Текст книги "Нора Робертс. "Рожденная в грехе" (СИ)"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Аманда пытливо посмотрела на дочь и угадала немой вопрос: – Я не стану лгать тебе и говорить, что любила его. Да, была привязанность, нежность. Оставаться равнодушной к такому человеку было невозможно. И, конечно, я была благодарна ему. Правда, родители его расстроились, их можно было понять, но Колин заявил, что переубедит их. Я знаю, у него бы получилось, но родители не доехали до дома, он погибли. Так остались мы вдвоем, и ты. Я дала себе слово стать ему хорошей женой, хозяйкой и любовницей. Я поклялась, что не стану больше думать о Томми, но сдержать клятву не смогла. Прошли долгие годы, прежде чем я поняла, что в воспоминаниях о первой любви не может быть ничего постыдного и преступного по отношению к мужу.

– Который не был мне отцом, – процедила Шаннон. – Он был твоим мужем, но не моим отцом.

– Он был твоим отцом. – Впервые за весь разговор в голосе Аманды послышалось раздражение. – Никогда не говори иначе.

– Разве не ты сейчас рассказала все иначе? – с горечью воскликнула Шаннон.

– Он любил тебя, когда ты еще была в утробе, без чванства и колебаний принял нас обоих как родных. – Аманда говорила быстро, насколько позволяла боль. – Говорю тебе, я сгорала от стыда потому, что рядом со мной был чудесный мужчина, о каком только можно было мечтать, а я буквально сохла по другому, – тому, с кем мне быть не суждено.

А в тот день, когда ты родилась, он взял тебя на руки, и я увидела, с каким умилением и гордостью смотрел он на тебя, какой любовью и нежностью светились его глаза, как бережно прижимал он тебя к груди огромными неуклюжими ручищами. Вот тогда я влюбилась в него, и с тех пор до конца его дней любила так сильно, как только может любить женщина. И он был тебе отцом, тем отцом, которым хотел, да не мог быть Томми. Если о чем мы, когда и сожалели, так это о том, что не смогли больше иметь детей и умножить счастье, которое воплотили в тебе.

– И ты хочешь, чтобы я вот так все приняла? – Шаннон продолжала злиться. Злость причиняла меньше боли, чем тоска и отчаяние. Она изумленно смотрела на женщину в постели, которая теперь казалась совсем чужой. – Чтобы делала вид, будто ничего не случилось?

– Я хочу, чтобы со временем ты все приняла и поняла. И я хочу, чтобы ты знала – мы все тебя очень любили.

Прежний мир, в котором еще теплилась надежда и дышали воспоминания, разбился вдребезги, оставив Шаннон посреди бессчетного множества осколков.

– Чтобы я приняла? Как ты переспала с женатым мужчиной и забеременела, как вышла замуж за первого, кто приютил тебя? А ложь, которой ты пичкала меня всю жизнь, – ее я тоже должна принять?

– Ты можешь злиться. Имеешь право. – Аманда с трудом подавляла боль, физическую и душевную.

– Злиться? Это все, на что я, по-твоему, способна? На такое жалкое чувство? Боже, как ты могла? – Голова у Шаннон шла кругом, горечь и тревога не отступали ни на шаг. – Как могла столько лет скрывать от меня, заставлять верить, что я была не тем, кто я есть на самом деле?

– Ты осталась тем, кем была всегда, – в отчаянии проговорила Аманда. – Мы с Колином делали все, чтобы ты была счастлива. Мы не знали, как и когда тебе лучше все рассказать. Мы...

– Вы это обсуждали? – Шаннон подскочила, как ужаленная; задыхаясь от гнева, обернулась к матери. Возникло безумное желание схватить это бессильное, жалкое существо и как следует потрясти его. – Будет ли сегодня тот знаменательный день, когда Шаннон узнает, что она всего лишь маленькая ошибка, которую сотворили однажды на западном побережье Ирландии? Или скажем ей об этом завтра?

– Не ошибка, Шаннон, ну что ты говоришь? Не ошибка, а чудо. Черт, – тело вдруг пронзила такая острая боль, что Аманда едва не лишилась чувств. Будто дикий зверь разрывал ее когтями изнутри; она стала задыхаться, в глазах потемнело. Потом ощутила, как голову приподняла чья-то рука, в рот соскользнула таблетка, и услышала голос дочери, теперь он звучал спокойно:

– Глотни воды. Еще чуть-чуть. Вот так. Теперь ложись и закрой глаза.

