Текст книги "Три повести"

Автор книги: Нисон Ходза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

2. Ясновидящий в Эрмитаже

Лекторий Эрмитажа Катя посещала только в те дни, когда тема занятий совпадала с темой её дипломной работы. Сегодня Катя пошла на лекцию особенно охотно, – без Олега дома было тоскливо и одиноко.

Идя по набережной, Катя с грустью вспомнила прощальный разговор с мужем:

«Если бы ты могла поехать со мной! Но, сама знаешь, ни одной лишней копейки! Ты уж здесь без меня… поэкономнее… Я тебе оставлю восемь рублей, на днях получишь стипендию. Обойдёшься?»

«Конечно, обойдусь. Только скорее возвращайся. Я не могу без тебя…»

«И я не могу». – Он прижал её к широкой, сильной груди и легко поднял на руки…

Воспоминания взволновали её, ей уже не хотелось идти в лекторий, но потом она решила написать Олегу длинное письмо. Она напишет такое письмо, что он бросит в Ташкенте все дела и прилетит к ней!..

У вешалки толпились знакомые по лекторию, главным образом пенсионерки. Они громко обсуждали вчерашний концерт Ойстраха, вспоминали гастроли знаменитого австрийского дирижёра Караяна и, замирая от восторга, произносили имя Вана Клиберна.

– Говорят, к нам едет Яша Хейфец! – восклицала усатая старушка в потёртой шляпе из глянцевитой чёрной соломки. – Яша Хейфец! Бог! Вундеркинд!

– А на чём играет Яша Хейфец? – спросила Катя.

Старушка в глянцевитой шляпке выкатила на Катю сердитые глаза:

– Вы шутите! Не знать, на чём играет Яша Хейфец! На скрипке, на скрипке! На чём же ему ещё играть? На балалайке?!

– Сколько же лет этому мальчику?

– Вы что, издеваетесь надо мной? Мальчик! Мы с ним ровесники!

– Но вы же назвали его вундеркиндом?

– Да, назвала! И правильно назвала! Когда мне было девять лет, весь мир называл его вундеркиндом.

– У вас феноменальная память! – усмехнулась Катя и стала подниматься по лестнице.

– Лихо вы её! – сказал кто-то за спиной Кати.

Она быстро обернулась. Позади неё подымался высокий худощавый человек, с университетским ромбом на лацкане пиджака. Он улыбнулся Кате так, точно они были давно знакомы. А между тем это был, пожалуй, единственный посетитель, которого Катя никогда не видела в стенах эрмитажного лектория.

– Лихо вы её! – повторил незнакомец, идя теперь рядом с Катей. – От этих пенсионерок нигде нет спасенья! И всё они знают, и всем они недовольны, и всех они учат…

– Вы слишком суровы. Надо же и им чем-то жить. Старость!

– Какая это старость! – Он засмеялся. – Шустрые бабуси всюду поспевают, со всеми спорят! Нет, старость выглядит по-другому! Помните, в «Дневнике» Гонкуров?

– Мне не удалось его прочесть.

– Там есть одна сценка. В ресторане сидит старик. Он тяжело опирается на толстую палку, голова его трясётся, губы беззвучно шевелятся. «Что вы желаете, сударь?» – спрашивает официант. Старик поднимает на официанта тусклый безжизненный взгляд, потом снова опускает голову: «Я желал бы иметь желания…» «Это была сама старость», – закончили Гонкуры свою запись.

Катя с любопытством взглянула на собеседника.

– Может быть, нам пора познакомиться? – спросил, он улыбаясь. – Василий Дробов.

– А меня зовут Катя… Екатерина Басова.

– Я так и думал.

– Что вы так и думали?

– Что вас зовут Катя.

– Вы что же, ясновидящий?

– Что-то в этом роде, – подхватил Дробов. – Хотите, я вам покажу, как работают простые советские ясновидящие?

Они вошли в зал и сели в последний ряд. Кроме них, в зале ещё никого не было.

