Текст книги "Торжество матери (ЛП)"

Автор книги: Николетта Эндрюс

Соавторы: Миранда Хонфлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Мужчина кашлянул.

– Ищешь что-то?

Стефан прислонялся к двери амбара, жилистые руки были скрещены на груди, угасающий свет дня очерчивал его. Стефану нравилось шутить. Может, он нашел картину и спрятал, чтобы позлить его.

– Ты нашел ее? Где она?

– Что юный лорд Рубина оставил бы в моем амбаре? – издевался Стефан, хитро глядя карими глазами. Он прошел мимо Каспиана, поднял тюк люцерны, как делал уже тысячу раз. Он не ухмылялся.

– Ничего. Забудь, – сказал Каспиан. Он не мог сказать Стефану о картине, ведь тот начнет шутить.

Лошади выглянули из стойл, вытягивали шеи, ожидая ужин.

– Я так понимаю, церемония прошла не так хорошо? – Стефан бросил в стойло немного люцерны.

Каспиан вздохнул и провел рукой по волосам.

– Я снова пытался поговорить с отцом о том, что не хочу жениться на Роксане.

Стефан тихо присвистнул.

– Это точно прошло плохо.

Демон, черный конь, ткнул Каспиана в плечо, поймал губами его ухо. Он отодвинул коня, но сам зря встал рядом с Демоном.

– Хочешь поменяться со мной местами? – спросил Каспиан, шутя лишь отчасти.

Стефан бросил еще люцерны в стойло Демона, конь пропал внутри. Стефан стряхнул пыль с ладоней.

– Я хотел бы посмотреть, как ты драишь стойла, но Альберт порежет меня своим ножом мясника, если я посмею тронуть хоть один золотой волосок на голове Роксаны.

Каспиан тяжко вздохнул.

Стефан хлопнул его по плечу.

– Бывают вещи хуже, чем брак с юной невестой, друг мой.

Он выбрался из хватки Стефана. От него это слушать было хуже. Стефан не понимал, как Каспиан чах в оковах. Только Генрик знал, как это, и ему хватило смелости сбежать. Проделать свой путь.

Каспиан скривился. Если бы только ему хватило смелости…

– Если будешь только ныть о свадьбе, займись этим в другом месте. У меня большие планы на завтра, и это не случится, если я не закончу работу, – Стефан игриво ткнул его в плечо и взял два ведра, полных воды.

Большие планы? Стефан порой пропадал с тех пор, как стал широкоплечим и с болтливым ртом, и в его планы точно была вовлечена девушка с сияющими глазами.

– Давай помогу, – Каспиан потянулся к ручке ведра.

– Чтобы навлечь гнев твоего отца? Нет уж, – Стефан легко поднял ведра и понес к поилке.

Он просто откладывал неминуемое. Он мог попытаться понять людей, которыми ему суждено было править. Но если отец узнает об этом, больше такого не будет. Присутствие отца написало над этими землями, и его второй наследник во всем был не таким. Он или научится быть хорошим лордом, пока не поздно, или его будет ждать судьба неумелого правителя. И он бросит семью, сбежит с земель Волски, укроется в лесу…

Глупые мечты. Он не убежит. Если он не станет лордом Рубина, то титул и этот регион, скорее всего, перейдут лорду Гробовски, жестокому мужчине, правящему железным кулаком, доводящему людей до голодания своей бессердечностью.

Он пока не подходил для роли, но мог сделать все, что было в его силах, чтобы защитить свой народ от такой судьбы.

Задерживаться не было смысла. Скоро отец заметит его отсутствие. И Стефан был – хоть и неприятно – прав: если он испачкает одежду, нося ведра воды, мама отчитает его за поведение, не подобающее будущему лорду Рубина. И Стефана отругают. Пора было идти домой.

Угасающее солнце озаряло поля оранжевым сиянием. Его длинная тень тянулась перед ним, пока он шел по двору к замку. Гуси вопили, пока мальчик гнал их в сарай. Звенело железо в кузне. Пахло жареным мясом из кухни. Все были заняты, и на то был повод – жнецы после тяжелого труда были очень голодны. Слуги, готовящиеся к завтрашнему празднику, приветствовали его улыбками и быстрыми «здравствуйте». Нужно было сделать венки, приготовить еду, нарубить дров.

