Текст книги "Пасха Красная"
Автор книги: Нина Павлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
«Сестреночки»
Инок Трофим пришел в Оптину в год открытия Шамординской Казанской Амвросиевской пустыни. Когда 27 мая 1990 года состоялось освящение первого храма обители в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали», то на этом великом торжестве старались не замечать выбитых и прикрытых фанерой окон храма и хулиганских надписей на стенах. Шамордино начиналось с малой горстки сестер, живущих в мирском плену: к храму примыкали сараи с поросятами, а из открытых окон бывших монастырских келий неслись магнитофонные вопли и телевизионная реклама «Сникерсов» и «МММ».
Восстанавливать Шамордино начинала Оптина пустынь, сама еще восстающая из руин. Но если мужской монастырь вскоре стал силой, с которой приходилось считаться, то беззащитность женского монашества развязала тогда многим языки. Местная печать писала, что призвание женщины быть женой и матерью, а не вести «противоестественный образ жизни». Местные парни говорили то же самое, но уже в непечатных выражениях.
«Да что вы в Шамордино не идете? Там благодати больше», – говорил инок Трофим паломницам, желавшим посвятить себя монашеству, но оседавшим почему-то в мужском монастыре. «Там, – отвечали ему, – местные сестер оскорбляют, а работа такая, что инвалидом станешь и все». Это правда. Женская обитель нищенствовала, позволяя себе нанять рабочих лишь на то, чтобы, скажем, покрыть крышу храма. А всю тяжелую «черную» работу сестры делали сами. Со стороны порой бывало страшно смотреть, как худенькие юные сестры ворочают ломом огромные камни, расчищая развалины монастыря. Слабой девушке такой валун с места не сдвинуть. Даже сильному мужчине не сдвинуть. «С ними Ангелы работают», – сказал в изумлении один паломник. И Шамордино являло собою не плоть, а дух, восставая из праха не усердием слабых женских рук, но немолчной молитвой ко Творцу. И Господь дал знамение в подтверждение благодатного покрова над обителью: когда на храме в честь Казанской иконы Божией Матери установили крест, то над ним встал в небе столп света.
Шамордино было болью и любовью инока Трофима. Его потрясал подвиг женского монашества, и он говорил: «Сестры немощные, а как подвизаются! Куда нам до них?» Он работал по послушанию на шамординских полях, а главное «болел» за Шамордино всей душою, расспрашивая приезжавших оттуда: «Как там сестреночки?»
Из воспоминаний инокини X.: «Это было в августе 1990 года. Я только что поступила в монастырь. Во время утренней службы в храм вошел молодой человек, обративший на себя внимание тем неподдельным интересом, с каким он осматривал церковь и иконы, будто впитывая все в себя. Я сразу почувствовала в нем что-то родное и близкое. Такая же стремящаяся к Богу душа.
Так и оказалось. После службы он по-братски поприветствовал меня и спросил: „Остаешься в монастыре?“ – „Да“. Он просиял: „Молодец сестра, что пошла в монастырь! Я тоже еду в Оптину пустынь в братию поступать“. И представился – Алексей. Это он, когда в Оптину ехал, то заехал сперва к нам.
Потом он стал часто бывать в Шамордино, потому что работал возле нас на полях. Придет на службу и обязательно принесет нам в подарок то книжки, то просфоры.
Первое время он в мирском приходил, и лишь скуфейка была монашеская. А раз стоим на клиросе и видим – Алексей пришел в подряснике. Взялся он за полы подрясника и стал радостно раскланиваться нам, показывая, что его уже одели. А в Оптину приедешь, он подбежит и спросит: „Как вы там?“ Один раз я его даже одернула за такое поведение: „Алексей, ну, нельзя же так. Ты же монах“. Он потупился, как провинившийся школьник: „Прости, прости меня!“ А однажды спрашивает меня: „Ты сколько Иисусовых молитв в день читаешь?“ А я ему с умным видом: „Не количество важно, а качество“. Он ничуть не обиделся, но признался, что читает в день столько-то молитв. Огромную цифру назвал.
