Текст книги "Нам нужна великая Россия (СИ)"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– В окнах народу полно, – заметил подошедший Занкевич. – И зря Вы так.

Столыпин задрал голову. И вправду: легко можно было разглядеть многочисленных зевак, столпившихся у окон и наблюдавших за развитием событий. Развлечение! Досуг себе устроили, дурака! Государство на краю гибели, а этим поглазеть.

– Они должны видеть, что государевы слуги не боятся ничего. Тогда силы революции дрогнут, – парировал Столыпин, не опуская головы. – Вот увидите, они дрогнут. Но сможем ли мы следующих точно так же рассеять...И куда эти пойдут?..

Ветер утих. Воцарилось молчание. Поднимался пар над улицей.

Столыпин достал карманные часы. Прошло, наверное, полторы минуты. Впрочем, поручиться он не мог. Время не шло, – оно ползло.

Столыпин заметил движение с той стороны баррикад. Напрягся. Послышались щелчки винтовочных затворов: стрелки приготовились к бою.

– Сейчас начнется, – выдохнул Завитневич. – Петр Аркадьевич...

Столыпин, не проронив ни звука, прижался к арочной стене.

Шум с той стороны заметно усился. Петр Аркадьевич бросил взгляд на "Уайт" – он занял нужную позицию. Командир пулеметной команды дал знак, что все готово. Бывший премьер бросил взгляд на часы: оставалось секунд двадцать. Бурление с той стороны нарастало.

– Сейчас... – нервически повторил Завитневич.

И правда: начался дикий гвалт. Видно было, как мелькают люди, машут винтовками, и...бегут!

– Наши! – из окна над аркой раздался шум. Столыпин запрокинул голову, но ему только и удалось разглядеть, что подоконник.

"А наши – это чьи?" – внезапно подумал Петр Аркадьевич.

Радостный возглас повторился:

– Наши! Кутепов! – и только сейчас Столыпин позволил себе выдохнуть. Точно: наши.

Позабыв о сопротивлении, люди бежали с баррикад кто куда. Некоторые выходили за них, изо всех сил давая понять: сдаются. Но только куда было их девать? На счастье, поблизости был околоток, куда можно было на время сплавить нескольких арестантов.

– При штурме эти в спину ударят, – мрачно прокомментировал Занкевич. – Петр Аркадьевич, Вы же сами ввели военно-полевые суды...

– Это была воля государя, – коротко ответил Столыпин. Изо рта вовсю шел пар. – Но я честно выполнил ее. Но здесь и сейчас условий для создания такого суда нет.

– Эх, – махнул рукой Хабалов. Он раздобыл где-то винтовку, теперь с нею не расставаясь. – Вспомним старые времена.

Балк все еще сохранял "наган", но уже присматривался к оружию посерьезнее.

Передовые цепи уже разбирали баррикаду. Несколько минут понадобилось, чтобы расчистить улицу для прохода отряда. Поприветствовав – они были в считанных саженях – стрелков Кутепова, двинулись дальше.

А вот здесь уже кое-где попадались прохожие. Осмелев, они высыпали на тротуары, наблюдая за происходящим. Солдатам приходилось прикладывать уйму усилий, чтобы заставить их разойтись, уйти подальше от со ставших смертельно опасными улиц.

– Дать залп в воздух, и вся недолга, – заметил Балк. Его, впрочем, никто не поддержал.

– Патроны беречь, – только лишь заметил Столыпин, и громко добавил: – Ситного хлеба и колбасы купить надо для бойцов.

И правда. Открылись магазины, не все правда. Может, к ним зеваки и спешили, по дороге желая проследить за происходящими событиями. Приятное с полезным, так сказать, совместить.

Столыпин вывернул карманы, где чудом завалялось несколько банковских билетов. Его примеру последовали другие офицеры. Из центральных цепей отправили несколько унтеров, за продовольствием.

– Быстро, быстро только! Когда еще будет возможность! – напутствовал Занкевич. Надо заметить, что он внес наибольший вклад в "котел".

Столыпин начал подозревать, что доблестный офицер сперва намеревался удрать куда-нибудь. Иначе зачем ему столько денег при себе иметь? Впрочем, делом он доказал храбрость и готовность к сражению.

