Текст книги "Дело Кравченко"
Автор книги: Нина Берберова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Двадцать пятый день
Последний день процесса возвратил нас к напряженной атмосфере самых бурных заседаний. Зал был переполнен. Заседание, начавшееся в 1 ч. 45 м., кончилось в 10 ч. 20 м. вечера (с двумя небольшими перерывами).
Мэтр Нордманн продолжал свою речь, начатую накануне. Он говорил около 4-х часов, затем ему отвечал мэтр Изар. После кратких выступлений трех адвокатов ответчиков, была речь прокурора, после которой Кравченко, Морган и Вюрмсер сказали свое последнее слово.
Кравченко вновь появился в зале на своем месте. В перерыве его окружила публика и ему пришлось надписать около ста экземпляров своей книги.
Вторая часть речи Нордманна Антисоветский заговор
Все с той же улыбкой, которая не покидает его лица, мэтр Нордманн, говоривший весь день накануне, встает со своего места.
– 30 лет вам твердят о «злодее с ножом в зубах», – говорит он, – задолго до Кравченко существовали профессионалы антисоветизма. Был француз, Клебэр Легэ, был полурусский полунемец Альбрехт. Был однофамилец Кравченко, автор книги «Я был узником Сталина», который работал у немцев, и который, собственно, ничем не отличается от этого Кравченко, хотя имя его и начинается с буквы Р. Его книга тоже продана была в количестве полумиллиона экземпляров. Был Валтин, агент Гестапо, посланный в Соед. Штаты для пропаганды. Он несет ответственность за аресты немецких коммунистов; сотрудник прессы Херста, он ныне – подданный Соединенных Штатов.
– Одним из первых книгу «Я выбрал свободу» оценил диктатор Испании Франко. Зензинов объявлял об испанском издании книги Кравченко еще в № 14 «Нового Журнала». В Америке реакция подняла его на щит. В Америке нет свободы. Сын певца-негра Поля Робсона вынужден был поехать в СССР, чтобы поступить в университет – в Америке он не мог этого сделать (смех). Томас Манн писал об угрозе фашизма в этой стране.
– Предшественник Кравченко был и Бармин, этот агент ОСС. А за издателем Скрибнером стоит Рокфеллер. Миллионы долларов идут на антисоветскую пропаганду, по плану некоего Бридж-Дэса. Незаконно Кравченко – Кедрину были устроены визы! Он – ренегат, а все ренегаты, как известно, агенты ОСС (секретная американская служба). Бывают и анонимные агенты – как например автор неподписанной статьи «Сэтердэй Ивнинг Пост» от 17 янв. 1942 г., под названием «Сталин думает, что я умер».
– Бармин бежал из СССР в 1937 г. Он был пятой колонной, но 5 окт. 1944 г. ОСС объявил, что выгнал Бармина. Валтин до сир пор не выгнан.
Лайонс – сотрудник ОСС, как и все прочие. Он и есть автор книги Кравченко. Нам пишет об этом наш друг Ренэ Лир.
– Кравченко пишет в своей книге, что Америка предупреждала СССР, что Германия нападет на него. Откуда он это знал, если он не агент? Его называет «политическим информатором» журнал «Европа – Америка», издающийся на американские деньги. Когда «Советский Патриот» писал о нем то же приблизительно, что и «Л. Ф.», Кравченко не притянул его к суду… (смех в публике). Он сказал здесь, что «Л. Ф». – была, из всех клевещущих, самая опасная. Мы гордимся этим!
Затем Нордманн переходит к характеристике Ди-Пи.
С одной стороны он считает, что русские, оставшиеся в Германии, – военные преступники; с другой говорит, что русских среди Ди-Пи вообще нет. Он говорит о Власове и Глазенапе, о «Часовом», который беспрепятственно выходил при немцах в Бельгии, при том же редакторе.
– Мы не удивились, когда о трех свидетелях Ди-Пи, Пасечнике, Антонове и Кревсуне, была советская нота! – восклицает Нордманн и вынимает из папки документ. Это бумага, присланная из СССР, где три свидетеля Кравченко обвиняются в убийствах партизан и евреев, в краже имущества расстрелянных, в выдаче Гестапо коммунистов. Антонов значится а этом списке под № 9. Пасечник – под № 5. Кревсун же был начальником Сумской жандармерии при оккупации.
