Текст книги "Место под солнцем"
Автор книги: Нина Ламберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Жгучая боль воспоминаний охватила Карлу. Глаза защипало. Она попыталась смахнуть с ресниц слезы, но было уже поздно. Джек сквозь зубы пробормотал проклятия.
– Карла, я не понимаю, почему ты все время плачешь. Может быть, я слишком грубо и прямолинейно высказался? Если так, прости. Мужчине сложно понять женские переживания. Но нельзя вечно рыдать над тем, чего давно уже нет. Нельзя заранее оплакивать то, что может обернуться для тебя радостью.
Но ее слезы уже высохли. Мысли упорядочились. Спокоен и тверд был голос. Только лицо стало полотняно-белым.
– Нет, Джек, не может это обернуться радостью, – молвила она.
Фитцджеральд не сдержался.
– Я сыт по горло! – вскричал он. – Ты из всего готова сделать трагедию. Послушай, у тебя в руках отличные шансы переломить себя. Если бы ты сделала хоть маленький шаг навстречу, у нас все вышло бы иначе. Я же чувствую, я же вижу. На этой неделе ты была совсем другая, такая спокойная, умиротворенная, веселая... я даже не подозревал, что ты можешь так измениться, и надеялся, что наконец-то узнал настоящую Карлу Де Лука. Именно потому и решился сделать тебе предложение. Но превращать это в мучения я не хочу. Достаточно! День, когда ты станешь моей женой, раз и навсегда положит конец твоему комплексу вины. И нечего сейчас устраивать бурю в стакане воды. Я отлично знаю, что ты любишь меня. В последние дни ты не скрывала этого. Просто не смогла! Возможно, любовь штука опасная, но любовь – это вызов, и я принимаю его. Чувство вины – унизительное, грязное. Оно заглатывает человека полностью, уничтожает личность. Мне чуждо это чувство. Я люблю тебя, Карла. Так помоги мне. Я еще ни одной женщине не говорил таких слов.
– Верю, – сдавленным голосом отозвалась девушка. – Поэтому и не могу стать твоей женой.
– Черт возьми, где же логика?
– Никакой логики. Ты просто не веришь, что не можешь заполучить всего на свете. Я для тебя как конкурент на рынке. Ты любишь меня? Да, но только на своих условиях. У любви нельзя отнять повседневных сторон, а ты отвергаешь обещания и обязательства, не говоря уж о мелочах жизни, которые зачастую становятся самым главным. Ты признаешь только свои права – за тобой последнее слово, за тобой и право сюзерена, так? Ты хочешь получить любовь чистенькую и умытую, без единого пятнышка. Однако ее не купить и не выиграть, даже если у тебя трижды крапленые карты. Я не выйду за тебя замуж, Джек. Я не могу. Пожалуйста, не вынуждай меня повторять.
Заявление ее было сродни пощечине. Нет, не той, неистовой и многообещающей, которую получил Джек в конце их первой встречи. Это был расчетливый, холодный удар. Это было оскорблением.
– Вот как. Верится с трудом, – помолчав, произнес Джек.
– Однако это так.
– Не думай, что я начну бегать за тобой, как подросток. Эти игры не по мне. Я не буду ни умолять тебя, ни требовать ни сейчас, ни когда-либо.
– Вот и отлично, – сказала Карла, еле сдерживая дрожь в голосе. Обида, гнев, боль Джека отозвались в ее сердце страшным, почти похоронным звоном.
Фитцджеральд сдержал обещание. Больше он не просил ее руки. Он вообще не сказал ни слова. Порознь они вернулись к машине, в молчании ехали. Глаза их не встречались. Не прикоснулся Джек к ней и ночью. Они лежали, повернувшись друг к другу спиной, будто участвуя в чудовищной пародии на ту ночь, когда гроза впервые, пусть невинно, свела их в одной постели. Казалось, сам дьявол привел Карлу на распутье. Она, раздираемая любовью и страхом, прошла через страшную пытку. Она не смыкала глаз, и только под утро тоска и отчаяние уступили место тяжелому забытью.