Унтеров проводили радостными возгласами. Уж теперь в обеде сомневаться не приходилось.

– Хвосты-то мы и разогнали, – прыснул Балк. – Которую неделю справиться не могли, а теперь вот, и нет "хвостов". Действительно, стоило...

Продолжать шутку он не стал: поймал на себе ледяной взгляд Столыпина. Наступив на горло собственной песне, пожал плечами, для вида начав проверять "наган". Должно быть, это действие придавало ему спокойствие. Впрочем, офицеры и нижние чины несколько приободрились. На лицах заметны были даже улыбки: дело спорилось, а благо, никого еще не пришлось убить.

– Там, глядишь, с музыкой пройдем до самого Таврического... – заметил было Занкевич, но тут вдруг Столыпин взмахнул руками.

– Точно! Не подумал совсем об этом! Музыкантская команда! – Столыпин хлопнул себя по лбу, отчего фуражка опустилась на самые брови. – Это пригодится для поднятия боевого духа!

В глубине строя и впрямь двигалось несколько барабанщиков. Если бы удалось собрать полк по штатному расписанию, их было бы больше, – но что поделать. Еще в пятом году, как припомнил Столыпин, Дурново предлагал идти на баррикады восставших с музыкой. Революционеры вовсю в те дни исполняли свою "какофонию" (как министр это не однажды называл), значит, нужно было им что-то противопоставить.

– Музыкантам приготовиться, по моему сигналы пусть начинают, – махнул Столыпин. Полковой адъютант, в чем подчинении находилась музыкальная команда, побежал исполнять приказ. – Надо людей приободрить, Михаил Ипполитович.

Занкевич горячо приветствовал эту идею. Впрочем, странно было бы слышать иное от человека, полагавшего за лучшее погибнуть при обороне Зимнего, чем отсиживаться в Адмиралтействе.

А на Марсовом поле их уже ждали.

Огромная толпа – наверное, в тысяч пять или шесть – народа заполнила все пространство, насколько хватало глаз: благо, люди стояли неплотно, волнуясь и перебегая с место на место. Самокатчики вовремя предупредили отряд, так что боевые цепи уже рассыпались. К сожалению, враг был предупрежден: ведь стрелков можно было разглядеть еще издалека, если бы даже со стороны баррикад не прибежали испуганные бунтовщики.

– Здесь договариваться бессмысленно, – подытожил Столыпин итоги скоротечного командирского совета. – Мотор с пулеметом вперед. Двоечку на прямую наводку.

Передовые отряды быстро занимали Мраморный переулок, огибая дворец Иоанна Константиновича.

– Нехорошо будет, если собственность князя крови пострадает... – начал было Хабалов, но вновь осекся, поймав взгляд Столыпина.

– Ничего страшного. Вся страна пребывает в страданиях. Фамилия разделяет бремя наравне с верноподданными, – отчеканил бывший премьер.

Марсово поле затихло. Отдельно стоявшие люди отходили к основной толпе, пятясь и зыркая на приближавшихся стрелков.

– Первый этаж – занять. Это прекрасная позиция, – предложил Занкевич.

– Исполнять! – и вновь полковой адъютант побежал.

Видя его порывы, тот самый самокатчик, что известил о скоплении восставших, отдал ему велосипед. Адъютант, уже слегка запыхавшийся (когда еще он так бегал!), готов был буквально расцеловать владельца славной конструкции.

"Уайт" выкатился на угол Миллионной, прикрываемый со всех сторон прижимавшимися к земле стрелками. Сюда же подкатывалась пушка. Взвод бойцов заполнил Мраморный переулок.

И наткнулся на отряд восставших. Рабочие, студенты (судя по неповторимым костюмам – из гражданских инженеров) и затесавшиеся солдаты запасных полков подступали со стороны набережной. Стрелки тут же залегли в снег. Защелкали затворы винтовок. С той стороны подались назад, прижимаясь к стенам зданий и набережному граниту. Воцарилось молчание, прерываемое возгласами студентов. Поднялся дымок: кто-то из студентов закурил сигаретку, держа в руках винтовку (и где только раздобыл?).

