Текст книги "Мир Вечного Полдня (сборник)"

Автор книги: Николай Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Ростик больше не ждал. Он схватил журналиста за руку и поволок его к выходу. Эдик поупирался для вида, потом зашагал едва ли не быстрее Ростика. Наконец, когда они уже вышли из здания библиотеки, он спросил:

– Что он там нарисовал? Мне показалось... Они нам не угрожали?

– Дело не в нас, – ответил Ростик. – Опасность угрожает городу.

– От Широв? Или этих, как их... Махри Гошодов?

– Опасность движется волной, к которой ни те, ни другие не имеют отношения. И нам лучше поторопиться, если мы хотим...

Ростик и сам не знал, как закончить эту фразу. Но он был твердо уверен в одном – сегодня Шир Гошод по имени Марамод попытался предупредить человечество Полдневья о неминуемой гибели, если они не успеют зарыться в землю. И как можно глубже.

 27

Проход в ограждении из колючки растаскивали уже при свете ракет. И Ростику показалось, что народу на этой работе было занято гораздо меньше, чем утром. Он почему-то сразу понял – что-то случилось. Едва он выскочил из машины и посмотрел на лицо молоденького лейтенантика, с которым раньше нигде, кажется, не встречался, как тот строго, как старшему, доложил:

– Прорыв периметра на заводе. Практически они отбили все наши контратаки. Сейчас там...

Он повернулся к заводу. Там то и дело взлетали осветительные ракеты и доносились то редкие, то очень частые выстрелы. Иногда включался даже, как показалось Ростику, крупнокалиберный пулемет.

– Теперь понятно, почему они нам позволили так легко вернуться, – пробормотал Ростик, имея в виду насекомых, которые даже не атаковали их при подъезде к городу.

– Все, кого я смог снять из окопов, там, – пояснил лейтенантик.

– Понятно, – согласился Ростик. – Чернобров, поехали в райком. Только скорее.

Он снова залез в машину, и они понеслись. Мысль, что эта самая машина могла бы решить исход боя, а вместо этого Ростик раскатывает на ней по родным улицам, не давала ему покоя. Потом он высадился у знакомого здания, поднялся по лестнице к освещенным окнам. Как ему сейчас показалось, все были на местах. Чтобы не застрять в приемной, они с Эдиком прошли к Дондику. Тот примет их сразу, Ростик в этом не сомневался. Так и оказалось.

Капитан, узнав, что посольство вернулось, провел обоих послов к себе, усадил у низкого, уставленного роскошной консервированной снедью стола, предложил рассказывать. Ростик рассказал, коротко, как только мог. Потом, практически через запятую после своего доклада, спросил:

– Что на заводе?

– Ты уже слышал? Там... – капитан посмотрел в темное окно, словно пытался в мрачном, заснеженном, темном го роде за стеклом найти хоть какой-то луч света, – все проиграно, Гринев. Потери таковы, что мы должны теперь неделю мобилизовываться, чтобы попытаться отбить назад наш металл. Этим теперь и вынуждены заниматься...

– Это неправильно, товарищ капитан, – сказал Ростик твердо. Так твердо, как только мог. – Нам нужно закапываться и заниматься только этим.

– А как же металл? Ты предлагаешь его бросить?

Ростик вздохнул.

– Мы даже не понимаем, зачем он нам нужен. Мы просто деремся за него...

– Как так – не знаем? – подал голос Эдик. – Это наш металл, наш стратегический запас.

– Мы не обратили внимание на то, что воюем с очень простыми существами, они лишены понятия стратегического запаса, им вообще никакой запас не нужен, кроме запаса еды. И тем не менее они вступили с нами в ожесточенную битву, пытаясь выиграть этот самый металл.

– Что это значит? – капитан, прищурившись, посмотрел на Ростика. – Ты узнал там что-то еще, помимо этого... Борыма?

– У меня там было очередное... – Ростик хотел сказать «видение», но потом решил не подрывать веру в свою идею таким ненаучным термином, – очередной приступ тошноты. И мне вдруг показалось, что металл нужен именно для того, чтобы защититься от этого борыма. Понимаете? Металл обеспечивает полную защиту от того зла, которое накатывает на нас с запада. И о котором нас предупредил Марамод.