На следующее утро они уехали из Сан-Рафаэля. Всю обратную дорогу Фитцджеральд был подчеркнуто вежлив, но старательно избегал малейшего физического контакта с Карлой. Он был убит. Уничтожен. Черт побери! Она спятила, если думает, что он будет ползать на коленях и унижаться. Она дура, если думает, что он наобещает ей с три короба жизненных радостей. Внутри у него все кипело. Голова этой красавицы полна романтическим вздором настолько, что она и слона под носом не видит. Свидания при луне, охапки роз – и безнадежная бытовая скука? Блистательная театральная карьера – и дом, полный орущих детей? Она сама не знает, чего хочет, злился Джек. Злился на нее, злился на себя. Она просто не хочет его. Или боится признаться, что хочет. Она не намерена идти за кем-то по жизни? Или она не хочет принадлежать сильному, преуспевающему мужчине, который не умеет и не любит страдать? И то, и другое плохо, мрачно размышлял Джек. Однако, если на карту поставлены любовь и гордость, он выбирает последнее. Поражение для него? Возможно. Но он выдержит. А любовь... что же, обойдемся без изысков.
В комплексе «Каталины» Фитцджеральд вернулся в свой номер. Карла с ужасом ощутила, что у нее ампутирована душа. Потеря казалась невыносимой. Первую ночь она провела без сна. Тикали часы. Пойти к нему, выложить все оставшиеся сногсшибательные подробности и посмотреть, как он отреагирует? Один раз девушка даже вскочила, накинула халат, открыла дверь, но, едва шагнув за порог, вернулась, снова легла. Пустая, холодная постель давила и угнетала. Нет, она не пойдет на такой шантаж. Джеку только брось перчатку. Вызов он принимает всегда, примет и в этот раз, потому что поражение невыносимо для него, невыносимо, даже если он знает, что выиграть не сможет никогда. А сейчас именно такая игра. Крапленые карты у Карлы, и последний ход – ее. А она лучше потеряет его, чем обманет. Она не из тех, кто ставит ловушки, чтобы заманить противника.
Неожиданно ей вспомнилась Молли, которая цинично рассуждая о мужчинах, любила повторять: «Осторожнее с ними. Особенно с теми, кто поведал тебе свою жизнь. Имей в виду, самое главное они всегда опускают». Оказывается, это применимо и к женщинам. Но когда столько лет живешь с ложью в сердце, сама начинаешь верить в нее. А что если бы она с самого начала сказала Джеку всю правду? Сделал бы он ей предложение? Конечно, нет! Он сказал – горячо убежденно сказал, как рад тому, что чужой ребенок не будет омрачать их безмятежное супружеское счастье. Он с облегчением узнал, что того ребенка она потеряла...
А ведь этого не случилось. После шести месяцев уютного существования в материнской утробе младенец появился на свет. Он пришел в этот мир нежеланный, испуганный, измученный, слабый. Жизнь поддерживалась искусственно, с помощью аппаратуры и специальной камеры. И крохотный комочек выжил! Уже семь лет ходила по земле маленькая девочка, смеялась, играла, плакала. Ее любили, баловали, холили и лелеяли, и она жила счастливо в большой семье, в большом доме в центре Илинга.
Глава 8
Карла преодолела порыв немедленно собрать вещи и вернуться в Англию. Бегство ничего не решит. Уж лучше работать, чем томиться в Сохо. В какой-то степени в этом ей помог Джек. Он меньше всего походил на отвергнутого любовника. На службе он по-прежнему был энергичен и деловит, только избегал встречаться с Карлой с глазу на глаз. На людях же держался с ней любезно, ничем не выделяя ее среди других подчиненных. Карла, в свою очередь, тоже ничем не выдавала тайных страданий, следуя примеру Фитцджеральда. Она ежедневно выходила на работу как на сцену и безукоризненно играла роль деловой женщины. Никому и в голову не приходило, что ее мучает бессонница, что сердце ее изнывает от тяжелого бремени ссоры. Спектакль двух актеров продолжался. Искушенные зрители, разумеется, приглядывались к своим героям, но никто не подозревал о серьезности их размолвки. Надулись? Что же, милые бранятся – только тешутся. Боль в глазах Джека видела одна Карла и знала, что виновница этой боли – она. Но если бы она знала, каких сил стоило ему держаться раскованно и естественно! Карла считала, что ему не приходилось страдать и проигрывать. Эти обвинения теперь можно снять – Фитцджеральд проиграл, Фитцджеральд страдал. И это его мучило. Карла полагала, что уязвленная гордость тяготит его сильнее, чем несостоявшаяся любовь. Утешится, найдет себе другую партнершу. Все к лучшему. Джеку по душе вольное житье, и он думал, что то же самое нужно Карле. Карла не настолько заблуждалась в нем, чтобы надеяться, что он пустит в свою жизнь чужого ребенка. Даже если это такой очаровательный цветочек, как Франческа.