Мэтр Изар (вскакивает): Вы при свидетелях этого не говорили! (он быстрым шагом подходит к столу председателя).
Эти документы нам неизвестны! Отчего вы молчали до сих пор?
Нордманн (все улыбаясь): Вы поздно дали нам их имена и адреса. Мы только что получили эти документы.
Мэтр Изар: Все давно было у вас! Вы знаете, что эти люди прошли все комиссии, на которых присутствовали представители советской власти.
Нордманн: Советского контроля не было. Американцы никого не выдают. Они до сих пор не выдали нам убийц Оратура!
Объявляется первый перерыв.
Г-жа Нейман сама приехала в Равенсбрук
После перерыва мэтр Нордманн переходит к показаниям г-жи Бубер-Нейман, жены крупного немецкого коммуниста. «Воспоминания» этой женщины, которая отбывала наказание в Караганде и которую СССР выдал Гестапо, вышли только что по-немецки и сейчас печатаются по-французски в «Фигаро Литерэр».
– Нами получено письмо от философа Мартина Бубера, из Иерусалима, – говорит Нордманн. – Эта профессиональная пропагандистка никогда не была его дочерью.
Мэтр Гейцман: Мы этого и не говорили. Она была его невесткой.
Нордманн: Она была женой его сына лет 20 тому назад. После Неймана у нее был третий муж.
– Кто такой Нейман? Это ренегат и изменник! Он хотел бороться с Гитлером, но один, без социалистов, которые были так сильны в 20-х годах в Германии и без которых ничего сделать было нельзя. Его лозунг был: бей социал-фашистов! Этим самым он помогал национал-социализму. Был ли он сознательным агентом наци или только заблуждался? (Ропот в публике.) Политика троцкистов есть политика пятой колонны. Троцкий и Гитлер работали вместе, для одной цели (гул в глубине зала). И французских троцкистов мы теперь знаем хорошо. Они во время войны работали на немецкую пропаганду.
– В СССР, – продолжает Нордманн, – поведение Неймана было заклеймено. Он стал шпионом в пользу Германии, как все троцкисты, как вся левая оппозиция (движение в зале). Прочтите книгу Стевенса «Нет русской загадки!». Там написано, что Гитлер послал в СССР своих агентов и шпионов! Нейман и был одним из них. Жена его сказала, что он был невинен. Она солгала!
– Немецкий писатель А. Норден пишет нам из Берлина, что г-жа Нейман никогда не была выдана Россией Гестапо. Он пишет, что жена другого писателя, Ганса Кнуда, бывшего редактора газеты «Роге Фане» (живущая сейчас в Америке), ему в свое время рассказывала, что г-жа Нейман свободно и добровольно приехала в 1940 году из России в Германию. Она обратилась в Москве в германское посольство, прося о репатриации, и ее водворили на Родину. Она думала, что ее встретят там с почестями, как жену гитлеровского агента. Но она почему-то оказалась в Равенсбруке. Нордманн делает передышку, усмехается, и возвращается к делу Кравченко.
– В книге – все ложь, да он и не писал ее! О диффамации может говорить человек, у которого есть честь. У Кравченко ее нет. Наветы на СССР идут параллельно с наветами на французский резистанс. Если бы Кравченко был в России, то сейчас он был бы в тюрьме!
Мэтр Изар: Вернее – на кладбище!
Процитировав Бардеша, французского защитника национал-социализма, сидящего ныне в тюрьме, и, сказав, что Кравченко это тот же Бардеш, мэтр Нордманн просит у суда полного оправдания своих подзащитных.
Возражения мэтра Изара
– Я протестую против поведения адвокатов противной стороны, – заявляет мэтр Изар. – Я протестую против лжи и клеветы, против фальшивых документов, против всей этой кухни подтасовок и передержек. Если мы до этого дошли во Франции, то можно себе легко представить, до чего доходит суд в СССР!
Мэтр Нордманн ковал цепь – звено за звеном, так что от одного к другому все были ею соединены. Знаете, кто орудовал такими средствами? Шарль Моррас в «Аксион Франсэз» делал это в свое время: от иностранного капитала, к издательству, от издательства – к писателю, от писателя – к газете, от газеты – к партии, от партии – к ее лидерам. И таким образом устанавливалась связь между каким-нибудь американским трестом и Блюмом…
Вот до чего довели вас ваши способы действия. Нетрудно показать, что председатель Кэй – наци, если пользоваться такими методами.
