Текст книги "Место под солнцем"
Автор книги: Нина Ламберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
– О, Господи, – только и выдохнула Карла.
– Перспективы неприятные – потерять дом, потерять уважение соседей. Она пришла в отчаяние, Карла. Ты же знаешь, какая она гордячка.
– Но почему она не сказала мне? Почему не написала? – Карла не знала, злиться ей или плакать. – Я бы обратилась к руководству своей фирмы, мне перевели бы комиссионные авансом. Я бы...
– Не сказала, потому что сознавала свою вину. Зато она пришла ко мне.
– Ты говоришь, она сознавала свою вину? – усмехнулась Карла. – Она-то?
– Впрочем, – бесстрастно продолжал Ремо, – ты все равно не смогла бы помочь. Кредиторы уже не верили никаким ее обещаниям, не давали больше отсрочек. Они потребовали немедленной выплаты долга. Одноразовым взносом. Полную сумму.
Повисла мертвая тишина.
– Сколько? – одними губами спросила Карла, прикидывая, сколько же у нее отложено на черный день.
– Много, – не сразу ответил Ремо. – Но беспокоиться не о чем. Я заплатил все.
Девушка обмерла. Сложив вместе кусочки этой мозаики, она увидела страшную картину.
– Тызаплатил? Ты заплатил? А кто, интересно, заплатит тебе? Кто вернет долг тебе?
– Я не требую никаких денег.
Карла резко вскочила.
– Не верю! Не верю! Но не беспокойся, я все поняла. Предсвадебная жертва на алтарь. Приданое наоборот. Тебя, значит, уже за родного сына держат! Да как же она позволила себе такое? В каком положении ты, как скомпрометирована, унижена я!
– Карла, подожди. Все обстоит совершенно иначе.
– Давай-ка начистоту, Ремо! – В гневе Карла даже не слышала его. – Я очень признательна тебе за стремление помочь. Все деньги я верну – все, до последнего пенни. Как-нибудь вывернусь. Но от меня можешь передать моей дражайшей матушке, что нельзя в качестве заклада использовать родную дочь. Я отказываюсь превращаться в источник дополнительных пособий для нее. Интересно, Ремо, а перед тем, как продать меня, рассказала ли она тебе кое-какие сведения о «товаре»?
– Карла, если ты дашь мне сказать хоть...
– Ну, и как тебе эти новости? Или она считает, что ты простофиля и все равно ничего никогда не узнаешь? Как насчет эффектного сюрприза, который ждет тебя после нашей свадьбы? Как насчет одного моего маленького секретика...
– Карла! – почти сердито перебил ее Ремо. – Ты ничего не поняла. Да ты и не знаешь ничего. Карла, я собираюсь жениться на Габриэле!
Она осеклась.
– На Габриэле?
– Неужели ты?.. Карла, и Габи, и ваша мать так боялись, что тебя это ранит. Я-то знал, что это не так. Я говорил им...
– Нет. Нет, что ты, – пробормотала она, ощущая невероятное облегчение. Оцепенение, однако, еще не прошло, но девушка заметила, как просветлел Ремо. С него свалился такой груз!
– Знаю-знаю, о чем ты сейчас думаешь, – с нескрываемой самоиронией продолжал он. – Что такая ревностная феминистка, как Габи, нашла в старомодном и скучном мужике, как Ремо? Я сам сто раз спрашивал ее об этом, но она только смеется.
– Ох, Ремо, – испытывая угрызения совести, сказала Карла, – не говори так о себе. А Габи... Габи всегда была умницей. Хорошего человека и достойного мужчину она видит сразу.
Голос вдруг изменил ей. Она подошла к Ремо и крепко, сердечно обняла его.