Безусловно, мама обожала Франческу. Увидев, как это слабое создание хватается за жизнь, как борется за себя, мама вдруг забыла свое отчаяние и горе, свою тоску по мужу и обиду на дочь. После черной, беспросветной недели траура мама вдруг ощутила невыносимое желание любить кого-то, заполнить этой любовью пустоту в сердце. Впрочем, Карла, которая после огромной дозы снотворного и преждевременных родов находилась в тяжелейшем состоянии, никак не могла тогда выполнять материнские обязанности. Комочек человеческой плоти, сжавшийся среди трубок кювеза, казалось, не имел к ней прямого отношения. Так прошло несколько дней. Постепенно. Карла возвращалась к реальности, в ней оживал природный материнский инстинкт, она наконец почувствовала физическую связь с крошечным человечком, но случилось страшное: в той же больнице умер отец. Умер на глазах у Карлы. И юная мать снова провалилась в зияющую чернотой преисподнюю. Теперь уже ничего она не могла сделать ни для Франчески, ни для своей мамы. У Карлы началась лихорадка, налицо был настоящий истерический срыв.
Миссис Де Лука бросилась за советом к своему сыну Марио. Он поговорил с наставниками в семинарии. К моменту, когда Карлу выписали из больницы, девочке было уже десять недель, мама разрывалась между всевозможными делами: долги, хозяйство, дом. Поэтому Карлу на время удалили с глаз и отправили к какой-то родственнице в Шотландию. Вернувшись из ссылки в семью, Карла увидела жизнь семьи полностью изменившейся: мама была бодра и энергична, они переехали в Илинг и, самое главное, каждый сосед в округе, от молочника до священника, был уверен, что Франческа – это младшая дочь почтенной миссис Де Лука. Более того, Карла сама начинала верить в это. Почти верить. У матери и ребенка сохранились глубинные связи, пережившие разлуку и смену ролей в семье. Несмотря ни на что, отношения Карлы и Франчески были и оставались особыми. Старшая и младшая «сестры» обожали друг друга. Миссис Де Лука растила малышку с любовью и рвением настоящей матери, радовалась, глядя на нее, но от Карлы не ускользала тоска и мука в маминых глазах. Карла была очень привязана к маме, тонко чувствовала ее душу и понимала, что та тщательно скрывает в себе горе, негодование и отчаяние. Вслух мать почти никогда не говорила об этом. Карла стала в семье тем самым уродом, который навлекает беды и неприятности, которого непременно надо наставлять на путь истинный. Нет, Карлу не унижали и не шпыняли, но при первой возможности она предпочла оставить родительский дом и жить самостоятельно. Так возникла Школа театрального искусства. Выход из семьи позволил девушке сохранить душевное здоровье и чувство собственного достоинства.
С тех пор единственным поступком, который заслужил мамино молчаливое одобрение, было знакомство с Ремо. С ним мать связывала надежды на отпущение страшных грехов своей дочери. Миссис Де Лука не допускала мысли, что ее непутевая Карла осмелится отвергнуть незаслуженно выпавшее счастье.
Однажды воскресным утром, вскоре после дипломного спектакля в театральной школе, у Карлы с матерью состоялся разговор. Помнится, они тогда были вдвоем на кухне и мирно делали лапшу, как вдруг мама заявила:
– Вот что, Карла. Выходи замуж за Ремо. Он прекрасный парень. Но ни в коем случае не говори ему о Франческе. Кому нужна женщина, которая прижила ребенка от другого?
