Текст книги "Нам нужна великая Россия (СИ)"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Одно жаль: нельзя остановиться на кандидатуре военного министра, – внезапно произнес Маклаков.

Все тут же замолчали. Столыпин напрягся.

– Это воля государя императора, – покачал он головой.

– Отрекшегося. Теперь в силах регента устанавливать состав кабинета, – Маклаков опустил руку на том Свода законов. Ну точно. Сейчас начнет комментировать. – А в законе точно указано...

– Что указано в законе, всем присутствующим, думаю, известно, – одернул Маклакова Столыпин.

Он не собирался мириться с тем, что вчерашние бунтовщики теперь будут указывать, как и что. К сожалению, если на премьера и главковерха специально указал император, то остальных министров уже должен был избрать Михаил. А точнее – кадеты и октябристы, им помыкающие.

"Если потом будут говорить, что председатель Совета министров что-то может, плюньте в такого рассказчика" – подумал Столыпин.

– Военный министр не значит военный человек. Скорее, как показали годы Великой войны, это человек, до тонкостей разбирающийся в потребностях фронта. И такой человек есть, и он среди нас, – Маклаков многозначительно посмотрел...на Гучкова.

Тот вновь водрузил на переносицу очки. Коротко кивнул.

– Не секрет, постоянно этими вопросами занимаюсь, – как бы между делом произнес Гучков.

– Отличная идея! Это покажет демократичность нового правительства, готовность бороться с остатками темного режима! – воскликнул Милюков. Он бы еще много чего восклицал, но Столыпин его перебил:

– Этот самый темный режим, частью которого я сам с гордостью являюсь, боролся в Великой войне. И до сих пор борется. Все запасы...

– Запасы эти созданы благодаря Земгору! – внезапно подал голос Львов.

Георгий Евгеньевич до того откровенно клевал носом, изредка прикладываясь к чайной кружке. Боевой толстовец, что еще скажешь!

– И, насколько мне известно, на каждый произведенный патрон было еще три заказанных, но не произведенных... – слова Столыпина были встречены дружным, но крикливым ответом.

– Как можно оскорблять общественность! Мы дружно работаем на благо страны, не то что чиновники! – воскликнул Львов.

Он еще не понял, что теперь сам чиновник.

– Совещание вполне довольно работой Земгора, – кивнул Гучков.

– Это возмутительно! Вот почему мы никогда не были довольны работой Столыпина! Это истинная реакция... – и продолжилась лекция на тему кровавой реакции. – А галстуки еще...

– Во-первых. решение о военно-полевых судах было принято самим государем, – глаза Столыпина сузились, – а во-вторых, уважаемая профессура забывает, казнено было втрое меньше террористов, было убито их руками. И бомбами.

– Не всегда вина их была... – начал было Маклаков, но под взглядом Столыпина замолчал.

Он-то знал, что почти всегда брали обвиняемого на месте преступления, при наличии всех достаточных улик. Остальных подвергали обычному суду.

– А в чем состояла вина людей, погибших на Аптекарском острове? А в чем были виноваты простые обыватели, случайные прохожие, которым отрывало ноги и руки? В состояла вина людей, выполнявших свой долг в точном соответствии с законодательством? – от слова к слову голос Столыпина становился громче.

Он мыслями перенесся в главный зал Таврического. Центр и трибуны слева улюлюкают, правые трибуны молчат. И вот...

И вот в разговор вступил регент.

– Милостивые государи, забудем старые обиды! Страна на краю гибели, а вы в столь ответственный момент полагаете себя сидящими на трибунах Думы! В спокойный и тихий год! Или на интервью с журналистом! Помилуйте!

Вид его и вправду был печальным. Залегшие под глазами синяки, взлохмаченные волосы, бегающий взгляд. Он до сих пор не понял, что именно на него свалилось, но начал понимать.

– Наконец, давайте не будем раскачивать лодку, которую мы должны привести к гавани победы! – вспомнил он одну из фраз, брошенных как-то в Думе в начале войны. Тогда все еще были полны мечтаний...