– Шаннон, – Аманда потянулась рукой к дочери и та взяла ее руку в свою.

– Я здесь, с тобой. Боль сейчас пройдет. Пройдет, и ты уснешь.

Боль уже отступала, сменяясь неимоверной усталостью, которая, словно густой туман, окутала Аманду со всех сторон. "Не хватило времени, – только и смогла подумать она. – Почему никогда не хватает времени?"

– Только не надо меня ненавидеть, – прошептала Аманда, проваливаясь в туман. – Пожалуйста, не надо. – Она уснула, а Шаннон долго еще не могла оторваться от грустных размышлений о своей несчастной доле. Она не знала, что мать больше не проснется никогда.

ГЛАВА 2

В то время как одна из дочерей Тома Конкэннона горевала, оплакивая мать, двое других ликовали, празднуя рождение ребенка, далеко за океаном.

Брианна Конкэннон Тэйн качала на руках маленькую дочку, любуясь очаровательными голубыми глазками и невероятно длинными ресницами; крошечными пальчиками и безупречными ноготками. И во всем мире не нашлось бы человека, который осмелился бы возразить Брианне, что маленький и нежный, как бутон розы, ротик младенца не расплывается в улыбке.

Не прошло и часа после родов, а она уже забыла о потугах и усталости, о мучениях и приступах страха.

У нее появилась дочь.

– Она вся такая... – с трепетом проговорил Грейсон Тэйн, нежно касаясь кончиками пальцев щечки младенца. – Такая родная. – Сглотнул от волнения и подумал: "Кейла. Моя дочь Кейла. Такая маленькая, хрупкая, беспомощная". – Как вы думаете, я ей понравлюсь?

– Да, пожалуй, – усмехнулась Мэгги, выглядывая из-за плеча Грейсона. – Но знаешь, Бри, ты ей нравишься больше, – заявила сестра и дружески обняла зятя. – У нее будет твой цвет волос. Сейчас они ближе к темно-рыжим, но, держу пари, скоро превратятся в красное золото, как твои.

Эти слова привели Брианну в восторг, она засияла. Мягко провела рукой по детской головке, – нежнее лебяжьего пуха показались ей волосы.

– Ты так думаешь?

– Может быть, у нее хоть подбородок мой, – с надеждой проговорил Грей.

– Типично мужское поведение, – Мэгги подмигнула мужу. Роган Суини стоял тут же, по другую сторону кровати роженицы, и понимающе хмыкнул в ответ. – Женщина девять месяцев страдает, ее тошнит, отекают ноги, она ковыляет как утка, потом терпит родовые муки...

– Не напоминайте мне, – Грейсон не смог унять охватившую его дрожь. Может быть, Брианна и забыла уже о своих мучениях, но только не он. Этот кошмар будет сниться ему годами, он уверен.

"Транзиция", – вдруг, не без ужаса, подумал он. Будучи писателем, он всегда воспринимал события как переход от одной сцены к другой, и одни и те же слова для него зачастую имели разные значения.

Мэгги не нашла, что ответить, и прикусила язычок. Она всегда щадила чувства Грея и умела вовремя прекратить свои насмешки. – Сколько часов это длилось? Сейчас вспомню. Восемнадцать. Восемнадцать часов мучений, Бри.

Брианна не смогла сдержать улыбку, видя, как побледнел Грей. – Да, где-то так. Но мне показалось, что еще дольше, когда все в один голос заставляли меня дышать. А бедный Грей так и надрывался, изображая, что и как я должна делать.

– Мужчины только ныть могут, как тяжко им работать по восемь часов в день, – Мэгги тряхнула копной огненно-рыжих волос. – И после этого еще называют нас слабым полом.

– Ну, от меня ты такого не услышишь,– Роган улыбнулся жене. События, связанные с рождением Кейлы, напомнили ему, как Мэгги рожала сына; с каким мужеством боролась она за то, чтобы Лайам появился на свет. Почему-то никого не волнует, что испытывает при этом отец. – Как твоя рука, Грейсон?

Грей нахмурился и пошевелил пальцами, – теми, что Брианна так сильно сдавила в момент резкой схватки.