– Каждое утро я подвозил Габи к «Максвеллу», – с глупой улыбкой влюбленного неожиданно начал Ремо, – потом мы несколько раз вместе обедали – просто случайно сталкивались... Так и началось. Твоя мать все сводила нас с тобой, сватала, а обернулось иначе. Вот она, ирония судьбы. Вы с Габи очень похожи, Карла. Внешне такие независимые, уверенные в себе, а в душе застенчивые, нежные, беззащитные. О, чего мне стоило убедить Габи, что у нас с тобой ничего не вышло! Убедить-то убедил, но появились другие трудности. Габи вбила себе в голову, что ты меня ни за что не отпустишь. Я сам надеялся и надеюсь, что ты простишь меня. Долго я не мог понять, почему Габи так мучается. Просто она обожает тебя, Карла. Тебя и Франческу. Милая, я все знаю – вытряс из Габи тайну. Она боится разрушить ваше будущее. Бедная Габи видела, как мама хотела, чтобы мы с тобой поженились, и знала, почему это так важно. Казалось так важно. А теперь я восхищаюсь тобой, Карла, я благодарен тебе за честность. Другая давно воспользовалась бы мною.
– Ох, Ремо... – всхлипнула Карла. – Да какая же я честная? Чем тут восхищаться? Я всем причиняю столько боли.
Неожиданно избавленная от тяжелейшего бремени, Карла больше не в силах была сдерживаться. Она в три ручья расплакалась. Ремо успокаивал и укачивал ее, как маленького ребенка.
– Знаешь, Карла, мы столько говорили с Габи обо всем. Запомни, наш дом – ваш дом. Вы с Франческой всегда можете жить у нас. Кстати, и дом уже есть, только мы переедем туда, когда Габи получит степень, то есть через год. А пока ты с дочкой живи там. Миссис Де Лука будет приезжать, нянчиться с Франческой, ты будешь работать, твоя жизнь станет совсем другой, вот увидишь. Самое главное, Карла, надо сказать Франческе правду. Пока не поздно. Я говорил с твоей матерью. Я все знаю. Господи, милая моя, бедная моя Карла, как же ты настрадалась. Не плачь, родная, не плачь. Теперь все будет хорошо.
Но эти прекрасные, добрые слова почему-то не утешали Карлу, скорее наоборот, с тревогой заметил Ремо. Она так страшно плакала. Тело ее сотрясала судорожная дрожь. Это не простые женские слезы. Так плачут от горя, от отчаяния, от безысходности. Так плачут, когда теряют последнюю надежду.
– Карла, Карла, – все уговаривал он. – Ну, вытри глазки. Все хорошо. Все прошло. Все счастливы.
Девушка вдруг подняла к нему искаженное неземной мукой лицо.
– Боже мой! – Ремо увидел в ее глазах печальную повесть, которую еще никто не читал. – Рассказывай все.
И она рассказала.
Долгая это была история. Карла говорила сбивчиво, путая, что-то пропуская, о чем-то умалчивая, но Ремо умел читать между строк и понял, что отношения Карлы с Джеком Фитцджеральдом сродни стихии, сродни прорыву плотины, после которого остается мертвый, опустошенный котлован, а на дне его еще бьется растерзанное сердце.
Всхлипывая, девушка твердила, что разрыв был неизбежен, что она сделала единственно правильный шаг. Их связь была лишь игрой плоти. Они абсолютно не подходят друг другу. У них нет ничего общего. Джек слишком активный, слишком беспокойный, у него нет ни корней, ни стержня в жизни. Он любит перемены, разнообразие, он азартен и горяч. Он ненавидит постоянство, ограничения, узы.
– Джек живет одним днем, – глотая слезы, говорила Карла. – Он хочет чего-то, идет, берет это, а потом идет дальше. Он подчиняет себе все и всех. У него беспечная, беззаботная жизнь, но никаких поблажек – никому и никогда. Он хочет иметь партнершу, в крайнем случае, подружку, но никак не жену. И уж, конечно, ему не нужен ребенок. Тем более чужой.
– Но ведь ты даже не дала ему возможности проявить себя, – мягко возразил Ремо. – Как можно судить его, если он не знает правды о тебе? Кроме того, мужчина имеет право знать, почему его отвергает женщина.
Нотка печали мелькнула в голосе Ремо.
– Я объяснила ему, почему говорю «нет». Я только не упоминала о Франческе. В конце концов, зачем в это еще и ее втягивать?