Дубовые ступени, ведущие в замок, скрипели под его весом, и его ладонь легла на холодную ручку. Какофония голосов доносилась из бреши в двери. Он вдохнул и вошел. Жнецы собрались выпить за длинными столами, с ними были и стражи, закончившие смену. Они заслужили отдых после труда.

Служанка наполняла их кружки пивом, заигрывала с ними. Он хотел отчасти присоединиться к ним, сделать вид, что все так же, как было до того, как Генрик ушел. Тогда жизнь была полной потенциала, роскоши положения второго сына, не скованного правлением.

Во главе стола Джулиан поднял кружку в тосте, и Каспиан юркнул в коридор. Дверь кабинета отца напротив была, к счастью, закрыта, но он слышал громкий кашель оттуда. Он поспешил мимо и к лестнице.

Он чуть не врезался в юную служанку, несущую поднос с творогом и ржаным хлебом. Хлеб накренился, и Каспиан поспешил поймать буханку, не дал упасть на пол.

– Не нужно было ловить, – сказала она, чарующе краснея. – Тогда я была бы счастлива в любви, – до того, как Генрик ушел, этот румянец всегда интересовал его, но в последнее время даже милые девушки его не радовали.

Но ранее днем было то, чего он не ожидал. Те чарующие лиловые глаза были…

– Каспиан, подойти на минутку, милый, – донесся певучий голос мамы.

Он опустил хлеб на поднос, оставил служанку, улыбнувшись ей, и присоединился к маме.

Она сидела перед пряжей, щурилась в последних лучах солнца, падающих в узкие длинные окна во всю стену. Верная тень мамы, Искра, лежала у ее ног. В большой груде белой шерсти было сложно узнать собаку.

Служанка шагала за ней, зажигала факелы.

Мама поманила его ближе. Он подошел, Искра приоткрыла глаз. Она защищала госпожу. Когда мама отправлялась на переговоры в регионе, Искра всегда сопровождала ее. Они редко были порознь.

Когда он был мальчиком, Искра казалась огромной. Теперь ее голова едва доставала до его пояса. Когда ладони мамы стали такими маленькими? В детстве он поражался, какими нежными были ее ладони, и как тепло и уютно в них было. Она давно так не держала его за руку, но теперь его ладонь могла уместить ее ладони.

Она склонила голову, глядя на гобелен.

– Что думаешь?

Мама работала над ним с прошлой зимы, гобелен был почти готов. Он был на две головы выше Каспиана, полным янтарного, золотого и красного цвета. Мужчины и женщины работали на полях, окруженные снопами золотой ржи, другие танцевали по краю в алых платьях и камзолах. В центре была светловолосая пара в венках, они держались за руки и давали обет. Идеальная картинка, идеально сплетенная.

У мамы был талант от Мокоши. Она прекрасно вышивала. Она и поддержала его интерес к искусству.

Но увидев себя и Роксану… он помрачнел. Леди Рубина, мама помогала хранить мир между лордами Низины с ее уравновешенной головой и медовым языком, но было сложно представить Роксану в этой роли. У нее не было дара мамы к дипломатии. Он пытался уговорить маму, чтобы она переубедила отца, но она отказалась. Жаль, он не унаследовал дар мамы со словами.

Она потянула его за руку.

– Не тяни. У тебя глаза художника. Ну как?

Он глубоко вдохнул.

– Красиво, мама.

Она просияла, погладила его на гобелене.

– Я закончу до свадьбы, благодаря Роксане.

– Она заглядывала? – слова застряли в его горле. Роксана приходила все чаще в последнее время. Мама должна была увидеть, что Роксана не справится с ее ролью, но она любила ее как дочь и не собиралась отменять свадьбу.

– Мм, – отвлеченно сказала мама, продолжив работу над гобеленом. Тихий стук ее работы раньше успокаивал, но теперь каждая нить была петлей на его шее. – Она хотела дождаться, пока ты вернешься с церемонии, но уже темнело, и я отправила ее домой, – мама недовольно хмыкнула.

Искра зевнула, встала, потянулась, покрутилась на месте и устроилась между ним и мамой.