В этот самый момент у начала переулка показался "Уайт". Водитель специально выкатил его так, чтобы кузов смотрел прямо на набережную. Пулеметная команда изготовилась к бою. Командир ее, храбрясь, помахал рабоче-солдатско-студенческой "солянке". Помахал левой рукой, потому что кисть правой потерял в Митавской операции. Там же, под Митавой, получил фельдфебеля. Комисованный, он в первые же дни восстания попросился в гарнизон. Получая отказ за отказом, на свое счастье (или несчастье, как посмотреть), повстречался с Кутеповым и был принят.

– Здравствуйте, орлы! – гаркнул фельдфебель, будто бы на построении. Он высоко поднялся над кузовом, стараясь вести себя как можно спокойнее. Сутулый – по привычке – сейчас он старался выпрямиться.

И – небывалое дело – солдаты с той стороны ответили.

– Здр...ж...ю! – донеслось нестройное.

Привычка, выработанная муштрой, давала о себе знать. Из-за напряжения они больше полагались на рефлексы, сейчас подводившие.

Наверное, будь перед ними офицер, да еще из штабных, эти люди дали бы залп. Но сейчас их приветствовал боевой (а уж по руке это можно было понять) унтер. Почти что такой же солдат, как и они сами.

– За службу благодарю! Разойдись! – и приложил культю к голове.

Непонятно было, что повлияло на этих людей. То ли рефлексы, то ли вид инвалида-ветерана, то ли еще что. Но они потеряли былой задор и начали отходить.

– Эй, куда! Куда! Продали души кровопийцам! Предатели! Вот из-аза таких полстраны сдали! Запродались германцу! – заголосили студенты-инженеры.

Обиженный, один из запасников двинул особо голосившему студенту в рожу. Тот ответил было ударом приклада, но промахнулся. Запасник перехватил приклад и повалил студента на снег.

– Убивают! – заголосил пуще прежнего студент. – Предатели! За Николашке, гад, Николашке продался!

Грохнул выстрел: сдали нервы у товарища поваленного. Что тут началось!

Командир пулеметной команды прижался к борту пулемета. Раздались выстрелы, буквально со всех сторон. Первым упал на снег тот солдат, что двинул студенту. Непонятно было, чья пуля его достала.

Дали пулеметную очередь, скосившую верещавших восставших. Кого-то она убила тут же, на ходу, иных просто задели выстрели, и сейчас они валялись, стеная.

Фельдфебель сплюнул, когда дело было закончено. Не такого исхода он хотел, не такого.

– Хоть все наши целы, – заметил стрелок пулемета, из юнкеров.

– Тут все наши, парень, все, – покачал головой фельдфебель.

Стрелки быстро заходили в Мраморный дворец, несмотря на отчаянные крики прислуги.

Выстрелы, конечно же, услышали на Марсовом поле. Огромная толпа заволновалась. Раздались выстрелы, одиночные, в воздух и по сторонам. Засвистели рикошеты. Одна пуля, отскочив от стены, попала в стрелка, как раз занявшего позицию у ограды Мраморного дворца. Он опустился на снег: прострелили плечо, и начала густо выступать кровь.

– Ну, началось, – только и произнес Столыпин.

– К бою! – скомандовал Занкевич, впрочем, в этой команде не было никакого смысла: бой начался и без него.

Завизжали колеса "Уайта", перегораживавшего Мраморный переулок. Пулемет заработал по противоположной стороне, где еще толпились восставшие вперемешку со случайными прохожими (на свою беду!). Те валились, бежали, кричали, но не в силах были спастись от разворачивавшегося сражения.

– Двоечкой! – раздался приказ, и тут же грохнул выстрел орудия.

Шум был такой, что на несколько мгновения все оглохли (даже в самом далеком углу Марсового).

Первые звуки, что пробились через этот гром, были звуками бьющихся стекол Мраморного дворца. Оттуда дали залп стрелки. Снова заработали пулеметы: куда там патроны беречь! Им вторили винтовки и пистолеты.

Марсово поле грохнуло, раз, два, три. Упал, подкошенный, рядовой, прятавшийся в нише дома напротив дворца. Прижались к снегу мертвыми объятиями стрелки. Пули свистели над самой головой Столыпина.

– В дом! В дом, Петр Аркадьевич, – настаивал Занкевич.

Хабалов и Балк давно уже прижались к стене Миллионной.