– Какую именно защиту? – спросил Дондик.

– Не знаю, просто мне пришло в голову... – Он задумался. – Нет не только металл может спасать. Для защиты Гошоды просто уходят в подземелья. Но для чего-то еще – используют металл. И мы бы могли его использовать, если бы знали... Что и как именно нам грозит. А пока... – Ростик вздохнул. Он устал, но яснее говорить о том, что успел сегодня сделать, у него не получилось. – Пока следует закапываться. Почему-то мне кажется, у нас очень мало времени.

Капитан налил себе чаю, стал его отхлебывать, с удовольствием вдыхая бледно-серый, пахучий пар. Только сейчас Ростик заметил, что, хотя он сидел в бушлате, натянутом на кирасу и отцовскую тельняшку, ему не было жарко в этой комнате. Значит, с топливом стало совсем нехорошо.

– Да мы и так, собственно, закапывались, учитывая прежние... предвидения. Твои в частности, – капитан был спокоен, он думал. Или делал вид, что думает, хотя все уже решил.

– Этого мало. Нужно ускорить именно попытку закопаться, а металл... Им придется пожертвовать, – твердо сказал Ростик. – Иначе мы вообще все проиграем. Все, что у нас есть.

Тишина сгустилась до такой степени, что даже пар, кажется, уже не поднимался из стакана, а стоял мягким, но ощутимым облаком в круге керосиновой лампы под зеленым партийным абажуром.

– Значит, ты считаешь, отвлекать людей на контратаку завода не следует? А нужно форсировать закапывание. Но как же тогда?..

– Если угроза, о которой сказал Марамод, тотальна, она сметет насекомых, и мы получим назад весь наш металл. Я повторяю – весь, даже тот, который они уже утащили к себе в лагерь.

– А насекомые что же – не соображают? Ты как-то говорил, они почти разумны, а сейчас не чувствуют опасности? – спросил взволнованно Эдик.

Ростик не думал, что журналист так внимательно отнесется к тому дорожному трепу, которым Ростик угостил его сегодня по дороге в Чужой город и обратно. И вот поди ж ты, цитирует его, когда не нужно.

– Я в самом деле не все понимаю в этой ситуации. Но уверен в одном – насекомые рискуют. И кажется, понимают, что рискуют. Хотя все еще надеются как-то выпутаться из этой ситуации. А вот успеют ли?.. Но мы рисковать не должны, потому что хуже понимаем ситуацию. Тем более что контратака на завод приведет не только к тем жертвам, которые мы понесем в боях с насекомыми, но и к тем, которые появятся, когда борым...

Капитан встал так резко, что Эдик даже вздрогнул.

– Да ладно тебе! Заладил – борым, борым... Что мы знаем об этом борыме? А тут реальная угроза, реальные ценности, которые нужно вернуть! Понимаешь, не выдумки, а все настоящее, вещественное.

– Я воюю недавно, – проговорил Ростик, вставая, – всего полгода. Но выучил вот что – опасность никогда не бывает вещественной до тех пор, пока не убивает. Я свободен?

Капитан вздохнул.

– Погоди. Может, мне удастся уговорить Борщагова тебя принять.

– Не буду я с ним разговаривать, вас-то не могу убедить, а на него только зря время потрачу. Лучше я расскажу Рымолову, и тот, если сочтет нужным...

Дондик поиграл желваками. Потом у него дернулась бровь, кажется, это был нервный тик.

– Может, ты и прав. А потом?

– Вернусь, куда прикажете. На завод – пойду штурмовать завод, прикажете закапываться – закопаюсь.

Дондик внимательно посмотрел на Ростика.