Солнце почти полностью село за горизонт. Хоть что-то хорошее. Он избегал Роксану изо всех сил с тех пор, как начались приготовления к свадьбе. Оставался еще день. Еще день свободы, и он больше не сможет ее избегать.

Поцеловав маму в щеку, он оставил ее с работой и пошел в свои покои наверху.

Его дверь была открыта…

Он точно закрывал ее, уходя утром. Мерцала тускло свеча. Слуги побывали внутри, убрали в комнате.

Половица скрипнула. Стойте. Кто-то был сейчас в его комнате.

Он открыл дверь до конца.

Золотой занавес волос Роксаны сиял как янтарь в свете свечи. Она повернулась к нему, розовые губы приоткрылись, ее глаза, как у лани, расширились.

– Каспиан, ты напугал меня! – возмутилась она высоким голосом.

– Ты не должна тут быть. Это неприлично, – громко ответил он, оглядываясь на коридор. Сейчас он был бы рад, если бы родители отругали его, отправив Роксану при этом домой.

– Я ждала тебя весь день, – заскулила она, нижняя губа дрожала. Она играла. Когда она не получала то, чего хотела, она делала вид, что плакала, и тогда все получалось. Не в этот раз. Не в его последнюю ночь свободного человека.

– Иди домой, Роксана, – тяжко вздохнул он.

Она прошла к нему, топая, сжав в кулаки бледные ладони. Молния Перуна… она собиралась закатит истерику, и ему придется поддаться, только бы спастись от ее фальшивых слез.

– Я унесла твою картину в твою комнату. Ты не можешь проявить хоть немного благодарности? – она махнула на его мольберт, где стояла картина озера. Она ее забрала.

Он смотрел на картину, а не ей в глаза. Роксана гордо демонстрировала не законченную картину на мольберте. Обычно он прятал это под кроватью.

– Как ты ее нашла?

Роксана опустила голову, занавес волос скрыл ее лицо, шаркая ногой по полу.

– Я шла домой, но увидела, как ты зашел в амбар. Я знала, что твоему отцу не нравятся твои картины, но ты трудишься над ними. Было бы обидно, если бы он уничтожил их.

– Не стоило. Теперь темно… мне придется проводить тебя домой, – он снял картину и собирался убрать ее из виду.

– Думаешь, он живет тут? Тот лебедь? – с тоской спросила Роксана.

В детстве она нашла раненого лебедя, они вместе пытались выходить птицу.

Пытались… но без толку.

Каспиан потянул себя за ухо. Его терзала вина, как собака кость. Может, он был слишком жестоким с ней. Хоть она вела себя по-детски, у нее было большое сердце.

Слезы блестели на ее длинных ресницах, но в этот раз настоящие. Он обвил рукой ее плечи, притянул к своей груди, и она уткнулась лицом в его грудь, маленькие руки обвили его пояс, как в тот день. Ее волосы задели его подбородок, напоминая пух того лебедя. От нее пахло сладким хлебом и солнцем.

Она шмыгнула носом, но не отодвинулась.

– Ты так красиво нарисовал озеро. Я хочу сама его увидеть, а еще лебедей и их птенцов… Ты отведешь меня, Каспиан?

Было приятно слышать похвалу в адрес картин, и он знал, что Роксана говорила искренне. Но когда Роксана называла картину красивой, это не вызвало трепет в его сердце… как когда она это сказала. Та загадочная юная ведьма с озера. Глаза выдали ее, такого же цвета как у ткачихи. Он слышал о третьей, самой юной ведьме, но не видел ее до этого.

Он сможет увидеть ее снова? Он пригласил ее на праздник завтра, но не было уверенности, что она придет. Как ее мог привлечь праздник в деревне, когда вся природа лежала у ее ног, зачарованный лес, магия, с которой обычный мир не мог сравниться? Для нее его жизнь была бы до смешного скучной. Его жизнь и он сам.

Он отодвинулся от Роксаны, но ее ладонь сжимала край его туники. Почему он думал о невозможном? Он женится на Роксане Малицки. Хотел он того или нет, как только он произнесет клятву, для другой женщины в его мыслях не будет места. Никогда. Лебедь мог хотеть плавать, а угорь – летать, но они оставались собой, и ему все равно придется жениться на Роксане, чего бы он ни хотел.

Он убрал ее ладонь от своей туники.