– Пулям не кланяюсь, – отмахнулся Столыпин. Он не хотел потерять контроль (хотя куда там! Какой контроль после начала боя!) над отрядом.

Пули забегали по щиту "двоечки", но она все-таки разродилась вторым залпом. Снаряд угодил в самую гущу восставших, поднимая вверх тучу снега, куски мерзлой земли и кровавую кашу.

Толпа, вспучившись, побежала.

– Вот тебе и Марсово поле. Не зря назвали... – отер пот со лба Хабалов.

Стрелок пулемета зачерпывал снег из кузова, чтобы остудить разгоряченный "максим".

– Преследовать, – скомандовал бывший премьер. – Согнать к Лебяжьей канавке.

Солдаты поднялись в атаку, преследуя убегающих. С их стороны раздавались отдельные выстрелы, в основном, уходившие в никуда. Но тут, то там падали стрелки отряда, подкошенные "удачными" пулями.

Ободренные успехом, правительственные силы двигались все быстрее и быстрее, но самый успех этот заставлял их рассредоточиться. Марсово поле готово было их поглотить: куда там узости Миллионной!

Петр Аркадьевич, старавшийся не отстать, поравнялся с Мраморным дворцом. К нему подскочил какой-то человек в ливрее, отчаянно голося.

– Как можно! На дворец князя крови! На дворец князя крови! Его сиятельство...– он пристал к бывшему премьеру, верно, попросту завидев первого встречного "большого человека", но вряд ли признав в нем Столыпина.

– Его Сиятельству передайте, что Петр Аркадьевич Столыпин шлет привет, а Его Императорское Величество скоро сами приедут, дабы разобраться и жалобы выслушать, – отмахнулся Столыпин.

Лакей застыл ненадолго, половил ртом воздух, сперва побелел, потом покраснел, и отправился назад. Столкнувшись с еще одним лакеем, прикрикнул на него. Грохнул выстрел, и оба стремглав умчались в переулок, к боковому входу во дворец.

Буквально на плечах восставших стрелки продвинулись к Лебяжьей канавке. По ней – замерзшей – вовсю бежали к Летнему саду преследуемые, увлекая все больше и больше людей за собой. Слева показался Троицкий мост, сейчас заполненный толпой. Массы народ волновались, отпрянув назад. Среди них, конечно же. были восставшие, но она тоже подались назад, увлекаемые людской волной.

– Медленно идем, – вздохнул Занкевич.

– Михаил Ипполитович, нормально идем. Все-таки с боями прорываемся, – Столыпин приложил руку к козырьку. Солнечный свет, отражавшийся от снега, мешал разглядеть детали Петропавловки и островов.

– Народу все больше, а сопротивление все организованнее, Петр Аркадьевич, – парировал Занкевич. – Этак у Таврического без патронов останемся.

– В штыки пойдем, – мрачно ответил Столыпин, кивая собственным мыслям.

Петропавловку от солнца закрыли облака. Редкие лучи солнца вновь прятались, чтобы вернуться непонятно когда.

Передовая цепь вышла к самой канавке. Быстро преодолела по льду, трещавшему под тяжестью бойцов. Ходко миновали Летний сад, против ожиданий, совершенно безлюдный, разве что растянулось несколько умирающих (кровью истекли) восставших.

– Не смогли, – пожал плечами Балк, проходя мимо одного из трупов. Чего не смогли, пояснять не стал.

Столыпин склонился над одним, потянул руку к шее, чтобы проверить, может, жив. Пульса не было. Обнажил голову.

– Прости Господи, – быстро произнес, и вновь двинулся вперед, возвращая фуражку на ходу.

Солдаты продвинулись быстрым шагом к набережной Фонтанки...

И замерли. Узкие мосты были заняты через водную преграды были заняты восставшими. Похоже, они готовы были отчаянно защищаться.

– В окнах шевеление. Видимо, там тоже засели, – Занкевич ткнул в один из домов. Столыпин бросил взгляд в ту сторону, но быстрый, рассмотреть вряд ли что-то успел.

Цепь правительственных войск растянулась, левым флангом занимая набережную Невы.

– По льду можем пойти, – заметил Балк.

– И попасть под огонь? А вдруг у них там пулеметы? И вообще, непонятно, кто там засел! – покачал головой Занкевич.

