Текст книги "Римская диктатура последнего века Республики"

Автор книги: Нина Чеканова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Таким образом, законы, направленные на восстановление сената, обеспечение его стабильного положения и оптимальной деятельности, указывают на то, что Сулла безусловно имел в виду реставрацию потестарной системы республики, основанной на главенствующей роли сената. С субъективной точки зрения сулланское законодательство имело элементы волюнтаризма. Однако нельзя отрицать наличия некоторого системного подхода. Отталкиваясь же от факта признания Суллой гражданских прав за «новыми гражданами», можно предположить, что он вообще более широко смотрел на проблему реставрации сенатской аристократической республики и видел в сенате силу, способную интегрировать римское гражданство в новых условиях формирующейся территориальной державы.

Не менее важное значение в процессе восстановления римской аристократической республики и стабилизации политического положения имели законы Суллы, направленные на расширение системы исполнительной власти и вместе с тем на усиление контроля над магистратурой. Сулла провел ряд законов, распыливших по существу магистратские полномочия. Такой характер имел уже рассмотренный lex Cornelia de XX quaestoribus. Кроме него был принят закон об избрании 8 преторов – lex Cornelia de praetoribus octo, действие которого подтверждал Цицерон (Cic. Pro Mil., 39, 5; In Pison., 35, 7; Ad Fam., VIII, 8, 8).

Нельзя отрицать того факта, что эти законы были вызваны насущной политической потребностью. В середине III в. в Риме избирались 8 квесторов (Liv. Per., 15): двое военных, состоявших при консулах и оказывавших им помощь в ведении финансовых дел; двое городских, которые вели исключительно городские дела; четверо занимались италийскими и провинциальными податями и поступлениями (Тас. Ann., XI, 22). Число преторов к началу II в. было доведено до шести (197 г. – Liv., XXXII, 27, 6; Per., 32): двое действовали в Риме, четверо разбирали провинциальные дела. Официально число квесторов и преторов более не менялось. Однако с расширением политической практики неизбежно должно было возрасти и количество должностных лиц: наместники провинций, как правило, имели при себе квестора; консулы и проконсулы, командовавшие армиями, также не могли остаться без квестора; преторы должны были разбирать дела не только в Риме, но в наместничествах, председательствовать в судебных комиссиях по делам о вымогательствах и т. д. Ко времени принятия сулланской конституции Рим контролировал 9 провинций. Кроме того, действовали, разумеется, и магистраты с прежней городской компетенцией.

Таким образом, существовала необходимость в гораздо большем числе должностных лиц, как минимум, в 17 квесторах и 11 преторах. Увеличив численность должностных лиц, Сулла юридически закрепил сложившуюся практику, положил конец анархии в этом вопросе и официально включил провинции в сферу деятельности римской исполнительной власти. Вместе с тем увеличение численности должностных лиц требовало большего контроля над магистратурой со стороны сената и придавало ему большую организующую роль в политической жизни Рима.

Наиболее важные решения в отношении исполнительной власти касались консульской должности. В соответствии с принятым Суллой lex annalis было обновлено содержание закона Виллия 180 г. о cursus honorum – порядке прохождения магистратур^{298}. По существу, Сулла закрепил действовавшую республиканскую норму, по которой невозможно было получить должность консула ранее должности претора, а должность претора – ранее должности квестора. Однако был повышен возрастной ценз и установлен 10-летний перерыв для выборов на одну и ту же должность (Арр. В. С, I, 100)^{299}. В новую должность можно было вступить лишь спустя два года после отправления предыдущей (Cic. Phil., XI, 5, 17).