– Именно! Потому необходимо сразу же, не мешкая, объявить амнистию... – начал было Маклаков, но осекся.

Столыпин, кажется, весь многолетний запас яростных взглядов исчерпал за эти несколько часов.

– Прежде чем объявлять инициативы, обсуждать их, и так далее, необходимо затребовать стенографистов. После сформируем черновики первого журнала нашего совещания. Не будем переносить в работу Совета министров кружковщину. Надо работать так, как надо, – Столыпин решил выиграть время.

Да и, к тому же, действительности требовалось записать содержание первого совещания.

– А мы разве на заседании? – удивленно переспросил Львов.

– Именно. Вы как считаете, Михаил Александрович, – Столыпин повернулся к регенту.

Тот, сидевший у самого окна (оно, каким-то чудом, сохранилось нетронутым во время боя), кивнул. Он откровенно засыпал. Казалось бы, откуда усталость! Он отсиделся на одной из квартир, явившись под самый занавес. Уж кому спать, так это Гучкову! Или Шульгину!

Тот вообще кашлял и чихал, не переставая. Гучков, как сидящий к нему ближе всех, постоянно пытался закрыться платком или хотя бы отвернуться в противоположную сторону. Но в таком случае Шульгин начинал чихать еще громче, словно бы желая "пробить" защиту октябриста.

– Именно. Давайте пока стенографистов подождем, – сказал Михаил в полудреме.

– Ваше Высочество! – кашлянул Милюков.

– А? Да? – он приподнялся в кресле.

– Может быть, чаю? – подсказал Шульгин.

– Да-да-да, просите. А лучше сразу кофе, – кивнул регент.

Столыпин пожал плечами. И где они официантов найдут? Здание хорошо, что целым осталось! Только...

– Пока ищут кофе, я пойду проведать бойцов. Хотя они, получается, зря гибли... – последние слова он произнес, уже выходя из павильона.

Сердце его сжималось. И зачем, к чему все это было? Те, за кем еще час назад они с боями шли, чтобы изловить – теперь министры?

Солдаты согревались в коридорах первого этажа. Дворец, пусть и небольшой, смог их всех вместить. Благо, не так уж и много людей смогло сюда прорваться. Тем, кому места не хватило, перешли в казармы конногвардейцев. Уж там всем место нашлось.

Некоторые (особенно усатые юнкера, которые так хорошо запомнились Столыпину и так плохо – генералу Хабалову) с замиранием сердца ожидали, что же будет. Иные просто сидели и отдыхали, тихо переговариваясь друг с другом. Слышались стоны раненых: кое-как смогли перевязать их, и теперь ждали медиков. Откуда-то взялись сестры милосердия, но немного. Их сил совершенно не хватало на помощь раненым.

– За врачами уже послали? – это было первое, что спросил Столыпин у Кутепова.

Тот сам стоял с перебинтованной правой рукой, но держался гордо, ровно и прямо. Но на лице его застыло угрюмое выражение.

– Так точно, – кивнул полковник. – Петр Аркадьевич, так что же происходит? Совершенно ведь ничего не понятно!

Столыпин огляделся по сторонам. Сейчас на него обратилось несколько сотен пар глаз.

– Нам нужно с глазу на глаз переговорить, – Столыпин перешел на шепот. – Там и решим, как преподнести случившееся бойцам.

– Понял Вас, – Кутепов кивнул в сторону ближайшей двери. – Там вполне сможем пообщаться.

– Замечательно, – и Столыпин быстрыми шагами прошел в указанную комнату.

Здесь, похоже, раньше было помещение для журналистов. Сейчас же вокруг были горы битой посуды, ссыпавшаяся с потолка штукатурка и битое стекло. И еще несколько десятков листов бумаги. Некоторые были пустыми, иные – исписанные беглым почерком.

Кутепов здоровой рукой смахнул штука турку со стула, посмотрел недолго, покачал головой и почел за лучшее постоять. Столыпин последовал его примеру, стоило только бросить взгляд на толстый белесый покров сиденья.

– Государь...– Столыпин выдохнул. – Отрекся.