– Итак, – сказал Дробов, – приступаем к сеансу ясновидения. Каким видом искусства вы занимаетесь?

– Русской живописью восемнадцатого столетия.

– Прекрасно! Сейчас я мысленно перенесусь в залы Эрмитажа. Слушайте! Я вижу… я вижу… – Он закрыл глаза и медленно, глухим голосом монотонно заговорил: – Сейчас я вижу зал номер один… номер один… Я вижу… на левой стороне портрет императрицы… императрицы Анны Иоанновны… Тут же висит портрет Бирона… У портрета Бирона стоит пионер, у портрета Анны Иоанновны остановился военный… военный… он… плохо вижу звёздочки… ага, разглядел: четыре звёздочки… это капитан. Сейчас капитан подошёл к витрине… он рассматривает синюю эмалевую чарочку…

– Действительно, там есть такая чарочка! – подтвердила Катя. – Вы неплохо знаете экспозицию этого зала. Только странно, что я вас там никогда не встречала.

– А я там никогда и не бывал, – тем же глухим голосом ответил Дробов. – Я всё вижу на расстоянии… сквозь стены…

– Ах, вы видите на расстоянии! Тогда скажите, что написано на дне этой синей чарочки! – Кате всё больше и больше нравился её необычный собеседник.

– На дне этой чарочки написано, – Дробов потёр лоб, тяжело вздохнул, потом прикрыл глаза рукой, – на дне синей чарочки выгравировано, что она сделана в Великом Устюге в тысяча семьсот тридцать втором году.

– И вы хотите уверить меня, что никогда не бывали в этом зале?

– Могу поклясться на Библии!

– Хорошо, можете вы рассказать об экспозиции ну, скажем, пятого зала?

– В пятом зале… дайте сосредоточиться… Сейчас… Дайте руку… Так. – Глаза Дробова были по-прежнему закрыты. Сжимая Катину руку, он продолжал: – В зале номер пять… на правой стене портрет бородатого субъекта… в сюртуке… Он сидит за столом… в руке – циркуль… в чернильнице – гусиное перо… сейчас посмотрю, что написано под портретом… там написано… написано… Разобрал! Этот бородатый дядька – знаменитый механик-самоучка Кулибин…

– Я начинаю вас бояться! – сказала Катя, развеселившись. – Таких опасных знакомых у меня ещё не было… Сознайтесь, товарищ факир, что вы самый обыкновенный искусствовед-экскурсовод и выучили экспозицию Эрмитажа.

– Бог миловал! – сказал Дробов и умолк: в аудиторию вошёл лектор.

– Тема сегодняшней лекции, – начал он, не подымая глаз на слушателей, – тема сегодняшней лекции, ввиду болезни доктора искусствоведческих наук Бориса Марковича Полонского, изменяется. Вместо лекции о демократическом направлении в изобразительном искусстве России восемнадцатого века я прочту вам, уважаемые товарищи, лекцию о художественных ремёслах Индии семнадцатого века.

Катя слушала лекцию рассеянно. Её не интересовали художественные ремёсла Индии семнадцатого века. Она видела, что её соседа лекция тоже не интересует. Вместо того чтобы слушать профессора, он вытащил из папки какие-то фотографии, журнальные снимки и внимательно их рассматривал. Катя покосилась и увидела, что на групповых снимках изображены парни в спортивной форме, все, как один, жгучие брюнеты. На некоторых снимках Катя разглядела улыбающихся белозубых негров.

– Кто это?

– Бразильская футбольная команда, – тихо ответил Дробов. – Вся команда, включая запасных…

У Кати заблестели глаза. Она не могла оторвать взгляда от фотографий и совсем перестала слушать лекцию.

Профессор ещё не вышел из аудитории, а Катя уже взволнованно заговорила:

– Эти снимки… прошу вас… Вы и не подозреваете, как они мне нужны… Очень! Очень!

