могло сойти за картину.

Перевалило за полдень, вычислил Мерфи, – самое время выпить чашку чая перед деловой встречей. Он глянул в сторону запада, – там, за оградой, что отделяла пастбище от хлебного поля, маячил каменный круг.

Она была там.

Сердце учащенно забилось. Интересно, при виде ее теперь всегда с ним будет так?

Эта мысль ошеломила его, – до сих пор, на четвертом десятке, женщины были для него мимолетным увлечением, и лишь встречи с одной все эти годы жаждал он всем сердцем – с той, в чьем облике с первого взгляда узнает он свою судьбу.

Сейчас же, где-то в глубине души, зародилось и взялось стремительно нарастать одно неистовое желание – коснуться, пригубить, взять.

Ему это вполне по силам, прояви он лишь известную долю терпения и осмотрительности. Ведь и она не безразлична к нему. Он уже отмечал ее прерывистый пульс и видел, как менялось, тронутое вожделением, выражение лица.

Но где-то, еще глубже самого желания, таилась любовь. И, что казалось ему сейчас тем более странным – она, похоже, всегда была внутри и выжидала. А посему будет мало – просто коснуться, пригубить и взять. Это будет только начало.

– Ну, а для того, чтобы продолжить, придется как-то начинать, верно? – напоследок погладил Мерфи годовичка и зашагал через пастбище.

Шаннон видела, как он идет. На самом же деле, она оторвалась от работы, как только он появился в окружении лошадей.

Похожи на участников спектакля, – подумалось ей тогда, – мужчина и молодой конь подле него, два совершенных представителя, каждый рода своего, пребывающие недолгие мгновения в поле наедине.

Знала она и то, в какой момент он заметил ее. Расстояние не явилось помехой, и пристальный взгляд Мерфи она ощутила на себе сразу. "Чего он от меня хочет?" – мысленно задалась она вопросом, вновь приступая к работе над оставленным полотном.

"Чего хочу от него я?"

– Здравствуйте, Мерфи, – когда тот приблизился к стене, что отделяла их друг от друга, она уже продолжала рисовать. – Брианна сказала, вы не станете возражать, если я здесь немного поработаю.

– Работайте, сколько душе угодно. Вы рисуете этот самый круг?

– Да. И, кстати, можете взглянуть.

Она взяла другую кисть, зажав предыдущую в зубах; Мерфи перемахнул через стену.

"Мистику уловила", – разглядывая установленное на мольберте полотно, удовлетворенно отметил он про себя; восхитился и одновременно позавидовал мастерству, с которым выполнен был набросок магического каменного круга.

И, хотя оба плана – задний и передний – пока пустовали, она уже принялась накладывать цвета и текстуру камней.

– Бесподобно, Шаннон.

Слова ей польстили, но она качнула головой. – До того, как на это станет похоже, хотя бы отдаленно, надо немало потрудиться. А сегодня я едва-едва поймала правильный свет. – Тем не менее, она почему-то была уверена, что сумела бы зарисовать стоячие глыбы при всяком освещении, под любым углом. – Мне показалось, я видела вас сегодня чуть раньше, на тракторе.

– Возможно. – Как приятно пахнет от нее за работой: духами и красками. – Давно вы здесь?

– Следовало бы дольше, – она хмуро повертела в руке кисть, которой прежде нанесла мазок на палитру. – На рассвете было бы легче выписать тени.

– Завтра будет другой рассвет. – Он уселся на стене и принялся постукивать пальцами по альбому с эскизами. – Буквы на вашей рубашке, "КМ", что означают?

Она опустила руку с кистью, отступила назад, чтобы оглядеть полотно и мазнула краской спортивную рубашку, коснувшись ее пальцами. – Карнегги-Меллон. Колледж, где я училась.