– Сделаем так. Иди докладывай Рымолову и попробуй убедить его выработать к завтрашнему утру более достойные аргументы твоей правоты, чем приступ тошноты. А потом... Думаю, на заводе тебе делать уже нечего. Если руководство согласится с моим мнением, вывезем мы тебя подальше от города на запад, за кольцо насекомых, и будешь ты, друг любезный, стеречь свой борым. – Капитан потер руки, стараясь их согреть. – Если дело настолько серьезно, как ты расписываешь, лучше позаботимся о своевременном предупреждении.

Так и сделали. Рымолов толковал с Ростиком практически всю ночь, даже пришлось рисовать иные из картинок, которые изобразил Марамод, потом профессор согласился со всем, что было проделано в Чужом городе, а в конце даже одобрил предложение Дондика отправить Ростика на запад для отслеживания неведомой опасности. Утром, когда уже все валились с ног от усталости, он переоделся в роскошную, купленную незадолго до Переноса «тройку» и отправился к Борщагову, чтобы убедить руководство не тратить время на проигранную войну за завод.

А Ростик отправился домой, выспался, пообедал и написал записку, чтобы мама не волновалась. Сразу после полудня снова оказался у Рымолова в знакомом, высоком, тесно уставленном разными разностями кабинете. Тот только что вернулся с заседания, был бледен от усталости, но в целом доволен.

– Ты понимаешь, он никак не хотел отступать. Талдычил что-то про сорок первый год, про несдававшихся коммунистов... Прямо зоопарк какой-то! В конце Дондик доказал ему, что отбить завод имеющимися силами мы не можем, а вот укрепляться, как ты подсказал, закапыванием, в самый раз...

– Это не я подсказал, а Шир Марамод.

– Ладно, – отмахнулся от него Рымолов совершенно профессорским жестом, – поправка принимается. Пусть будет Шир. Только этот довод не сыграл никакой роли. Все почему-то ссылались на тебя... Я, правда, помянул еще других необычных людей...

– Так это не Дондик серьезно отнесся к нашим «видениям», а вы? – удивился Ростик, теперь концы у него вполне сходились. – А я-то думаю, что заставило наших истуканистых...

– Главным образом сработали твои «предвидения», – резковато прервал его Рымолов. – И тебе не сносить головы, если ничего не произойдет.

– Произойдет, – сразу помрачнел Ростик. – Что-то да произойдет.

– И так нехорошо, потому что погибнут люди. И эдак – тебе не на пользу пойдет. Ростик, пожалуй, никто не обвинит тебя в том, что ты не умеешь выбирать опасные приключения.

Профессор произнес последнюю фразу с подчеркнутой иронической интонацией. Но в нем было столько интереса, заботы и даже человеческого тепла, что Ростику стало легче – ему верили и о нем по-настоящему, дружески заботились.

Потом все завертелось – подготовка машины, снаряжение людей, получение валенок, тулупов, ватиновых штанов на складе... Пробивание накладных для пищи, солярки, боеприпасов, беготня по складам... Незадолго до полуночи все было готово, даже Чернобров и Голубец, которого вернули на прежнее место, в кузов БМП, за турель крупнокалиберного пулемета, хотя всем было известно, насколько неважно он работает на станкаче. Только Эдика не хватало, но его в этот поход решили не брать.

И наконец, получив список сигнальных знаков, сами ракеты и даже армейскую переносную рацию, пятидесятикилометровку, которая после доработки в Полдневье иногда пробивала расстояние на тридцать верст, они отбыли

На этот раз ехали не газуя, как это ни было чудно, с Чернобровом-то за баранкой. Плавно и тихо прокатили по заснеженным улицам, мимо знакомых домов с темными окнами и редких костров, разожженных для согрева постовых. Ростик даже спросил:

– Чернобров, у тебя зубы, часом, не болят?

– Нет, а что?

– Почему тогда не газуешь?

Чернобров сдвинул набок шапку, почесал за ухом, потом поправил ее, дернув головой, рассудительно и печально ответил:

– Эх, командир, дело-то какое, может, больше никогда всего этого и не увидим. А прощаться нужно с торжеством.

Ростик сосредоточился, но ничего впереди не увидел, ни про свою будущность, ни про Черноброва. Но он все равно уверенно заявил:

– Еще увидишь, Чернобров.