Кутепов почел за лучшее сесть. Взгляд его был устремлен в пустоту.

– Получается...

– Отрекся в пользу сына. Регентом назначил своего брата. Сформировал правительство.

– Из...этих? – Кутепов не стал уточнять, но Петр Аркадьевич все понял.

– Почти. Не совсем... Все члены кабинета, да, из "прогрессистов", – лицо у Столыпина стало таким, будто ему хотелось сплюнуть. – За исключением председателя.

– Кого, кого председателем? – с жаром спросил Кутепов.

– Председатель стоит перед Вами, – Петр Аркадьевич развел руками. – Не в лучший час, не в лучший час...

– Ну хоть что-то! – Кутепов поднялся на ноги рывком, но тут же сел: на лице его появилась гримаса боли. Все-таки ранение оказалось более серьезным, чем он надеялся.

– Вот именно: хоть что-то. Премьер только лишь исполнитель и, немного, организатор. Задачей председателя Совета министров является организация работы, направление ее в том русле, в котором поручил государь. Или, как сейчас, регент. Но при таком составе министерства... – про настроения регента Столыпин говорить не стал. Он счел это излишним.

– Но можно ведь состав будет изменить, Петр Аркадьевич. Я всегда полагал, что председатель играет большую роль в подборе министров... – поймав усталый взгляд Столыпина, полковник замолчал. – Выходит, ошибался?

– Всех министров назначает государь. Или регент, – поспешно добавил он. – Но теперь, когда все министры набраны из думцев...Боюсь, что это Дума, а точнее, главы партий. Будут влиять на подбор новых кандидатур. Причем главы не формальные, но фактические...А еще ведь слово свое не сказали радикалы...

– Уже сказали, Петр Аркадьевич! – перебил его Кутепов. – Они, насколько мне сказали, собираются у Выборгской стороны. Формируют этот свой Совет.

– Почему, почему никто не сообщил нам? – разъярился Столыпин. – Александр Павлович, пойдемте к людям. Как полагаете, примут известие о произошедшем?

– Примут. Но...будут ли им довольны...Вообще, поймут ли, что происходит...Это большой вопрос. Хотя куда лучше, чем если бы объявили конституцию! Тут же забыли бы многие о присяге...Присяга! Надо же к присяге новому императору приводить!

– Сколько всего! – только и сказал Столыпин.

Нижние чины и офицеры уже выстроили в коридоре. Они теснились, но никто не возмущался. В полном молчании, они дожидались Столыпина и Кутепова. Чувствовали: сейчас что-то случится.

Столыпин вздохнул, набрал воздуха. Предстоящие слова дались ему с большим трудом.

– Солдаты и офицеры! – и добавил: – Братцы! Государь император отрекся от престола, желая положить конец волнениям в стране, обеспечить войну до победного конца. Новым государем стал цесаревич Алексей Николаевич, – Столыпин чуть поколебался: следующие слова были непривычны ему. – Алексей Второй. За малолетством государя, бремя правления возложено на регента, Михаила Александровича, до совершеннолетия Алексея Николаевича. Новое правительство только что сформировано. По воле отрекшегося государя, – Петр Аркадьевич вынужден был замолчать. Он справлялся с нахлынувшими на него эмоциями. – Председателем Совета министров велено стать мне, Верховным главнокомандующим – Великому князю Николаю Николаевичу. Будем вместе нашу страну вести к победе. Ура!

Кое-кто из офицеров и юнкеров гаркнул "Ура!". Ответом остальных было молчание, тягостное, наполненное страхом перед будущим. И у всех в голове был вопрос: "Как же так случилось? Неужели мы зря боролись? Неужели зря пытались порядок навести?!".

Показался Занкевич: он уже был в курсе, судя по выражению лица. И, точно так же, как и солдаты, молчал.

– Одно радует, несомненно, – он нарушил молчание. – Мы живы. И даже чай имеется. Обещали кашу из походного котелка. Как в старые добрые.

– Вы не такой уж и... – начал было Столыпин, но Занкевич прервал его движением руки.