– Втягивать ее? Куда, в свою жизнь? Нет, Карла, ты намеренно оставила это в стороне, и здесь твоя главная ошибка. Подумай, а вдруг ты могла недооценить его? Мужчины ведь чувствуют так же глубоко, как и женщины, они только иначе выражают свои чувства. Медлят. Боятся. Не умеют. Неужели ты считаешь, что я, например, стал бы негодовать в такой ситуации, презирать тебя, смеяться? Неужели ты считаешь, что если бы все это случилось с Габи, а не с тобой, я бы отказался от нее?
Карла горестно замотала головой.
– Ты не Джек, – упрямо сказала она. – Ты созданный для семьи, ты умеешь прощать, сопереживать. Конечно, Джек взял бы Франческу на содержание, ввел бы в дом и так далее, если бы это было условием моего «да», ценой за свадьбу, если хочешь. Когда он добивается чего-то, то готов платить любую цену. Кладет деньги на бочку и ходит с видом победителя. Он был бы щедр к ней, но только материально. У нее все было бы самое лучшее – школа, игрушки, платья. Но ни в душе, ни в сердце он не нашел бы места для моей девочки. Она навеки осталась бы частью брачного контракта и все. А рано или поздно, когда затухнет его пыл, когда растворится страсть, и мы выясним, что нас ничего не связывает, Франческа повиснет в воздухе или, того хуже, превратится в козла отпущения. Джек – это только бизнес, деньги, успех. Внешний блеск. Все на поверхности. Я понимаю, мне нужен для счастья сильный мужчина, но это должен быть человек, способный чувствовать, а не просто ощущать, способный переживать, а не жить вприпрыжку. Для Джека жизнь – это игра, развлечение. И все его миллионы не обеспечат счастья и покоя, который так нужен Франческе. Он сам выложил мне свои соображения на этот счет. Сказано все было честно, четко и прямо. Он такой и есть – прямой. И непреклонный. Он не будет уступать, не будет притворяться. Понимаешь? Я все, все сделала правильно. Но мне больно, Ремо. Мне так больно.
Карла снова заплакала. Ремо обнял ее, утешая, и почти физически ощутил исходящие от нее толчки мучительной боли. Черт бы побрал этого Джека Фитцджеральда, вспылил про себя Ремо, который любил другую женщину, но сейчас страдал вместе с Карлой. Черт бы побрал всех этих американских магнатов и плэйбоев! Ремо вздохнул.
– Если ты уверена, что действительно сделала все правильно, заставь себя забыть о нем. Забудь обо всем. Ты сумеешь. А теперь слушай меня, Карла. Завтра мы с Габи повезем тебя в наш новый дом. Завтра ты все скажешь Франческе. А через неделю ты всю себя вложишь в роль, в свой триумф. Ты сделаешь это. Обязана. Ради Франчески, ради своего таланта, ради себя, наконец.
– Да. И ради театра, – помолчав, тихо сказала Карла. – Без театра я разобьюсь вдребезги.
Глава 9
Возвращение Карлы домой после трехмесячного отсутствия стало событием, в честь которого ликовала даже унылая и замкнутая Анджела, более того, она приняла участие в семейных поцелуях и объятиях. Сильвана, накануне ставшая обладательницей нового музыкального инструмента, еще не пришла в себя. Габи, вдохновленная сообщением Ремо о «положительной реакции» Карлы на все события, щебетала как школьница. Улыбка, сияющая на ее лице, могла поспорить блеском с новым бриллиантовым гарнитуром, последним подарком жениха. Франческа, неизменно остающаяся фаворитом в семье, великодушно позволила всем бурно приветствовать Карлу, прежде чем сама ринулась в ее объятия. Миссис Де Лука держалась необычно мирно, почти застенчиво, хотя замечали это только, пожалуй, Карла и Габи. За столом мама «председательствовала» как обычно, но не командовала, только подробно расспрашивала старшую дочь о климате, жизненном укладе Тосканы, о еде, ценах и народе и, разумеется, высказывала свое неодобрение и недоверие к северянам в целом и к тосканцам в частности. После обеда по команде мамы Анджела и Сильвана покорно отправились мыть посуду. Франческе разрешили присоединиться к Карле, Ремо и Габи и поехать смотреть новый дом.