И без всяких приступов ясновидения он знал, что прав.

 28

Глаза у Голубца оказались что надо, он и увидел это раньше всех. А может быть, дело было в том, что как раз была его вахта. Он просто стоял и из Ростикова бинокля рассматривал горизонт. Разумеется, бинокль был привязан бечевой к пулемету, так что можно было очень плавно и ровно осматриваться, не мучаясь дрожью рук от холода или слишком резким биением сердца, как бывает при работе с дальнобойной оптикой.

Чернобров в тот момент спал, Ростик сидел в тепле кабины и жевал, вспоминая, когда же он видел Любаню в последний раз. Выходило, несколько месяцев назад. Хотя что такое месяц? Сколько значит здешний час, минута или неделя? Все тут было слишком наперекосяк, чтобы придавать большое значение новой временной шкале, предложенной Перегудой.

Вдруг дверка в кабину раскрылась и показалась красная, обветренная на морозце физиономия Голубца.

– Тут туча, товарищ командир.

Ростик перевел на него все еще задумчивые глаза.

– Какая туча?

– Такая... неопределенная, – ответил солдат.

Делать было нечего, Ростик вылез из тепла, и, как всегда бывает, когда выходишь из не очень жаркого помещения на мороз, его пробила дрожь. Он подкрутил окуляры бинокля и сосредоточился.

Да, сплошной вал черного цвета. Невысокий, очень плотный, без просветов. Перекатывается по снежной, белой равнине, которая искрилась бы, если б с утра не висела над головой привычная зимняя хмарь.

– Голуба, ты не заметил, она движется? – спросил Ростик.

– Ну, для этого нужно заметить точку на горизонте, потом подождать...

– Я и сам знаю, как это делается, – отозвался Ростик. – Ты движения не заметил?

– Нет, слишком мало времени прошло. Я сразу решил до ложить.

– Что ж, тоже правильно.

Ростик заметил небольшую возвышенность, расположенную перед черной волной километрах в трех, если он правильно оценивал расстояние. Подождал, потом еще подождал. Оторвался от бинокля, подышал на руки, помахал в воздухе, чтобы кровь прилила к пальцам. Снова приник к окулярам. Так и есть, холм теперь был раза в два ближе к волне, чем вначале. А ведь прошло меньше местного получаса... Быстро эта штука едет. Прямо несется. Причем своими силами, потому что такого сумасшедшего ветра в Полдневье не бывает.

– Голуба, готовь рацию.

– Что докладывать?

– Доложи, что строго с запада по новой координатной сетке на город идет вал черного цвета, со скоростью примерно... – Ростик посчитал, – километров пять в час. Есть подозрение, что это и есть угроза, о которой... Которую мы тут сторожим.

Голуба засел за рацию, которую от греха подальше унесли в кабину. Антенну, конечно, вынесли наружу, но все равно ему пришлось крутить ручку почти четверть часа, пока он накопил достаточно энергии, чтобы дать позывные. Уверенности, что его услышали в городе, ни у кого не было, потому что подтверждение приема они не услышали. Ростик слегка разозлился. Конечно, это была реакция на страх перед неизвестностью. Он прикрикнул:

– Буди Черноброва. Пусть он тебе ручку крутит.

– А чего меня будить? – отозвался ворчливый голос, по казавшийся еще более обиженным на морозе. – Я не сплю вовсе.

– Вот и хорошо, – разом успокоился Ростик. – Все равно скоро поедем.

– Назад, в город? – спросил Голуба.

– Вперед, нужно же посмотреть: что это такое?

Снова зажужжала ручка динамки, снова забормотал что-то в микрофон Голубец. Потом он сдвинул наушники чуть назад и закричал, словно Ростик был глухой:

– Они спрашивают: сколько у них времени?

– От нас до черноты этой километров восемьдесят, если не меньше. До темноты осталось часов семь... Скажи, если она ночью движется, то появится под городом завтра поутру. А если не движется, тогда... Скажем, после полудня. – Ростик никак не мог рассмотреть в бинокль, что же это такое. – Скажи, что едем вперед. Возможны перерывы связи, пусть ждут.