– Думаю, перелома нет.

– А ты молодец, даже не пикнул, – припомнила Мэгги. – Но глаза у тебя чуть не вылезли из орбит, когда она тебя хватанула.

– Хорошо еще, не послала куда подальше, – добавил Роган, и изящно повел темной бровью, глядя на жену. – Словечки, которыми осыпала меня уважаемая Маргарет Мэри, когда рожала Лайама, были весьма остроумны и неповторимы.

– Попробуй испустить из себя восемь фунтов, Суини, и увидишь, какие словечки придут тебе на ум. Он, как увидел Лайама, – продолжила Мэгги, обращаясь к остальным, – только и смог сказать: "Поглядите, у мальчика мой нос!"

– Но это же правда.

– Ты-то как сейчас? – Грей беспокойно оглянулся на жену. Еще чуть бледная, отметил он, но глаза уже прояснились. Исчез ужасный, остекленелый от напряжения, взгляд. – В порядке?

– Я прекрасно себя чувствую, – Брианна погладила мужа по лицу, чтобы успокоить. Она обожала это лицо – поэтично сложенный рот, с золотыми крапинками глаза. – И я не буду настаивать, чтобы ты сдержал обещание, которое дал сгоряча – никогда больше не прикасаться ко мне. – Со смехом она прильнула лицом к малышке. – Ты слышала, Мэгги, как он кричал на доктора? "Мы передумали, – вопил он, – мы не будем рожать! Отойдите от меня, я забираю жену домой!"

– Хорошо изобразила. – Грей улучил минутку и снова дотронулся кончиками пальцев до детской головки. – Ты не должна была на это смотреть. При виде женских страданий мужчины просто сходят с ума.

– Только, как правило, это мало кого волнует, – вставил Роган. Услышав, как Мэгги фыркнула в ответ, он протянул ей руку и сказал: – Нам нужно сделать несколько звонков, Мэгги.

– Да, конечно. Мы скоро к вам еще заглянем.

Мэгги и Роган ушли, а Брианна подняла сияющие глаза к мужу: – Мы теперь – семья, Грейсон.

Час спустя, когда ребенка унесли от матери, Грейсон забеспокоился:

– Я должен сам позаботиться о дочке. Мне не нравится, как на нее смотрит медсестра.

– Не паникуй, папуля.

– Папуля? – Грейсон обернулся к жене, рот его расплылся до ушей. – Так она меня будет называть? Так это же просто. У нее вот-вот получится. Как ты думаешь?

– О, я абсолютно уверена, – Брианна тихо рассмеялась и обхватила ладонями лицо мужа, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. – Она красивая, как солнышко, наша Кейла.

– Кейла Тейн, – смакуя каждое слово, произнес Грейсон и снова широко улыбнулся. – Кейла Маргарет Тейн, первая женщина – президент Соединенных Штатов, – и уточнил: – Ведь в Ирландии президентом женщина уже была. Но пусть она выбирает, что хочет. Ты прекрасно выглядишь, Брианна.

Он снова поцеловал ее и сам вдруг изумился ее красоте: как блестят глаза, как мило разметалось вокруг розовое золото волос! Бледность еще не сошла с лица, но на щеках уже выступил румянец.

–Ты наверняка очень устала. Я должен дать тебе поспать.

– Спать? – Брианна удивленно округлила глаза и притянула к себе мужа для очередного поцелуя.– Ты шутишь? Да у меня сейчас столько энергии, что я еще несколько дней не усну. Зато проголодалась до смерти. Все бы сейчас отдала за огромный "букмекерский" сэндвич и гору чипсов.

– Так ты есть хочешь? – изумился Грейсон. – Ну и женщина. А потом пойдешь поле пахать?

– Без этого я, думаю, обойдусь, – сухо ответила Брианнна, – но, позволь тебе напомнить, у меня больше суток, ни крошки во рту. Ты бы мог узнать, принесут мне поесть или нет?

– Больничная еда? Для матери моего ребенка? Вот еще.

"Ну и дела, – подумал Грейсон. – Едва привык произносить слова "моя жена", теперь уже говорю "мой ребенок", "моя дочь".

– Сейчас живо доставлю тебе самый лучший "букмекерский" сэндвич на всем побережье Ирландии.