– А вот и посмотрим, – Столыпин заспешил вперед, едва ему только передали сведения об обороне противника. Адъютант, видно, привычный к велосипеду, вовсю использовал подарок самокатчика.

– Приехали, – только и выпалил на ходу Балк. Он едва поспевал за Столыпиным.

Бывший премьер юркнул между деревьев парка и стрелками, чтобы выйти к ограде канавки. Та сторона уже вовсю укреплялась. Были прекрасно различимы отрывистые команды: "Сюда! Стрелки, сюда! Сюда! Приготовиться! К бою приготовиться!".

Столыпин прищурился. Годы брали свое, а потому глаза уже не могли разглядеть знаки отличия среди запасников. Интересно, какой же полк?

– Кексгольмцы, Петр Аркадьевич, – подгадал адъютант.

Столыпин кивнул. Да, было невесело. Подготовка там была хорошая.

– Вот тебе и лейб-гвардия, – буркнул Хабалов, восстанавливая дыхание. Из его рта вовсю валил пар, да так, что при желании можно было пушку навести за километр.

– Это не гвардия, это запасные батальоны. Гвардию, сами знаете, всю почти выбили в том году. Все настоящие гвардейцы, что есть в столице, под началом Кутепова.

Столыпин произнес это настолько непреклонным тоном, что никто даже не подумал с ним спорить. Да и что тут было сказать?

– Гвардия умирает, но не сдается. Вот и проверим, как эти смогут, – Столыпин был недоволен участием пусть даже запасников из гвардии в революции. Это кидало тень на императорскую власть и страну.

Приходилось соображать. После скоротечного боя стрелки пытались держаться подальше от берега, чтобы не спровоцировать начало полноценного сражения. Разворачивались пулеметные команды. Заветный "Уайт" был тут как тут. К сожалению, из-за деревьев его нельзя было пустить в ход. Зато орудие могло ой как пригодиться!

– Где Кутепов? Связаться с ним. Надо атаковать одновременно. И требуется как-то воздействовать на этих, – Стоылпин махнул на темнеющие фигуры, – чтобы сломить боевой дух. Многие ведь не обстреляны, дрогнут. Но бой за мосты может отнять слишком много наших сил. Как полагаете, – Столыпин обратился к Занкевичу, – форсируем преграду?

– А как же! – кивнул Михаил Ипполитович. – Только нужно время. Слишком удобная мишень, слишком удобная. Потребуется подавить огонь из домов. Пушками не получится.

– Пулеметами, – Хабалов наконец-то справился с дыханием.

– Патронов мало, – вздохнул Балк. – Может, переговоры, воздействуем...

– Вот патронами и воздействуем, – заспорил Занкевич. Сражение его распалило, жесты его стали куда более энергичными, даже нервными.

– Несколько таких боев, и мы на подходах к Таврическому уже сдадимся. Видно же, что с той стороны уже вовсю идет организация. Работают не самые плохие специалисты. Вы только представьте: сорганизовать такую толпу! – Хабалов показал, зачем ему ровное дыхание. – Вот смотрите.

Он указал на небо, в показавшееся между облаками солнце.

– День подходит к концу. Ночью станет холоднее, сложнее будет вести уличные бои. Успеем ли к Таврическому? А может, нас сейчас вообще окружают...

– Арьергард ничего такого не сообщает, – парировал Занкевич. – Отобьемся. Займем какое-нибудь здание, и будем отбиваться до конца. Да хоть в Михайловском замке расположимся!

– И будем, как Павел Петрович... – поймав взгляд Завитневича, Хабалов замолчал. Продолжать, и вправду, не стоило. Все и так поняло, к чему Хабалов клонит.

Столыпин заметил мчавшегося на всех порах адъютанта, – солдаты едва успевали отойти прочь, дабы уберечься от лобового удара.

– Докладывайте, – Петр Аркадьевич кивком головы дал понять, что можно опустить "Разрешите обратиться!" и прочие штуки. В бою им не место.

– Полковник Кутепов отстает. Выйдет к набережной примерно через двадцать или тридцать минут. Готов вступить в бой незамедлительно после этого. Предлагает начать одновременную атаку, через Инженерную улицу на Симеоновскую, фланговыми ротами от Второго инженерного моста – по льду.