Сложились. Чернобров поворчал на застывший на морозе мотор, потом все-таки завелся, покатили на запад. На этот раз ехали неспешно, должно быть, желания лететь в объятия черной кляксы, заливающей весь видимый впереди мир, у водилы не было.

Ехали часов пять, за это время проехали больше половины того расстояния, с которого заметили черноту. Да и сама клякса эта приблизилась километров на тридцать, если не больше. Вот и получилось, что между людьми и тем, что на них наползало, осталось чуть больше пяти километров. Тут уже все было по-другому.

Хотя вокруг еще был чистый снег и солнышко как бы проглянуло через тучу наверху, а в воздухе уже появилось что-то... Ростик попросил остановиться, вышел из машины, огляделся. Да, страх, отчаяние и безмолвное ожидание гибели царило всюду. Это было очень странное чувство, но Ростик был уверен, что ему не кажется, что так и есть, – в воздухе повис кислый, удушающий запах ужаса.

Внезапно откуда-то спереди, от виднеющегося теперь очень близко черного фронта вздулся тонкий, явственно видимый на снежном фоне язык. Он стал вытягиваться вперед, но вдруг изогнулся и стал приближаться. Ростик мог бы поклясться, что это темное щупальце тянется к нему. Именно к нему. Внезапно Чернобров сказал:

– Командир, может, хватит, а? Давай поехали отсюда... подальше!

– Сейчас.

Ростик ждал. Вот-вот это станет совсем близко. Он поднял бинокль, отвязанный от турели, и попытался понять, что же это... Нет, не понимает. До щупальца, вытянувшегося вперед, как тончайшая, полупрозрачная сеть, осталось километра два. Внезапно щупальце ослабело, повисело почти неподвижно, а потом стало втягиваться назад. Но Ростик знал, вот подкатит черный фронт ближе, и тогда оно дотянется.

– Командир, поехали, к едрене фене, наконец!

Внезапно из тучи в снег упало что-то... Вернее, кто-то. Ростик присмотрелся. Так и есть. Сбоку упало что-то еще, такое же точно, как и то, что он видел впереди. Он шагнул к лунке, образовавшейся в пушистом снегу, но тут что-то упало совсем близко, на расстоянии метров десяти. И он рассмотрел...

Это была никакая не черная градина, а что-то живое. Крохотный комок, величиной с мышь-полевку, только с крылышками. Ростик подошел ближе, зверек устал, он лежал, распластавшись на снегу, и крутил головой с непомерно большим ртом, составляющим почти половину его тела. Из невероятно большой для такого существа пасти торчали вверх и вниз две цепкие, темные гребенки зубов В целом зверь был немного похож на летучую мышку или крысенка, но... Нет, скорее всего это напоминало миниатюрную химеру с собора Парижской Богоматери. Это было не животное, даже не зверь, это был пожиратель всего, что только попадалось на пути. Ростик протянул руку, тотчас в воздухе повис тонкий писк, смешанный с почти змеиным шипением.

Ростик разозлился. Или испугался. Он схватил зверька в перчатку, без жалости сдавил кулак, услышал хруст, пошел к машине. Вдруг прямо из воздуха крохотные химеры стали падать на него, как дождь. Эти были менее усталыми, они еще могли управлять полетом и целили ему в лицо, в глаза, стремились попасть за шиворот...

Чернобров раскрыл дверь и снова что-то заорал. Скорее по жесту, чем на слух, Ростик его понял и побежал. Ворвался в кабину, смяв Голубу, захлопнул за собой дверцу.

– Всё, поехали. И как можно быстрее.

Пока Голуба восхищался зверьками, их видом и острыми зубками, пока он снимал запутавшихся в бушлате Ростика летучек, аккуратно раздавливая им головы, Чернобров развернул машину и понесся назад, в сторону города, как угорелый. Успокоившись, Ростик проговорил:

– Ты только не заглохни, Чернобров, а не то – каюк.

– Знаю, – буркнул водила и только сильнее надавил на газ.