Вот такое прямое и безоговорочное решение приняла миссис Де Лука. Франческа всегда была своего рода табу. Этот деликатный вопрос не обсуждался, разве что Карла с матерью говорили о бытовых нуждах девочки. А Франческе тогда уже исполнилось три года. Карла неожиданно поняла, что если не предпринять сейчас никаких шагов, если не отстоять свои материнские права, она может навсегда потерять дочь.
Карла провела у себя в Сохо несколько бессонных ночей и наконец решилась выяснить с мамой отношения. Утром, когда сестры были в школе, Франческа в детском саду, Карла приехала в Илинг. Откуда у Нее взялась отвага, неизвестно, но девушка заявила матери, что не намерена навечно отказываться от дочки. Она горячо выразила благодарность маме за помощь и поддержку, но предупредила, что рассматривает такое положение дел в семье, как временное. Разумеется, учитывая свою материальную несостоятельность, она не может немедленно взять девочку к себе, но сделает это, как только встанет на ноги. Франческа – это ее семья, закончила свою речь Карла.
Мама долго и бурно возражала: ребенку будет нанесена тяжелая травма, Карла лишится всех шансов на замужество. А без мужа как можно достойно вырастить дочь? Где малышке жить? Что, тащить крошку в Сохо? Если уж так взыграло в тебе материнство, кипятилась миссис Де Лука, то найди нормальную работу с регулярным жалованьем! Мама пренебрежительно относилась к профессии актрисы и более чем пренебрежительно к доходам от нее, вспоминала Карла, но заставила себя спокойно выслушать многословные мамины речи, все упреки, обвинения и предупреждения. Когда миссис Де Лука пошла уже по второму кругу, девушка решительно заявила, что начиная с сегодняшнего дня она будет обеспечивать Франческу полностью и целиком, даже если для этого придется мыть полы. Она сказала, что выйдет замуж, и муж ее удочерит девочку. Если нет, она всеми правдами и неправдами создаст для ребенка дом и счастливую жизнь. За саму Франческу не стоит беспокоиться, убеждала маму Карла, они с малышкой очень привязаны друг к другу, в этом сомневаться не приходится. Карла говорила, что ни за что не поверит, что дочь откажется жить с нею, предупредила, что непременно откроет ей правду, конечно, бережно и деликатно. Наконец, в ход пошел главный козырь. Карла сказала, что советовалась со священником в итальянской церкви в Сохо и что тот горячо одобрил ее стремление воссоединиться с ребенком и выполнить наконец материнский долг. Это была ложь, но ложь во спасение. Миссис Де Лука уступила и даже стала относиться к дочери со сдержанным почтением.
Успехами на коммерческом поприще Карла была обязана материальной необходимости. Она не имела права работать плохо и зарабатывать мало. Несмотря на то, что Карла фактически содержала большую семью – на это уходили почти все деньги – она умудрялась ежемесячно переводить кое-что на их с Франческой счет в банке. Главное – обеспечить будущее дочери.
С матерью Карла больше не обсуждала эту тему. Когда позволят средства – они с Франческой будут жить вместе.
Про себя миссис Де Лука сильно переживала. Она считала затею Карлы вздором, особенно пока у той нет мужа, постоянной работы и капитала. Она всерьез сомневалась, что состоится брак Карлы и Ремо. Когда тот: узнает прошлое своей невесты... Миссис Де Лука была полна пуританских предубеждений и условностей, поэтому и всех мерила по своей мерке. А стоило вспомнить набожную и благочестивую матушку Ремо, так миссис Де Лука начинала пробирать дрожь. Оставалось только надеяться, что ее Карла повзрослеет, поумнеет и поймет, кто был прав. А пока пусть потешится, все при деле будет. Миссис Де Лука упускала, конечно, тот момент, что комиссионные со сделок приносили Карле доход больший, чем любая конторская «нормальная» работа.