Столыпин склонил голову, раздумывая. Все-таки ему не хватало военного образования и опыта (разве что памяти о событиях пятого года). И если разгон толп был ему под силу, то сейчас, когда требовались познания в военной науке, он медлил.

– Что скажете, милостивые государи? – обратился Столыпин к Занкевичу, Хабалову и Балку.

Те размышляли, прикидывая, что и как.

– Можно. Но надо как-то воздействовать, – не унимался Занкевич.

– Двинемся под барабанный бой. Передайте музыкальной команде, что настал их час, – адъютант взял под козырек и помчался вглубь, в сторону памятника Крылову.

Столыпин – пользуясь случаем – бросил на него взгляд. Баснописец словно бы сочинял что-то злободневное.

– А я, приятель, сед, – шепотом произнес Столыпин и снял фуражку. Ветерок приятно холодил.

С той стороны продолжались выкрики, – но теперь они были обращены уже к правительственным силам.

– Эй, там! Присоединяйтесь! Офицеры – вот кто мешает! Там, небось, у вас все германские шпионы! Который год германца из-за таких победить не можем, вот и вы не победите! Айда к нам! Сбросим всех этих аристохратов, – Столыпин готов был поклясться, что доморощенный оратор сейчас харкнул в снег. – Зачем в своих-то стрелять!

– Вот и не стреляйте! – голос Столыпина разнесся над Летним садом. Вот где пригодились дебаты в первых Думах. – Сложите оружие! Мы наведем порядок, и вам решать, сдаться сейчас или погибнуть.

– Экий храбрый нашелся! – с той стороны, на набережной, показался господин вполне военного вида, в мундире (Столыпин не мог разглядеть, какого звания, детали расплывались перед глазами.). – Вас-то вон! Горсть! За нами вся страна!

– Страна? Страна сейчас вся на фронте или для фронта! – Столыпин наддал голоса, едва не доходя до "петухов". – А вы подло ударили в спину офицерам и солдатам Русской императорской армии! Не пожелали сражаться за Родину в окопах, а потом против своих же оружие подняли, отбиваясь! Против царя пошли! Против народа и веры!

Кажется, особого эффекта слова Столыпина не возымели, но главное: стрелять противник не стал.

– Складно! Да только царь царицу-немку слушает! Та давно все секреты доложила! Вот потому германец и побеждает. Генералы – тоже из немцев, все сплошь предатели! В стране хлеба нет! Все гибнуть, от голода или германской пули!

– И Брусилов тоже предатель?! Это он по соглашению с германцами австрийцев бил, видать?! Вот австрийцам радость была от германской хитрости, вот радость! Драпали, пути не разбирая! – рассмеялся Столыпин.

Ответом ему был хохот – в Летнем саду – и легкие смешки на той стороне.

Заводила обозлился.

– Да что тут болтать!..

– Вот наступит весна, и еще раз в наступление пойдем1 По всему фронту! До Берлина и Вены дойдем, с войной покончим, землю дадим, хлеб, мир. А ты и твои друзья в спину бьют! Не позволяют этого сделать!..

Столыпин не успел закончить: рассвирепевший горлопан принялся палить из пистолета.

– Не отвечать огнем! Огнем не отвечать! – тут же приказал Столыпин.

Он успел понять: та сторона еще не поддержала общий залп. Раздались отдельные, случайные выстрелы: многие просто не поняли, что происходит. Рано еще было наступать!

Эти действия внесли сумятицу в ряды противника. Горлопана оттащили, и он пропал из вида Столыпина. Но желание болтать пропало. Воцарилось тягостное молчание. Цепи потихоньку подходили, солдаты занимали позиции между деревьями. Подкатили пулеметы. "Уайт" занял позицию напротив Прачечного моста. "Двоечка" расположилась у памятника Крылову, так, что издалека баснописец мог показаться заряжающим.

Звук велосипеда Столыпин услышал задолго до того, как меж деревьев показался адъютант, точнее даже, не велосипеда, а спасающихся стрелков. Уж слишком хорошо адъютант овладел техникой стремительной езды.

– Ну, – нетерпеливо спросил Занкевич, когда адъютант даже рта раскрыть не успел.

