Текст книги "Пасха Красная"
Автор книги: Нина Павлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
«Научи меня, Боже, любить!»
Рассказ прихожанки Н. Д.: «Был у меня с о. Трофимом загадочный случай. Шел Рождественский пост 1990 года. Постное масло у нас в Козельске выдавали тогда по карточкам – 100 грамм в месяц на человека. А была у нас тогда при Оптиной православная община мирян. Мы несли послушание странноприимства, а при такой уйме народа в доме майонезной баночки масла хватало лишь на три дня.
Пост проходил без масла. От сухой перловой каши уже саднило горло, а сын просил: „Мама, картошки пожарь“. А на чем? И когда паломники из Москвы привезли нам много сливочного маргарина, начались пищевые грезы – в уме уже шкварчала на сковородке поджаристая картошечка, а к ней грибочки с лучком! Резвыми ногами мы побежали в монастырь за благословением на сливочный маргарин, а иеромонах Михаил сказал: „Не могу благословить на нарушение поста. Молитесь, чтобы Господь послал постного масла“.
Отошла я от батюшки злая. Не могу молиться – жареной картошки хочу. Лишь за послушание перекрестилась насилу, сказав: „Господи, пошли маслица“. И тут из алтаря вышел отец Трофим, прошел через переполненный храм прямо ко мне и дал бутылочку святого масла: „Вам“. Я удивилась, а женщина, стоявшая рядом со мной, сказала: „Счастливая вы – прямо из алтаря святого масла принесли!“ – „Хорошо бы, – говорю, – еще и растительного“. – „А вас растительное интересует? Приходите к нам в магазин“. Оказывается, эта женщина работала в магазине воинской части, где закупили много постного масла и решили помочь православным в пост.
Растительное масло с той поры в доме не переводилось, а случай с о. Трофимом не выходил из головы. Я уже знала – он ничего не делал неосознанно: женщинам, молившимся с непокрытой головой, он дарил платочки, будущим монахам и монахиням – четки, а мне досталось святое масло на исцеление от некоего недуга души. И хотелось понять – от какого? „Как от какого? – сказал мой духовный отец. – Конечно, от маловерия“.
Вот другая история о моем маловерии. Собрались мы сделать в доме ремонт, закупив все необходимое. Но тут в свои 84 года тяжело заболела мама. И где уж ей выдержать месяц разорения в доме? Решили, ладно, обойдемся без ремонта. А Успенским постом 1995 года электрик стал долбить стены, отыскивая повреждение в скрытой проводке, и вдруг разом рухнули многослойные деревенские обои, а дом превратился в берлогу с лохмотьями обоев по углам.
Побежала я в расстройстве на могилу о. Трофима и говорю: „Трофимушка, что делать? Мама болеет, а на ремонт нет ни денег, ни сил“.
Ни о каком ремонте я даже не помышляла – просто поплакалась. Возвращаюсь домой, а там мама о. Трофима с моей мамой чай пьют. „Срочно делай ремонт, – говорит мне мама Трофима. – Как я люблю обои клеить и все бы тебе сделала, но разболелась я“. Начала я рассказывать, что ходила к о. Трофиму, но досказать не успела, как в дом вошла паломница Люба из Алексина и говорит от порога: „Ну, я как знала, что надо ремонт делать, и даже рабочий халат с собою взяла. Ставьте воду варить клейстер“. „Какой клейстер, Люба? Садись чай пить“. А Люба уже рабочий халат натягивает: „Некогда. Я на три дня приехала, и надо в три дня закончить ремонт. Уж до чего я люблю ремонт делать! Мой муж все боится, что пока он на рыбалке, я опять проверну ремонт“. Но и Люба про мужа не досказала, как пришла молдаванка Дарьюшка и тоже прямо от порога говорит: „У нас в Молдавии трижды в год белят – на Рождество, на Пасху и на Михайлов день. Можно я у вас побелю?“ А мама Трофима лишь улыбается: „Ну, нагнал Трофим людей!“
За три дня сделали ремонт: побелили, поклеили обои, покрасили двери и окна, и лишь пол не успели докрасить, оставив, пока сохнет, проход. Люба и Дарьюшка не пропускали при этом ни одной службы в Оптиной. А когда мы вышли в лес возле дома продышаться от краски, то наткнулись на опушке на такое изобилие опят, что нарезали сразу корзин десять, да и бросили резать: хватит. Как выяснилось позже, год был не грибной, и соседи удивлялись: „Где ж вы грибы отыскали?“ – Да не искали мы – было такое море золотистых нарядных опят, будто устроил нам о. Трофим праздник».