В 1939—40 гг. ваша партия называла нашу войну «империалистической» и требовала мира. Вы – новые Деа.
Вюрмсер истерически кричит, протестуя, поднимается страшный шум.
Председатель требует тишины.
Вюрмсер продолжает кричать.
Председатель: Прошу вас! Иначе я вас принужден буду вывести.
Мэтр Изар: Если кто-нибудь не стоит на коленях перед СССР, то он – Бардеш! Я знаю, что вы не надеетесь быть оправданными, но эти методы – недопустимы! Сим Томас на суд не явился… Но обратимся к утаенному вами документу.
Я сообщаю суду, что мы достали опросник Кравченко, анкету, заполненную им не а 1941 году, а в 1943 г., накануне отъезда его заграницу. (Мэтр Изар высоко поднимает над головой бумагу.)
Из него следует, что опросник, который достали «Лэттр Франсэз» либо фальшивый, либо просто очень неполный и устаревший. Из нашего опросника следует, что Кравченко вовсе не был амнистирован, но что дело было прекращено. Это разница!
Это значит, что он не был прощен за преступление, но что суд признал, что преступления не было. Из него следует также, что Кравченко занимал крупные посты, что растрата была перетрата в 4 000 рублей, и что в Совнаркоме, да, да, в Совнаркоме, слушайте, слушайте! он состоял начальником группы военных инженеров. Он управлял целым коллективом заводов…
Вся карьера Кравченко в этой анкете! Но мэтр Нордманн, говорят, был болен, и я боюсь, что он по болезни спутал все то, что ему велено было сказать.
Я возражаю вам по пунктам, на все ваши измышления, неточности и передержки. Кравченко писал о беспорядках в Москве в октябре 1941 г. Вы утверждали, что беспорядков не было. Вот статья Корякова, вам знакомого уже (мэтр Изар показывает суду книгу 20-ю, только что вышедшего в Нью-Йорке «Нового Журнала»). Она называется «16 октября». В ней рассказывается о бунте и погроме, имевшем место в этот день в Москве, когда власть бросила город и он едва не был сдан немцам.
Вы говорили, что насильственной коллективизации не было, так как в речи Сталина «Головокружение от успехов» (март 1930 г.) указывалось, что этого делать не надо. А я вам скажу, что до этой речи, была другая, 21 января 1930 года, и речь Молотова в апреле 1929 года, где говорилось обратное, и после тоже были речи и статьи о необходимости раскулачивания, как, например, в апреле 1930 года, где Сталин требовал «уничтожать кулаков, как класс» и где было даже сказано «не будем отступать от нашей программы».
Вы говорили о чистках. Оправдывая их, вы признаете, что три четверти генералов и членов Политбюро были изменниками?
Вы говорили о лагерях. На одном Беломорском канале было более миллиона подневольных. Вы утверждали, что СССР перед войной имел артиллерию… Это – обычная ваша передержка: никто не говорил, что артиллерии не было, мы говорили, что не было противотанковых орудий, и на это вы не сказали ничего. А о деревянных аэропланах вам сказать было нечего, так как наш свидетель Муанэ ни них летал, и значит, они существовали!
О НКВД вы не сказали ничего, объявив, что и во Франции имеется такое министерство. Но где же все-таки Нейман? Если бы его судили, это было бы известно. Он просто исчез.
Возвратимся к советской ноте о выдаче наших свидетелей. Я утверждаю, что ваши документы об их «коллаборации» фальшивы. С 1943 года было время объявить эти три имени в списке военных преступников, этого не было сделано.
Больше того: в России, как мы знаем, судят и заочно. Почему же Пасечника, Кревсуна и Антонова не судили заочно?! Тогда мы бы поверили, что это военные преступники. Сейчас же этому поверить мы не можем.
И последнее: несколько слов о г-же Бубер-Нейман. О, как вам мешает эта женщина! Как вам мешает этот Брест-Литовский мост, через который волокли коммунистов и еврея Блоха! Этот мост и эти имена не забудутся, они войдут в историю, и та грязь, которой вы их обдали, тоже войдет в историю, о ней тоже нельзя будет забыть!