– Вот не думал! Девушка, да ещё искусствовед, и так болеет футболом!

– Не я, а мой муж! Он просто одержимый! Десять лет собирает фотографии зарубежных футболистов! Из бразильской команды у него только два фото – Диди и Пеле, и то очень плохие. Скоро день его рождения. Он будет счастлив получить такой подарок.

– Но ведь я тоже собираю коллекцию!..

– Их же можно переснять. Я уплачу…

– Обсудим это после второй лекции.

– Давайте уйдём отсюда. Меня эта тема совсем не интересует.

…Они шли по Дворцовому мосту, навстречу дул сырой мартовский ветер, и Катя, зябко поёживаясь, подняла воротник своего драпового пальтишка.

– Вы тоже живёте на Петроградской?

– На Васильевском… Значит, вы хотите иметь эти фотографии?

– Очень! Очень!

– Они мне не даром достались. Привезли знакомые морячки. Покупали на доллары. Вы знаете, сколько стоит доллар на наши деньги?

– Не имею понятия. Вы лучше скажите, сколько будет стоить переснять их. Немного денег у меня сейчас есть. А когда приедет муж… – Катя поскользнулась, Дробов поддержал её, взяв под руку. – Какой холодный ветер…

– Переснять каждого из команды на отдельные фото будет стоить недорого – рублей двадцать – тридцать… – Дробов следил за выражением Катиного лица.

– Сколько? – растерянно спросила Катя.

– Рублей двадцать – тридцать…

– Как это «двадцать – тридцать»? Ну и ну! Таких денег у меня нет!

– Выход всегда можно найти, – сказал Дробов беззаботно. – Скоро ребята опять уйдут в рейс. Если дать им пару долларов, они привезут вам не только фото всех футболистов Бразилии, но и их автографы. Ваш муж будет в восторге. Автограф Диди – это кое-что стоит, чёрт возьми! Лично я обязательно его себе добуду! Мне бы только купить доллары.

Катя резко остановилась и высвободила руку.

– А вы, оказывается, просто грязный тип! Спекулянт! – Она повернулась и пошла на другую сторону.

– Катя, постойте! Я пошутил! – Дробов догнал её и, шагая позади, сбивчиво бормотал: – Ей-богу, пошутил! Дурачился! Неужели вы не понимаете шуток?

– Если это шутки – то очень глупые шутки!

– Признаюсь! Глупые! Меа кульпа, меа максима кульпа! Моя вина, моя большая вина! Так признавали свою вину древние римляне! Они любили самокритику!

– Оставьте римлян в покое! Почему я должна верить, что вы пошутили? Я вас совсем не знаю…

– Василий Дробов, простой советский человек. По образованию юрист, по призванию лентяй, шутник, мистификатор, по профессии – педагог… Прикажете предъявить документы?

– Бросьте паясничать и скажите, сколько я должна уплатить вам, чтобы получить эти фото?

– Держите! – Он протянул ей конверт.

– Я хочу знать, сколько это будет стоить.

– Я дарю вам их…

– Для подарков мы слишком мало знакомы. Назовите цену.

– Продавать то, что мне досталось даром?! Снимки ничего мне не стоят! По-вашему, я должен заниматься спекуляцией?

– Хорош демагог! Оказывается, я вас толкаю на спекуляцию!

– Конечно! Кончится тем, что из-за вас меня посадят в тюрьму, и вы будете всю жизнь носить мне передачи. Знайте же, что я обожаю суп из пшеничных отрубей и кисель из щавеля. А пока меня не посадили в тюрягу – смиренно прошу вас принять сей скромный дар.

– А вы? Вы же тоже коллекционируете их…

– Я сегодня же всё пересниму и завтра вышлю вам по почте. Дайте мне ваш адрес…

Он проводил её до дому, договорившись о встрече в Эрмитаже через три дня.

На другое утро Дробов стоял перед дверью Катиной квартиры и читал табличку:

Е. Г. Левенталь – 1 зв.