«Не своей силой это сделано», – сказал про трехдневный ремонт иеромонах Марк из Пафнутиево-Боровского монастыря, возглавлявший когда-то оптинскую православную общину мирян. Давно уже нет нашей общины, но однажды Господь собрал нас вместе на праздник в Оптиной. Кто-то приехал в рясофоре, кто-то уже в мантии, и получился у нас вечер воспоминаний об иноке Трофиме и о тех временах, когда мы буквально изнемогали душою от, казалось бы, добрых дел. От странноприимства и вечных разговоров в доме гудела голова, от многопопечительности опустошалась душа, а искушения с жильцами-паломниками бывали такие, что потом приходилось нести епитимью за осуждение.
Собственно, разговор начался с вопроса: а как же Трофим? Уж сколько он помогал людям и не изнемогал при этом душой. Почему? И тут все вспомнили один незначительный вроде бы случай.
В конце литургии одна малышка умудрилась засунуть руку в такую узкую щель батареи, что вытащить ее оттуда было невозможно. Реву было минут на сорок! Вокруг рыдающего ребенка собралась толпа, и каждый силился вытащить руку. Но от этих усилий рука лишь посинела, распухла, а малышка кричала все отчаянней. На крик из алтаря вышел о. Трофим. Помолился перед иконой Божией Матери, а потом стал играть с ребенком, изображая, как киска умывается и зайчик морковку жует. У малышки сразу улыбка до ушей и лишь просит: «Еще киску покажи, еще зайчика». Ну дитя есть дитя, а против инока поднималась досада: тут дело делать надо и руку спасать, а он играет в зоопарк. Но когда ребенок успокоился и обмяк, о. Трофим неуловимым движением вынул руку из батареи.
Эта совсем простая история вдруг припомнилась теперь уже как притча о доброделании: мы ведь ожесточенно «дело делали», а у Трофима было иначе. Сначала молитва к Божией Матери и любовь к этому измученному, испуганному ребенку. Дитя и инок полюбили друг друга и лишь потом освободилась рука.
«Как же нам всем не хватает этих огромных голубых глаз о. Трофима», – сказал на проповеди игумен Владимир. Любви не хватает, а без нее все становится тусклым и серым. Вот и сидели, вспоминая сияющие любовью глаза Трофима. Бог есть любовь. Рядом с Трофимом душа это чувствовала, и как же было радостно с ним!
«Делати рай»
«Фараон дал израильтянам много работы, чтобы они много ели и оттого забывали о Боге своем» – сказал последний афонский русский старец иеромонах Тихон (†1968). Жизнь инока Трофима можно было бы пересказать в иных словах: «Он много молился, мало спал, мало ел, ограничивая себя даже в питье. Но как же много он работал!»
Рассказывает монахиня Александра, старшая сестра по хоздвору: «Стояло такое засушливое лето, что на огородах все горело. А без овощей чем людей кормить? И мы бегали с ведрами воды от пруда, поливая огород. Но ведь тут не три грядки надо полить, а поля, и мы уже падали с ног. „Да как же вы мучаетесь!“ – сказал о. Трофим и придумал, как через пожарные шланги качать насосом воду из пруда. Но шланги с водой были такие тяжелые, что таскать их по огородам мог только сам о. Трофим.