Несколько слов посвящает мэтр Изар возражениям Блюмеля, который, на основании ст. 29 закона о диффамации, говорил о «добрых намерениях» редакторов «Л. Ф.». По мнению Изара, ругательства не могут быть напечатаны «с добрыми намерениями». Затем он говорит кратко об эксперте Познере, «которого всерьез принимать нельзя», и переходит к измене Торэза.
– Этот был амнистирован, т. е. за ним было признано преступление, – говорит мэтр Изар. – Но вся партия обязана считать его героем.
Вюрмсер: Я предпочитаю уважать его живого, а не мертвого!
Мэтр Изар: Но он все-таки трус, потому что в один прекрасный день он исчез, ушел с фронта, будучи мобилизован.
Вюрмсер: Вы сами трус! (Публика протестует.)
Мэтр Изар: Был еще один лидер компартии, который был мобилизован. Это – Фажон. 9 января 1940 года четыре депутата-коммуниста в палате отказались встать, когда председатель Эррио предложил почтить вставанием павших на поле брани. Среди невставших был Фажон. 20 янв. он был мобилизован и говорил в палате об «империалистической войне», которая ведется, «якобы, за свободу». Его арестовали.
Вюрмсер и Морган: Нет, нет, это ложь!
Мэтр Изар: Вы солидарны с дезертирами.
Вюрмсер: Четыре года де Голль был дезертиром! (Шум в публике. Возгласы.)
Мэтр Изар: Мы говорим здесь не о политике, мы говорим о диффамации. Андрэ Пьер, которого вы цитировали вчера, прислал вам поправку. Он повторяет, что вполне понимает человека, как Кравченко, который захотел свободы. По отношению к СССР и Сталину – это продолжает оставаться изменой. Мы в этом с ним совершенно согласны!
Я прошу суд заметить, что мы стоим перед страшной угрозой: на наших глазах происходит объединение в каменную твердыню сил ненависти, злобы и клеветы, – заканчивает мэтр Изар свою речь.
В местах для публики и на скамьях адвокатов раздаются шумные аплодисменты. Председатель их не обрывает.
Речь прокурора
После кратких ответов адвокатов Нордманна, Матарассо и Блюмеля, ничего нового не сказавших, объявляется перерыв.
Большинство публики покидает зал, на часах половина восьмого.
Председатель Дюркгейм продолжает заседание, чтобы закончить сегодня же прения.
Прокурор Куассак встает со своего места. Он говорит менее часа… Речь его была отвлеченна и несколько пышна. Его личного мнения о деле мы не узнали.
– Духовные эволюции происходят в атмосфере свободы, – сказал прокурор. – Только в свободе можно выбирать между добром и злом. Люди, жаждущие свободы, бегут от режимов, где угнетена мысль и сковано слово.
Мировая совесть судила преступников на Нюрнбергском процессе. Впервые в истории не все было прощено в войне, не все было оправдано. Существует не только право на жизнь каждого мыслящего человека, существует право на свободу его совести и на свободу его духа.
Значение данного процесса – огромно, оно интернационально. Здесь было доказано, что есть еще в мире место, где люди могут свободно защищать свои мнения. Во Франции существует, кроме физической, еще и моральная свобода, – все это поняли, кто следил за страстным диалогом, здесь происходящим, в течение двадцати пяти дней.
Что нам дал этот диалог? Он был исканием правды! Человек, если намерения его чисты, должен найти в этом процессе ответ на свои искания. Нам сказали здесь несколько раз, что демократии бывают разные, друг на друга не похожие. Мы хотели бы быть демократией независимой и объективной. Ибо предвзятость мешает истине.
Пропаганда всякая – есть насильственное действие. Только в беспристрастии и свободе может найтись правда. Мировое общественное мнение настороженно слушает нас. И наш суд должен дать ответ на вопросы огромной важности, которые ставит современность. Мы идем сквозь черную ночь, но мы идем факелами.
Я не толкаю вас к какому-либо определенному умению. Я не влияю на вас. Вы должны пребывать в свободе. Вы должны найти решение, которое не только будет Истиной, но которое останется в мире как реальность.
Последнее слово Кравченко
Господин председатель, господа судьи!
Процесс, который проходит в свободной Франции, при неослабевающем интересе и внимании общественного мнения мира, подходит к концу.