Странно, сейчас Ростику совсем не хотелось его за это упрекать. Он лишь надеялся, когда туча будет подальше, можно будет ехать помедленнее, потому что провалиться под лед какой-нибудь речки тоже не хотелось бы... Голуба выбрался в кузов, стал неотрывно смотреть назад.

– Сколько же их? – пробормотал он, словно в полусне. Потом наклонился к Ростику и заорал: – Командир, сколько их?

Чернобров, зло сверкнув глазами, ответил сквозь зубы:

– Ты такого числа не знаешь, парень. Да и никто не знает, может, только господь...

Э-ге, вдруг понял Ростик. Но для верности решил спросить:

– Ты крещеный, Чернобров?

– А как же, – ответил, разом успокоившись, водила. – Вот только тут это не помогает.

Ростик еще раз посмотрел на здоровенного мужичину с бровями, закрывающими треть лба и половину висков, и попытался найти еще одного летающего крысенка, который беспрерывно шипел где-то внизу, под ногами. А может, ему это только казалось.

Он хотел было ответить шуткой, чтобы, мол, и сам Чернобров не плошал, но не стал. Что-то ему подсказывало, что плошать Чернобров не собирался. И это наводило на мысли. Внезапно водила, удостоверившись, что Голуба ушел к задней части кузова, проговорил, словно о давно решенном деле:

– Вот успокоится маленько все, церковь поставим.

– Церковь? – удивился Ростик.

– Эх, молод ты еще, командир, не понимаешь. – Чернобров подумал, решительно вдавливая педаль газа в пол. – А нам еще такое предстоит, что без церкви никак нельзя.

А что, решил Ростик, можно и церковь, только было бы кому ставить.

 29

До конца город так и не успел подготовиться к нападению летающей угрозы, но тех, кто оказался вне укрытия, было немного. И в этом не было вины Ростика.

Едва они оторвались от основной тучи химер, он приказал остановить машину и дал все условленные сигналы о приближающейся опасности. Примерно с полдороги он снова установил связь и вторично передал всю информацию, какой к тому времени располагал.

В город он не спешил. Несмотря на то, что в темноте темные крысята стали почти не видны, он приказал остановить БМП и попробовал следить за приближающейся тучей. Саму тучу они, конечно, проворонили, она вынырнула под утро в пределах прямой досягаемости, до нее оставалось всего-то километра три, максимум пять. Она даже стала выбрасывать щупальца, чтобы дотянуться до людей – новой, свежей пищи.

Но БМП завелась сразу, и разведчики снова ускользнули. На этот раз они рассчитали время атаки крысят на город часа на два после полудня и прямиком отправились докладывать начальству. Доклада не получилось, все сколько-нибудь серьезные командиры уже засели в бункере, устроенном в подвале райкома, и приняли там только Голубца, должно быть, как еще одного пехотинца на случай возможного сражения. Пожав плечами, Ростик приказал Черноброву ставить машину в гараж и отправился к матери. Она обрадовалась, увидев его, и Ростик мигнуть не успел, как оказался в самом большом больничном убежище, устроенном из трех бомбоубежищ, сообщающихся узкими патернами.

Тут имелось немало оборудования, но и много людей. Пожалуй, людей здесь оказалось гораздо больше, чем должно было помещаться по нормам. Но делать нечего, врачи принимали всех, кто сумел до них добрести. Как человека, знающего угрозу лучше других, Ростика послали следить за обстановкой наверху в подобие перископа, устроенного из многоколенчатой трубы. Ростик, напившись крепкого чаю, приник к окулярам и стал наблюдать, смутно чувствуя, что все это неправильно, что ему полагалось бы сейчас носиться по городу и спасать упрямых дураков, которые надеются отсидеться за закрытыми окнами и дверями или в своих деревенских подвалах.

Но зато тут было относительно тепло. Для согрева убежищ запалили три огромные буржуйки, которые не только согревали воздух, но и кипятили воду. Потом кто-то из завхозов больницы, продолжая по привычке распоряжаться, приказал все чужие чайники убрать, а для производства горячей воды разожгли огонь в огромной, литров на двести, нагревательной колонке, и, как оказалось, это было правильно – и воздух прогревался лучше, и чаем могли наделить всех желающих, а не только самых предприимчивых.