– Уже старый. Сегодня, вот, постарел. Проснулся при одном строе, засыпать буду... Не знаю даже, как это и назвать. Политическая каша, что ли? Я как-то на выставке нашей просвещенной общественности был. Много шампанского, еще больше болтовни. И там рисунок такой, до сих пор вспоминаю. Картина в са-а-амом углу висела. Вся из углов состояла, будто сначала двадцать рисунков нарезали на части, а потом сложили вместе. Сейчас ровно так же.

Столыпин хотел было что-то сказать, но Занкевич, шумно втянув воздух, продолжил:

– И мы не зрители. Мы те картины, – и он опустился на стол.

Стульев-то не было.

– Да. Ровно те картины... – он снова вздохнул.

– А знаете, что? – внезапно произнес Столыпин. – Сейчас мы это попробуем исправить. Так, Александр Павлович. Дайте отдых бойцам. Но скажите, что еще не все кончено. Бои еще предстоят, с радикалами. Выйдем на связь с полицейскими участками, соберем всех, кого можно. Выдавим их обратно на Выборгскую сторону. Разгром восставших частей уже должен был дать понять, что с нами не надо шутить. Сейчас поговорю с министром внутренних дел...

Он мысленно добавил: "Хотя я предпочел бы его арестовать, как изменника". Озвучивать не стал. Лишнее.

Коридоры были переполнены людьми. Сюда проникли многочисленные газетчики и прочий сброд. Премьер заметил солдат и приказал им очистить коридор. Те взяли под козырек и

В павильоне вовсю шло бурное обсуждение. Столыпин уловил конец фразы:

– После отстраним....И снова здравствуйте, Петр Аркадьевич! – Милюков поспешно кивнул.

Если мгновением до того шло активное обсуждение, то сейчас воцарилось неловкое молчание. Прервал его Михаил, отгонявший дрему чашкой кофе.

– Петр Аркадьевич, пока мы ждем стенографисток, скажите. Как бы нам успокоить народ? Вот Павел Николаевич предлагает объявить новые выборы в Думу. Тем более, срок ее уже выходит...А? В новое время – с новой Думой! Звучит!

– Это отвлечет народ, даст ему надежду на изменения, – одобрительно кивнул Гучков и хлюпнул носом. – Проклятые разъезды...

– Эх! Хорошо будет, если от меня инфлуэнцу не подцепите! – заметил Шульгин.

Он прямо-таки сиял.

– Вот Василий Витальевич подал замечательную идею. Необходимо создание министерства печати, которое смогло бы обеспечить успокоение в стране, информирование подданных о наших успехах и будущей победе... – довольно начал Михаил.

Столыпин едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Он уже знал, что регент скажет далее.

– И Василий Витальевич любезно согласился на наше предложение возглавить такое министерство.

Человек, снедаемый жаром и улыбающийся одновременно: это было любопытное зрелище. Шульгин добился, чего хотел. Однако это было даже полезно. В свое время "Киевлянин" отстаивала проекты его кабинета. Может, оно и к лучшему...Только ведь придется заниматься еще и созданием нового министерства! Ведь Шульгин не имеет ровного никакого опыта в этом деле!

А ведь столько дел!

– Левые радикалы собираются на Выборгской стороне. Этим должны заняться полиция и армия. Отряд уже скоро выдвинется, а вот полиция, – Столыпин перевел взгляд на Львова.

– Да, полиция должна приложить все усилия, чтобы водворить порядок, – кивнул Михаил.

Кофе переставал действовать, он клевал носом самым откровенным образом.

– Необходимо избежать пролития крови... – и добавил, поймав взгляд Столыпина, – хотя бы здесь. Направим людей, они поговорят с толпой, все уляжется. Авторитет Думы достаточно высок для этого! – кивнул Львов.

Милюков кивком поддержал эту идею. Гучков, наверное, тоже поддержал, – чихнул.

Родзянко соединил руки на животе.

