Текст книги "Воскрешение из мертвых (сборник) 1980г."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

18

В тот же день Татьяна заходит к подполковнику Лазареву и, рассказав ему о ходе поиска Вадима Маврина, предлагает:

– А что, Евгений Николаевич, если я в Одессу съезжу?

– С какой целью?

– Сейчас ведь не о Маврине только наша забота. Его друзья найдут способ, как вернуть Вадима на завод. Человек он не глупый и одумается, конечно. Главное теперь – помешать Телушкину осуществить его замыслы. В том, что он затевает какую-то аферу, у меня нет ни малейших сомнений.

– Вы уверены, что его замыслы уголовно наказуемы?

– По имеющимся у Дионисия Десницына сведениям, в подвал особняка архиерея Троицкого уже привезена печатная машина. Стало быть, Корнелий Телушкин будет что-то печатать. Уже сам факт тайного печатания подпадает, по-моему, под действие статьи семидесятой Уголовного кодекса, даже если текст замышляемых публикаций не будет носить антисоветского характера, в чем я очень сомневаюсь.

– Но пока все это одни лишь догадки, – пожимает плечами Лазарев. – Скорее всего, все-таки Телушкин хочет с помощью «пришельцев» более убедительно, чем это делалось до сих пор, доказать существование всевышнего. Это прославило бы его не только в христианском мире. Он ведь честолюбив…

– Но и неглуп, – перебивает Евгения Николаевича Татьяна. – Должен, значит, понимать, что это неосуществимо. Да и не нужен им бог. Андрей Десницын дал мне почитать книгу французского марксиста Антуана Казановы о Втором Ватиканском соборе. Он пишет в ней, что католические прелаты сами говорили на своем соборе, что бога уже не ищут в физической природе, где таинства больше не в чести. Бог даже не гарант универсальной закономерности, обнаруженной в структуре природы и человека. Я запомнила эти слова довольно точно, так что можете считать их цитатой из книги Казановы.

– Ого, как святые отцы стали откровенничать! – восклицает Лазарев.

– Жизнь заставила, – уточняет Татьяна. – Научно-техническая революция нашего века. Трезвеют помаленьку. Не случайно же немецкий теолог Бултман еще несколько лет назад заявил: «Нельзя пользоваться электричеством и радио, а в случае болезни требовать современных лекарств и клиник и одновременно верить в мир духов и новозаветные чудеса».

– А для того чтобы точно знать, что же в архиерейском подземелье затевается, нужно побывать в Одессе и вступить в контакт с магистром Травицким.

– Но каким же образом, Татьяна Петровна? Травицкий, как нам известно, не такой уж простак.

– Я не забываю об этом, Евгений Николаевич, и не собираюсь общаться с ним лично. Надеюсь главным образом на помощь сотрудников Одесского управления Министерства внутренних дел.

– Но ведь у вас на это весь отпуск уйдет…

– Я все равно собиралась в те края. Тетка у меня в Николаеве, а Одесса почти рядом.

– Мне остается только попросить комиссара Ивакина дать указание сотрудникам Одесского управления Министерства внутренних дел о содействии вам.

Накануне отъезда Татьяна встретилась с Олегом и сказала ему:

– Хочу познакомиться с твоими стариками.

– А может быть, потом, – замялся Олег, – когда вернешься?…

– Зачем же откладывать? Или ты стесняешься, что они у тебя простые люди? Ну так это не только глупо, но и неуважительно по отношению ко мне. За кого же ты меня принимаешь? Может быть, за баронессу какую-нибудь? Честно тебе скажу – не нравится мне это. Ты же знаешь, что мой отец тоже был простым рабочим…

– Но он вышел, как говорится, в крупные ученые. А мой начал отличным слесарем-инструментальщиком, а кончил запоями. Сейчас, правда, уже не пьет «по причине расстройства здоровья». Боюсь, что знакомство с ним не доставит тебе удовольствия…

– Как же ты можешь так об отце?