Примерно в час дня, когда Ростик уже не видел на площади перед больницей никого, кроме нескольких солдатиков, устало переносящих из ближайшего парка распиленные еще ночью деревья, стали закрывать двери. Их оказалось пять. Около каждой кто-то из здешних начальников поставил охрану, и оставили только один вход, тот самый, где еще носили дрова.

Ростик смотрел, как чумазые, усталые, голодные, даже на вид, ребята работают, и ждал. Почему-то он был уверен, что успеет предупредить их. И лишь потом вдруг понял, что они, в отличие от него, видят обстановку целиком, и следовательно, не он им, а они сами должны понять, что началось. И только он так подумал, как это произошло.

Более всего это походило на выпадение радиоактивного пепла после атомного взрыва, как его расписывали учебники гражданской обороны. И конечно, половина солдат атаку не заметили.

Черная метель закружилась вдруг, заплясала, мигом сделав снег серым, а потом и совсем черным. Деревья обросли черной бахромой, а люди, которые только что шагали, работали, что-то чувствовали, о чем-то рассуждали и думали, вдруг покрылись меняющимися в очертаниях языками полупрозрачного темного пламени. А потом, словно ребята в самом деле попали под струю огнемета, они стали размахивать руками, побежали, отбиваясь от чего-то, что жгло их со всех сторон и от чего не было спасения...

Ростик смотрел, не отрываясь, радуясь, что не может слышать криков, иначе многие ночи просыпался бы от бесконемного кошмара... Но и то, что он видел, могло стать кошмаром. Особенно потому, что легко представлял себе, как вместо кого-нибудь из этих ребят под атаку черной тучи попадает он сам.

Потом искаженные роящимися летучими крысами человеческие фигуры стали падать, и снег вокруг них окрасился кровью. Но и снег все новые и новые клубы крыс покрывали своими телами и высасывали его, чтобы ни одна молекула питательного человеческого вещества не пропала даром.

Когда Ростик не мог больше на это смотреть, он отвалился от окуляров и почувствовал, что по его спине под тельняшкой текут ручьи пота. Он был так напряжен, когда смотрел на смерть людей на площади, что сейчас был способен к разумным действиям не более ребят, что там погибли.

Но ему еще предстояло сделать одно дело. Пошатываясь, он спустился с каменных ступеней, которые вели в вентиляционную камеру, где и был установлен перископ, и потащился мимо разом притихших людей к единственно оставшейся открытой двери. Тут народа было много, были даже врачи. Они пытались оказать помощь десятку покусанных в кровь солдат, которые все-таки сумели добраться до двери.

Несколько прорвавшихся в помещение крыс были уже убиты, а их раздавленные в кровавую кашицу тела заляпали бетонный пол перед входом неопрятными красными пятнами. Ростик глянул в круглое смотровое окошко, проделанное во внутренней двери в переходный тамбур. В тамбуре остались двое, теперь они лишь отдаленно напоминали людей. На них роилась сплошная масса крысят, потому что внешняя дверь осталась открытой.

В углу одну из сестер больницы – крепкую, сильную на вид женщину – кто-то пытался привести в чувство нашатырем и валерьянкой. На нее было неприятно смотреть – таким белым было ее лицо, такими безвольными складками кривились ее губы, так бессильно дергались ее руки. Дрожащим голосом, на грани истерики, она объясняла:

– Я пыталась, ждала их, пока могла... Но они... не успели. Почему они побежали не к двери, а вбок? Я хотела даже поймать одного, втащить...

– Глупости, Таня, – услышал Ростик твердый, знакомый с детства голос, только сейчас в нем не было ни грана тепла и привычной доброты. – Попыталась бы – там сейчас лежало бы и твое тело.

Неужели мама и так может? Для Ростика это было открытием. Но на сестру этот голос произвел почти магическое действие. В ее глазах появился признак сознания, губы у нее сжались в узкую полоску, она встала.