За весь период процесса, вы, господа судьи, и общественное мнение, не могли не понять всей серьезности ущерба, который нанесли мне диффаматоры.
Я всегда был готов, как готов и в будущем, разговаривать открыто и честно на любую тему, но ни один уважающий себя ум, не может согласиться с тем, чтобы политическая дискуссия сопровождалась грязью и бесчестными атаками, как это делали мои противники здесь и их кремлевские хозяева в Москве, против меня.
Этой тактикой они только продемонстрировали свою слабость и в то же время силу моей правды.
Желая искренне кооперировать с вами во имя истины, я представил суду свидетелей, различных по положению и культуре, но одинаковых по своим несчастьям, – жертв режима. Я представил вам документы, манускрипт, гранки, рукопись английского перевода, факты и цифры.
Я старался убедить вас, что не только я сам написал книгу, но что и все написанное в ней, от начала до конца, есть сущая правда.
Мои свидетели – русские, украинцы, белорусы – говорили здесь перед вами горькую правду. Они действительные представители народов России – рабочие, крестьяне, врачи, инженеры, – а не советская элита, самоуверенная, наглая, которую вы видели здесь.
Удивляться, собственно, нечему – каковы хозяева, таковы и их слуги! Достаточно вспомнить морального урода Романова, или псевдогенерала Руденко.
Эти субъекты, вместе с их французскими агентами, избегали и боялись говорить о сюжете книги. Они не могли защищать свой режим, режим АДОЛЬФА СТАЛИНА.
Почему? Потому, что им нечего защищать, потому что я писал и говорил правду и приводил факты, которые они не в состоянии опровергнуть, в условиях демократического, свободного суда.
Ни они, ни их кремлевские хозяева, здесь, в суде, а равно и их пресса и радио в Москве, как и в других странах, ничего не могли опровергнуть из того, что я написал, и из того, что я говорил здесь.
Они стали на старый испытанный путь клеветы и провокации, клятвопреступлений и лжесвидетельств, и не побрезговали представлением в суд фальшивых, сфабрикованных в кремлевском НКВД, документов. Таков их моральный отвратительный портрет и поведение. Я думаю, что вы, гг. судьи, оцените их по заслугам.
Я не сомневаюсь, что общественное мнение мира уже вынесло моральный приговор тем, которые сидят здесь на скамье подсудимых, равно как и их кремлевским вдохновителям и хозяевам.
Дело теперь за вами, гг. судьи!
К вашему решению обращены сердца народов России, миллионов заключенных советского режима, народов стран, захваченных Кремлем, и взоры народов всего мира.
К вашему решению также обращены тени миллионов моих земляков, погибших в войне с фашизмом, за наше с вами лучшее будущее.
Я всегда верил, что делаю справедливое дело.
Это был мой долг, сказать миру правду такой, какой она была. Это было необходимо не только по отношению к моей родине и народам России, но и по отношению к народам мира, чтобы они своевременно поняли серьезность опасности, которая им угрожает.
Чтобы исполнить этот долг, который очень серьезен для меня, я всем пожертвовал, и готов и впредь жертвовать и рисковать в борьбе с коммунистической тиранией, ибо этого требуют интересы народов России и прогрессивных сил мира.
Но мой акт, риск, жертвы, как и жертвы народов России не будут морально оправданы, если ваше решение, гг. судьи, не будет ясным, четким, строгим и бескомпромиссным по отношению к подсудимым.
Настало время для западного мира смело посмотреть правде и фактам в лицо и трезво понять всю серьезность положения.
Мир не может быть свободен, пока люди на шестой его части – народы моей родины – живут под диктатурой, под насилием величайшей полицейской власти, которую когда-либо знала история.
Поэтому неправда, что каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает! Эта формула верна только для тех стран, где существуют демократические, а не тоталитарные порядки.
Эта формула, чересчур часто употребляемая, натравливает западные страны не против советского режима, а против народов России, и этим самым с помощью кремлевской пропаганды, делает из них противников Запада, а не друзей и союзников, в борьбе против всех форм диктатуры.
Указанная формула специально придумана лицемерами, только для того, чтобы умыть руки от так неверно называемого «русского вопроса».
Нет русского вопроса – есть советский вопрос! Нет русской политики – есть советская политика! Нет русского правительства – есть советское правительство!