Таким образом, Сулла упорядочил исполнительную власть уже на этапе домогательства магистратуры. Lex annalis создавал систему, которая, безусловно, отвечала интересам магистратов-сулланцев: в течение 10 лет все претории могли осуществить свои претензии на консульскую должность и минимум половина квесториев могла исполнить преторскую и даже консульскую магистратуру. Вместе с тем эта система препятствовала сохранению высшей исполнительной власти в одних руках в течение нескольких лет и ограничивала политические амбиции консуляров, что, в свою очередь не могло не укрепить политической роли сената. В этом смысле lex annalis Суллы имел реставраторское значение^{300}. Однако следует иметь в виду следующий факт. В соответствии с законодательством Суллы cursus honorum начинался не должностью эдила, как прежде, а должностью квестора. Это открывало путь к власти не только представителям нобилитета, но и средних слоев римского общества, меняло характер сословного представительства в сенате, делало сенат менее консервативным. Кроме того, утрачивая постепенно сословное единство, сенат все более нуждался в организующей и направляющей его политику силе, что в конечном итоге способствовало утверждению монархических настроений в среде сенаторов. В этом плане lex annalis Суллы объективно имел не столько реставраторское, сколько реформаторское значение.

В отношении консульской магистратуры конституция Суллы предусматривала еще одно положение: консулам по существу запрещалось покидать Рим во время отправления должности. По lex Cornelia de provinciis ordinandis консулы лишались империя за пределами померия – lege Cornelia imperium habiturum quoad in urbem introisset (Cic. Ad Fam., I, 9, 25, 6—1). В соответствии с римской республиканской конституционной нормой консулы и преторы обладали высшим империем, т. е. совмещали высшие военные и гражданские властные полномочия. Однако эти полномочия были территориально разграничены римским померием^{301}. Реальная военная власть – воинские наборы, военные смотры, центуриатные собрания и т. п. – осуществлялась вне городской границы. Лишь на основе специального постановления сената – senatusconsultum ultimum – высший магистрат мог употребить военную компетенцию в пределах города. По конституции Суллы, носители высшей исполнительной власти вообще лишались военной компетенции в период исполнения магистратуры, что отрывало их от командования армиями и от провинций^{302}. В этой ситуации вопросы, связанные с организацией провинциального управления, полностью переходили в ведение сената, что должно было усилить его политические позиции^{303}. Вместе с тем вслед за некоторыми исследователями социально-политической истории Римской республики^{304}мы должны заметить такой парадоксальный факт: на деле этот закон Суллы имел отрицательные для сената последствия. Военная власть и римские наместничества оказались в руках промагистратов. Именно лояльность последних к сенату теперь определяла степень сенатского участия в провинциальном управлении.

Таким образом, Сулла, с одной стороны, положил конец волюнтаризму и анархии в вопросе организации провинциального управления, восстановил подчинение военной сферы сенату, по крайней мере с формальной стороны. Ординарные высшие магистраты не могли командовать армией, а промагистраты не могли вмешиваться в политические события в Риме; высшая гражданская власть была отделена от высшей военной власти. Такие прецеденты, как многолетний консулат Мария, Цинны и положение самого Суллы, не могли более повториться. С другой стороны, лишением консулов военной компетенции и передачей этих полномочий промагистратам в административную практику прочно вошло понятие полной, но локально ограниченной власти^{305}. Такой важный фактор развития политических амбиций и монархических настроений, как сильная индивидуальная власть, опиравшаяся на армию, был вытеснен из Рима в провинцию.

Не только законодательство, но и политическая практика Суллы снижала традиционный престиж магистратской власти. Во время консульских выборов на 81 г. он предложил центуриатным комициям своих кандидатов (Арр. В. С, I, 100), на 80 г. сам определил четырех консулов-десигнатов. Кроме того, что таким образом нарушался республиканский принцип выборности магистратов^{306}, это определяло связь и до некоторой степени зависимость высших должностных лиц от воли и личности диктатора. В связи с этим кажется странным замечание Т. Моммзена о том, что Сулла не вмешивался в выборы должностных лиц^{307}. Действительно, он демонстрировал порой свою приверженность республиканским нормам. Когда, например, сулланец Квинт Лукреций Офелла попытался выставить свою кандидатуру в консулы, Сулла приказал убить его прямо на форуме (Liv. Per., 89; Plut. Sulla, 33; Арр. В. С, I, 101). Античная традиция обращает внимание на то, что Офелла действовал вопреки воле диктатора. Принимая этот аргумент в качестве определяющего, заметим, что Офелла был всадником и не занимал раньше никакой государственной должности. Хотя он и выполнял довольно важную задачу осады Пренесте, но более не был ничем знаменит. Кроме того, ранее он, видимо, выступал на стороне марианцев (Dio Cass. Fr., 106, 1; Vell., II, 27, 6). В условиях диктатуры Суллы Офелла полностью зависел от него. Занятие консульской магистратуры предполагало длительный путь прохождения государственных должностей. Восстановив закон Виллия, Сулла не хотел, по всей видимости, отступать от положений, им самим утвержденных. Отметим при этом, что все сулланцы, включая Каталину и Верреса, прошли весь традиционный cursus honorum. Тем не менее процесс выборов на государственные должности и прохождение магистратур были под строгим контролем диктатора.