Раньше было все проще. Нас, сестер, в монастыре было очень мало, часто приходилось ездить в Оптину. И ехали сюда, как к себе домой, зная, что есть родной человек – всегда поможет, подскажет. Помню, о. Трофим стоял тогда за свечным ящиком и всегда старался дать что-нибудь сестрам в утешение. Свернет большой кулек и просфоры туда с горкой положит, а еще молитовки печатные даст. Он очень жалел сестер и помогал нам, особенно когда копали картошку».
Вот рассказы шамординских сестер об уборке картошки в 1992 году. Осень выдалась на редкость дождливой. Картофелеуборочные комбайны вязли в грязи, и от них пришлось отказаться. Но если мужской монастырь все же справлялся с уборкой, то на шамординских сестер, работающих на соседнем поле, было жалко смотреть. Почти постоянно моросил мелкий дождь со снегом, сапоги и телогрейки за ночь не просыхали. И сестры ходили в поле простуженными, боясь, что картошка уйдет под снег.
Над шамординским полем стоял немой молитвенный вопль о помощи. И тут помогать им приехал на тракторе инок Трофим. Прокопав несколько рядков, он выскакивал из кабины, хватал в каждую руку сразу по два ведра картошки, собранной сестрами, бежал с ней к машине, высыпал. И опять копал, бежал и сиял, подбадривая уставших. А еще он катал на тракторе послушницу Юлию, а послушнице было тогда десять лет.
Сколько же веселых «неправильных» действий совершал при жизни инок Трофим! И смысл их открывается лишь ныне. Ведь суть не в том, чтобы спасти картошку, но в том, чтобы спастись духовно, не впав в уныние среди надсадных трудов.
Инокиня Сусанна вспоминает: «Работал инок Трофим так радостно, что и у нас уже весело работа пошла. А он бегает с ведрами, шутит, сияет. А потом благословился у благочинной испечь картошку для сестер. Быстренько развел костер на опушке, опрокинул туда вверх дном ведро картошки, а тут обед привезли. Мы согрелись у костра и так утешились печеной картошкой, что получился вроде праздник у нас.
И вот что удивительно – инок Трофим прокапывал рядки по 2–3 раза, и каждый раз попадалась отличная крупная картошка. С этого поля мы обычно собирали пять машин картошки, а тут накопали тридцать».
Рассказывает инокиня Иустина: «Рабочих рук в монастыре не хватает, и однажды уже после смерти о. Трофима на уборку картошки смогли послать лишь четверых – меня, одну болящую сестру и двух стареньких паломниц. Тракторист накопал нам в этот день очень много рядков, а ночами бывали заморозки, и выкопанную картошку нельзя было оставлять в поле. Но разве вчетвером столько убрать? Мы падали от усталости, выбившись из сил, а день уже клонился к вечеру. И тут я стала что есть мочи молить о. Трофима о помощи и запела стихиру: „Святии мученицы, иже добре страдаша и венчашася, молитеся ко Господу спастися душам нашим“. И вдруг откуда ни возьмись выходят на поле много сестер – человек десять, наверно. Я даже глазам своим не поверила.
У нас в монастыре теперь обычай – перед работой мы молимся о помощи новомученику Трофиму. И он, действительно, помогает нам».
Воспоминания послушницы Елены П.: «Мне было 14 лет, когда перед Пасхой 1992 года мы с мамой и младшим братиком (ему было 11 лет) приехали в Оптину пустынь и остались здесь работать на послушании. Инок Трофим полюбил моего братишку, брал с собой на звонницу и научил звонить. Они звонили с братом, а мне тоже так хотелось быть звонарем!
Инок Трофим много помогал нашей семье. Помню, у нас в келье не было замка, а он принес и врезал замок. А еще он подарил брату четки, смастерил нам кадильницу и давал ладан для нее. „Обязательно надо ходить на полунощницу, – говорил он. – Проспишь полунощницу, и весь день кувырком – ничего не ладится. А сходишь на полунощницу и живешь весь день иначе, как по воле Божией“.