– Это можно. Очень даже правильная мысль! Только... А где, собственно, депутаты от трудовиков? Где Керенский? Еще несколько часов бегал здесь, кричал, требовал, уговаривал...Кто-нибудь видел Керенского?

– В последний раз я его видел упавший в очередной обморок. Верно, где-то валяется. Если его случайная пуля не настигла, – произнес Гучков.

– Когда это было! – Милюков покачал головой. – Так...К Михаилу Александрович он не стал идти...Сказал...Сказал, что направит рабочих на...

Лидер кадетов предпочел за лучшее окончание фразы не произносить. И так все было ясно: на правительственные войска.

– Что ж, теперь мы выяснили, кто руководит рабочими на Выборгской стороне, – заключил Столыпин.

– Отнюдь. Все депутаты от левых могут быть там. Например, Чхеидзе, Эн... – начал было Родзянко, но Гучков спешно покачал головой. Родзянко "наступил на горло песне". – Да, там может быть Чхеидзе. И Керенский, скорее всего, тоже.

– Вот нас и захлестывает слева, – патетически произнес Шульгин.

– Не захлестнет, – заметил Столыпин. – Георгий Евгеньевич, спешно связывайтесь с полицейскими чинами. Жандармы собрались во дворце, их искать недолго. У правительства есть вооруженный кулак, доказавший свою надежность. Шла речь о присылке частей с фронта. Где они? Как скоро будут?

Поднялся с места Бубликов. С залегшими под глазами синяками, едва заметным сейчас зачесом (он скатывался в хаотичную копну волос), он ответил:

– А дорога перекрыта восставшими. Об этом я уже говорил. Дорога на Царское перекрыта, Чудово и Луга заблокированы. Нет никакой возможности ожидать... – поймав взгляд Столыпина, Бубликов осекся.

– Значит, подавим силой. Передадим сигнал войскам двигаться походным порядком, а восставшим предъявим ультиматум. Или очищение путей, или подавление огнем.

– Как можно! – Михаил встрепенулся. – Зачем проливать кровь? Это же настоящая гражданская война будет! Я полагаю, что необходимо закончить дело миром...

– Михаил Александрович, настоящая гражданская война начнется, если мы проявим слабость. Сейчас их можно разогнать одним ультиматумом. Через неделю – пушками. А еще через месяц страна непременно скатится во всеобщий хаос. Вспомните события шестого года! Всеобщая стачка! Мы промедлили, а промедление это было смерти подобно. Ведь Царское тоже под ударом. Там Ваши племянники, императрица...

– Бывшая императрица! – поспешил добавить Милюков, но тут же понял глупость своей фразы.

– Императрица-мать, – заметил Столыпин. – Наконец, там... – ему было сложно привыкнуть к этому, – император, Алексей Николаевич.

Михаил подобрался в кресле. Долго размышлял. Все взоры сейчас были устремлены на него. Так получалось, что без его согласия ни одно решение кабинета не могло вступить в силу. Более того, в эти дни хаоса на нем лежало бремя решения, последнего слова.

Столыпин надеялся, что на его стороне будет сила последнего довода, который и обеспечит это самое последнее решение. Но...это же был Михаил. Уж слишком хорошо Петр Аркадьевич помнил его по совместной работе. Полагаться, к сожалению, на него было нельзя.

– Вышлем парламентеров. Если не сдадутся, будем подавлять силой, – наконец произнес Михаил.

– А как быть с железной дорогой? – уточнил Столыпин.

– То же самое. Царское село надо разблокировать. Петр Аркадьевич все верно сказал. И необходимо связаться со Ставкой. Нужны подкрепления с фронта.

Столыпин едва ли не засиял при этих словах. Он смог продавить решение.

Но "прогрессисты" – то есть почти все, кто был в той комнате – волками смотрели на него.

Волей-неволей, надо было наладить отношения с правыми. Каково им было сейчас, при известии об отречении царя?.. Может быть, удастся воспользоваться их силами, чтобы хоть как-то уравновесить кадетов...

Когда принесли кофе, Петр Аркадьевич уже клевал носом, растеряв последние силы. Напиток нисколько не помог, и он уснул там же, в кресле. Впрочем, все остальные тоже были близки к полной потере сил.