Возвращался он с послушания уже к ночи, и мы с ним ночами поливали огород. „Ох, Трофим, – говорю, – быть мне в аду. Приду в келью и падаю, а на правило сил уже нет“. „А я, – говорит, – приду в келью, встану на молитву. И вот помню, что начал читать „Отче наш“, а закончил ли – не помню“. Помолчал и сказал: „Нет, Александрушка, будем мы с тобою в раю. Мы же ради Господа себя забываем, а разве Господь забудет нас?“»
Из воспоминаний Пелагеи Кравцовой: «Красивый был человек Трофим и до чего же красиво работал! У нас все рабочие любили его. А разобраться – что мы с ним, чаи распивали что ли? Но столкнешься на минутку по делу, и сразу радость – родной человек. Вот придешь, бывало, на склад, а нужного инструмента там нет. Ну, на нет и суда нет. А когда на складе работал Трофим, он тут же скажет: „Сейчас подумаю, чем заменить“. И ведь обязательно выручит».
В Библии о работе на совесть сказано – «делати рай». Именно так работал инок Трофим, и историю возрождения Оптиной пустыни невозможно представить без его трудов. Он приехал сюда, застав ту мерзость запустения на святом месте, когда отказывалась плодоносить земля. Местные жители, построившие после войны поселок на монастырских угодьях, нещадно кляли эту землю, на которой почему-то ничто не росло. Землю для огородов завозили самосвалами, создавая искусственный плодоносный слой. И все равно земля была как больная: на яблонях не было яблок, на смородине – ягод, и стояли в парше сады.
Любителей природы, потрясенных величием оптинского бора, ждало иное потрясение: лес был будто мертвый. Не слышно пения птиц, не плодоносят черничники, а из грибов – лишь редкие скрюченные сыроежки. «Что это – радиация?» – спрашивали в тревоге первые насельники. Мерили приборами, но радиации не было, как не было грибов и рыбы в реке.
Первые насельники лишь из книг узнавали, что когда-то тут были богатейшие монастырские рыбные ловли, кормившие обитель и губернию. А местные жители рассказывали: за грибами ездили на телегах и брали лишь шляпки от белых грибов. А еще старикам запомнились монастырские помидорные поля. Здесь без всякой пленки и совсем как на юге помидоры росли в таком изобилии, что по благословению отца наместника священномученика Исаакия II, расстрелянного в 1938 году, их раздавали всем желающим. «А потом наступил экологический кризис», – говорили старики, не связывая оскудение с тем, что ушли в лагеря молитвенники, и ушла от земли благодать.
Инок Трофим застал на месте былых помидорных полей дурно пахнущее полуболото. На костромском диалекте такую землю называют «обидище» – от обиды на то, что ни к чему не пригодна эта земля: не пашня, не пастбище и даже не болото, на котором все же клюква растет. Пахал инок Трофим обычно на тракторе. Но трактор по «обидищу» не пройдет – топко. Даже пахарь с плугом «обидище» не осилит, если это не пахарь-богатырь инок Трофим.
Почему-то запомнилось, как стоят на ветру конь и пахарь. Инок Трофим долго молится, повернувшись лицом к востоку, а ветер треплет его светлые волосы и взвивает гриву коня. Потом перекрестившись, он берется за плуг, а земля такая тяжелая что издали кажется, что конь и пахарь уже ползком ползут по земле. Конь припадает на колени и сильно тянет шею вперед, а инок Трофим лежит грудью на плуге, упираясь в землю носками сапог.
Сейчас здесь снова растут помидоры, розы, капуста и огурцы. «Экая силища у монахов – такую гиблую землю поднять! – сказала бабушка Ольга Юрина. – Никто из нас не верил, а сказать бы – не поверили». В лето после убийства местные женщины всполошились: «Лес оживает. Черника пошла». И потащили из леса чернику ведрами. А на следующий год местные рыбаки стали приторговывать такой рыбой, что лишь пол-леща умещается в ведре, а хвост наружу торчит. Завелись птицы, ветви яблонь потяжелели от яблок, а козельчанин Владимир рассказывал, что они с женой нашли возле Оптиной четыреста белых грибов. По привычке видеть во всем случайности, никто не усматривает той взаимосвязи, что пролилась на землю кровь новомучеников, и по их молитвам, их заступлением вернулась к святой земле благодать.