...Карла загнала свою боль в самые глубины души. Джека будто бы и не было в ее жизни. Она работала. Лето шло к концу. Карла подсчитала, сколько ей предстоит получить по истечении контракта. Выходила солидная сумма в пять тысяч фунтов. Плюс еще полторы, которые она заработает за оставшиеся дни, если будет держать себя в форме. Конечно, это еще не капитал, но это позволит ей снять приличную квартиру и спокойно жить в периоды простоя, неважно, сценического или коммерческого. Не осталось более сомнений относительно Ремо. Замуж за него она не выйдет. Это невозможно. После Джека... Подумаешь, мужчины, вдруг снисходительно воскликнула про себя Карла, обойдемся и без оных!
Спустя несколько дней все карты снова спутались. Карла получила срочную телеграмму от Молли, в которой четко и лаконично значилось:
«ДЖЕММА СТИВЕНС В БОЛЬНИЦЕ.
AHA ПРАЙС ТВОЯ.
ВОЗВРАЩАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО.
МОЛЛИ».
В волнении Карла бросилась к телефону.
– Молли! Ты меня слышишь?
– Господь, видно, любит тебя, Карла. Стивенс с ног до головы в гипсе. Автокатастрофа. Кто-то, небось, сглазил ее, – ухмыльнулась Молли в трубку.
– Бедняга! Она выкарабкается? Что говорят врачи?
– Жива покуда. Да ты не прикидывайся, душа моя. Вот он, твой шанс. Хватай. Репетиции начинаются через неделю. Конечно, кроме профсоюзного пособия – ничего. Карла, Христа ради, возвращайся в свой монастырь!
Карла понимала, что должна ликовать, прыгать до неба от радости. Такие новости! Такая роль! Роль с большой буквы. Роль, которая может сделать ее звездой. Роль, полная страсти и боли, в которой она может утопить свою боль... Но в отчаянии Карла осознала, что не хочет уезжать. Это конец. Джека она больше никогда не увидит. Пусть они скверно расстались, пусть они почти не разговаривают, но она видит Джека каждый день, она дышит с ним одним воздухом. Он по-прежнему часть ее жизни.
Уехать пришлось бы все равно, но сейчас... Нет, невыносимо. Пока у нее в руках хоть корочка хлеба, на пироги в виде большой и вечной любви она уже не надеялась.
В офисе заговорить с Джеком Карла не решилась. Служащие постоянно дергали его, трезвонил телефон. Но объясниться с ним она обязана. Поэтому Карла дождалась вечера, когда Фитцджеральд вернулся в свой номер, и, зажмурив глаза, направилась к нему. Шла она решительно и быстро, а у самой поджилки тряслись.
Дверь открыл Джек. Маски не было. Перед Карлой стоял усталый, измученный человек, совершенно непохожий на энергичного и уверенного в себе предпринимателя Джека Фитцджеральда. В его лице не было жизни, глаза потускнели.
– В чем дело? – сухо поинтересовался он.
– Можно войти?
Карла мгновенно ощутила исходящую от него волну неприязни, которую он так успешно скрывал на людях.
Фитцджеральд вздохнул, шутовски поклонился, пропуская нежданную гостью в свои апартаменты.
– Что-нибудь выпьешь? – с напускной вежливостью предложил он.
– Нет, спасибо. Я просто зашла сообщить, что через пару дней уезжаю.
Джек саркастически улыбнулся.
– Эффектный уход со сцены? Напрасно стараешься. Я не собирался более докучать тебе знаками внимания. Мне казалось, ты это уже поняла.
– Ни ты, ни я здесь ни при чем. Пришла телеграмма от моего театрального агента. Я получила роль.
Фитцджеральд молчал. Он сосредоточенно занялся приготовлением виски со льдом.
– Потрясающе, – наконец пробормотал он, помешивая в стакане порцию виски. – Надеюсь, это из области высокого искусства.
– Не совсем. Но пьеса неординарная. Я пробовалась еще летом и не прошла. А сейчас актриса, которая обставила меня, попала в больницу. Я следующая в «очереди».
– Ну-ну. Однако энтузиазма в твоем голосе не слышно. Пьеса не нравится?
– Просто я бесконечно удивлена. Даже не верится. А пьеса прекрасная. Давно не было такой сильной женской роли.
– И, соответственно, трагической, – добавил Джек. – Комедия вряд ли твой любимый жанр.