Карла с девочкой устроились в машине на заднем сиденьи. Они болтали, смотрели по сторонам, но Карла при этом непрерывно думала, как сообщить малышке сногсшибательные новости. Франческа пребывала в диком восторге, заполучив Карлу в свои руки, но увы, это не могло облегчить сложную задачу.
По дороге Ремо рассказывал, что дом этот он присмотрел еще давно, когда у них с Габи не было никаких отношений. Он давно подыскивал возможность поселиться так, чтобы его престарелая матушка жила бы с ним рядом, но в отдельной квартире. Ремо любил свою мать, но старался держаться от нее на расстоянии, чтобы у него не возникало осложнений в личной жизни.
...Новым владением Ремо оказался большой эдвардианского стиля дом, устроенный так, что в нем было четыре квартиры с отдельными входами, но с общим холлом, мансардой и просторным подземным этажом. Раньше хозяин сдавал эти квартиры четырем съемщикам, но при первом удобном случае продал дом целиком, особенно не торгуясь.
– Конечно, здание требует ремонта, но для жилья оно пригодно и сейчас, – тараторила Габи. – Смотри, матушка Ремо займет первый этаж, остальные два – наши. В мансарде... – Габи вдруг вспыхнула. – В мансарде поселятся няня или гувернантка. Но ничто не мешает тебе въехать сюда хоть сегодня.
– Если ты готова потерпеть шум от ремонтных работ, – добавил Ремо.
– Ты сэкономишь – квартира в Сохо больше не понадобится.
– Ни о каких деньгах не может быть и речи. Все равно дом пока будет стоять пустой.
Габи и Ремо перебивали друг друга, уговаривали Карлу с такой горячностью и искренностью, что девушка была тронута. Но ее согласие еще ничего не значит. Улучшив удобный момент, она повернулась к Франческе.
– Ну как? – весело и беспечно спросила она. – Может, согласишься пожить со мной в чудесном дворце короля Ремо и королевы Габи? А то мне одной будет скучно.
Глазенки у девочки расширились и вспыхнули.
– У меня будет своя комната? – ахнула она. – Мне не надо больше жить с Сильваной?
– Обязательно будет, – твердо сказал Ремо. – В доме комнат много-премного. Ты по-прежнему будешь ходить в свою любимую старую школу, потому что это совсем близко отсюда.
– И у меня будет свой шкаф для платьев? – продолжала недоверчиво расспрашивать Франческа. – И я буду первая идти в ванну?
Габи фыркнула, сдерживая смех. Ванна и запасы горячей воды всегда были поводом для ссор у девочек. Но уж так повелось, что первой всегда была Анджела, за ней Сильвана и только потом пускали горемычную Франческу. Конечно, малышка не спорила, старшие есть старшие, но все же позволяла себе мечтать об иных порядках.
– Конечно! – с трудом сохраняя серьезный вид, успокоила девочку Габи. – Если только тебе не захочется принять душ вместо ванны.
– Душ!– задохнулась Франческа, для которой душ был неведомой королевской роскошью. Больше сдерживать радость она не могла. – Ой, ну пожалуйста, ой, я так хочу! – запищала она и вдруг засомневалась: – А мама меня отпустит?
Карла, безмолвно взывая к небу, сделала отчаянный шаг в новую жизнь.
– Что ты скажешь, Франческа, – неторопливо произнесла она, – если я сообщу тебе, что мама на самом деле мамина мама?
Застигнутые врасплох Габи и Ремо переглянулись и замерли в молчании. Впечатлительная, но рассудительная Франческа, казалось, обдумывала услышанное, потом подняла на Карлу свои огромные карие глазки. Ее открытый, доверчивый детский взгляд требовал всей правды – не меньше.
– Понимаешь, лапочка, – Карла будто со стороны слышала свой голос, – я твоя настоящая мама. Поэтому-то я всегда любила и люблю тебя больше всех. Когда ты родилась, я была еще слишком молода, чтобы растить тебя. Но сейчас, если ты согласна, я просто мечтаю, чтобы мы с тобой жили вместе. Конечно, если ты выберешь остаться у бабушки, ничего страшного, пожалуйста. Мне будет очень жалко жить с тобой врозь, но я пойму тебя и не обижусь.