Тричисленные новомученики
Оптинские новомученики обычно приходят на помощь втроем, причем иноков Трофима и Ферапонта все почему-то видят в монашеских мантиях. Но прежде чем рассказать о посмертных чудотворениях приведем один случай.
В Оптину из Шамордино приехала инокиня и рассказала, что монахине Ф. приснился встревоживший ее сон: на шамординской звоннице возле церкви бьет в набат о. Трофим, снег вокруг красный, а к храму бегут, как на пожар, о. Василий и о. Ферапонт. «Запишите этот сон, – сказала инокиня. – Монахиня Ф. сильно тревожится». По учению святых Отцов снам доверять нельзя. Мы категорически отказались записывать сон, как из Шамордино сообщили – там пожар. Загорелось в нижнем этаже храма и как раз у той стены, где бил в набат о. Трофим. Сгореть бы храму, ибо пожар занялся потаенно и полыхнул сильно, но молитвами новомучеников помиловал Бог. Вот почему в рассказы о посмертных чудотворениях мы включили некоторые явления новомучеников в тонком сне, подвергнув их предварительному рассмотрению духовно опытных отцов.
Случай исцеления паломницы, записанный с ее слов свидетелями исцеления: «Я, Нина Пичуг, 58 лет из Байрам-Али из Туркмении, приехав в Оптину пустынь, тяжело заболела. Температура к ночи была выше сорока градусов. Перед этим на всенощной я исповедалась, помолилась Божией Матери, прп. Амвросию Оптинскому и побывала на могилах новомучеников. Почему-то до Оптиной я о новомучениках не знала и фотографий их никогда не видела. Вернулась я с могилок в гостиницу и слегла. Я вся горела огнем и не пойму, задремала я или видела все наяву. Но вижу – пришли ко мне и молятся о моем здравии преподобный Амвросий Оптинский, батюшка, у которого я исповедовалась, и трое неизвестных монахов. Что удивительно – вижу этих монахов нераздельными, будто они срослись друг с другом в плечах. Почему-то сразу пришло на ум, что это Оптинские новомученики. А когда позже увидела их фотографии, то сразу их узнала. Наутро проснулась совершенно здоровой, и исцеление произошло в ночь с 4 на 5 октября 1993 года».
Из воспоминаний Александра Герасименко: «Вскоре после убийства монах Амвросий рассказывал сон, будто висит у него в прихожей архиерейская полумантия необыкновенной красоты. Он хотел взять ее себе, но услышал голос: „Это мантия отца Ферапонта“».
Из письма Натальи Буркаевой. Пензенская область, г. Ново-Ломов: «Сынишке было пять лет, когда мы побывали в Оптиной. А в шесть лет, сразу после убийства братьев, он проснулся утром и спрашивает: „Мама, мы сейчас в Оптиной не были?“ – „Нет“, – говорю. Вижу, что он как-то возбужден, и спрашиваю: „Сыночек, а что такое?“ А он говорит: „Мама, а ведь эти монахи живые. Я их сейчас видел. Они шли по дорожке и улыбались. Там, как в Оптиной, только красивее, а кругом цветы большие и яркие“. Я спрашиваю: „Антоша, а что еще ты видел? Храм там тоже есть?“ – „Да, есть, но какой-то не такой, покрасивее и весь расписной. И все там ярко, свет кругом“».
Рассказывает москвичка, инженер С., а ныне монахиня Н.: «Я инвалид II группы из-за перенесенной черепно-мозговой травмы. В Москве я часто падала в обморок от головокружений, а Оптина пустынь меня спасла. Поселившись в доме возле монастыря, я постепенно окрепла и стала работать в монастыре на послушании. Но любых поездок в автобусе я боялась, как пытки, – мне сразу делалось дурно, и от боли раскалывалась голова. А тут кончились деньги, и надо было съездить в Москву, тем более, что один знакомый, взявший у меня деньги в долг, сообщил, что собрал нужную сумму и готов по приезде мне все вернуть.