Богатовым – 2 зв.

О. В. Басову – 3 зв.

Дверь открыла Катя. Она была в пальто, берете, на руках шерстяные перчатки. Дробов заметил, что одна из перчаток тщательно заштопана.

– Я принёс вам фото, – поспешно начал Дробов. – Решил, что так вернее… Мало ли что бывает на почте…

– Уже готово! Какой вы молодец! Заходите, заходите! Ещё минута, и вы не застали бы меня.

Комната Басовых была в конце длинного тёмного коридора.

– Не споткнитесь… у нас здесь заставлено… теснота, – предупреждала Катя, идя впереди Дробова. – Вот и наш вигвам!

– Вы не сердитесь, что я без предупреждения? Можно сказать – вломился.

– Гостю я всегда рада, тем более с такими дарами!

– Кроме бразильцев, я принёс вам фотографию знаменитого испанского футболиста – Альфредо ди Стефано. Это тот, которого когда-то похитили в Венесуэле. Говорят, похитители потребовали за него миллион долларов выкупа! Здорово?!

Дробов положил на стол конверт с фотографиями.

– В нашем распоряжении считанные минуты, – сказала Катя, взглянув на часы. – Сегодня впервые мне поручено вести экскурсию в Русском музее. Прошу. – Она придвинула к Дробову коробочку с монпансье.

Пока Катя рассматривала фотографии, Дробов вглядывался в обстановку комнаты, стараясь не пропустить ни одной подозрительной детали. В комнате стояли только самые необходимые вещи. Протёртый диван, двустворчатый платяной шкаф, стеллаж для книг, обеденный стол и небольшой письменный столик. На письменном столике в ореховой рамке – портрет красивого молодого человека с чуть прищуренным острым взглядом. Дробов узнал – Басов.

– Ваш повелитель?

– Вы что, решили продолжать роль ясновидящего? Ладно, сегодня я вам прощаю дешёвые фокусы. Мир! Дружба! Приедет Олег – я вас познакомлю. На почве футбольного психоза вы быстро найдёте общий язык. – Она снова взглянула на часы. – Надо бежать!

…В этот день в служебном блокноте Дробова появилась ещё одна запись: «Был у Басовой. Ничего подозрительного. Уходя из дома, комнату на ключ не закрывает. По дороге в музей зашла в магазин, купила две рубленых котлеты за двенадцать копеек, пачку вафель за тринадцать копеек. Шутила: “Обед из двух блюд обеспечен!” Полагаю, что о махинациях мужа она ничего не знает. Говорит о Басове с благоговением».

3. Тайна нижнего я

Вернувшись на работу после отпуска, Шмедов увидела в своей комнате новую сотрудницу.

– Нина Николаевна Быстрова, – сказал директор. – Займётся французской и итальянской периодикой.

Новая сотрудница понравилась Шмедовой с первого взгляда. В этой немолодой женщине было что-то уютное. Привлекательная улыбка, внимательный взгляд светлых, слегка близоруких глаз, неторопливая речь – всё это располагало к ней. Шмедову она пленила также и великолепным знанием языков – французского, испанского, итальянского… Ефросинья Осиповна обрадовалась, узнав, что новая сослуживица тоже живёт на Охте.

– Вы обязательно должны зайти ко мне. Я ведь живу одна… пока… – добавила она, делая ударение на последнем слове.

– Как понять это «пока»? – многозначительно улыбнулась Нина Николаевна.

– Я выхожу замуж.

– Милая Эфа, у вашего мужа будет множество завистников. Кто этот счастливец?

– Как-нибудь потом… Здесь не располагает обстановка…

На третий день знакомства они возвращались с работы вместе. У дома Шмедовой их застал мартовский дождь.

– Ужасная погода! А вам ещё идти и идти! – встревожилась Шмедова. – Поднимемся ко мне, я дам вам зонтик.