– Джек, прошу тебя без колкостей. Это не трагедия и не комедия. Эта пьеса как сама жизнь, в которой люди живут, любят, страдают, мучают друг друга...
– Совсем как мы с тобой.
– ...и выживают, сохраняя свое лицо.
– Совсем как мы с тобой?
– Нам с тобой не из чего выбирать. Разве не так? Через месяц ты уже забудешь меня.
– А ты? Думаешь, будешь помнить меня все это время?
– У меня хорошая память.
– Слишком хорошая. От чего и происходят все твои неприятности.
– Джек, не надоснова ссориться.
Он одним глотком выпил виски и цинично спросил:
– Желаешь расстаться друзьями?
– А почему бы и нет?
– Почему? Я тебе объясню, голубушка. Впредь будь осторожна, забираясь в постель с мужчиной. Негоже раскочегарить беднягу, а потом оставить его с носом. Он может оказаться куда как норовистее меня, и тогда ты получишь на полную катушку.
– Джек, но я...
– Наконец-то я раскусил тебя. Ты боишься любить и еще больше боишься быть любимой. Ты не хочешь никому быть обязанной. Ты боишься, что кто-то получит на тебя права. Однако, радость моя, рыцарь в сверкающих латах, которого ты так ждешь, никогда не появится, потому что его нет. А нет его потому, что спасти человека от самого себя не может никто. Только ты спасешь себя, только своими руками. Но ты не сделаешь этого, ты настолько погрязла в своих страданиях и угрызениях совести, что без этого уже не можешь жить. И вот еще что: страдания, чувство вины, угрызения совести сродни заразной болезни, а я свое здоровье берегу.
Джек разозлился всерьез. Ярость, обида, отчаяние выплеснулись наружу. Броня была прорвана появлением Карлы. Джеку мучительно было видеть ее, слышать ее, смотреть в ее черные бездонные глаза на бледном, почти испуганном лице.
Ужаснувшись, какую страшную рану нанесла любимому человеку, Карла непроизвольно потянулась к нему рукой. Утешить, пожалеть, исцелить она не смела. Но неужели он таким останется в ее памяти – страдающим, опустошенным, ненавидящим? Да, она недооценила его – Джек раним. Он чувствует боль, он мучается ею. Сколько бы Карла ни убеждала себя, что он все равно бросил бы ее, это не работало. В душе она ощущала себя преступницей и предательницей. И девушка подалась к нему, в надежде вымолить прощение себе и помочь любимому выжить.
От прикосновения ее руки Джек вздрогнул. Взгляды слились. Едва ли прошла секунда, едва ли они успели шепнуть дорогое имя, как слились в поцелуе их губы. Он был сжигающим и неистовым. Сладостный яд потоком хлынул в сердце Карлы. Губы Джека – сегодня жесткие, жадные, гневные и молящие – почти лишили ее рассудка. О сопротивлении не было и речи. Карла застонала беспомощно и отчаянно. Да как же она будет жить без него?
Джек поднял ее на руки, понес в спальню. Мелькнула мысль отступить, отказать. Мелькнула и исчезла. Для них обоих это будет в последний раз...
Сколько раз потом видела Карла во сне ту ночь! Джек был охвачен нежной яростью и отчаянным желанием наказать ее тем, что во веки веков ни с кем не достигнет она таких вершин сладострастия и счастья. Когда оба наконец затихли, изможденные, Джек понял, что пропитан слезами возлюбленной. Они молчали. Тишина была жуткой и безнадежной.
– Ничего не меняется? – раздался глухой мужской голос.
– Ничего не меняется, – эхом откликнулся безжизненный женский.
– О, крошка, загар изумительный, – воскликнул Питер Меткалф. – Славно отдохнула? Где же?
– В Италии, – сообщила Карла, стараясь не обращать внимания на похотливый огонек в его глазах. Она коротко поздоровалась с собравшимися на репетицию артистами, кому кивнула, кому улыбнулась. Примой быть непросто. Сидишь и чувствуешь, как другие актрисы поедают тебя глазами, про себя думая, что лучше и талантливее их нет.