Серия законов была направлена на ослабление политического влияния народного трибуната и комиций. Закон о трибунских полномочиях – lex Cornelia de tribunicia potestate, по мнению одних современников, «отнял у трибунов власть совершать беззакония, но оставил власть оказывать помощь» (Cic. De leg., HI, 22), по мнению других – практически уничтожил трибунат (Sail. Cat., 38, 1; Hist. frr. ampl., Lep, 8587; ср.: Vell., II, 30, 4; Арр. В. С, I, 100), но в любом случае кардинально сокращал властные возможности народных трибунов (Suet. Iul., 5). Особенно важное значение в этом плане имели два положения: о сокращении права законодательной инициативы и о сокращении права трибунского вето (Liv. Per., 89; Арр. В. С, I, 59). Аппиан относил их введение к 88 г.[32]32
  είσηγούντο τε μηδέν ετι άππροούλευτον ές τόν δημον έσφέρεθαι– Арр. В. С., I, 59.


[Закрыть] В 81 г., по его мнению, Сулла дополнил уже принятые законы пунктом о запрете народным трибунам занимать какую-либо другую должность[33]33
  νόμω κωλύσας μηδεμίαν άλλην τόν δήμαρχον άρχήν έτι άρχειν– Арр. В. C., I, 100.


[Закрыть]. Ливий ничего не говорил о конституционных изменениях 88 г. и относил принятие законов о трибунате к периоду сулланской диктатуры 81—79 гг. Позднее Тацит подчеркивал, что Сулла внес изменения в конституцию, уже будучи диктатором (Тас. Ann., III, 27). Можно предположить, что под впечатлением мятежного трибуната Публия Сульпиция Руфа Сулла действительно внес в 88 г. предложения об ограничении трибунских полномочий, но нам известно, что в период консулата Цинны все сулланские законы были отменены (Арр. В. С, I, 73). Став диктатором и не имея возможности окончательно ликвидировать народный трибунат, поскольку он был закреплен в римской государственно-правовой практике еще с середины V в. законом Дуиллия (Liv., III, 55,14), Сулла, видимо, восстановил все предложенные им в 88 г. законы^{308}, в том числе и закон о трибунате, еще более расширив его в плане ограничения трибунской компетенции. За трибунами формально сохранялись sacrosanctas, ius auxilii, ius intercedendi, ius rogandi (Caes. B. C, I, 5,1^_2; Cic. De leg., III, 22, 4—7). Сохранялась, вероятно, и возможность итерации, но только спустя 10 лет^{309}. Однако теперь народные трибуны были ограничены в возможности вести за собой народ по собственному усмотрению – licentia quoquo vellent populum agitandi (Тас. Ann., III, 27), т. к. могли предлагать законы в народное собрание лишь с согласия сената. На это указывал Саллюстий, заявляя от имени Лепида, что римский народ… лишен возможности действовать – роpulus Romanus… agitandi inops (Sail. Hist. frr. ampl., Lep., 40—42).