У меня был такой страх перед автобусами, что перед поездкой я долго молилась у могилок новомучеников, умоляя их помочь мне доехать до Москвы, а получив деньги, благополучно вернуться. Набрала я в пакет земельки с могил новомучеников, села в автобус и не заметила, как доехала.
В Москве звоню знакомому, а тот радостно сообщает, что приготовил деньги и ждет меня у себя. Приезжаю, а он говорит раздраженно, что никаких денег у него нет и вернуть ему долг нечем. Вышла на улицу и чуть не плачу: что это – насмешка, что ли? А пакетик с земелькой сжимаю в руке. Вдруг вижу – под ногами деньги лежат. Нагнулась, подняла. Снова вижу деньги и снова поднимаю. Так семь раз нагнулась и собрала ровно столько, сколько он мне был должен.
Вернувшись домой, звоню ему и говорю, что теперь он мне больше ничего не должен, потому что Господь вернул мне долг. Рассказываю, что нашла деньги, а он спрашивает: „В таких-то купюрах?“ – „Да“. И тут он признается, что перед моим приездом его одолело искушение выпить. Схватил он приготовленные для меня деньги, сунул в карман и побежал в гастроном за водкой. А у кассы обнаружил – в кармане дыра и денег нет. Именно эти деньги я нашла, и по молитвам новомучеников все кончилось хорошо для моего знакомого и для меня».
Рассказывает иконописец Тамара Мушкетова: «В Оптиной пустыни жил и работал на послушании столяра москвич Саша Момзиков. Где-то через полгода ему понадобилось ехать домой. Денег на дорогу у Саши не было, и отец-эконом пообещал отправить его в Москву монастырской машиной. Собрал Саша чемодан и неделю ежедневно ходил к воротам, а уехать не мог: то мест в машине нет, то еще что случится.
Саша расстроился: „Да что ж такое? Не могу уехать и все!“ – „Саша, – говорим ему, – сходи на могилки новомучеников. Они же всем помогают“. А он лишь отмахнулся: „Да ну!“ Постоял с чемоданом, но на могилки, смотрим, пошел. Помолился там и отправился к знакомым в переплетную мастерскую чай пить. Только сел, а дверь распахивается, и о. Митрофан говорит: „Саша, ты чего тут рассиживаешься? Весь монастырь обыскали – там у ворот машина тебя ждет“».
Рассказывает паломница-трудница Людмила Степанова, ныне инокиня Домна: «Закупили мы в городе все необходимое для оптинской златошвейной мастерской. Груз получился тяжелый, а ни одна машина нас до Оптиной не везет. Взмолились мы о помощи новомученикам, и тут же возле нас затормозила машина, а водитель пригласил садиться.
Но таких случаев помощи с транспортом по молитвам новомучеников в Оптиной пустыни такое множество, что даже не знаю, а удобно ли мне об этом рассказывать».
Протоиерей Валерий, настоятель храма Свт. Николая в г. Козельске, рассказал: «Когда мы были в Оптиной пустыни, моей матушке Тамаре стало плохо. Боли были невыносимые, и я тут же отслужил литию на могилках новомучеников.
Матушка, чтобы унять боль, приложила к больному месту земельку с их могилок, и боль прошла. Конечно, когда выяснился диагноз, пришлось прибегнуть к операции. Но я считаю немаловажным отметить, что по молитвам новомучеников матушка получила облегчение в болезни, и приступ острой боли мгновенно был снят».
Иеромонах Василий (Мозговой) сообщил: «В Варлаамо-Хутынском монастыре Господь свел меня с иеродиаконом Димитрием из Псковской епархии, рассказавшим о себе следующее. Он сильно заболел и так задыхался, что не мог спать лежа, а только сидя. Тогда их батюшка предложил помолиться об исцелении оптинским новомученикам и отслужил панихиду по о. Василию, о. Ферапонту, о. Трофиму. Вечером отслужили панихиду, а наутро иеродиакон Димитрий был здоров.