Карла не могла сосредоточиться, пока Питер обращался к труппе с вводной речью, проще говоря, разглагольствовал попусту. В Лондон она вернулась накануне вечером, причем в целях экономии ехала поездом. Двухдневная дорога оказалась чрезвычайно утомительной. Корпорация Фитцджеральда, разумеется, оплатила ей обратный авиабилет, но девушка предпочла взять эту сумму наличными и выбрала более дешевый путь. С похвальной щепетильностью все полагающиеся ей комиссионные были перечислены работодателем на счет лондонского банка. Пять тысяч четыреста семьдесят пять фунтов стерлингов. Таких денег Карла никогда в жизни еще не имела. Мотовство не было ее пороком, а такая сумма в кармане побуждала стать еще более сдержанной в расходах. Но пианино! Пианино для Сильваны пробьет заметную брешь в ее сбережениях. Пренебречь семейными обязанностями Карла не смела – совесть не позволяла. Она ведь до сих пор считала, что будь папа жив, не появись на свет Франческа, дом был бы полная чаша, и у Сильваны давно появилось бы новое пианино. Так что забывать о материальных потребностях сестер Карла не имела права.
Родных своих, кстати, она еще не видела. А учитывая, что на репетиции отпущены всего две недели, что сроки постановки сжаты до абсурда, Карла сомневалась, состоится ли в ближайшее время большой семейный обед. Конечно, она заедет в Илинг. Маме она уже звонила, сообщила, что все благополучно и что она приступает к работе.
Как ни странно, мама растерялась, узнав, что дочь вернулась раньше срока. Она не торопила дочь приехать, не жаловалась на безденежье, неприятности, не просила оплатить те или иные счета. Карла была слишком утомлена, чтобы размышлять о причинах этого, поэтому наскоро спросив о здоровье и пообещав забежать на неделе, она попросила позвать к телефону Франческу. Дочь обрушила на нее потоки замечательных новостей, картавя, путалась в словах, сбивалась с английского на итальянский. Все это было так трогательно и забавно, что Карла впервые за несколько дней от души засмеялась.
– ... в этом сомнений нет, – вещал тем временем Питер Меткалф. – У нас в руках неплохие финансы, и я надеюсь, что пьеса пойдет бойко. Прежние вещи Фримена были слишком усложнены для успеха у массового зрителя. В этот раз, если мы хорошо поработаем, думаем угодим и критике, и публике. Итак, по существу: те из вас, кто играл Брехта, знаю...
Карла окунулась в работу. Забудь Джека, приказала она себе. Забудь Джека, но помни, что ты чувствовала. Эта пьеса – сама страсть, сама жизнь.
Последующие дни оказались похожи один на другой: усталость, душевное напряжение на сцене, размышления о роли по ночам. Приходили и сны – рваные, сюрреалистические, где не было Карлы, а была Анна Прайс, измученная любовью и страхом, разрывающаяся между мужем и возлюбленным. В спектаклях-снах роль мужа играл Джек – властный, суровый, деспотичный. И роль любимого играл Джек – чуткий, ранимый, нежный. Эти ночные «репетиции» изматывали Карлу, но здорово помогали ей на реальной сцене. Ни у кого уже не оставалось сомнений, что актриса на роль героини выбрана правильно. Сила молодого таланта открыла новые стороны в пьесе Фримена. Репетиции финала потрясли всю творческую группу: Анна Прайс умирала от руки ревнивого мужа, который таким образом «проявлял свои чувства». Карла сыграла конец так сильно, что была поражена сама, не говоря уж об остальных. Все дружно признали оригинальность ее интерпретации и искренность самовыражения. О пьесе заговорили еще до премьеры. Критика и публика уже замерли в ожидании.
– Карла, детка, не надо перенапрягаться, – как-то посоветовал ей Питер Меткалф. – Переродиться в героиню ты можешь, но только на сцене. По-моему, ты устала. Выглядишь утомленной. Давай-ка поужинаем вместе, ты немного развеешься, – неожиданно предложил он.
– Спасибо, Питер, но я действительно слишком устала, чтобы веселиться. Перекушу дома что-нибудь и сразу спать. Завтра воскресенье. Отосплюсь и поеду к маме. Вот кто меня накормит.