– Буду благодарна…

На площадке второго этажа Ефросинья Осиповна вынула из сумочки связку замысловатых ключей, поколдовала над замком и открыла дверь.

– Я вижу, к вам нелегко проникнуть! – одобрительно заметила Нина Николаевна.

– Пришлось потратиться на специальный замок с секретом. Столько жулья кругом развелось… и соседи какие-то… не внушают доверия…

– Правильно делаете, могут обчистить…

– Тем более что у меня, слава богу… Ну входите, раздевайтесь. Я угощу вас чудесным кофе по-фински. Меня научил его варить Олег. А Олега научил один знакомый профессор-финн. Прошу вас…

Пока Ефросинья Осиповна приготовляла на кухне кофе, гостья, близоруко щуря глаза, рассматривала комнату. Обставленная новым польским гарнитуром, комната сияла полированным деревом и казалась не совсем ещё обжитой. Единственная старая вещь – скрипка в потёртом футляре – висела над сервантом, чуть ли не под самым потолком. На туалете, возле палисандровой шкатулки, поблёскивали флакончики, щипчики, ножницы, пилочки… и электрическая бритва. Здесь же в овальной бронзовой рамке – фотопортрет мужчины. Нина Николаевна наклонилась, чтобы рассмотреть фотографию, и увидела в зеркале неслышно вошедшую Шмедову.

– Красив, ничего не скажешь, красив! Это, конечно, он?

– Он!

– Вы знаете, Эфочка, мне кажется, я где-то встречалась с ним. Он не работал в «Интуристе»?

– Что вы! Он же – учёный, кандидат наук. Садитесь. Через десять минут кофе настоится. Чувствуете, какой дивный запах?

– Ещё бы! Для меня запах хорошего кофе приятнее всего!

– Олег тоже обожает аромат кофе.

– Я думала, учёные к земным утехам безразличны. В какой области науки работает ваш жених?

– Мой Олег?.. – Ефросинья Осиповна настороженно оглянулась, словно боясь, что её подслушивают. – Он физик. Работает на секретном производстве. Я даже не знаю, где находится этот завод…

– Такой молодой и уже учёный! От души поздравляю вас, милая Эфочка! Когда свадьба?

Шмедова махнула рукой и промолчала.

– Простите, ради бога! Кажется, я задала бестактный вопрос?!

– Нет, почему же… но всё довольно сложно…

– Догадываюсь, – осторожно начала Нина Николаевна. – У него… семья, жена не даёт развода?

– Если бы! С женой развестись нетрудно…

– Так в чём же дело?

– Понимаете, он живёт вдвоём с матерью, больной старухой. У неё был не то инсульт, не то инфаркт, в общем, что-то в этом роде. И эта истеричная старуха вбила себе в голову, что она умрёт, если Олег женится. А он так её любит, что сам в это уверовал. Я считаю, что ничего с ней не сделается! Поплачет, поплачет и успокоится. А если и… В общем, своё она отжила, а другим жить не даёт. Ну, скажите, разве я не права?

– Конечно… – согласилась Нина Николаевна. – Не век же вам жить врозь. Как же он представляет себе дальнейшее?..

– Сейчас я вам расскажу. Только принесу кофе…

Она снова исчезла на кухне. Послышался звон посуды, аромат кофе стал сильнее, и наконец сияющая хозяйка вкатила в комнату полированный столик на колёсиках. На столике дымились две кофейные чашечки, стояли кофейник, сахарница и вазочка с миндальным печеньем.

– Прошу вас! – Ефросинья Осиповна не скрывала своего удовольствия: она впервые играла роль хозяйки собственной квартиры. И всё сейчас было, как в заграничных фильмах или романах: обставленная на западный манер квартира, столик на колёсиках, приготовленный по особому рецепту кофе…

Словно угадав мысли Шмедовой, Нина Николаевна сказала проникновенно:

– Как у вас всё мило, Эфочка. В каждой мелочи столько вкуса, всё так продумано!..