Однажды инок Трофим вдруг попросил у нас прощения „за все“, сказав: „Кто знает, может, я скоро умру. Может не доживу…“ Мы не поняли, о чем он: „умру“, „не доживу“? На Прощеное воскресенье перед своей последней Пасхой инок Трофим стоял у иконы Божией Матери „Умиление“. Я подошла к нему, а он весело: „Ну, что, будешь просить прощения?“ И положил мне в ноги земной поклон, прося у меня прощения: „Кто знает, может, не встретимся больше, а я провинился, может, пред тобой“.
Потом я стояла на отпевании у гроба инока Трофима как раз на том месте (ни метра в сторону), где он положил, прося прощения, земной поклон. Никогда до этого дня у меня даже мысли не было о монашестве. Но Пасха 1993 года была таким потрясением, что душа отвергла мир. Мне показалось – во всем мире и в Оптиной что-то сильно изменилось, а у нас появилось трое новых молитвенников перед Господом. И я молилась у гроба инока Трофима, чтобы помог мне устроить мою жизнь. Молилась о поступлении в монастырь, просила терпения и смирения, а еще так хотелось быть звонарем. А вскоре мой духовный отец сам заговорил со мной о монашестве, и через год я поступила в монастырь, где и стала звонарем.
Через день после погребения было явлено чудо – стали мироточить все три креста на могилах новомучеников. Я это видела своими глазами. Было обильное благоухание, и все приходили помазываться. Помазалась и я, начав с того дня молиться новомученикам. И вот несколько случаев помощи по их молитвам.
29 августа 1995 года наша матушка игуменья благословила меня съездить в Оптину, строго-настрого наказав, чтобы я вернулась в тот же день. В Оптиной я задержалась на всенощной и спохватилась лишь в семь часов вечера. Помолилась на могилках Оптинских старцев и новомучеников, попросив помочь мне добраться до Шамордино. И тут раба Божия Фотинъя вызвалась проводить меня.
Идем мы в сумерках через лес, как вдруг из кустов вышли трое мужчин с гитарой и стали к нам приставать. Мы быстрей от них, а они за нами. Нам стало страшно. Мы с Фотиньей очень испугались и стали молиться: она – Оптинским старцам, а я – новомученикам. Призываю их поименно и вдруг слышу – в лесу тишина. „Оглянись, – шепчу Фотинъе. – Я боюсь“. Оглянулись, а на шоссе пустынно, и в лесу не слышно шагов. Будто не люди это были, а призраки, и исчезли вдруг. Тут нас нагнала машина из Оптиной и довезла до деревни Прыски.
Полдороги проехали, а до Шамордино еще шагать и шагать. Стемнело уже. Идем с Фотинъей в темноте по шоссе, а я переживаю: попадет мне, думаю, в монастыре из-за того, что ночью вернулась. Стала снова взывать о помощи к новомученикам. Вдруг возле нас тормозит машина, ехавшая нам навстречу, а шофер говорит: „Куда подвезти? Садитесь“. Развернулся и довез нас до Шамордино. „За кого молиться? – спрашиваем шофера. – Скажите ваше имя“. А он улыбается: „Василий Блаженный.“ А это имя о. Василия в монашеском постриге, и мы поняли, кто нам помог.
Однажды у меня сильно разболелся зуб, а была моя череда петь на клиросе. Боль нестерпимая, а подменить меня некем. Стою на клиросе и так мне плохо, что уже не молюсь, но „вопию“ новомученикам. Вдруг боль исчезла. Я сперва не поверила. Все жду, что зуб опять заболит, но зуб уже больше не болел».