– Тогда на следующей неделе, – настойчиво продолжал Питер.
Карла покачала головой.
– Сейчас я не гожусь для светской жизни, – сообщила она. – Может, после премьеры?
– Значит, договорились. Не переживай, Карла. Ты им устроишь такой фейерверк!
Девушка добралась домой совсем поздним вечером. Она рылась в сумке в поисках ключа, как вдруг рядом возникла вездесущая миссис Палюччи.
– Карла, ведь тебя давно ждет Ремо. Я уж пустила его в твою комнату, не обижайся.
Миссис Палюччи улыбнулась, заговорщически подмигнула и исчезла. Карла вздохнула. Слава Богу, предупреждение не опоздало.
– Ремо! тепло воскликнула она, увидев его в полумраке комнаты. – Что же ты не позвонил заранее? Наверное, давно ждешь? У нас репетиции поздно заканчиваются. – Они дружески расцеловались. Вообще-то я надеялась увидеть тебя завтра, у наших, – щебетала Карла, снимая туфли и плащ. – Мама ведь говорила тебе, что я собиралась приехать? Кофе будешь?
Ремо как-то криво улыбнулся.
– Нет, спасибо. Конечно, говорила. Но потом попросила, чтобы я зашел к тебе сегодня.
Карла удивилась.
– Почему? Что-нибудь случилось? Мы же все обсудили с ней пару дней назад, она ничего такого...
– Карла, присядь, пожалуйста, – сказала Ремо. – Я сейчас все объясню.
– Что, что надо объяснять? – запаниковала Карла. Внутри завыли все сигнальные сирены. Девушка была вымотана напряженными репетициями, нервы сдавали. Господи, что могли затеять мама и Ремо?
– Успокойся, – твердо произнес он. – Никто не заболел, все здоровы.
Карла последовала его совету, села, лихорадочно соображая, в чем дело. Мама действительно говорила с ней по телефону непривычно скованно. Могла бы и раньше задуматься об этом, упрекнула себя Карла. Наверняка, какие-то сюрпризы.
– Карла, пока ты была в отъезде, миссис Де Лука обратилась ко мне с одной просьбой, – медленно начал Ремо.
– Деньги, – вырвалось у Карлы. Ей стало не по себе. Дурное предчувствие тяготило сердце.
– Деньги. Точнее выплаты за дом.
– Выплаты?! Дом давным-давно выкуплен, – горячилась девушка. – Мать в первую очередь заплатила за него. Сумма была не такая большая, под залог ей все равно ничего бы не дали...
– Все верно. Все так, – терпеливо объяснял Ремо. – Но дом сам по себе, а бумаги на него сами по себе. Под эти бумаги, а иначе говоря, отдав дом в заклад, миссис Де Лука несколько лет получала кредиты в одной финансовой компании. Тебе она ничего не говорила, потому что знала, как ты к этому отнесешься.
– Но зачеммаме занимать деньги? – в отчаянии воскликнула Карла. – Я ей отдавала суммы, значительно превышающие ее пенсию. Она, правда, молчала об этом, иначе ее могли лишить пособия. Девочек я обеспечивала абсолютно всем. Кроме той малости, что откладывала на черный день, я все до последнего пенни несла матери! Зачемона занимала?
– Карла, постарайся понять. Твоя мать – чудесная женщина, но она тратит деньги широко, как привыкла еще при жизни отца. Экономить она не умеет, сбережений, которые выручали бы в трудную минуту, у нее нет. Ей неприятно ощущать себя бедной. Поэтому однажды она решила занять самую капельку, потом побольше... Это затягивает. Уже очень давно, Карла, все твои деньги шли на погашение ссуды.
Карла онемела. Одежка для Франчески, музыкальные занятия Сильваны, развлечения Анджелы, – оказывается, она платила не за это. Она отдавала мамины долги.
– Ну, а когда ты уехала в Италию, все и началось. Миссис Де Лука просрочила несколько выплат, деньги, которые ты ей оставила, потратила, не успев даже положить на счет. Финансовые компании не зевают в таких случаях. Они пригрозили лишить ее права выкупа заложенного имущества, то есть дома.