– Ты боишься леса. Зачем мне тебя туда вести?

Роксана прижала ладонь к его груди.

– Я знаю, что ты не видишь во мне жену, – тихо сказала она. – Но моя мама говорит, чувства придут со временем, – она посмотрела на него из-под длинных ресниц, улыбаясь.

Это ощущалось неправильно. Но ему хотелось отчасти, чтобы это было не так. Чтобы он мог смотреть на нее, как мужчина на женщину.

Но ее глаза были красными, опухшими от слез, и щеки были в мокрых следах. Он видел только девочку, сжимающую птенца лебедя. Она всегда будет для него маленькой девочкой, но его свадьба послезавтра, оставался всего день, чтобы нарисовать свое будущее с новой точки зрения.

– Идем, – тихо сказал он. – Я отведу тебя домой.

ГЛАВА 4

В этом году была очередь Бригиды.

Она сжимала веретено с льняной пряжей, пока шла среди мшистых камней к берегу реки Скавы на закате. Древние дубы обрамляли берега, их широкие стволы накрывали быструю реку тенью.

Поля Чернобрега всегда были плодородными, и каждый урожай ведьма Мрока делала подношение Великой Матери. Каждая ведьма Мрочного озера служила Иге Мрок, леди русалок, которая всегда служила Мокоше, Великой Матери, богине плодородия, смерти, защитнице людей, путников, ткачей, сила, дающая жизнь сила, супругами которой были Перун, правящий сверху, и Велес, правящий снизу.

Мама и мамуся медленно учили ее всему, что нужно знать, чтобы верно служить Иге Мрок и Мокоше. Она научилась всеми, знала, как идеально исполнять свои обязанности, служить спящему лесу и его обитателям и деревне рядом.

Процессия фей трепетала за ней, озаряя шуршащие заросли, и на другой стороне реки корона из листьев стража леса, лешего, возвышалась над водой, его кожа из коры почти не отличалась от дубов на его земле. Он легко мог оторвать человеку конечности, обратить лес против него, но род Иги Мрок всегда разделял с ним ценное понимание. И сегодня она стояла при нем без страха.

Она подошла к камням-близнецам Мокоши на берегу реки, склонилась и опустилась на колено, протянула веретено с пряжей. Белые нити трепетали на ветру, дрожали от нежного дыхания Перуна, соблазненные его мягким шепотом.

– О, Великая Мать, Госпожа земли, мы благодарим тебя. За поля, за овец, за зерно, за нить, лен и шерсть, за смерть и жизнь, которые Ты даруешь и забираешь. Это подношение мы делаем в твою честь, Мокоша.

Не было ни звука, и даже голос Перуна среди деревьев утих.

Бригида встала, протянула руки над камнями-близнецами, и веретено из ее рук упало в реку.

Скава приняла подношение и понесла по течению. Оно покачивалось, стукалось за камни под водой, а потом скрылось за поворотом. Как только веретено пропало, снова зашептал голос Перуна.

Леший за рекой склонил большую голову из коры и листьев Бригиде, и она ответила тем же. Он отвернулся к лесу и пропал за листвой.

Феи рассеялись, и лишь несколько осталось в воздухе с ней. Две опустились на ее плечо, на лиловую сторону ее платья. Они потянули за ткань, болтая и хихикая.

Она улыбнулась.

– Вы знаете, да? – спросила она тихо у двух фей. Может, нижний слой, коричневый от рамшипа, был не таким и скрытным.

Платье было чуть тесным в груди, но она перевязала грудь, и все получилось. С подходящим шарфом в мешочке на поясе ей оставалось дождаться покрова ночи, который скроет ее фиолетовые глаза, и тогда она пойдет в деревню.

Она скажет, что потеряла счет времени, задремала где-то на папоротнике. Ее семья всегда стояла на страже ради Мокоши как богини смерти, но ни одна женщина в Чернобреге не умерла от рук мужчины за семнадцать лет, при Бригиде, и она не будет первой. Как только она, ведьма Мрока, которая даже в скрытном наряде будет выделяться в деревне, вернется безопасно домой, мама и мамуся согласятся, что кошмар мамуси был ошибкой.