Паломница из Брянска Галина Кожевникова прислала в Шамордино свои воспоминания: «Когда в 1991 году я впервые приехала в Оптину, то чувствовала себя здесь так одиноко, что думала: чужая я всем. Помню, чистила на послушании подсвечник пальцем, а тут подошел послушник Алексей (о. Трофим), дал мне металлический стержень, помог, пошутил. Он посоветовал мне с детьми почаще бывать в Оптиной. А когда мы приезжали, хлопотал, чтобы получше устроить нас, и приносил детям просфорки, фрукты, конфеты.
Он был всегда радостный и не ходил, а летал, так что его светлые волосы и подрясник даже вихрились от быстрой ходьбы. Время о. Трофим ценил необычайно, и я все удивлялась: только что видела его в храме, а он уже выезжает на тракторе из монастыря.
В те годы вышла книга „Христа ради юродивые“. Послушник Алексей стоял за свечным ящиком и читал ее. „Видишь, – говорит, – читаю – не оторвешься“. Он посоветовал мне купить ее, но денег на книгу у меня не было, и он по почте прислал ее мне.
Уже после смерти о. Трофима с этой книгой вышла такая история. Один человек оклеветал меня, а батюшка, поверив, сказал мне такое, что я ужаснулась. Уныние было страшное. Наутро заказала панихиду об убиенных оптинских братьях, умоляя их помочь. А вечером батюшка вызвал меня к себе и, разобравшись во всем, так утешил, что я пришла домой ликующая. Взяла книгу „Христа ради юродивые“, а оттуда выпала записка, пролежавшая пять лет незамеченной: „Если в дальнейшем что-либо вам понадобится, сообщите. Алексей“. Рассказываю потом про эту записку батюшке, а он говорит, улыбаясь: „Теперь поняла, кто тебе помог?“
Когда я жила в Шамордино, местные жители рассказывали: там, где о. Трофим сажал картошку стареньким бабушкам, колорадского жука почти не было, хотя на соседних огородах его было полно. А у одной бабушки вообще не было, причем несколько лет подряд. Местные жители даже специально ездили в Оптину, чтобы узнать: какую молитву от жука читал о. Трофим? Но инока в Оптиной не нашли. А когда позже о. Трофима спросили про молитву от жука, он ответил: „Да я одну только Иисусову молитву читал“».
Послушница Юлия рассказала: «После смерти о. Трофима некоторые местные жители брали земельку с его могилы и, разведя водой, кропили ею огороды с верой в помощь новомученика в избавлении от колорадского жука. Один человек сказал мне, что жуки у него после этого исчезли».
«Именем Моим бесы ижденут»
В Оптиной пустыни и поныне ходит легенда, будто инок Трофим отчитывал бесноватых, а возникла легенда так.
Рассказывает Александр Герасименко: «В скиту в одной келье с о. Трофимом жил одно время бесноватый паломник. Во время приступов он взвивался в воздух и по-звериному изрыгал такое, что все убегали из кельи. А о. Трофим жалел болящего и старался ему помочь. Однажды, когда бесноватый стал извиваться, Трофим зажал его между колен, кропит святой водой и, что есть мочи, читает молитвы „Да воскреснет Бог…“ и „Живый в помощи“, и всех святых на помощь зовет. Особенно, помню он взывал о помощи к преподобному Серафиму Саровскому. А бесноватый кричит не человеческим голосом: „Не молись! Меня жжет!“ В общем, я от этого крика сбежал. А когда вернулся, они уже мирно пили чай.
После этой „отчитки“ вызвали о. Трофима к отцу наместнику, и он уже больше не отмаливал бесноватого, но лишь обмахивал ему лицо скуфейкой, когда он после приступов без сил лежал.
Самое интересное, что через три года после смерти о. Трофима в Оптину приехал диакон. Я узнал его и спросил, помнит ли он, как о. Трофим „отчитывал“ его. „Ничего, – говорит, – не помню, что было в болезни“. А я так обрадовался его исцелению, что и расспрашивать не стал».
Каждому кто знает чин отчитки, ясно, что инок Трофим, конечно же, не отчитывал. Но война с бесами у него шла насмерть, ибо он воочию видел их. Как-то раз он проговорился об этом москвичке Тамаре Савиной, живущей на даче близ Оптиной.