– Прошу простить меня, Таисия Васильевна, я действительно... Больше не повторится.

– Вот и хорошо. Ступай в перевязочную, там кто-то от испуга в вену попасть не может, а мы противостолбнячные подкожно себе позволить не можем...

Сестра, как и все остальные люди в белых халатах, ушла. Раненых увели следом за ними, желающих помочь было достаточно. Ростик постоял рядом с теми, кто выбрался из черной метели своими силами.

– Как там было? – спросил он тощего мальчишку едва ли старше пятнадцати лет.

– Как наводнение, – отозвался парень и, смерив оценивающим взглядом офицерский бушлат Ростика, полученный со склада перед поездкой в Чужой город, отошел к стене.

Делать было нечего, Ростик вернулся к перископу. Желающих сидеть и смотреть на то, что творилось наверху, поначалу было немало. Но потом осталось гораздо меньше. Регулярно у окуляров нес вахту только сам Ростик да еще тот самый пятнадцатилетний, который никому так и не сказал своего имени, отзываясь лишь на кличку Боец.

Прошел этот день, потом еще один, потом дни и ночи стали смазываться, превращаясь в одну общую, очень смутно осознаваемую временную протяженность. От нее в памяти оставались лишь подавленность и беспричинный страх.

Впрочем, страх был не совсем беспричинный. Ростик смотрел на мир, который оказался во власти летающих крыс, с совершенно новым пониманием, с новой, невообразимой ранее точки зрения. Оказалось, крысы способны были грызть практически все, кроме камня, асфальта, стали и упрочненного стекла. Оконное стекло они разбивали, построившись в чуть более плотный, чем обычно, летящий таран. Конечно, передний ряд крыс при этом погибал, расшибившись о прозрачную преграду, но остальные все-таки проникали внутрь и выгрызали в квартирах людей все, что только могли.

Дней через пять Ростик уже знал, что подавляющая часть крысят бывает не больше полевого мышонка, но встречаются и размером с небольшого котенка. Эти были все время очень голодны и пытались жрать своих. Их боялись, но почему-то не убивали. Иногда большие крысы нападали друг на друга, но летали они плохо. Ростику пришло в голову, что в случае долговременного перелета они худеют, а самые неудачливые прямо в полете погибают от голода.

Еще Ростик каким-то образом понял, что кольцо насекомых, опоясавшее Боловск еще летом, то самое, которое люди не смогли ни преодолеть, ни отодвинуть в степь, крысы попросту смяли. Кузнечики, увлеченные своей победой над городом, погибли практически все.

На седьмой день сидения в подземелье стало ясно, что наиболее легкую для себя пищу в городе крысы уже прикончили. Теперь они взялись за деревья, причем кусты сирени, например, сожрали подчистую, даже закапываясь в мерзлую землю, чтобы разыскать корни. Другие крысы выгрызали известку. От этого иные дома, как заметил Ростик, дали трещины. Стало понятно, почему в Старом городе так легко можно было обвалить часть стен. Это было важным открытием, оно подтверждало, что нападение летающих крыс можно пересидеть, раз в свое время с этим справились Гошоды. И не один раз, наверное.

На девятый день Ростик заметил, что от погибших людей не осталось даже костей. Он сходил к тамбуру, где, как он помнил, лежали два солдата, не успевшие закрыть наружную дверь. Тела исчезли, а внешние двери были заперты. Охранники так ловко с этим справились, что никто ничего не заметил.

Впрочем, почти никто и не хотел ничего замечать. Нужно было ждать – все так и делали.

 30

Внезапно Ростик почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он оторвался от окуляров и попытался глазами, привыкшими к свету яркого, солнечного полдня наверху, различить, что творится вокруг. Как всегда, сначала ему показалось, что тут стоял полный мрак. Лишь кое-где горели керосиновые лампы да совсем далеко на серой бетонной стене играл отблеск пламени, вырывающегося из печи. Потом он сумел различить тень человека, который рассматривал его метров с пяти.