– Полковник Кутепов вышел на позицию. Все готово к наступлению.

– Передайте: по звуку барабана. Мы пойдем в атаку под барабанный бой, – нетерпеливо ответил Столыпин. – Сколько времени понадобится, чтобы передать приказ?

– Минут пять, много, шесть, – без промедления ответил адъютант.

– Поезжайте, передайте мой приказ Кутепову. В атаку – после звука барабанов.

– Так точно, – велосипед снова понесся между деревьев.

– Ну, с Богом, – кивнул бывший премьер. Время было дорого, а потому даже Хабалов вынужден был пройтись по цепям, сообщая унтерам пусть нехитрый, но "свой маневр".

Петр Аркадьевич лично общался с музыкантской командой.

Они вытянулись по струнке, пытаясь храбриться. Но, не подпускаемые в гущу боя, волновались. Как оно там будет? Победят или...?

– Братцы, – Столыпин изредка позволял себе такое обращение. Но сейчас без него было никак. – На вас возлагаю тяжкое дело. Нужно будет двинуться от памятника, – взмах в его сторону, – начать играть...Что можете? Такое, чтобы по голове било, чтобы колени у революционеров задрожали, а у наших спина выпрямилась.

Музыканты посовещались, ободренные: наконец им дело нашлось! Сам Столыпин уважил!

– Петр Аркадьевич, а я же в Киеве был. Ну, тогда... В одиннадцатом, – заметил командир музыкантской команды, оторвавшись от обсуждения. Глаз его нервически подергивался.

– Вот она, судьба! – усмехнулся Столыпин. В груди заныло. Старые раны напомнили о себе.

Совещание музыкантов было недолгим.

– Уж ежели так, чтобы наши орлами взлетели, – так это "Славянка". Я сам его слышал, как в Тамбове исполнили. Больше так душевно нигде и никогда не исполняли. Оно, конечно, оркестр бы побольше...Труб не хватает...Будем первые куплеты играть, самые бойкие.

Петр Аркадьевич задумался ненадолго, а потом довольно кивнул.

– А ведь верно. Кутепов из кожи вон рваться будет. Наши не отстанут, – и махнул сжатым кулаком. – Давайте его! Да так рвите душу, чтобы пуль слышно не было!

– Рады стараться! – хором ответила музыкантская команда. – Команды ждем.

– По моему сигналу, – кивнул Столыпин. – А пока к памятнику, к памятнику.

– Будем наступать. Офицеры и нижние чины предупреждены? – офицеры закивали.

Музыканты встали "на позицию", во все глаза следя за действиями Столыпина.

– С Богом. Только бы дрогнули!

– Дрогнут, Петр Аркадьевич.

– Ну, давай! – и Столыпин махнул рукой.

И музыканты дали. Конечно, бывший премьер не однажды в последние годы эту мелодию, но сейчас ее исполняли как будто в первый раз. И в последний.

Музыка породила замешательство на той стороне, это было заметно невооруженным глазом. Уж чего-чего, а "Прощания славянки" не ожидал никто.

– Наши, наши-то приободрились!

Музыканты, не колеблясь ни мгновения, двинулись вперед.

– За веру! Царя! Отечество! Ура-а-а! – возглас Столыпина подхватил весь Летний сад.

Музыка перекрывала ружейные залпы и даже пулеметные трели. Музыканты старались, несмотря на то, что падали. Били по ним специально или так получалось, но именно под ними снег вспарывало очередями и одиночными выстрелами.

Грохнула "двоечка", подхватил пулемет "Уайта". Начали валиться наземь бойцы. Первый ряд в два прыжка одолел каменную ограду и подножие холма и теперь бежал по льду Мойки.

– По окнам! По окнам работаем!!! – донеслись крики командиров пулеметных команд. – По окнам!

"Максимы" затренькали по домам. Рикошетило во все стороны.

Встретили нестройным ружейным залпом. Потом еще одним. И еще. Откуда-то справа донеслись звуки отдаленных выстрелов: Кутепов пошел!

Музыканты дали напоследок: Столыпин видел, как падал их командир. Он не отнял руки от палочек, только подкосился. Может, оступился?..

Цепь подошла к самой ограде – с той стороны.