И Тамара спросила: «Трофим, а какие они?» – «Лучше не спрашивай. Такая мерзость, что говорить тошно, а помолчав, добавил, – знаешь, чего бесы больше всего боятся? Благодарения Господу. И когда тебе будет плохо, читай Благодарственный акафист Спасителю и от всего сердца благодари – за скорби, за радость, за самое тяжкое. Вот начнешь читать, а они в келью набьются, и такое творят, что стены дрожат. А дочитаешь, оглянешься – нет никого. Тишина, и такая радость на сердце, что смерть не страшна: лишь бы с Господом быть».
Весной 1993 года инок Трофим пахал у Тамары огород и подарил ей акафист святым мученикам Киприану и Иустине: «Читай и распространяй. Бесы этого акафиста, как огня боятся. Сам на опыте испытал». После смерти инока Тамара пришла к иеромонаху Михаилу за благословением читать и распространять акафист, а он сказал: «Мать, какие твои силы с бесами биться? Приподнимет, пришлепнет и все».
Читают этот акафист лишь по особому благословению, и вот почему. В свое время философ Константин Леонтьев, а в постриге монах Климент, открыл для себя силу этого акафиста и специально ездил по домам, читая его над бесноватыми. Успех был поразительный, но сам Константин Леонтьев заболел тогда тяжким нервным расстройством, исцелившись лишь по молитвам еще живого святого – преподобного Амвросия Оптинского.
Что же касается совета о. Трофима читать этот акафист, то за ним стоит неподдельное, до простодушия смирение инока – он искренне считал себя хуже всех, полагая, что другим доступно куда большее. Он не ведал еще, что ему уже уготован венец новомученика, и в нем действует Своей силой Господь.
После смерти в келье инока нашли множество переписанных его рукою молитв против вражьей силы. А игумен Антоний вспоминает, как о. Трофим рассказывал, что воочию видел бесов, силящихся столкнуть его вместе с трактором в овраг. «Лишь Иисусовой молитвой отбился», – рассказывал он тогда. А еще вспоминают, как о. Трофим не раз зарекался: «Все – не буду больше за бесноватых молиться. Бесы больно бьют». Но мог ли он отказать кому, когда слезно просили: «Трофимушка, помолись»? Так и вел он до самой кончины тяжкую брань с бесами, одержав в ней победу в своей мученической смерти за Христа.
Увидеть эту победу глазами нельзя, но кое-что зримо. Живет в Оптинских краях молодая женщина, которую из сострадания к беде назовем условно Анечкой. Человек она деликатный и очень переживает, что возле святых мощей из нее рвется звериный рык. Анечка хочет исцелиться, и зимой 1995 года от могилок Оптинских старцев услышали рык. Это Анечка, припадая к земле, ползла к могилкам – ее отшвыривало, она падала и снова ползла. К ней поспешили на помощь, подвели к могилкам, и Анечка благодарно затихла. «Анечка, а тебя на могилки новомучеников сводить?» – предложили ей. – «Нет, я не выдержу, – отвечает она. – Там жжет сильно. Это вы счастливые, к новомученикам без страха ходите, а я только после причастия могу».
Рассказывает мать Нина: «Через год после убийства пошла я на могилку Трофима, помолилась, поплакала и присела на лавочку. Смотрю, напротив могилки Трофима, но поодаль, стоит женщина и как-то странно дрожит. „Детка, – говорю, – что с тобой?“ – „Я, – говорит, – знала инока Трофима при жизни. Хочу подойти к его могилке, а не могу“. Подвела я ее к могилке, а она как закричит – мат, оскорбления, ужас! „Простите, – говорит, – у меня болезнь такая“. И в голос кричит! Тут из медпункта врач о. Киприан выглянул: „Это кто там так страшно кричит?“ – „Больная, – говорю, – чем бы помочь?“ – „Уведите ее от могилок, она и затихнет“. И правда, она затихла, когда я ее от могилок увела. Приветливая стала, хорошая. И не подумаешь, что больная! Но я тогда не знала, что есть болезнь беснования. Впервые увидела и перепугалась».