– Признаюсь, моей заслуги здесь нет. Это – Олег. У него исключительный вкус. Пожалуйста, берите печенье…

Нина Николаевна пила маленькими глотками горячий чёрный кофе и слушала Шмедову.

– Не скрою, Олег открыл мне какую-то новую грань жизни. Это и понятно. Он ведь ленинградец, сын крупного дипломата. А я что? Родилась в деревне на Псковщине. Потом жила в Пскове. Говорят – древний город! Только мне эти древности ни к чему. Камни! А я хотела жить среди интересных людей! Ну потом повезло: поступила в Ленинграде в институт. Только ведь на стипендию не разойдёшься. Жила в общежитии, ходила в штопаных-перештопаных чулках. Но всё-таки верила – придёт и ко мне удача! И уж тогда, будьте уверены, я её не выпущу! Так и случилось. Как-то после защиты диплома я была на футбольном матче. И тут он меня увидел и сразу влюбился! А ещё говорят, что любви с первого взгляда не бывает! Вот уже два года, как мы любим друг друга. Господи! Скорее бы умерла эта зловредная старуха! – неожиданно воскликнула Ефросинья Осиповна. – Олег так и говорит: «После смерти мамочки ты будешь единственной моей владычицей». Разрешите, я налью вам ещё чашечку?..

Нина Николаевна кивнула головой и без всякой связи с предыдущим разговором заметила:

– Мне почему-то кажется, что ваш Олег – очень широкая натура. Должно быть, он добрый и щедрый человек?

– Не жалуюсь, – сказала Шмедова. – Вы, конечно, догадываетесь, кто купил мне эту квартиру и обстановку? А сколько он мне дарит всяких заграничных безделушек!

– Что же тут удивительного? Ведь фактически вы его жена? Не так ли?

– Ну конечно…

– Значит, рано или поздно, он и сам будет жить в этой квартире. Вот он и обставляет её как можно лучше…

– Безусловно! Вчера, например, он мне так и сказал по телефону: «Как только мамочка умрёт, я постучусь в твои двери и перешагну навечно твой порог!» Он умеет говорить красиво! И вообще он любит всё красивое: и одежду, и обстановку, и вещи…

– Вы, миленькая, сказали, что он дарит вам красивые безделушки. Признаюсь, заграничные безделушки – моя слабость. Так хочется взглянуть!..

– Ну, ради бога! С удовольствием покажу. Но не всё… – Ефросинья Осиповна замялась. – Понимаете… некоторые побрякушки Олег держит в ящике этого столика и запирает на ключ…

– От кого? – искренне удивилась Нина Николаевна. – У вас такие замки, что никакой вор не проникнет. Кроме того, вся эта бижутерия не столько уж стоит, чтобы на неё позарился вор.

На лице Шмедовой появилась лукавая улыбка:

– Знаете, от кого он запирает эту ерунду? В жизни не догадаетесь! От меня! Честное слово!

– От вас? Ничего не понимаю! Не собирается ли ваш учёный жених сам носить бусы, клипсы и брошки?

Ефросинья Осиповна рассмеялась:

– Вам и в голову не придёт, в чём тут дело. Спрятанные в этом ящике стекляшки – бездарная дешёвка. Олег был вынужден брать их в качестве принудительного ассортимента. Подумайте, какое безобразие: для того чтобы купить элегантную вещь, приходится приобретать безвкусицу, Олег считает, что они годятся только на новогоднюю ёлку.

– Тогда зачем он запирает их на ключ?

– Олег считает, что у меня ещё недостаточно развит вкус… и что я могу нацепить на себя ёлочные бусы, и все надо мной будут смеяться. Подсаживайтесь к журнальному столику, сейчас я рассыплю перед вами сокровища магараджи!

Ефросинья Осиповна взяла с туалета палисандровую шкатулку и высыпала её содержимое на столик. Нина Николаевна увидела обычную чешскую бижутерию. Здесь были ожерелья, кольца, браслеты, брошки, клипсы – всё это сверкало, переливалось зелёными, красными, белыми, голубыми огнями!