Брианна со смехом откинулась на кровать, когда муж стрелой вылетел из палаты. "Какой сумасшедший год", – подумала она. Едва ли больше года прошло, как они встретились, и гораздо меньше с тех пор, как она полюбила его. А теперь у них уже семья.

Веки вдруг отяжелели, и Брианна, вопреки своим недавним заверениям, мигом уснула.

Просыпаясь, в полудреме, увидела, что Грей сидит на краю кровати и смотрит на нее.

– Она тоже спала, – заговорил он и поднес к губам руку жены, которую уже держал в своей. – Мне разрешили взять ее на руки, когда я там всех извел, – порассказал кое-что интересное про янки, – ну, в – общем, сделали мне одолжение. Она так посмотрела на меня, Бри! – глянула прямо в глаза. И ведь она поняла, кто я, обхватила пальчиками – у нее прелестные пальчики – обхватила мой палец, держала и...

Гейсон вдруг смолк, выражение безмятежной радости на лице сменилось паническим страхом.

– Ты плачешь? Что случилось? Болит что-нибудь? Я позову доктора. Я мигом сейчас кого-нибудь найду.

– Да нет же, – Брианна всхлипнула, потянулась к мужу и уткнулась ему лицом в плечо. – Ничего не болит. Просто я очень сильно тебя люблю. Ты меня так разволновал, Грейсон, – у тебя такое лицо, когда ты говоришь о дочке! – я тронута до глубины души.

– Никогда не думал, что буду чувствовать такое, – растеряно пробормотал он, крепко прижимая к себе Брианну и нежно поглаживая ее волосы, – не подозревал, какими сильными могут быть отцовские чувства. Я буду хорошим отцом.

В его словах было столько страсти и вместе с тем едва уловимого страха, что Брианна рассмеялась от умиления: – Я знаю.

"Как она верит в меня! – да разве я могу поступить иначе", – подумал Грейсон, а вслух сказал: – Я принес тебе сэндвич и еще кое-что.

– Спасибо. – Брианна откинулась на кровать, еще разок всхлипнула и вытерла слезы. Но только она осушила глаза и окинула взглядом комнату, как слезы навернулись опять, и она разрыдалась еще больше. – Господи, Грейсон, какой же ты все-таки дурачок!

Повсюду, где хватало взгляда, раскинулись цветы – в вазах, корзинах, горшочках; потолок затейливо усыпали яркие воздушные шары; а из-за спинки кровати прямо на Брианну осклабилась огромная пунцовая собака.

– Собака для Кейлы, – пояснил Грейсон, и, вытащив из коробки сверток бумаги, сунул в руку жене. – Не надо больше ничего говорить. Сэндвич, наверное, остыл, а еще я поел твоих чипсов. Но здесь завернут кусочек шоколадного торта, – он весь твой, если, конечно, ты не станешь долго раздумывать.

Брианна смахнула непрошеную слезу.

– Сначала съем торт.

– Он у тебя в руках.

– У вас что, уже банкет? – В дверях неспешно нарисовалась Мэгги с букетом нарциссов в руках. За ней показался плюшевый медведь, прикрывавший собой Рогана Суини.

– Ну, как тут наша мамочка? – Роган склонился над кроватью и поцеловал свояченицу. Подмигнул Грею: – Папуля.

– Она проголодалась, – усмехнулся Грейсон.

– И не намерена ни с кем делиться, – заявила Брианна и отправила огромный кусок торта вилкой себе в рот.

– А мы только что заглядывали в детскую, – Мэгги плюхнулась на стул, – и знаете, что я вам скажу? Ваша малышка – самая красивая из всех, кто там есть. Истинная правда. У нее твои волосы, Бри, чистое золото. А рот, как у Грея, – такой же изящный.

– Мерфи передает вам привет и поздравления, – вставил Роган, подсаживая медведя к собаке, – мы только что звонили ему, чтобы поделиться новостью. Они с Лайамом уплетают за ваше здоровье пирожные, которые едва испекла Брианна перед тем, как отправилась рожать.

– Как мило, что он присматривает за Лайамом, пока вы здесь.

В ответ на признательность Брианны Мэгги только махнула рукой. – Да какая там милость: Мерфи, дай ему волю, от рассвета до заката будет возиться с ребенком. Они отлично проводят время. Да, кстати, знаю, что спросишь, – в гостинице дела в полном порядке. Миссис О'Мэйли занимается твоими постояльцами. И зачем только ты связалась с гостиничными делами, зная, что скоро родится ребенок, – я не понимаю.