Рассказывает врач Ольга Анатольевна Киселысова: «Однажды я привела на могилы новомучеников девушку, страдающую наркоманией. У могилы о. Трофима она сказала: „Ох, и бьет тут сильно! Как же сильно бьет!“ Потом ее родители рассказывали мне, что девушка исцелилась».
«Я люблю все послушания, кроме…»
Когда на могиле новомученика Трофима начались чудотворения, один паломник-трудник сказал в простоте: «Повезло Трофиму! Жил – не тужил. Ехал себе на тракторе – да и въехал в Царствие Небесное!» Так богомудро прожил инок свою жизнь, что остались сокрытыми скорби тяжкого монашеского подвига, и запомнился он многим веселым трактористом, не знающим, казалось, никаких проблем.
Тракторист он был умелый и, думали, многоопытный. А образ сельского умельца настолько укоренился в сознании, что в одном из газетных некрологов об о нем писали, как о труженике сельского хозяйства, немало потрудившемся на полях нашей Родины, а затем на монастырских полях. Некролог озадачил родных инока. Во-первых, он до Оптиной никогда не работал на тракторе, а главное – был горожанином и жил в деревне лишь до окончания восьмого класса. «Где он научился пахать, не знаю, – рассказывала мать. – А права получил так. Поехал из Братска в деревню навестить дядю, а там трактористы на права сдавали. Он пошел со всеми и сдал».
Вот послушания инока в монастыре – он был гостиничным, маляром, стоял за свечным ящиком, пек хлеб, работал в кузнице, в переплетной мастерской, на складе. А главные послушания – старший звонарь, пономарь, тракторист. Он был мастером – золотые руки, и каждое дело исполнял так талантливо, будто сызмальства был обучен в нем. И лишь после убийства узнали, что он никогда не был кузнецом, трактористом, переплетчиком, пекарем, а до монастыря и звонить не умел. «Сыночек мой, да когда ж ты всему научился?» – удивлялась потом мать. Ответа на этот вопрос нет, но известны слова инока Трофима: «Господь по молитве все дает». И вот рассказ о том, как инок Трофим пек в Оптиной «целебный» хлеб.
* * *
Печь свой хлеб заставила нужда. Как раз в 90-х годах при отсутствии неурожаев и стихийных бедствий в стране наступил тот подозрительный голод, когда хлеб стали выдавать по карточкам. В долгих очередях за хлебом козельчане возглашали: «Москву на вилы!» А в монастырской трапезной для паломников нередко объявляли: «Братья и сестры, простите нас Христа ради, но хлеба к обеду сегодня нет». Тогда и было решено возродить хлебопашество и выпекать свой хлеб.
Печь хлеб в Оптиной никто не умел. И на послушание пекаря поставили о. Трофима, полагая, что он деревенский, а в деревне хлеб все же пекут.
Рассказывает Пелагея Кравцова: «Прибегает ко мне Трофим и спрашивает: „Поля, как хлеб пекут?“ – „Рецепт пирога, – говорю, – могу дать. А хлеб? Да кто ж теперь хлеб печет?!“ Вспомнили с ним, как в старину проверяли качество хлеба: на хорошо выпеченный хлеб можно сесть – он пыхнет и снова пышно поднимется. Ох, и побегал он тогда по бабушкам, пока нашел рецепт настоящего старинного хлеба. Зато караваи у него выходили пышные, как куличи, а вкусные! Бывало, купишь в магазине хлеба, а не выдержав, зайдешь в пекарню: „Трофим, дай настоящего хлебца отведать!“ Помню, как вместе хрустели горячей корочкой».