В исследовательской литературе было высказано мнение, что сулланские ограничения трибуната имели косвенный характер и вследствие этого не меняли политического положения, которое занимали трибуны в системе аристократической Римской республики, являясь существенной и необходимой частью ее государственного аппарата^{310}. Мы считаем, что политическая значимость той или иной управленческой структуры определяется не только ее законодательно установленной компетенцией, но также и законодательно установленными нормами соподчинения ветвей власти. Сулланская конституция ставила трибунат под контроль сената, и это значительно меняло ее политическую роль.

Кроме того, Сулла ограничил и судебную компетенцию народных трибунов. Если прежде дела, поступившие в порядке апелляции к народному собранию, а также дела, связанные с ответственностью должностных лиц за свою деятельность, поступали в руки народных трибунов, то по законодательству Суллы последние дела были поставлены в зависимость от предварительного согласия сената.

Право интерцессии в дела других магистратов, по мнению ряда исследователей, было значительно урезано тем, что за злоупотребления этим правом налагались огромные денежные штрафы, которые могли подорвать не только политическую, но и гражданскую жизнь оштрафованного трибуна[34]34
  Сулланские ограничения были ослаблены в 75 г. и отменены в 70 г., см.: Sail. Cat., 38, 1; Liv. Per., 89; Plut. Pomp., 21; Vell., II, 30, 4.


[Закрыть]. У нас нет прямых свидетельств подобной практики. Однако можно косвенно судить об ограничении ius intercedendi трибунов вследствие введенных Суллой новых процессуальных норм: отныне любой вопрос должен был сначала пройти обсуждение в сенате.

В силу того, что теперь по исполнении трибуната бывшие трибуны не могли претендовать на другие магистратуры, значительно снижался политический престиж этой должности. Не случайно именно вопрос о трибунских полномочиях стал одним из главных политических вопросов после смерти Суллы (Sail. Hist. frr. ampl., Phil., 7475).

Сулланское законодательство в отношении народных трибунов должно было предотвратить попытки пересмотра конституции Суллы. Сулла пытался таким образом укрепить сенат, устранить от власти демагогов и политических честолюбцев, превратить трибунат в орудие сената и послушного посредника между сенатом и римским гражданством^{311}.

В исследовательской литературе часто подчеркивается антидемократический, аристократический характер сулланского законодательства в отношении трибуната^{312}. По образному замечанию М. И. Ростовцева, «основное в этих реформах – решительное отрицание лозунга “вся власть народному собранию”»^{313}. Действительно, законы Суллы о народном трибунате были чрезвычайно пагубны для принципов римского демократизма и республиканизма. Это отчетливо понимали современники событий. Об этом говорил Цицерон: «…С ростр… перестал раздаваться голос трибуна» (Cic. Pro Cluent., 110, 5^_6). Народное собрание, и без того гетерогенное и дезорганизованное, стало еще более податливым на политическую демагогию, что укрепляло позиции политических лидеров, связанных с римским сенатом и нобилитетом, т. к. носители империума в отличие от народных трибунов могли обращаться к народу без предварительного постановления сената. Складывалось представление об априорной правоте такого лидера, истинность действий которого могла быть определена успехом или неудачей его политических начинаний. Постепенно на основе этих представлений утверждались методы не столько политического управления, сколько политического господства, т. е., по определению А. Людке, «засилия, принимаемого теми, кого оно затрагивает»^{314}.

В отношении комиций Сулла, видимо, не провел никаких серьезных изменений. Нет оснований с достаточной определенностью говорить о том, что постановление 88 г. относительно комиций было возобновлено в период диктатуры Суллы. Свидетельства современников сулланской диктатуры передают в основном общее впечатление, произведенное законодательством Суллы, и связанное главным образом с ограничением полномочий народных трибунов. Кроме того, следует учитывать и тот факт, что антисулланская оппозиция 70-х годов, выступая за восстановление досулланских норм, не выдвигала никаких требований в отношении комиций. На наш взгляд, можно согласиться с мнением С.И. Ковалева, который считал, что Сулла не возобновил реформу центуриатных комиций 88 г.^{315} Несмотря на стремление усилить роль сената и снизить политическую роль народного собрания, Сулла тем не менее был заинтересован в сохранении не только центуриатных, но и трибутных комиций: именно через народное собрание он мог осуществлять свои полномочия диктатора. Более того, положение Суллы в комициях было чрезвычайно прочным. Это обеспечивалось властью диктатора, сокращением прав народных трибунов, наличием в комициях просулланской группы в лице 10 000 вольноотпущенников – корнелиев и огромной армии военной клиентелы, сулланской креатуры среди высших магистратов, которые могли направлять решения народного собрания в необходимое диктатору русло.