– Полагаю, по той же причине, что и ты занималась своими стекляшками, пока тебя не положили на родильный стол, – отрезала Брианна. – Так я строю свою жизнь. Мама и Лотти уже ушли домой?

– Совсем недавно. – Мэгги постаралась сохранить на лице улыбку, считая излишним упоминать о том, как вела себя мать, – очень уж та боялась подцепить в больнице какую-нибудь заразу. Но к ее выходкам все уже привыкли. – Ты спала, когда они заглянули, и Лотти вызвалась отвезти маму домой. Они сказали, что навестят вас с Кейлой завтра.

Мэгги замолчала, взглянула на Рогана. Тот незаметно кивнул, и она убедилась, что была права, не сказав лишнего. Мэгги умела понять сестру и всегда знала, что для нее важно. Она подошла к кровати Брианны, села напротив Грея и взяла сестру за руку.

– Знаешь, даже хорошо, что она ушла. Нет, не смотри на меня так, я имею в виду другое. У нас для тебя новость, которую ей пока лучше не слышать. Похоже, тот детектив, приятель Рогана, все-таки нашел Аманду. Но радоваться пока рано, надо подождать. Он мог ошибиться и на этот раз.

– Может быть, теперь повезет. – Брианна на мгновение закрыла глаза. Больше года прошло с того дня, как она нашла письма Аманды Доуэрти к отцу. Три любовных письма. Они шокировали и смутили ее одновременно. Узнав о том, что у отца была любимая женщина, и родился ребенок, которого он никогда не видел, Брианна бросила силы на то, чтобы отыскать их обоих. Отчаянные поиски продолжались до сих пор.

– Может, и повезет, – Грею хотелось уберечь жену от напрасных иллюзий, и он осторожно проговорил: – Ты же знаешь, Бри, сколько раз концы уходили в воду после того, как мы обнаружили свидетельство о рождении.

– Мы знаем, что у нас есть сестра, – упрямо твердила Брианна. – Мы знаем, как ее зовут, знаем, что Аманда вышла замуж, что они переезжали с места на место. Эти переезды и осложнили поиски. Но мы все равно найдем их, рано или поздно. – Брианна крепко сжала руку сестры. – Может быть, на этот раз.

– Возможно, – Мэгги нехотя признала, что шанс все-таки есть. Но в душе до сих пор не была уверена, что желает увидеть сомнительную родственницу. – Сейчас он где-то на пути в Колумбус, штат Огайо. В любом случае, мы скоро что-нибудь узнаем.

– Папа одобрил бы нас, – тихо проговорила Брианна, – ему было бы приятно, что мы, по меньшей мере, пытаемся их найти.

– Ладно, – Мэгги кивнула и встала. – Заварили кашу – пусть варится.

Больше всего ей не хотелось, чтобы в этих разборках кто-нибудь пострадал. – А ты, Брианна, лучше празднуй рождение собственной семьи, а не сокрушайся о той, которой может и не быть.

– Обязательно скажите мне, когда что-нибудь узнаете, – Брианна была непреклонна.

– Как бы там ни было, не тревожься раньше времени, – Мэгги окинула взглядом комнату и снова заулыбалась. – Что, если мы отнесем немного цветов домой, Бри? Когда вы с дочкой вернетесь, они будут вас ждать.

Брианна с трудом удержалась, чтобы не задать еще пару вопросов, которые не давали ей покоя. Ответы на них никак не находились. – Буду вам признательна. Грей слегка перестарался.

– Какие еще будут пожелания, Брианна? – Роган весело принял из рук жены охапку цветов. – Тортик принести?

Брианна опустила глаза и покраснела, увидев, что съела все до крошки. – Спасибо, но, думаю, мне пока хватит. Идите оба домой, вам надо отдохнуть и выспаться.

– Что мы и сделаем. Я позвоню, – пообещала Мэгги. Как только они с Роганом вышли, ее снова охватило беспокойство. – Зря она так надеется и верит, что эта заблудшая сестричка кинется в ее распростертые объятья.

– И в этом – она вся, Мэгги.