Глава 12

Петру Аркадьевичу выспаться так и не довелось. Кажется, его глаза сомкнулись минуту назад – и вот опять шум, свет, крики. Он осмотрелся по сторонам. В помещении никого не было...кроме Занкевича.

Тот бурно переговаривался через полуоткрытую дверь с кем-то, стоявшим в коридоре. В полусне Столыпин не мог расслышать слов. Наконец, Занкевич удовлетворенно кивнул и захлопнул дверь. Он обернулся и принял сконфуженный вид.

– Петр Аркадьевич, прошу прощения, что разбудил. Однако дела не ждут...– Занкевич выглядел так, будто и не было бессонных суток. Что сказать: опыт работы!

– А где Глобачев? – были первые слова, сказанные Столыпиным после сна.

– А, тут, недалеко! Налаживает работу отделений. Кое-кто смог отбиться, продержаться. Иные даже смогли обратить восставших в бегство. Правда, в ряде отделений толпа... В общем, Глобачеву придется сообщить семьям о случившемся. И надеюсь, что мы сможем выбить награды и пенсии для жен погибших во имя государственного порядка.

Столыпин долго молчал. В голове пронеслись картинки того, что могла толпа сотворить с оказывавшими сопротивление людьми. Картины эти были донельзя кровавые.

– Попросите его, – Столыпин поднялся из кресла.

Конечно, надо было бы еще поспать: голова болела нещадно, в ногах чувствовалась слабость (возраст брал свое!), – но что было делать?

– После войны отдохнем, – прошептал Столыпин.

– Что, простите? – переспросил Занкевич.

– Ничего, просите.

– Конечно. Да, Петр Аркадьевич. По должностному своему положению я должен перейти в распоряжение главнокомандующего или же... – он долго подбирал слова, – регента. Поэтому в любой момент обстоятельства могут потребовать меня на другом месте...Может, я даже не сохраню свой пост...

– Мы как-нибудь решим эту проблему, если она возникнет, – Столыпин и сам не хотел терять решительного человека. В голове потихоньку складывался план действий, в котором Занкевичу отводилось важное место.

– Благодарю, – Занкевич кивнул и направился прочь, искать Глобачева.

Столыпин выглянул в окно. Кажется, был полдень. Небо, к сожалению, заволокло тучами, а потому время определить было трудно. Впрочем, Петербург – когда здесь было иначе?

Петр Аркадьевич спрятал руки за спину. Вид на город помогал сосредоточиться. Во многих местах виднелся дым. Это догорали околотки, дома. Прохожих – в отличие от вчерашнего дня – практически не было. Улицы заполонили солдаты и полицейские, реже можно было увидеть газетчиков, снующих туда-сюда.

– Петр Аркадьевич, – подоспел тот самый адъютант. Столыпину его было непривычно видеть без велосипеда. – Пришло несколько человек, рекомендовались... – адъютант замялся. – "Той самой черной сотней".

Столыпин улыбнулся. Вот они, повороты судьбы.

– Как поговорю с Глобачевым, приму их...А, вот и Вы! – за спиной адъютанта показался Константин Иванович. – Прошу, прошу!

Адъютант кивнул и вышел, давая пройти Глобачеву.

Тот выглядел обескураженно. На него известие об отречении государя и назначении "правительства доверия" произвело тягостное впечатление.

Глобачев откровенно не понимал, что происходит. А кроме всего прочего, теперь его могли лишить поста. А это значило прощание с любимой работой...

– Одно радует, Петр Аркадьевич, – он воспользовался приглашением Столыпина и сел в одно из кресел. То самое, которое ночью занимал Гучков. – Людей удалось сохранить. Жаль, не всех, не всех... Многих кто-то выдал толпе, я в этом убежден.

– Константин Иванович, все это мы выясним, – Петр Аркадьевич, наоборот, садиться не стал. Боялся уснуть. А ведь столько нужно было сделать. – Но требуется предпринять кое-что важное. О составе правительства, естественно, Вы осведомлены?