Однако главным носителем государственной власти, основой восстановления норм сенатской республики и стабилизации политической ситуации в Риме должен был стать сенат. В связи с этим при реставрации политической системы Сулла считал необходимым ослабление двух ветвей власти из трех ее составляющих – магистратуры и народного собрания – и на этом общем политическом фоне дополнительное усиление политической роли римского сената.

Важное место в процессе реставрации сенатской республики Сулла отводил сословной политике и сословному законодательству. Судя по принятым им законам, он отчетливо понимал, что для восстановления догракханских республиканских норм политической и общественной жизни необходимо возродить приоритет сенаторского сословия и снизить социально-политические амбиции всадничества.

Одним из самых острых социальных вопросов, начиная со времени гракханского движения, был вопрос о судах. Сулла не мог не обратиться к этой проблеме. Оставив организацию суда без видимых изменений, он тем не менее трансформировал систему судопроизводства^{316}. Все судебные дела, касавшиеся должностных лиц, привлеченных к ответственности за свою деятельность, традиционно находились в ведении народного собрания и относились к компетенции народных трибунов. Однако по законодательству Суллы последние были поставлены в зависимость от сената. В результате их юрисдикция, как и законодательная инициатива, стала ограничиваться предварительным обсуждением юридических вопросов в сенате. Это, безусловно, сокращало юридические полномочия трибунов и обеспечивало носителям магистратур относительную свободу действий^{317}.

Обычные дела, связанные с уголовными или гражданскими преступлениями, остались в компетенции преторов. В силу lex Cornelia de VIII praetoribus эта коллегия претерпела значимые изменения. Юридические полномочия преторов оказались распыленными, а их юрисдикция в целом ослаблена. Более того, при Сулле суды некоторое время вообще не действовали. По крайней мере в 80 г. об этом говорил Цицерон в речи «В защиту Росция». Суд над Секстом Росцием, которого обвиняли в отцеубийстве и которого защищал Цицерон, был первым после долгого перерыва (Cic. Pro Rose, 11, 79; 28).

Наиболее значимым в этом направлении решением было преобразование суда присяжных, который разбирал чрезвычайные гражданские и уголовные дела, например, дела о вымогательствах, о подкупе избирателей и т. п. По закону Гая Гракха 123 г. эти суды были переданы всадникам^{318}. Сулла принял lex Cornelia iudiciaria – закон о судопроизводстве, по которому суды передавались в руки сената (Cic. In Verr., I, 38; Sail. Hist. frr. ampl., Lep., 87). Содержание закона кратко передал Веллей Патеркул: «Iudicandi munus, quod Gaius Gracchus eceptum senatui ad equito, Sulla ab illis ad senatum transtuderat – обязанность осуществлять суд, которая была изъята Гаем Гракхом у сената в пользу всадничества, Сулла передал от тех (всадников. – Н. Ч.) сенату» (Vell., II, 32, 3). Цицерон упоминал совет судей, избранных из числа сенаторов (Cic. Pro Rose, 8, 13– 14). Передача чрезвычайных уголовных и гражданских дел в руки сената, безусловно, укрепляла и социальные и политические позиции сенатской знати. В ряде обличительных речей Цицерон приводил примеры бесчинства и попустительства сенаторов во время судебных разбирательств (Cic. In Verr., 1,1, 38—39; Pro Cluent., 79; 89—93). Кроме реорганизации суда, Сулла произвел унификацию норм уголовного и гражданского права. Были приняты lex Cornelia de sicariis et veneficiis – об убийствах и отравителях (Cic. Pro Rose, 28; Pro Mil., 11); lex Cornelia de falsis – о подлогах и лжесвидетельстве (Cic. Pro Cluent., 41; ср.: Тас. Ann., XIV, 40); lex Cornelia de confirmandis testamentis eorum qui in hostium potestate decessis-sent – об утверждении завещаний тех, кто потерпел ущерб от власти врагов; lex Cornelia de iniuriis – о нанесении оскорбления; lex Cornelia de ambitu – о подкупе избирателей при соискании государственных должностей; lex Cornelia de repetundis – против вымогательств (Cic. Pro Cluent., 104). Отдельные выдержки из сулланского уголовного законодательства даны Цицероном (Cic. Pro Cluent., 148; 151; 157). В целом они составили «первый после Двенадцати таблиц римский свод законов и вообще первый специально изданный уголовный кодекс».^{319}