В трапезной для паломников рассказывали случай. Один бизнесмен, уезжая из монастыря, попросил дать ему рецепт монастырского хлеба и сказал: «Я имею личного повара и питаюсь в лучших ресторанах, но у меня больной желудок и хлеба не принимает. А ваш хлеб просто целебный – ем и наслаждаюсь!» Рецепт ему, разумеется, дали, спохватившись после его отъезда, что не сказали главного: сколько же молился над каждой выпечкой о. Трофим! «Да он по сорок акафистов над каждым замесом читал», – сказала одна женщина из трапезной. «А ты считала?» – спросили ее. Никто, конечно, не считал. Но все видели, как о. Трофим полагал многие земные поклоны перед иконой Божией Матери «Спорительница хлебов» и, действительно, долго молился. Хлеб был намоленный.
Необычайно вкусный монастырский хлеб шел нарасхват. Им благословляли в дорогу именитых гостей. А кое-кто брал и без благословения.
Рассказывает паломник-трудник С.: «В ту пору мы увлекались доброделанием и спешили делать людям добро, причем за чужой счет. Знакомых, приезжавших в монастырь, я водил в пекарню к Трофиму угощаться горячим хлебом. Они ахают: „Как вкусно!“ А я уже целые экскурсии веду: „Трофим, дай людям хлеба в дорогу, а этому побольше – он совсем без денег“. Трофим виновато потупится, но даст. В общем, за наше „доброделание“ и самочинную раздачу хлеба поставили Трофима на поклоны. Как же все переживали за Трофима, и хотелось провалиться сквозь землю от стыда! А Трофим, напротив, – епитимью нес радостно, а земные поклоны любил.
Когда Трофима поставили на склад, то стало иначе. Раньше один „доброделателъ“ многое брал со склада без благословения, чтобы одаривать людей. А тут пришел он на склад, а Трофим ему говорит: „Если благословят, хоть все забирай. Не мое это, а Божие“. Тот раскричался: „Я людям помогаю, а ты не любишь людей! Где твоя христианская любовь?“ А Трофим говорит: „Господь тут хозяин, а не мы с тобой. Если ты, а не Бог в монастыре хозяин – вот тебе ключи от склада, а я ухожу“. Положил он на стол ключи от склада, а „доброделателъ“ тут же ушел».
Жизнь инока Трофима, как и жизнь каждого человека, не обходилась без искушений. Но вот итог многолетней работы по сбору воспоминаний о новомучениках: никогда ни один человек не слышал от инока Трофима, инока Ферапонта, иеромонаха Василия ни одного слова осуждения.
Рассказывает столяр-краснодеревщик Николай Яхонтов: «Один брат сильно осуждал монастырское начальство. Приходит к о. Трофиму и говорит возмущенно: „Мы молиться сюда приехали, а не в хозяйственной деятельности увязать. А тут один автопарк чего стоит!“ А о. Трофим говорит: „Брат, зачем мы сюда приехали – душу спасать или других осуждать? Тут Господь хозяин, Божия Матерь игуменья. Если что не так, Божия Матерь поправит. А мы кто такие с тобой?“»
Об автопарке в монастыре. По древней традиции паломников в Оптиной кормят бесплатно, а за стол садятся порой 500 человек. Вот и уходят в рейсы монастырские машины, чтобы купить продукты не у перекупщиков, а где подешевле. А еще уходят в горы машины за воском для свечей и развозят православную литературу. Шоферы в монастыре всегда очень нужны.
Когда после смерти инока Трофима стали разбирать вещи в его келье, то из них выпали водительские права, чему удивились: «Как?» Права профессионала-водителя нашли также в келье инока Ферапонта, и опять удивились: «Как?» Водительские права были и у иеромонаха Василия, но он их даже в монастырь с собой не взял, зная: человека с правами тут же посадят за руль, начнутся бесконечные поездки, и тогда прощай монашеская жизнь.
«Я люблю все послушания, кроме тех, когда надо уезжать из монастыря», – говорил инок Трофим. За послушание ему и о. Василию случалось уезжать из Оптиной, но добровольно – никогда.