Да, она научилась своим обязанностям, верно служила, но не собиралась чахнуть в домике одиноко. Жизнь должна быть смехом и любовью, общими радостями и сложностями, связью, которая делала путь стоящим усилий, как у мамы и мамуси. Так или иначе, но она попробует пересечь долину между лесом и деревней. Это будет первым шагом. И все начнется этим вечером.

Она встретит того художника, поговорит с ним. Может, станет его другом, встретит остальных. Станет частью рощи, не будет одиноким деревцем.

Она решительно кивнула, прошла к границе леса с полем, сжимая порой флакон с озерной водой. Издалека она слышала, как люди пели и смеялись за работой в поле, выучила их песни. Она видела телеги и торговцев, прибывающих и уезжающих, полные украшений. Они привозили кухонную утварь, которую полностью скупали жительницы деревни. Она ощущала вкусный запах мяса из коптилен, который доносился далеко и был таким сильным, что она почти ощущала вкус.

И этой ночью она будет в центре всего этого.

Перед ней стояли горшочки меда, старые буханки хлеба – подношение перед дубом, ударенным Перуном, а впереди был дом с белыми точками в стороне от сияния костра. Костер в честь урожая точно был на площади.

Скрываясь за стволом, Бригида сняла платье, вывернула его, чтобы было видно сторону с коричневым цветом рампшипа. Из мешочка она вытащила шарф, постаралась убрать под ткань свои волосы, как делали в деревне, волны ткани ниспадали на ее спину. Теперь она выглядела как жительницы деревни, если не приглядываться пристально.

Она посмотрела на открытые корни дуба, глубоко вдохнула и перешагнула их.

Дрожь пробежала по ее спине. На миг она замерла между мирами, дрожала, ее тянуло, но она сжала флакон озерной воды и вышла из леса.

Она замерла, стоя обеими ногами вне земель ведьм, стояла в тени дерева, и перед ней было голое поле без колосьев. Оно было таким открытым, лишь ограды разделяли имения. Несколько коров лениво паслись на полях справа. Прятаться было негде. Карканье вороны заставило ее посмотреть наверх, птица хлопнула крыльями и полетела к костру.

Сверху спустилась серебряная нить, на ее конце висел паук перед ее лицом, следил за ее первым шагом в неизвестное.

– Спасибо, – прошептала она. С поддержкой Мокоши она кивнула на прощание пауку и устремилась к площади деревни, как мотылек к огню.

Быстрые ноты гуслей сопровождали пение и ритмичные хлопки, пока Бригида приближалась к площади деревни. Дома были из камня и дуба, в отличие от ее маленького дома. Яркие подсолнухи украшали дворы, венки изо ржи украшали двери. Мужчины носили бочки пива, смех и музыка заполняли улицы.

На площади проносились танцующие, окруженные хлопающими людьми, которые пили, смеялись и ели. Все было вокруг большого костра, искры взлетали к темнеющему небу.

Краснощекие мужчины рассказывали истории, выпивая прозрачную горилку, янтарное пиво или вишневку. Мамуся делала свою наливку из дикого меда – медовку – и порой пила немного за ужином с мамой. Как тогда дрожал домик от смеха! Они вдвоем могли затмить всю деревню.

– Кто ты, девушка? – крикнул крупный мужчина из небольшой группы смеющихся мужчин неподалеку. Хаос и шум расцвели над площадью. Огонь отражался от колен на его ладонях, его пальцы были пухлыми. Он вряд ли мог уже снять те кольца. – Ты не отсюда, – он плюнул на землю.

Ее ладонь легла на флакон под тканью платья, но она заставила себя опустить руку. Она представится, и ей не навредят.

– Я…

Тонкая рука обвила ее плечи, девушка с дружелюбной улыбкой появилась рядом с ней, светлые волосы были заплетены в корону с цветами на голове.

– О, папа! Ты слишком стар, чтобы лезть к девушкам! И ты не хочешь, чтобы мама узнала, – она с вызовом вскинула бровь.

Мужчина – отец этой девушки – указал на нее.

– Не рассказывай, Нина. И держись подальше от незнакомцев…

– Она – не чужак, папа! Бойся, Мокоша услышит о том, что ты не гостеприимен, – Нина взяла ее за руку, не дожидаясь ответа. – Идем, потанцуем, – ее глаза сияли, улыбка была дикой. Она направилась к быстрым танцорам, ожерелье из красных бусин прыгало на груди.