– Святая Брианна, – вздохнула Мэгги. – Будет жаль ее, если вся эта история плохо кончится. Ты не представляешь, как глубоко она переживает, какие строит воздушные замки. Пусть я не права, но готова проклинать судьбу за то, что она вообще нашла эти письма.

– Да не волнуйся ты так, – Рогану пришлось локтем нажать кнопку лифта, – Мэгги так беспокоилась, что не замечала ничего вокруг.

– Мои волнения – как раз не проблема, – пробурчала Мэгги. – А вот у нее теперь ребенок, ей бы о нем беспокоиться, а она нашла себе головную боль. Да еще Грей, наверное, через несколько месяцев отправится в свое книжное турне.

– Я думал, он его отменил, – Роган подправил растрепавшуюся охапку цветов.

– Он и хотел, так ведь она и слышать не желает: ничто, по ее мнению, не должно мешать работе мужа. – Мэгги сердито хмурила брови в ожидании лифта. – Как можно быть такой самоуверенной? Думать, что так легко одной справиться с ребенком, с гостиницей, этими чертовыми постояльцами и еще заварить кашу с госпожой Амандой Доуэрти Бодин?

– У Брианны хватит духу, чтобы решить все проблемы, нам ли с тобой не знать. Ты ведь и сама такая же.

Мэгги собиралась возразить и подняла глаза на мужа. Но, увидев нежную улыбку, смягчилась.

– Может, ты и прав. – Тут же лукаво посмотрела и добавила: – Ну, хоть в чем-то. – Слегка успокоившись, взяла у Рогана часть цветов. – В конце концов, не стоит портить такой чудесный день размышлениями о том, чего может и не быть вовсе. У нас с тобой замечательная племянница, Суини!

– И то, правда. Мне думается, у нее твой подбородок, Маргарет Мэри.

– Мне тоже так показалось. – Мэгги шагнула в лифт вместе с Роганом. Как это просто, подумалось ей, – забыть о боли и помнить только о радости. – А еще я подумала, что Лайам уже делает первые шаги, и пора бы кое-чем заняться, чтобы подарить ему братика или сестричку.

Роган усмехнулся и сквозь нарциссы дотянулся поцелуем до жены. – Я тоже так подумал.

ГЛАВА 3

" Я есмь в оскресение и жизнь".

Шаннон знала, что слова священника призваны успокоить, облегчить боль, может быть, даже воодушевить. Ясным весенним днем над могилой матери читали поминальную молитву. Слова молитвы доносились до нее и во время траурной мессы в залитой солнцем, переполненной народом церкви. Слова, знакомые с юности.

Она преклоняла колени, вставала и садилась, даже вторила словам, бессознательно повинуясь обряду. Но вот, ни успокоения, ни облегчения, ни воодушевления Шаннон не чувствовала.

Зрелище было более чем реальным и отнюдь не напоминало сон: священник в черном одеянии, с бархатистым баритоном, десятки и десятки скорбящих родственников и близких; ослепительный солнечный свет, отраженный в медных ручках гроба, утопающего в цветах, рыдания людей и щебетание птиц.

Шаннон хоронила мать.

Рядом со свежей могилой – заботливо ухоженный холмик и надгробие, в память – до чего же она еще была свежа, эта память! – о человеке, которого всю жизнь она считала отцом.

Полагалось плакать, но слезы иссякли; полагалось молиться – в голове не было ни единой молитвы.

Стоя и слушая, как голос священника разрезает чистый весенний воздух, Шаннон думала о своем: вспоминала, как вошла в гостиную, все еще пылая от гнева.

В тот миг она подумала: мать спит. Но разбудить ее нужно было немедля – столько важных вопросов накопилось в голове. Помнит, что пыталась сделать это осторожно. Слава Богу, хватило ума проявить осторожность. Но мать не проснулась, даже не пошевелилась.

Тогда Шаннон обуял ужас. Она схватила мать за плечи, затрясла ее – какая уже там была осторожность! – кричала, молила. Внезапно случился приступ истерии – оцепенение, ступор – благо, ненадолго. Следом – отчаянный вызов скорой, спешная транспортировка в больницу, и долгое томительное ожидание.

Но вот уже и нечего ждать. Аманда умерла, не выходя из комы. Теперь она будет жить вечно, так сказал священник. И все, как один, говорили о милости божьей: и доктор, и медицинские сестры, – проявили необыкновенную чуткость. Друзья, соседи, – и те звонили и говорили о милости божьей. Аманде не пришлось страдать и терпеть боль в последние сорок восемь часов. Когда тело и мозг отключились, она просто спала.