В следующее мгновение будто бы волна прошла по вражеским рядам. Отхлынули от набережной, яростно отстреливаясь. Столыпин глянул налево: "Уайт" продвинулся чуть вперед, прикрывая наступление. Там баррикады уже были преодолены! Враг бежал! Прачечный мост взят!

– Ура! – гаркнул Столыпин, и его крик подхватили цепи.

Петр Аркадьевич увидел, как первый стрелок взобрался на перила – и упал, подкошенный выстрелом. Но за ним последовали другие, и они уже занимали ту часть набережной. Они пошли в штыковую, чем окончательно разорвали вражеский строй.

– Ура! – пронеслось над Мойкой.

Справа!

– Кутепов! – радостно произнес Столыпин, видя, как в беспорядке бежит противник.

А вот этих в плен успевали брать не всех: горячка боя. Рукопашная завязалась между домами и внутри них, но за ее ходом Столыпин уже следить не успевал.

– Преследовать! Преследовать противника! – так громко, кажется, он не кричал никогда. Даже на Аптекарском.

Нельзя было им дать ни малейшей возможности соединиться в остальными силами.

Вот показался и сам Александр Павлович. Он довольно помахал рукой Петру Аркадьевичу.

– Наша взяла! – издалека выкрикнул он.

– И наших же убиваем. Проклятая революция! – лицо Столыпина потемнело.

Подоспел адъютант от Занкевича. Враг был совершенно разбит и рассеян. Треть пути к Таврическому была пройдена. Но впереди открывалась дорога на вереницу улиц. Как же их преодолеть?

– Патроны бы собрать, Петр Аркадьевич, – заметил Хабалов. – Может не хватить.

– Прикажите: патроны и оружие собрать, все, что сможем.

– Верно. У моих на пять-семь выстрелов осталось. Можем...– Кутепов замолчал. – Можем и не дойти.

– Дойти должны. Вон как в штыковую пошли! Любо-дорого!

– В штыки на пулеметы? – покачал головой Кутепов. Остальные поддержали его молчанием.

Глава 9

– А все же, почему Вы не захотели остаться в Зимнем? Занимались общим руководством, координировали действия...Его Императорское Величество многое проиграл, решив, что его место в Ставке. Уж простите за прямоту, – говорил Занкевич, глядя на вертевшего фуражку Столыпину.

В козырьке зияла дыра. В пылу боя Столыпин не заметил даже, как пуля прошила насквозь козырек, но по такой чудесной траектории, что не задела головы.

– Небывалое бывает, – пожал плечами Хабалов. Но теперь он как-то чаще смотрел по сторонам и стерегся.

– А что же с телами делать? Бросить, что ли? Своих же? – Балк наблюдал, как солдаты заканчивали поиски боеприпасов и оружия.

– Распорядитесь в домах телефон отыскать, пусть телефонируют в больницу или еще куда. А еще проще, дворникам сообщите, они знают, что делать, – распорядился Занкевич.

Столыпин кивнул в знак одобрения. Он окинул тяжелым взглядом поле боя. Трупы лежали везде, на льду, на Прачечном мосту, даже на ограждении застыли навечно. Он старался не разделять погибших на "их" и "нас", но, признаться, с каждым разом ему становилось делать это все труднее и труднее.

Кутепов вернулся к своему отряду.

– Пойдем Шпалерной, Захарьевской, Сергиевской, Фурштатской и Кирочной. Вам – по Кирочной, мы же остальные, узкие, расчистим.

– Будет исполнено, – короткое воинское приветствие и шелест удаляющихся шагов.

Столыпин поскреб козырек, и тогда-то обнаружил в нем дыру.

– А зачем? – удивился вопросу Занкевич бывший премьер. – Сидеть в Зимнем на телефонах, которые больше не работают? Командовать войсками через курьеров, которые или будут перехвачены, или не смогут найти в пучине событий отряды? Запоздать с приказами? Или, может, половину отряда выделить на охрану открытого всем ветрам Зимнего, а пуще всего – пушкам Петропавловки? Помните, как Николай Павлович, в первый день своего царствия, командовал подавлением восстания? Он подал нам изумительный пример того, что необходимо быть на самом острие атаки, личным примером вести войска. Только так и сможем сейчас победить.