Бригида с трудом дышала.

– Но я не…

Нина пожала плечами, склонила голову и подмигнула.

– Ты со мной. Просто слушай хлопки, и ты поймешь, что делать!

Нина обвила рукой руку Бригиды, закружила ее, она попала к другому танцору, еще и еще. Ноги Бригиды, обычно твердо стоящие на земле, этой ночью двигались сами, прыгали под ритм хлопков, затерялись в нотах гуслей и пении, пробуждающем кровь.

Темный янтарь вспыхнул сбоку в свете огня, она оглянулась, но все было размыто в пылу танца с новым партнером. Музыка утихла до медленной бодрой мелодии, толпа выжидающе повернулась.

В дальнем конце площади появилась карета с ослом, ехала к свистящей и вопящей толпе. Впереди сидела краснеющая девушка с венком изо ржи, ее соломенные пряди подпрыгивали, она махала толпе. Все смотрели на нее, мужчины и женщины, включая красивого юношу с зелеными глазами рядом с ней, его церемониальный наряд был украшен рожью, в руках серп напоминал скипетр.

Телега остановилась перед костром, и юноша ловко спрыгнул с телеги, помог девушке слезть.

Заиграла мелодия. Мужчина в церемониальном наряде протянул руку девушке в короне из цветов, золотая рожь играла с синим олеандром, заправленным за его ухо. С телом Перуна, зелеными, как весна Мокоши, глазами и черными волосами Велеса он напоминал полубога. И девушка не уступала, ее волосы были украшены сплетенной короной из цветов, и они выглядели как Дева и ее супруг, стоя напротив друг друга.

Люди собирались, женщины с одной стороны, мужчины – с другой, их одежда была радугой цветов – красные, как мак, жилетки, зеленые, как лес, накидки, расшитые цветами воротники и белые юбки, кружащиеся, когда женщины двигались.

Все эти люди, эти спутанные корни… в коричневом платье и шарфе она пришла в Чернобрег, думая, что сольется, но нужна была не обычная одежда, чтобы быть местной. Все тут были частью старой рощи, а она была пересажена, и ее корни не доставали глубоко.

– Моя Нина недостаточно хороша, юный лорд? – сказал краснощекий мужчина невнятно другому танцору – блондину-художнику? – и все охнули, когда мужчина бросился среди них, схватил художника за тунику и ударил своим кулаком с кольцами.

Он попал по челюсти художника, и тот отлетел на землю, кулон из темного янтаря выпал из-под туники на вытоптанную траву.

Он сплюнул кровь, откатился, не дав ударить его еще раз.

– Вы пьяны, Дариуш Баран. Идите домой и проспитесь, – прокричал он, его голос был низким, но собранным.

Дариуш бросился на него еще раз, но художник уклонился, и Дариуш рухнул лицом на стол горилки.

– Папа, прошу, хватит! – кричала Нина со слезами на темных глазах. Она протянула руку к мужчинам, с которыми он пил. – Можете отвести его домой? Мама позаботится о нем.

Они кивнули, пьяно прошли к товарищу, который не двигался, упав на кружки, бутылки и пролитую горилку. Они взвалили его руки на плечи и увели его с площади.

Когда Бригида посмотрела на художника, он глядел на нее большими глазами, которые были такими голубыми, как василек.

Люди замерли, а он кашлянул, посмотрел на сбитые кружки и бутылки.

– Наш друг уже потратил достаточно горилки этой ночью, да? – крикнул он всем, улыбаясь тем, кто обернулся. – Кто не празднует, того ударит молнией Перун, так что пейте вдоволь!

Люди завопили радостно в ответ. Художник кивнул гусляру и певцам.

– Музыку, – попросил он.

Гусляр заиграл другую мелодию, певцы присоединились.

Художник посмотрел на нее васильковыми глазами, всего на миг, а потом повернулся к женщине с короной изо ржи. Девушка смотрела вслед Дариушу, заламывая нервно руки.

– Роксана, – сказал он. Девушка моргнула, чуть взбодрилась.

– Думаешь, он вернется? – спросила Роксана с дрожью, ее голос был тихим, как сонных шепот деревьев.