Франческа сидела тихо-тихо, как мышка. О небо, в отчаянии думала Карла, что же я наделала... Разве можно выплескивать на ребенка такие новости, да еще так откровенно, без подготовки! Надо было сочинить какую-нибудь историю, подвести девочку к этому постепенно и бережно. Любой детский психолог или педагог пришел бы в ужас от подобной бестактности и прямоты.
Пауза длилась вечно. Наконец раздался голосок:
– Значит, Анджела – моя тетя?..
Карла, несмотря на душевный трепет, не сдержала улыбки, услышав в дочкиных словах умилительное огорчение.
– Боюсь, что так, – кивнула она. – И Габи, и Сильвана тоже.
– Они – это не страшно! – с сердцем воскликнула малышка. – Даже хорошо. Но Анджела и так воображает, а если она – моя тетя... то станет ужасной задавакой!
И все засмеялись – с облегчением и радостью. Франческа крепко-крепко сжала руку Карлы.
– Ты не думай, что для меня ванна – самое главное, – уверила она новоприобретенную маму. – Ты всегда можешь залезать первая!
Да, поняла Карла, взрослые недооценивают гибкость детской души, способность ребенка приспосабливаться. Для мамы это будет гораздо более тяжким переживанием, чем для Франчески, которая через несколько минут беззаботно носилась по новому дому, в котором было полно комнат, углов, чуланов и закоулков. Особенно ей понравился заросший, одичавший сад с прудом, полным кувшинок и ряски. На верхнем этаже, объяснял Ремо, косметический ремонт будет сделан в первую очередь, чтобы Карла и Франческа могли переехать как можно скорее. Последние документы о купле-продаже оформят буквально завтра, говорил он, после чего маляры немедленно начнут работу.
– Боюсь, ожидается большой шум и грохот. Не миновать также и запахов – краска, лак и прочее. Но ремонт будут делать частями – сначала верх, потом первые этажи, потом подвал. Слава Богу, не нужна новая крыша. Старый владелец недавно заменял ее за счет муниципальных средств.
Удивительно, но такая независимая, уверенная в себе, честолюбивая Габриэла окунулась с головой в семейно-хозяйственные вопросы. Похоже, ее напористый характер и деловая хватка раскроются еще полнее при наличии новых стимулов в жизни. Почтенная миссис Папетта очень быстро выяснит, что обрела невестку, достойную во всех отношениях, усмехнулась про себя Карла.
Пока в машине шло объяснение с Франческой, миссис Де Лука дома готовила своих дочерей к неожиданным новостям. Когда самое главное было сказано, она не успокоились и все продолжала говорить:
– Ваша сестра была юна, доверчива и глупа. Она встретила очень плохого человека. Вам обеим это тоже урок. Но мы должны благодарить Господа Бога, что он наградил нас таким чудным ребенком, как Франческа. Теперь пришло время Карле приступить к своим материнским обязанностям.
– А можно мне сказать в школе, что у меня есть племянница? – настойчиво спросила Анджела, для которой чрезвычайно важно было распределение ролей – семейных, социальных, каких угодно.
Миссис Де Лука поджала губы. Хоть с опозданием, но пересуды все равно начнутся, это неизбежно, с прежней досадой и горечью подумала она и сухо сказала:
– Лучше спроси об этом Карлу. А теперь за работу. Надо закончить уборку.
Секрет происхождения Франчески Де Лука стал в округе кратковременной сенсацией, но после первой волны многозначительных взглядов и разговоров, новость на удивление быстро ушла в песок, так и не успев обрасти слухами. К счастью, Франческа не стала интересоваться своим отцом, отчасти потому, что с пеленок привыкла жить без него, отчасти потому, что имела вообще довольно смутное представление, что такое отец и для чего он нужен. Пройдет совсем немного времени, девочка начнет задавать вопросы и этот хрупкий мостик придется перейти, понимала Карла. Вероятно, все-таки придется выйти замуж, чтобы заполнить пробел в жизни дочери и дать ей отца, которого она заслуживает, – порядочного, доброго, веселого человека, такого, как Ремо, например. Но только не такого, как Джек. Но пока еще рано. Пока можно подождать.