– Не думай только, что у меня с ним плохие отношения…

– Этого только не хватало! Презираешь его, наверное, за отсутствие силы воли? Не всем же быть такими волевыми, как ты со своей знаменитой системой трех «С», которая, наверное, для того только тебе понадобилась, чтобы подавить в себе все чувства к женщине, которую ты любил…

– Почему же – любил? Я все еще продолжаю любить ее, – пытается шутить Олег.

– Не знаю, не знаю, не очень в этом уверена… Ну, в общем, ждите меня сегодня в гости, и не надо ничего готовить. Я сама принесу торт. Выпьем чаю.

– Зачем же торт? Мама отличные пироги спечет…

– У мамы, значит, есть кое-какие достоинства – она умеет печь пироги для любимого сына, – усмехается Татьяна.

– Ого, какая ты!

– Не очень нравлюсь тебе такой, да? А я такая вот. Ничего прощать тебе не буду…

– И хорошо, что ты такая! – восклицает Олег.

19

Татьяна прибывает в Одессу в понедельник рано утром и сразу же идет в местное управление Министерства внутренних дел. Ее принимает заместитель начальника.

– Вам звонил о моем приезде комиссар Ивакин, – говорит она полковнику Корецкому.

– Да, да, Татьяна Петровна, мы в курсе дела и постараемся помочь. Вам заказан номер в гостинице «Спартак», она на Дерибасовской, в самом центре города, почти рядом с Театром оперы и балета. А неподалеку наш Приморский бульвар с знаменитой Потемкинской лестницей…

– Спасибо, товарищ полковник! – благодарит Татьяна. – Я уже бывала в Одессе и знаю все ее достопримечательности.

– Жаль, я хотел напроситься к вам в гиды.

– Так в чем же дело – вот мы и поговорим обо всем на свежем воздухе, если только вы серьезно…

– Серьезно, серьезно, уважаемая Татьяна Петровна! Приказывайте, когда за вами зайти? В гостиницу вас отвезут на моей машине.

– Ну, тогда я через полчаса буду готова.

Спустя полчаса в дверь гостиничной комнаты Груниной раздается стук.

– Войдите, – отзывается Татьяна.

– Прибыл в ваше распоряжение, Татьяна Петровна! – прикладывает руку к козырьку фуражки полковник Корецкий.

– Вы пунктуальны, товарищ полковник…

– Антон Антонович.

– Хорошо, Антон Антонович. И раз уж вы зашли, давайте поговорим о деле здесь.

– Как хотите, – снимает фуражку полковник. – А когда стемнеет, я покажу вам вечернюю Одессу.

– Не возражаю. Так вот, вам что-нибудь известно о магистре Травицком? Или он теперь доктор богословия?

– Наверное, скоро присвоят. У нас он числится правонарушителем…

– Опять попытался с кем-нибудь пообщаться?

– Да, пытался. На сей раз, правда, не со всевышним, а с одним туристом из ФРГ. Несколько лет назад на контрольно-пропускном пункте у этого туриста в тайнике автомашины были обнаружены сочинения русских философов-идеалистов, находящихся в эмиграции. В своих «трудах» они с религиозно-философских позиций пытались опровергнуть идеи научного коммунизма. И вот он появляется снова, на этот раз всего с одной книгой. В ней собраны высказывания крупнейших западных ученых о религии.

– Эту книгу он тоже тайком провез?

– Нет, вполне легально. Ему известно, что никому из иностранных туристов не запрещается привозить религиозные книги для личного пользования. Правда, он хорошо знает, что имеются в виду главным образом Евангелие, Библия, Коран и различные молитвенники, но к нему не стали придираться.

– А Травицкий тут при чем?

– Когда этот господин возвращался на родину, у него этой книги не оказалось. На вопрос сотрудников нашей таможенной службы, где книга, он сначала заявил, что потерял ее, но, понимая, что этому могут не поверить, решил признаться, что подарил ее магистру богословия Травицкому. Травицкий, конечно, отрицал получение такого подарка от иностранного туриста, но мы не сомневаемся, что иностранец сказал правду, так как Травицкого видел в его обществе бывший семинарист Фоменко. Он уверяет, что именно Травицкий поручал ему распространять религиозные книги, полученные из-за рубежа.