Дополнением к судебному законодательству стали законы, направленные на исправление поврежденных за годы гражданских столкновений общественных нравов и на реставрацию традиционных римских добродетелей. В этой сфере деятельности Сулла выступил как крайний консерватор. При нем были приняты: lex Scantinia – закон Скантиния о преследовании педерастии, который вменял за совершенное преступление штраф в 10 000 сестерциев; серия законов об ограничении расходов – lex sumptuaria: об ограничении расходов на погребения (Plut. Sulla, 35); об умеренности в еде (Plut. Sulla, 35; ср.: 41); законы о браке (Plut. Sulla, 35). В данном случае прослеживается безусловное желание Суллы заявить о своей приверженности основным принципам традиционной сенатской практики восстановления норм общественной жизни, т. к. законы против роскоши, против преступлений в семье, против нарушения морально-этических норм и прочие периодически инициировались и возобновлялись римским сенатом. Эта подчеркнутая преемственность сенатской политики и возвращение к традиции должны были, на наш взгляд, возродить в общественном сознании уважение к сенату.

Юридическое законодательство было направлено на решение важнейшей для Суллы сословно-политической проблемы – ограничить влияние всадников в сфере государственного управления и унифицировать судопроизводство под контролем сената. На ослабление экономического влияния всаднического сословия был направлен закон об отмене откупов и замене финансовых повинностей фиксированным трибутом в провинции Азия^{320}. Не все исследователи признают реальность этой акции^{321}. Античные свидетельства позволяют допустить возможность подобного факта. Косвенно об этом законе упоминал Цицерон, сообщая, что греки, например, были не в состоянии выплачивать возложенные на них Суллой взносы и вынуждены были обращаться к откупщикам (Cic. Ad Quint., I, 1, 11; 33), а также что на постройку римского флота в 82 г. деньги были получены от налогов (Cic. In Verr., I, 1, 35; 89). Некоторые свидетельства о введении фиксированного трибута в Азии есть у Аппиана, который упоминал о распределении Суллой недоимок за 5 лет с азиатских общин (Арр. Mithr., 62—63).

Закон об отмене откупной системы в Азии был демонстрацией важной и опасной для всадничества тенденции – сломить экономическую мощь всадников, укрепить роль сената в организации государственных финансов. Сбор трибута был вменен в обязанности наместников провинции, которых в соответствии с lex Cornelia de provinciis назначал сенат. Таким образом, финансовое благополучие Рима в конечном итоге должно было определяться сенатскими решениями.

Сулла ограничил и внешний престиж всадников. По-видимому, именно он лишил их особых мест в театре. Не сохранилось конкретных данных о том, когда и кем был внесен этот закон. Известно лишь, что в 67 г. Росций инициировал его отмену. Однако логика сулланской конституции позволяет нам вслед за Т. Моммзеном отнести принятие этого закона ко времени Суллы^{322}.