Практически ничего не объясняя, Карла уведомила миссис Палюччи о своем скором переезде. Ей совершенно не хотелось привлекать к себе внимание обывателей Сохо. Вполне достаточно Илинга. Частную жизнь предпочтительно оставлять в тени, если дорога карьера. Кстати, пригород позволяет скрыть многие личные тайны от больших ушей и глаз театральных сплетников.
«Анна Прайс» Фримена, как и две предыдущие его пьесы, получила площадку в Театральной Галерее Кэмден-тауна. Собственно, это был не театр, а огромное складское помещение, которое переделали под зал и сцену. Зрители здесь в буквальном смысле слова сидели нос к носу к артисту; кулисы, рампа, осветительная техника – все было условно, если вообще имело место. Зал делился на четыре сектора, проходы вели прямо к дверям на улицу, никакого фойе, раздевалки, кафе не было и в помине. Галерея Кэмден-тауна не запрашивала статус профессионального театра из экономических соображений. Выгоднее было оставаться клубом. Поэтому лишь завзятые театралы и самые рьяные критики давали себе труд ехать за тридевять земель, чтобы сидя на жесткой скамье в течение двух-трех часов смотреть неизвестные пьесы никому неизвестных авторов. Спектакли Галереи не имели ничего общего с успехом корифеев Уэст-Энда, но клуб страшно гордился своим эстетским репертуаром и неординарностью. До сих пор это было довольно легко, так как Галерея пользовалась стипендией Национального Совета Искусств, которая, правда, выписана была только на год вперед, и благосклонностью фонда любителей драматургии. Этих средств осталось уже совсем мало. Иначе говоря, существовала Галерея только за счет частных добровольных пожертвований. Так и перемогались – от одной экспериментальной постановки до другой. Поэтому нужда в средствах была постоянной. Клубу отчаянно требовалась добротная, интересная пьеса, которая привлекла бы внимание прессы, заполнила бы зал и спасла бы финансы.
Карла, впрочем, как и вся труппа, была разочарована встречей с Джосайей Фрименом. Его уговорили приехать на репетицию для знакомства с коллективом, что он и сделал без особого энтузиазма. Обсуждать что-либо, давать советы и пожелания и уж, не дай бог, менять текст он наотрез отказался. Фримен, мужчина средних лет, осанистый, в очках, похоже, совершенно не умел общаться с людьми. После первой и единственной встречи с актерами и режиссером он, казалось, вообще потерял интерес к своей пьесе. Успех, провал, скандал, фурор – как всегда ему было безразлично. Оставалось только удивляться, что такой вялый и равнодушный субъект сочиняет пьесы, полные искренности, страсти и эмоций. Питер Меткалф, правда, был убежден, что факт самоустранения Фримена только благо для постановки. Он считал, что авторы мешают и досаждают режиссеру своими придирками, нытьем и претензиями. Лучше бы они все были отшельниками, как Джосайя Фримен, а еще лучше – покойниками, как Уильям Шекспир. К слову сказать, Меткалф давно подумывал о постановке «Макбета» в современной стилистике, на современном, например, латиноамериканском материале.
Карла обратилась к родным с особой просьбой не присутствовать на премьере. Для девочек эта пьеса явно неподходящая, маму покоробят морально-этические принципы персонажей, а Ремо и Габи Карла не готова была видеть в зале, пока у нее не уляжется «премьерная трясучка». Потом – ради Бога.
К счастью, билеты шли хорошо. Питер поднял все свои связи, всеми возможными способами подстегнул интерес к «Анне Прайс», и в результате на удивление много критиков и журналистов изъявили желание присутствовать на премьере. Тревога и дурные предчувствия обуяли Карлу, вплоть до того, что она начала страдать физически. Она не могла спать, не могла есть, ее постоянно мутило. Волей-неволей вспомнилась та злополучная ночь, когда Джек откачивал ее в ванной. Ничего не помогало, даже йога. Но по опыту Карла знала, что после премьеры, даже если будет провал, она придет в себя и снова станет человеком.