Только живые должны страдать, – думала Шаннон, – тащить на себе груз вины и горьких сожалений, решать головоломки.

– Теперь они с Колином вместе, – тихо произнес кто-то рядом.

Она очнулась и увидела, что все закончилось. Люди вереницей подходили к ней. И снова – слова скорби, сострадания и сожаления, – те же, что звучали в ритуальном зале.

Многие, конечно, сейчас вернутся в дом. "Хорошо, что удалось все как следует подготовить, учесть важные в таких случаях детали", – машинально кивая головой и принимая соболезнования, думала Шаннон.

Все вопросы, связанные с похоронами, решались аккуратно и без суеты. Мать не хотела пышных похорон, и, зная об этом, Шаннон постаралась исполнить ее последнюю волю: простой гроб, цветы и музыка – как положено, – скромная католическая церемония.

И, конечно, поминки. Пришлось заказывать обслуживание, и, хотя чувствовала Шаннон себя при этом жутко неудобно, – готовить на всех, кто придет помянуть, не было ни времени, ни душевных или физических сил.

Но вот, наконец, она осталась одна. Какое-то время еще не могла даже думать, что и зачем теперь делать. И не спешили на помощь ни слезы, ни молитвы. Шаннон робко прикоснулась к гробу, но ощутила только жар от прогретой солнцем древесины. В воздухе застыл терпкий запах роз.

– Мне очень жаль, – прошептала Шаннон. – Совсем по-другому надо было нам разговаривать в последний раз. Но, как – я не знаю, да и не могу уже ничего изменить. Я даже не знаю, как мне теперь сказать вам обоим "прощай".

Она перевела взгляд на могилу слева:

" Колин Алан Бодин, любим ый супруг и от ец " .

Даже последние слова, высеченные на камне, – и те оказались ложью, – подумала несчастная Шаннон. Стоя над могилами двух дорогих людей, которых любила всю свою жизнь, она хотела только одного: забыть ужасную правду.

И столь упрямое и эгоистичное желание возникло из чувства вины, которое отныне будет преследовать ее всегда.

Она повернулась и пошла к машине.

Казалось, прошла, целая вечность, прежде чем дом покинула толпа, и снова наступила тишина. Здесь сегодня побывали все, кто любил Аманду, – друзей у нее было много. Но вот, наконец, Шаннон со всеми попрощалась, всех поблагодарила, выслушала последние соболезнования и, наконец-то, – закрыла двери и осталась одна.

Изнемогая от усталости, побрела в кабинет отца. За одиннадцать месяцев с момента его внезапной смерти, здесь мало что изменилось.

Да, на большом старом столе уже не было привычного вороха бумаг, но компьютер, модем, факс и другие вещи, незаменимые в работе брокера и финансового советника, остались на прежних местах. Он ласково называл их игрушками, и Аманда не посмела избавиться от них, равно как она выкинула костюмы, туфли и бестолковые галстуки.

Нетронутыми стояли и книги на полках: налоговое планирование, наследственное планирование, бухгалтерское дело.

Обессилев, Шаннон опустилась в большое кожаное кресло, которое пять лет назад сама подарила ему на День отца. Ему понравилось, – вспомнила она, проводя рукой по гладкой бордовой коже. "Такое большое, что выдержит и коня",– сказал он тогда, засмеялся и усадил ее к себе на колени.

Шаннон хотелось убедить себя в том, что она ощущает присутствие отца. Но, увы! – не чувствовала ничего. И только тогда, – ни во время траурной мессы, ни на кладбище, но в этот момент, – поняла, что осталась одна. Совершенно одна.

"Ни на что не хватило времени, как жаль, – подумала она уныло. – Знать бы раньше..."

Что именно Шаннон имела в виду, – болезнь матери или правду о себе, – вряд ли сама понимала сейчас. "Узнала бы раньше, – мысленно продолжала она, размышляя о болезни, – можно было бы испробовать другие меры: нетрадиционную медицину, витаминные концентраты". Шаннон искренне полагала, что простые средства, о которых она вычитала в книжках по гомеопатии, могли помочь. Вот только время для того, чтобы воспользоваться ими, было упущено: те несколько недель, что пророчили доктора – слишком малый срок для подобной терапии. А ведь мать могла бы рассказать все раньше. Но она скрывала болезнь, равно как скрывала все остальное. "Трудно было поделиться с родной дочерью", – думала Шаннон; горечь и обида вступили в схватку со скорбью.