Явно реставраторский характер имел и сословный закон Суллы, отменявший раздачи хлеба римским пролетариям по заниженной цене в 6 ¹/₃ асса за модий. Затраты на подобные раздачи составляли «пятую часть непрямых государственных доходов – vectigalium» (Cic. Pro Sest., 55,10—12; ср.: Sail. Hist. frr. ampl., Lep., 42). Мы считаем, что эта мера была направлена прежде всего на пополнение государственной казны. Однако наряду с ослаблением давления на эрарий ограничение хлебных раздач неизбежно влекло за собой сокращение притока люмпенизированной массы в Рим, что в свою очередь способствовало стабилизации обстановки в народном собрании и в конечном счете было дополнительным фактором укрепления положения сената.

Важным дополнением сословно-политической реставраторской программы Суллы было религиозное законодательство^{323}. Обращение к этой стороне жизни диктовалось естественной необходимостью. Развитие территориальной мобильности римлян требовало расширения сферы влияния и римской религиозной практики, т. е. возможности идеологического влияния на римское гражданство за пределами померия. Сам Сулла стремился закрепить за собой репутацию человека, связанного с богами и состоявшего с ними в особых отношениях (Plut. Sulla, 17, 5—6; 27, 6; Vell., II, 25, 4; CIL, IX, 3828)^{324}. Предполагая осуществить всестороннюю реставрацию республики, он провел серию законов, связанных с организацией культа. В результате число понтификов и авгуров было доведено до 15 (Liv. Per., 89). Сулла изменил процедуру выборов верховного понтифика и членов других жреческих коллегий, которая сложилась еще в III в., была подтверждена законом Домиция 104—103 гг. и осуществлялась путем голосования в трибутных комициях^{325}. Сулла предоставил право выбора самим жреческим коллегиям. По существу, они получили возможность неограниченной кооптации. Авгуры и понтифики обладали чрезвычайно высоким достоинством. Цицерон говорил, например, о «почти царском» достоинстве авгуров (Cic. De div., I, 89), которые были главными экспертами по ауспициям^{326} и в связи с этим ведали обрядами, связанными с организацией работы центуриатных комиций: последние не имели права ни начинать работу, ни принимать какое-либо решение без публичных птицегаданий. Авгуры могли распустить народное собрание, объявить выборы неугодными богу, отменить уже принятые законы, наложить штраф в виде осуществления жертвоприношения (Cic. De leg., II, 21). Понтифики выступали хранителями божественной воли и следили за тем, чтобы деятельность частных и государственных лиц не противоречила ей (Dionys., II, 73; Liv., I, 20, 56; Plut. Numa, 9—12; Fest., P. 113). Таким образом, члены жреческих коллегий могли оказывать влияние на политическую сферу публичной жизни. Это делало их чрезвычайно значимыми. По существу, Сулла распространил римскую религиозную систему на всю Италию и пытался таким образом закрепить территориально – административную унификацию[35]35
  Sullam ultimum Romanorum protulisse pomerium, pontifex maximum? (Sen. De brev. vitae, XIII, 98).


[Закрыть].

В целом конституция Суллы в части политического, сословного и религиозного законодательства имела реставраторский характер.

Принятые законы были направлены на усиление политического влияния сената и ослабление всех других ветвей власти, укрепление сословно-политического приоритета сенаторского сословия и устранение из сферы государственного управления всадничества, восстановление традиционных норм гражданской жизни и подчинение ее сенатскому контролю.

Сулла осуществлял программу реставрации республики в условиях активно развивавшегося процесса территориальной и социальной мобильности римского гражданства, расширения сферы влияния римского империя и формирования территориальной державы. В этих условиях субъективное желание Суллы реставрировать сенатскую республику имело характер контрреформы, поскольку было направлено против объективно развивавшихся тенденций.