В момент, когда вспыхнули огни рампы и зал замер в ожидании, Карла была почти невменяема. Но профессионал всегда остается профессионалом. Прозвучала первая реплика и все исчезло: женщина по имени Карла Де Лука, зрители, кулисы. Ничего этого не было в жизни Анны Прайс, которая царила теперь на сцене, сама о том не подозревая. Антракт после первого действия прошел для Карлы как в тумане. Машинально глотая чай, она оставалась в другом мире. Ни с кем не говоря, она заперлась в гримерной, чтобы ничего не слышать – ни вздохов огорчения, ни криков восторга. Ей не было дела до реакции коллег, зрителей, журналистов. Спектакль продолжался. И только потом, после оваций и восторженных воплей, после объятий и поздравлений она смогла снова влезть в собственную шкуру. И только тогда она узнала, что в театральном мире произошла сенсация.
– Ты видела газеты? – рано утром кричала в трубку Габи. – Ты видела «Дейли Ньюс»?
Карла, которая впервые за неделю крепко спала всю ночь, спросонья плохо соображала.
– Нет, что ты... – зевнув, пробормотала она.
– Так слушай! «...Новая прекрасная пьеса и блистательная, талантливая молодая актриса, исполнившая главную роль, превратили вчерашний вечер в настоящий праздник искусства. Остается только пожелать, чтобы спектакль увидели все. Он заслуживает этого. И даже большего». Ой, Карла! Вот это да! Ну, ты рада?
– Да, вообще... наверное, – пробормотала Карла.
– Ну, смотри, теперь вся мамина родня явится в театр, чего во веки веков не бывало! – засмеялась Габи. – Как ты думаешь, есть в Лондоне театр, чтобы все они уместились?
Рассмеялась в ответ и Карла. Со стонами и вздохами она забралась обратно в постель и проспала почти до полудня.
Наивная Габи, конечно, не понимала, что у такого успеха есть и обратная сторона. Появлялась опасность, что на крючок клюнет знаменитая прима, иначе говоря, изъявит желание сыграть в новой пьесе главную роль. Но Карла не хотела разочаровывать Габи, искренне убежденную, что ее сестра стала великой драматической актрисой. Хорошая критика, ажиотаж в прессе сам по себе ничего не решал. Твердолобые и прижимистые спонсоры-толстосумы не дадут ни пенни на продвижение постановки по площадкам города, пока не увидят на афише имен популярных артистов. Питер Меткалф и Саймон Даф, финансовый директор Галереи, сбились с ног, предлагая свой товар, то есть «Анну Прайс». Плохие они коммерсанты. Бен Холмс ни за что не принял бы их к себе.
Желающих финансировать спектакль хотя бы в течение сезона не появилось. Хотя доходы от билетов были неплохие, «Анна Прайс» шла с аншлагом, зал заполнялся до отказа, но по-прежнему будущее было в тумане. Оказалось, что знаменитые артистки почему-то не выстраиваются в очередь, желая перехватить у Карлы главную роль. Похоже, никто не стремился проиграть в сравнении с великолепной первой исполнительницей, никто даже не высказывал желания рискнуть. Как ни странно и ни печально, но бесспорный талант Карлы Де Лука ставил под сомнение жизнеспособность постановки. Карла во всем винила себя, из скромности не решаясь признать, что весь секрет, по иронии судьбы, в ее успехе. Газетные критики, журнальная театральная элита давно уже обсудили все до мелочей, одобрение и восторг были всеобщими и полными. Постановке предсказывали долговременный успех. Мешало одно «если». Если найдутся средства для перехода на более солидную площадку. Альтернатива оставалась простой.
К счастью, Карла была слишком увлечена Франческой и новой жизнью, чтобы тяготиться этими профессиональными трудностями в свободное от работы время. Театр был ей нужен в качестве убежища от самой себя, успех – в качестве гарантии независимости. Удачная карьера обеспечила бы ей с дочерью безбедную жизнь и, пожалуй, все. Карле уже приходилось брать фальстарты, пусть и на другом поприще. Ради собственного покоя она принимала каждый день таким, каким он был, и скептически воспринимала шумиху вокруг своего имени.