– Может быть. Я отведу тебя домой, – нежно сказал он, протянул руку дрожащей Роксане.

Она обвила его руку своей и улыбнулась.

– Мне нужно отдохнуть для завтра, верно? Наша свадьба будет роскошной.

Свадьба? Бригида напряглась, мышцы затвердели, как сухое дерево. Художник женился? Она сжала губы, изображая улыбку, не зная, почему. Она встретила его лишь раз, он был любопытным, беспечным, влюбленным в природу. Он пригласил ее на праздник сам… и она не догадывалась, что его ждала свадьба.

А было именно так.

Она приподняла брови. Не важно.

Художник подражал выражению лица Роксаны, сопроводил ее, оглянувшись через плечо пустыми глазами.

Ладонь нежно сжала ладонь Бригиды.

– Не давай ему портить твой вечер, – тепло сказала Нина, едва слышная за пением и гуслями. – Поверь, наша деревня не всегда такая.

Мама говорила ей о жестокости мужчин, она такого еще не видела. Удар возник из ниоткуда, на его месте мог бы подойти простой вопрос.

– Ты одна из ведьм, да? – прошептала она. – Я видела двоих, когда была там…

Нина знала, могла всем рассказать. Все тело Бригиды стало неподвижным, как в смерти.

– Но я слышала, что их три, и у тебя те же лиловые глаза, что у ткачихи.

Ткачиха. Она говорила о мамусе.

Слабо дыша, Бригида опустила голову и сглотнула, громкая песня пропала за ее мыслями. Это… возможно, вот-вот ее теория будет проверена. Или ее примут, как она надеялась, или… она лично узнает о жестокости мужчин, а они о гневе Мрока.

– Не переживай, – тихо сказала Нина. – Я никому не скажу. Вы помогли мне больше, чем ты думаешь.

Нина была в доме. Мама продавала лекарства, так что это не поражало, но редкие совались в лес, к озеру и ведьмам, если не нуждались в чем-то сильно. В чем нуждалась Нина?

И сколько других могли так сказать? Сколько людей узнали ведьму Мрока, но просто приняли, ничего не сказав?

Нина с печальной улыбкой кивнула на танцующих.

– Идем. Еще не кончилось Торжество Матери. Станцуем на радость Мокоше?

* * *

Напевая песню из деревни, Бригида шла по мокрым от дождя полям в темноте, светила лишь луна и огоньки из домов фермеров неподалеку, направляя ее. Черный силуэт леса нависал впереди, тьма скрывала ее личность.

Вечер оказался счастливым, без проблем. Жаль, что она не смогла поговорить с художником, но Нина отвлекла ее, желала все объяснить насчет праздника, засыпала ее вопросами о жизни в лесу, об озере и лесе. Они смеялись и танцевали, и хоть энергия Нины была безграничной, ноги не могли выдержать всю ночь плясок.

Что она скажет маме и мамусе, чтобы ей дали снова увидеть Нину? Хоть вечер прошел хорошо, мама и мамуся не будут рады. Деревня всегда была под запретом, и хоть жители приняли ее, это не превратит грядущие укоры в праздник.

Она должна была как-то убедить их, что это хорошо. Что это безопасно, но…

Она уже пыталась сказать маме и мамусе, как сильно хотела друзей, с которыми можно было поговорить и посмеяться. Мама говорила, что она могла смеяться и общаться с ними. А при упоминании любви она слышала лекции про опасных мужчин, кошмар мамуси, и что ей еще рано думать о любви… когда многие девушки в деревне уже были замужем.

И когда она упоминала одиночество, она всегда слышала «Потерпи» и «Мы с тобой». Мама и мамуся нашли друг друга, но не все могли рассчитывать на удачу. Когда ей будет восемьдесят, они будут рядом? Или она будет одинокой старушкой, полной сожалений из-за потраченных лет?

Нет, правда не поможет. Мама и мамуся не послушают. Должно быть другое, то, что они послушают.

Ну… Нина приходила в домик за лекарством. Может, если другие жители будут чаще их видеть, мама станет спокойнее? Точно было много историй о том, какими необычными были ведьмы Мрока, но если их будут видеть чаше, расстояние уменьшится, да? И если они приходили за лекарствами, можно было меняться на то, что нужно было для дома. На куриц, еще одну козу, может, на хороший камень, чтобы укрепить камин.