Однако Сулла не мог не учитывать объективно изменившегося положения. Кроме того, задача восстановления порядка в условиях развернувшейся гражданской войны диктовала необходимость учитывать настроения и интересы самого широкого круга римского гражданства. В связи с этим социально-ограниченная, ориентированная на социально-политические запросы сенатской знати конституция Суллы объективно приобретала характер реформы, способствовала дальнейшему ослаблению общинных принципов и развитию имперских отношений. Введение в состав сената сулланских креатур способствовало ослаблению ортодоксальной римской аристократии и закладывало тенденцию формирования новой правящей элиты, способной осуществлять власть в интересах формирующейся империи^{327}. Важно отметить, что попытка Суллы реставрировать римскую сенатскую республику опиралась на такой важный имперский принцип, как консолидация римского гражданства вокруг сильной власти сената на основах традиционных добродетелей^{328}.[36]36
  Т. Моммзен и Ж. Каркопино поразному оценивают и общий характер сулланского законодательства, и диктатуру Суллы, но в данном аспекте их позиции совпадают.


[Закрыть]

Вторую часть сулланской конституции составляют законы, направленные на административно-территориальную интеграцию римско-италийского населения. Действуя в этом направлении, Сулла еще до начала военных действий в 85 г. обещал сохранить гражданские права италикам, которые, однако, не были уверены в том, сдержит ли Сулла свое обещание^{329}. А. В. Короленков вслед за Э. Бэдианом предполагает, что пассаж Аппиана по этому поводу (Арр. В. С, I, 77) является позднейшей версией самого Суллы^{330}. Как бы там ни было, к какому бы периоду мы не относили принятие подобного решения и какие бы причины при этом не называли (общегосударственные или личные мотивы), главным остается факт закрепления гражданских прав за всем римско-италийским населением. Подобное решение еще раз доказывает глубину осмысления Суллой существовавшей проблемы. В 83 г. Сулла подтвердил намерение сохранить гражданские права новых граждан^{331}. Он сдержал свое обещание и, отменив все предшествующие постановления Сульпиция и Цинны, признал действительным распределение новых граждан по всем 35 трибам.

Т. Моммзен пояснял этот шаг Суллы его проаристократической позицией и нежеланием усиления демократической оппозиции^{332}. Ж. Каркопино считал новых граждан основой монархии и личного господства Суллы^{333}. С.И. Ковалев рассматривал административную реформу Суллы как одну из «прочных и прогрессивных реформ», которая, по существу, оформила положение, сложившееся в результате Союзнической войны^{334}. На наш взгляд, это свидетельство того, что Сулла по-новому видел проблему отношений Рима и Италии, рассматривая эти территории как составные части единого целого. На это указывает и тот факт, что Сулла не произвел переписи населения и восстановления цензового списка граждан. Он, видимо, не придавал особого значения правам, связанным с внесением в этот список. На это же указывает и политическая практика: Сулла в равной степени разделил ответственность за гражданскую войну между всеми областями Италии и Римом в том числе. Некоторые области были вознаграждены за поддержку Суллы. Брундизий, например, был освобожден от пошлин (Арр. В. С, I, 79). Другие были наказаны в той степени, в какой Сулла считал их ответственными за противодействие: денежными штрафами, уничтожением укреплений и городских стен, частичной или полной конфискацией земли и в крайнем случае лишением гражданских прав (см.: Cic. Ad Att., I, 19, 4; Ad Fam., XIII, 4,1). Подобному наказанию были подвергнуты Капуя, Пренесте, Норба, Сполетий (Арр. В. С, I, 94). Город Сульмон в области пелигнов был вообще срыт до основания. Самому суровому наказанию были подвергнуты две области – Этрурия и Самний, оказавшие самое сильно сопротивление сулланцам. Здесь полной конфискации земли подверглись города Флоренция, Фезулы, Арреций и Волатерры. Самний и Лукания были буквально опустошены (Cic. De domo sua, 79; Liv. Per., 89; Strabo, XI, 254). Саллюстий прямо говорил о том, что именно чрезвычайная жесткость Суллы в отношении Этрурии побудила жителей этой области выступить на стороне Катилины в 63 г. (Sail. Cat., 28, 4). На этом основании Л. Парети считал возможным утверждать, что часть жертв сулланских конфискаций присоединилась к восстанию Спартака^{335}. Бремя финансовой политики также было возложено Суллой на всю Италию.