Время шло. В конце концов Карла нашла невозможным и дальше отказываться от приглашения Питера Меткалфа. Она решила, что лучше поскорее отужинать с ним, чтобы он успокоился, а потом заняться переездом в новый дом Ремо, где заканчивался ремонт. В общем, они с Питером договорились встретиться в субботу вечером, после спектакля. У Карлы, да и ни у кого из артистов не было собственной гримерной, поэтому убогий чуланчик, носящий это солидное название, она делила еще с тремя актрисами. Девушки попрощались, ушли, а Карла осталась ждать, когда заедет Питер. Мысли ее, правда, блуждали от него очень далеко. Надо было отбрить его еще сто лет назад, только с досадой подумала Карла.
Раздался стук в дверь. Карла быстро застегнула блузку, чтобы не давать «лишних надежд», и крикнула:
– Да, Питер, заходи.
Она взяла щетку, хотела пригладить волосы, но рука ее замерла. В зеркале она увидела... неужели кошмарные видения из прошлого явились к ней?
– Вынужден огорчить тебя, это не Питер, – сдержанно произнес Джек Фитцджеральд.
Карла судорожно сглотнула.
– О, Джек, здравствуй! – звонко воскликнула она, через мгновенье овладев собой. – Очень рада тебя видеть. Ну как тебе спектакль?
Фитцджеральд сел, вытянув длинные ноги.
– Тяжеловато для моего примитивного вкуса, – сказал он, откровенно разглядывая ее. Карла покраснела. – Но все же хочу поздравить тебя. Ты весь спектакль тянула на себе.
Сдержанный комплимент.
– Очень мило с твоей стороны, Джек. О такой роли мечтает каждая актриса. Героиня настолько хороша, что трудно сыграть ее плохо.
Чувствуя, что беспечное щебетание неуместно, Карла осеклась. Воцарилось неловкое молчание. Хотя неловко было только ей. Джек, похоже, ситуацией не тяготился. В его ленивом взоре, в расслабленной позе ощущалась воинственность.
– Как поживает Бен? – наконец спросила Карла. Она едва не ляпнула «Как Хелен?», но вовремя сдержалась.
– Бен на пороге счастливого супружества. Вина только на мне – это я отправил его в круиз. Остается надеяться, что второй опыт будет для него удачнее первого. А как поживает Питер?
– Питер? Ах, Питер! Ну... вообще-то...
Слава Богу, в этот момент открылась дверь, влетел Меткалф и, не замечая Фитцджеральда, одарил Карлу эффектным театральным поцелуем.
– Поторопись прекрасное создание, – пропел он. – Я погибаю с голоду.
– Питер, – пробормотала Карла, заметив, что Джек скривился в недоброй ухмылке. – Познакомься, это Джек...
– Фитцджеральд! – заорал Меткалф и принялся трясти его руку. – Где же ты скрываешься? Я только вчера звонил тебе в офис, мне сказали, ты в отъезде.
– Ты же знаешь меня, Пит, – вяло улыбнулся Джек. – Я сбежал от них.
– Старина, ты тот человек, который мне нужен, – с обворожительной улыбкой продолжал Питер. – Надеюсь, нет надобности ничего объяснять. Если ты видел «Анну Прайс», то уже все понял. Слушай, а что если нам вместе поужинать? Эта милая дама, – заявил он, фамильярно хлопнув Карлу пониже спины, – ныне гордость всего города!
– Пригорода, Питер, мы в Кэмден-тауне, – уточнила Карла. Ее страшно задела вульгарность Питера и ужаснул циничный блеск, мелькнувший в глазах Джека.
– Карла, козочка моя, не скромничай. Ты, наверное, еще не поняла, что Джек – тот всемогущий волшебник, который может обеспечить успех на другом берегу Атлантики всем нам и тебе в первую очередь. Так как, старина? Кстати, вы сами-то давно знакомы?
– Мы вообще не знакомы, – сказал Джек, опережая Карлу. – Просто я позволил себе вольность прийти за кулисы и высказать восхищение мисс Де Лука.
Девушка молчала. Если бы Питер узнал хоть что-нибудь об их отношениях с Джеком, то, несомненно, привязался бы к ней с назойливыми просьбами использовать его, чтобы добиться ангажемента. Джек невольно спас ее, но чувство благодарности вызвало в Карле прилив мучительной боли.