Это она скажет маме и мамусе. Идеально.

Среди голых полей цвели редкие полевые цветы или рос мирт. Маленький гном-полевик не мог найти, за чем укрыться. Ему нужно было попасть в амбар с последним снопом, но он, видимо, задержался в полях.

Дуб, ударенный Перуном, возвышался впереди, божественная крона листьев покачивалась в свете луны, темный силуэт становился все больше, пока Бригида не оказалась почти под деревом.

Стекло звякнуло о стекло.

Бригида схватилась за флакон озерной воды, прищурилась, глядя на тьму.

Под дубом, ударенным Перуном, среди подношений из меда и хлеба сидел блондин. Художник.

Ее сердце колотилось. Что он тут делал? Разве он не должен был проводить Роксану домой? Кого он тут искал? Не ее ведь?

С места на земле он игриво поклонился и сделал глоток.

Кому он кланялся? Она оглянулась, но там никого не было.

На его лице уже проступили следы кулака – у Дариуша было много колец – и грязь жадно впилась в сапоги. Было тихо, она должна была что-то сказать? Стоять молча в лесу ведь не было необычно? Но в деревне все болтали. Она не хотела выглядеть еще более странной, чем была.

– Предлагаешь себя Перуну? – она скрестила руки.

– Если бы он меня забрал, – художник допил содержимое бутылки и потянулся за следующей. Он пришел подготовленным.

– Как видишь, – она указала рукой на землю, – он предпочитает хлеб и мед, ты не подходишь.

– Каспиан, – сказал он тихо и медленно, словно шепот водопада вдали, но ниже. Он замер на миг, не двигалась и она, они были двумя тотемами из камня в ночи. Она сглотнула, во рту пересохло. Он кашлянул, сдвинул подношения с места рядом с ним.

Смело. Вот бы Перун не увидел. И наглый, ведь она слышала о его свадьбе. Она скрестила руки еще раз и вскинула голову.

– Бригида, – она посмотрела на пустое место и приподняла бровь. – Ждешь свою суженую?

Закрыв глаза, он шумно выдохнул и отвел взгляд, уперся локтями в колени.

– Я проводил ее и пришел сюда. Это моя последняя ночь свободного человека. Я хотя бы залью свою печаль.

– Если сделаешь это тут, полевик может захотеть преподать тебе урок. И я ему не помешаю.

– Пусть приходит, – прохрипел Каспиан, голос оборвался. – Это лучше, чем завтра.

Его суженая сияла ярче всех на празднике, и никто не мог отвести от нее взгляда. И она ощущала, что девушка была искренней.

По сравнению с ее одиночеством, его судьба казалась приятной.

– Радуйся. Могло быть хуже.

Каспиан печально покачал головой.

– Ты не понимаешь… Я знал ее всю жизнь. Она мне как младшая сестра, – он прислонился к стволу, отклонил голову и закрыл глаза. – Ни ее родители, ни мои не слушают возражений, потому что это соединит альянс.

О, жениться на том, кто был как семья? Это было другим делом. Оказаться с тем, для кого он хотел счастливого будущего, еще и брак приносил ожидания. Если так, то ему было очень плохо.

Он сделал еще глоток из бутылки. Что она могла сделать, сказать ему? С мамой и мамусей было свободно, ничто не мешало ей обнять их и утешить. Но с другими, с… ним в воздухе что-то было между ними, препятствие. Она не могла легко его пересечь, хоть жители деревни вели себя легко друг с другом.

– Так ты погубишь себя выпивкой, – сказала она, опустилась на колени рядом с ним на границе его мира и ее.

– Вот бы тебя услышала Мокоша, – мрачно пробормотал он.

Так он точно доведет себя выпивкой до смерти.

Нет. Она забрала его бутылку и выбросила в поле. Вдали разбилось стекло.

Неужели она это сделала?

Бригида глубоко вдохнула, но не поддалась желанию сжаться. Это был ее шанс завести друзей, и она не будет отворачиваться от него. Так было правильно.

Хмурясь, Каспиан повернул голову.

– А полевик…?

– Пусть приходит, – бодро ответила она и расслабила плечи.