Но печальнее всего было думать о том, что перед смертью мать услышала такие гневные и презрительные слова, взять которые обратно нельзя будет уже никогда.

Шаннон сжала кулаки, будто собралась дать отпор невидимому врагу. Поднялась с кресла и направилась к выходу. Нужно время, черт возьми, для того, чтобы постараться понять или хотя бы свыкнуться с тем, что произошло. Нужно время.

И тут слезы настигли ее. Вся горечь и безнадежность, что была в душе, вырвалась наружу. Шаннон ненавидела себя, сожалея о том, что мать не умерла прежде, чем рассказала правду.

Но вот слезы иссякли, и навалилась дремота. Машинально поднявшись по ступеням, Шаннон умыла пылающее лицо прохладной водой и, не раздеваясь, рухнула на постель.

"Дом придется продать, – подумала она. И мебель. Еще надо разобрать бумаги".

Она не сказала матери, что любит ее.

Вконец обессилев от тягостных раздумий, Шаннон все-таки уснула.

Дневной сон редко шел ей на пользу. Разве что во время болезни. Но всякий раз, проснувшись, она чувствовала себя разбитой. Так и теперь. Прошло минут сорок, – затуманенным взором посмотрела она на часы, с трудом отрывая от постели занемевшее тело. В доме стояла тишина.

"Сейчас сварю кофе, – сказала себе Шаннон, – и подумаю, как поступить с имуществом, и что делать с домом, – здесь так всем было хорошо".

Не успела она спуститься с лестницы, как раздался звонок в дверь. "О Господи! Кого там еще принесло? Жалостливые соседи пришли проявить участие? Только этого мне не хватало!"

У двери стоял незнакомец – среднего роста мужчина в темном костюме, с конвертом за пазухой. Волосы тронуты сединой, взгляд острый и проницательный. Он так пристально разглядывал Шаннон, что ей стало не по себе.

– Мне нужна Аманда Доуэрти Бодин.

– Да, это дом семьи Бодинов. – заявила Шаннон, пытаясь вычислить незнакомца. Торговый агент? Не похоже. – Я дочь. Что вам угодно?

Ни один мускул не дрогнул на его лице, но Шаннон уловила скрытое напряжение.

– Если можно, я бы хотел переговорить с Миссис Бодин. Меня зовут Джон Хоббс.

– Нельзя, мистер Хоббс, извините. Сегодня утром я похоронила мать, так что если позволите, – Шаннон попыталась закрыть дверь, но помешала рука незнакомца.

– Сожалею. Не знал о смерти вашей матери, – только что прибыл из Нью-Йорка. – Хоббсу пришлось мгновенно менять тактику и соображать на ходу. Слишком близко он подобрался к развязке, чтобы сейчас просто развернуться и уйти ни с чем.

– Вы Шаннон Бодин?

– Совершенно верно. Так что же вам угодно, мистер Хоббс?

– Чуточку вашего внимания, – любезно ответил он, – в любое удобное для вас время. Мы могли бы назначить встречу на ближайшие дни?

Шаннон откинула назад взъерошенные волосы. – На днях я возвращаюсь в Нью-Йорк.

– Буду рад встретиться с вами там.

Шаннон поморщилась, – она никак не могла стряхнуть с себя остатки сна. – Мать была знакома с вами, мистер Хоббс?

– Нет, мисс Бодин.

– В таком случае, я думаю, нам с вами не о чем говорить. А теперь, пожалуйста, извините.

– Мои клиенты уполномочили меня обсудить с миссис Амандой Доуэрти Бодин некую важную информацию. – Мужчина предусмотрительно придержал дверь рукой, не позволяя ее закрыть.

– Клиенты? – Шаннон насторожилась. – Это касается моего отца?

Хоббс на мгновение замешкался, но она заметила. Сердце глухо застучало. – Да, это касается вашей семьи, – услышала она. – Если мы договоримся о встрече, я проинформирую клиентов о смерти Миссис Бодин.