– Действительно, сокровища магараджи! – заметила Нина Николаевна, примеряя колечко с большим сверкающим камнем. – Прелестное кольцо. Почему все мужчины считают нас дурами? – спросила вдруг Нина Николаевна. – Я бы на вашем месте обиделась.

– Я не обижаюсь. Я признаю, что у Олега вкус гораздо лучше моего.

– Всё-таки интересно взглянуть, как выглядит эта безвкусица. Ваш Олег закрыл на ключ нижний ящик и убеждён, что вы в него не доберётесь. А между тем это проще простого. Без всяких отмычек и ключей…

Быстрым движением Нина Николаевна выдернула верхний ящик стола, и перед ними открылось всё содержимое нижнего ящика.

– Всё гениальное – просто! – весело сказала Нина Николаевна. – И уж раз мы совершили преступление, не будем останавливаться на полпути. Посмотрим и эти безделушки…

Шмедова запустила руку в ящик и вытащила небольшой мешочек из красного сафьяна, похожий на кисет.

– Олег прав! – сказала она, высыпав безделушки на стол. – Они действительно третьесортные. Оправа тусклая, и игра камней не та!

Нина Николаевна с любопытством рассматривала одну вещь за другой и даже надела очки, чтобы лучше разглядеть какие-то бусы.

– Разве можно сравнить эти разнокалиберные и тусклые жемчужины хотя бы вот с этой ниткой? – Шмедова трижды обернула вокруг шеи нитку искусственного жемчуга, где все жемчужины были одна в одну и отливали одинаковым стеклянным блеском.

– Смешно сравнивать! – согласилась Нина Николаевна, рассматривая браслет из светлого металла, с тремя небольшими камешками.

– Или вот этот браслет! Похоже, что он сделан из алюминия. И камешки в нём такие мелкие, хоть под микроскоп смотри.

– Да, эти побрякушки не идут ни в какое сравнение с тем, что хранится в вашей шкатулке! – решительно сказала Нина Николаевна. – Спрячем всё обратно. Моё женское любопытство удовлетворено.

Когда Ефросинья Осиповна вставила верхний ящик на прежнее место, Нина Николаевна поднялась.

– Спасибо, Эфочка! Я получила большое удовольствие. Кстати, и дождь прошёл. Надеюсь, вы тоже навестите меня и научите варить кофе по-фински. В жизни не пила такого вкусного кофе!

– Конечно, научу! Я так рада, что вам у меня понравилось.

– Всё было очаровательно! Представляю, как вы мило проводите вечера вдвоём. Интересно, кто из вас играет на скрипке? Вы или Олег?

– Никто. На этой скрипке играл отец Олега. Я же вам говорю, Олег очень сентиментален, он хочет, чтобы память об отце всегда была перед его глазами. Запрещает мне даже прикасаться к этому пыльному футляру. А по-моему, футляр портит вид комнаты… нарушает ансамбль! Я Олегу так и сказала. Вы согласны со мной?

– Не обращайте внимания на эти маленькие причуды. В конце концов, сыно?вья любовь заслуживает уважения!

Вечером того же дня Дробов доложил Ивану Семёновичу сообщение старшего лейтенанта Быстровой.

Квартира и обстановка Шмедовой приобретены Басовым. Басов выдаёт себя за учёного-физика. Шмедова убеждена, что Басов холост и женится на ней. В нижнем ящике туалетного столика, в красном сафьяновом мешочке, хранятся золотые и платиновые изделия, Украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями. Имеется нитка жемчуга, состоящая из шестидесяти настоящих жемчужин. Басов убедил Шмедову в том, что эти драгоценности – скверные подделки, не имеющие никакой ценности. В комнате на стене висит в футляре недавно принесённая Басовым скрипка. Ни Басов, ни Шмедова на скрипке не играют.