Когда у них на приходе одну рабу Божию разбил паралич, батюшка снова отслужил панихиду по оптинским ново мученикам. После панихиды больная смогла уже шевелиться, а до этого была недвижима».
Рассказывает паломница-трудница с Украины Зоя Корчак: «В 1997 году в одной келье со мной жила паломница из Финляндии Надежда Пиетарила. У Нади была саркома, она перенесла несколько операций, врачи признали ее безнадежной, ожидая, что она со дня на день умрет. „Для врачей меня уже нет, – говорила Надя. – Я уже не существую, но я еще живу“.
Надя знала, что умирает, и приехала в Оптину пустынь буквально на день, чтобы поклониться перед смертью святым. Но духовник монастыря схиигумен Илий благословил Надю пожить в Оптиной подольше, и она очень мучилась сперва. Есть она уже не могла, сил выполнять послушание у нее не было, и даже со стороны было видно, как тяжело она больна. Надя очень любила слушать рассказы об оптинских новомучениках и ходила молиться на их могилки. Однажды она вернулась с могилок радостная и говорит: „Со мной сейчас о. Василий, как живой, говорил!“ – „Как?!“ Но она была в таком потрясении, что даже рассказывать об этом не могла, и лишь потом призналась: „Стою у могилки о. Василия и плачу, думая, что скоро умру и уже не увижу Финляндию, мужа и моих детей. Наклонилась приложиться к кресту на могиле, и вдруг слышу голос о. Василия: „Ты не умрешь. Над тобой покров Божией Матери. И твоя миссия на земле рассказывать людям о явленных тебе чудесах“. – „А какой был голос у о. Василия?“ – спросила я, не утерпев. – „Очень красивый!“ А у о. Василия был, действительно, красивый голос.
После этого случая Надежда была у двух прозорливых старцев, рассказав, что врачи со дня на день ждут ее смерти. „Ты не умрешь, – сказал ей один старец. – Вот, над тобой покров Божией Матери. И тебе дано назначение – рассказывать людям о явленных тебе Господом чудесах“. А старец Николай с острова Залит сказал: „Жить будешь, только не греши“.
После этого Надя долго жила в Оптиной. Много и охотно работала на послушании, убирая храм. И если прежде ее видели бессильной от болезни, то теперь удивлялись – сколько же в ней энергии! Надя часто исповедовалась и причащалась, не пропуская ни одной службы, и была буквально влюблена в Оптину. А аппетит у нее теперь был такой, что она все покупала продукты и говорила: „Видел бы мой муж, как я теперь ем! Дома фрукты, виноград – муж не знал уже, чем накормить, а меня отвращало от всего“. Надя рассказывала в Оптиной, что болезнь дана ей Господом в покаяние. Когда-то, еще будучи неверующей, она сфотографировалась в Мексике в обнимку с идолом. И на тех местах, где тело соприкасалось с идолом, образовались раковые опухоли, которые ей вырезали потом на операциях.
Уже из Финляндии Надя прислала мне очень радостное письмо, сообщив: „Через мою болезнь Бог привел мужа к вере“. Муж у нее прежде был лютеранином, а они ведь не признают поклонения святым и их иконам. А когда Надя преображенная и полная сил вернулась из Оптиной, то увидела, что ее муж на коленях молится перед иконами“.
Через год из Финляндии пришло известие о кончине рабы Божией Надежды Пиетарилы, передавшей в дар Оптиной на молитвенную память икону Владимирской Божией Матери. Всего год прожила она после чудесного случая на могиле о. Василия, и этот год, по словам Нади, был самым прекрасным временем ее жизни. Она много ездила по монастырям и часто писала в Оптину, изумляясь обилию явленных ей чудес и великой милости Божией. Последнее письмо было из Иерусалима с фотографиями обретения благодатного огня и множеством цветов на Пасху: „Как бы я хотела подарить эти цветы всей братии Оптиной! – писала она. – Слава Богу! Слава Богу!“ Ей дано было прожить этот год в радостном благодарении Господу. Разве этого мало?»