Понимание советской реальности Западом является положительным фактором, но часто комментарии о Советском Союзе, делаемые некоторыми западными политиками и прессой, принимают явно антирусскую форму, грубую и оскорбительную для народов России, и этим самым позволяют Кремлю возбуждать народы моей страны против внешнего мира.
– Таким образом, руссоеды вооружают, а не ослабляют советскую диктатуру!
Наступило время для западного мира понять ту пропасть, которая существует между советским режимом и народами России. Это две непримиримые, враждебные вещи, по их природе и целям.
Есть еще одна высокомерная теория у некоторых политиков Запада, утверждающих, что коммунизм, дескать, годится и приемлем для народов России, но не приемлем для народов западных стран.
Однако эти псевдо-теоретики забывают, что коммунизм, как теория, родился на Западе, что он развился теперь и окреп в ряде стран Европы, не говоря уже о колониях, что он уже вошел в жизнь их стран, и воинственно разрушает устои их жизни.
Коммунизму удалось создать большое чувство страха у народов ряда стран Европы, и даже посеять панику, и тем самым парализовать сопротивление ему.
Если народы Европы не поборют в себе этого чувства страха и неуверенности, и не организуются для отпора советскому наступлению, они серьезно рискуют потерять свою зависимость и свободу. И наконец, есть последняя, искусственно созданная теория «железного занавеса», авторами которой являются люди прошлого. Поэтому они неспособны видеть действительных причин прошлого, настоящего и будущего в развитии коммунизма, и тем более, реально разрешить те социальные противоречия общества, которые его питают духовно, и практически превращают его в серьезную силу и угрозу интересам народов западного мира.
Теория «железного занавеса» существует в фантастическом воображении ее создателей, это продукт их лицемерия. Эти господа считают для себя более удобным и выгодным только пугать свои народы коммунизмом и даже социализмом, а не серьезно просвещать их, и за этой дымовой завесой делать очень мало или ничего не делать, чтобы серьезно улучшить жизнь своих народов.
Эта теория помогает многим политикам быть в искусственном неведении обо всем том, что творится в Советском Союзе, и лавировать своей политикой по отношению к советскому режиму, в зависимости от их надобностей.
Незачем доказывать убожество таких идей. Игра – жалкая, без шансов на серьезный успех.
Никакого «железного занавеса» нет!
Миллионы людей различного положения, покинувших Советский Союз, страну лже-социализма и лже-демократии, принесли западному миру ужасный опыт и знания о кремлевском царстве современных Чингис-Ханов.
Те, которые хотят видеть и слышать правду, как бы горька она ни была, могут познать ее в полном разнообразии: как о несчастьях народов России, так и о деятельности институтов советской диктатуры, о ее политике, равно, как и о ее целях.
Я могу повторить то, что я сказал в своей книге: борьба с советской диктатурой – это не только дело народов России, но кровное дело всех прогрессивных и честных людей повсюду. Без свободной демократической России мира в мире не будет.
Почему я говорю об этих теориях здесь? Это не просто желание критиковать их создателей. Я говорю об этом потому, что эти теории дезинформируют общественное мнение, дезорганизуют прогрессивные, антикоммунистические силы, дискредитируют народы России и не ослабляют, а, наоборот, – укрепляют советскую диктатуру.
Я не боюсь борьбы! Я ищу борьбы. Я хотел дискуссии на суде, честной и политически-принципиальной по существу книги.
– Я искал этой дискуссии не только по поводу того, что я видел, пережил, знаю и написал, но и по поводу моего поступка. Но все, что здесь произошло со стороны моих противников и советского правительства, только усилили мое убеждение, что я был прав, и я готов, пока живу, бороться, гг. судьи, за эту правду.
И именно потому, что я прав, вы, г. председатель, и вы, гг. судьи, должны решительно восстановить мою честь, честь моей деятельности, и оградить меня от грязи и клеветы. Это не только необходимо для моего настоящего, но и для будущего.
Это право всех людей, защищать свою честь и особенно мое – потому что за эту свободу я заплатил больше, чем кто-либо.
Пусть же ваше решение, гг. судьи, вдохновит на борьбу борцов за свободу и справедливость, и бескомпромиссно и жестоко покарает душителей свободы, независимости и прогресса.