Глобачев помедлил.

– Вы позволите говорить откровенно? – наконец произнес он.

– Вон там, – Столыпин кивнул на окно. – Вы не спрашивали. Это и так было понятно.

– Благодарю, – Глобачев приободрился. – Эти люди давно были объектом нашего пристального внимания. Это Вы еще по одиннадцатому году должны помнить.

Столыпин кивнул.

– Еще в первый день открытия Думы мы могли взять многих из них. Соответствующие основания имелись. Военно-промышленные комитеты, которые возглавляет Гучков, стали прибежищем для революционеров всех мастей. Имеются все основания для обвинения в казнокрадстве, растрате казенных средств. Военные комитеты с казенными средствами делали все, кроме выполнения заказов. Столько денег потрачено зря! Я неоднократно об этом сообщал...Имелись сведения и от заграничной агентуры. Впрочем, детали можно было бы рассказывать очень долго. Теперь же...

Занкевич развел руками.

– Теперь же они стали правительством. Не в обиду Вам будет сказано, Петр Аркадьевич. Я считаю, что Ваша кандидатура – единственный верный выбор. Ну, может быть, еще Шульгин, однако этот для меня фигура загадочная. Уж больно подвержен порывам! Хотя, кажется, предан престолу...Но сам же ездил за отречением к государю...В голове у меня, признаться, это не укладывается. Ведь он же, монархист, состоит в "Прогрессивном блоке"...Словом, очень непонятная ситуация, очень.

– Вот о материалах я и хотел бы поговорить. Надо создать...эхм...группу, комиссию, которая негласно дала ход этим материалам. Все сведения подтвердить, обобщить. Необходимо заключение по его результатам, такое, которое сам Правительствующий Сенат обжаловать не смог бы. Понимаете, о чем речь?

Глобачев подался даже вперед.

– И тем самым увенчать нашу работу по сбору доказательств?

– Именно. Да, еще. Все материалы о деятельности левых партий, которую можно было считать направленной против государства, против России, приобщить. Контакты левых и центра ведь продолжались и после одиннадцатого года? Сами понимаете, я не был допущен к сведениям...

– Продолжались и крепли. Мы сможем найти соответствующие материалы. Конечно, если только они не были уничтожены в дни этой вакханалии, – горячо закивал Глобачев.

– Превосходно, – улыбнулся Столыпин. – Примерно за два-три месяца работа должна быть закончена.

– Весеннее наступление? – вдруг спросил Глобачев.

– Не понимаю, – нахмурился Столыпин.

– Это сроки весеннего наступления, Петр Аркадьевич. Точнее, сроки, озвученные...еще при прошлом...государе, – Глобачев осторожно подбирал слова.

– А это интересно, – Столыпин кивнул. – Да, материалы должны быть готовы к окончанию наступления, каковы бы ни были его итоги. Вы, конечно, понимаете негласный характер этой работы?

– О ней будут знать исключительно вовлеченные в ход люди, я, Вы, – несколько обиженно даже произнес Глобачев.

– Вы забыли упомянуть Георгия Евгеньевича Львова и Александра Ивановича Гучкова, – многозначительно произнес Столыпин.

– Зачем министрам забивать головы рутиной? Тем более...Они будут главными персонами расследования, – улыбнулся Глобачев.

– Хорошо. Если со мной что-то произойдет, постарайтесь эти сведения донести до императора. Боюсь, что регент может превратно к ним отнестись.

– Конечно. Если останусь живым, – совершенно серьезно и спокойно добавил Глобачев. – Нельзя сейчас ни в чем быть уверенным.

– К сожалению, это так, – Столыпин выглянул в окно. – Отвратительная сегодня погода.

– Это же Петербург, – развел руками Глобачев.

– Да нет. Не в этом дело, – вздохнул премьер и отвернулся от окна. – Что ж. За работу!

– Так точно! – бодро кивнул Глобачев и вышел прочь.

Он несколько приободрился. Хороший знак. Во всяком случае, так посчитал Столыпин.

Оглавление

194