– Ну, а о Травицком что еще вы можете сказать?

– Среди местного духовенства он слывет религиозным фанатиком, не брезгающим для доказательства существования всевышнего никакими средствами.

– У вас тут в семинарии был еще один священник – Корнелий Телушкин…

– Отец Феодосий! – восклицает Корецкий. – По словам Фоменко, он состязался с Травицким в красноречии. Бывший их воспитанник считает даже, что Телушкин уехал из Одессы, не поладив с магистром.

– А мы полагаем, что между ними должны существовать какие-то тайные контакты, – говорит Татьяна и делится с Корецким своими соображениями и опасениями.

Полковник некоторое время молча размышляет, потом говорит не очень уверенно:

– Что там происходило и происходит за стенами Одесской духовной семинарии, этого мы не знаем. И о Травицком бы ничего не знали, если бы не подарок, сделанный ему западногерманским туристом, да рассказ о нем Фоменко, который утверждает, что Травицкий не только фанатик, но и «темная личность».

– Есть у него для этого причины?

– Мы тоже задали ему такой вопрос. Он пообещал нам представить убедительные доказательства. А пока сообщил, что Травицкий часто бывает в порту, когда приходят иностранные пароходы. Один раз мы действительно видели его на Приморском бульваре. Он ходил полчаса вдоль Потемкинской лестницы и ушел, так и не спустившись в порт.

– И это был день, когда пришел в Одессу иностранный пароход?

– В тот день в Одессу прибыл итальянский лайнер. Потом в наш порт приходили другие иностранные пароходы, в том числе и итальянские, но Травицкий больше ни на Приморском бульваре, ни в порту не появлялся.

– Может быть, его что-то насторожило? Он мог заметить, что за ним…

– Это исключено.

– А почему не допустить, что насторожил его Фоменко? Раз он хотел его изобличить, то, наверное, ходил за ним буквально по пятам.

– Мы предупредили Владимира, чтобы он прекратил свое шерлокхолмство.

– Что вы знаете о самом Фоменко?

– Он сын известного в городе врача. Мечтал пойти по стопам отца, но не набрал нужного количества баллов на вступительных экзаменах. Это бы он еще перенес, надломила его неразделенная любовь. Влюбился в «скверную девчонку», как заявил его отец. Мало того, что она не ответила взаимностью на его любовь, стала издеваться над ним, узнав, что он внук священника. А священник этот добровольцем на фронт пошел во время Великой Отечественной войны и погиб смертью храбрых.

– Как же девчонка эта могла!..

– Могла, Татьяна Петровна. Она действительно скверная, жестокая девчонка. С нею Володя Фоменко познакомился в типографии. После неудачи с поступлением в институт он устроился туда учеником наборщика. Но когда поссорился с этой девчонкой, видимо, ей назло решил поступить в духовную семинарию. «Мой дед был честным русским патриотом, – заявил он ей, – и я тоже докажу всем, что можно быть священником и настоящим человеком, патриотом и борцом за мир». Отец Фоменко считает, что у Володи был «нервный срыв» и только потому поступил он в семинарию. А когда его сына исключили из семинарии, доктор буквально ликовал. Вас заинтересовало что-нибудь в биографии Владимира Фоменко?

– Заинтересовало.

– Что же именно?

– То, что он работал в типографии. Можете вы организовать мою встречу с ним?

– Попробую.

20

Владимир Фоменко худощавый, высокий, красивый молодой человек с нервными движениями тонких рук. Голос у него негромкий, но торопливый, будто он боится, что его не дослушают, потому, наверное, спешит высказаться прежде, чем его прервут. Татьяна Владимира не торопит, дает возможность «разрядиться».

– Сначала я считал Травицкого истинным борцом за православие, – слегка заикаясь, быстро говорит Фоменко, – а оказалось, что он – всего лишь мелкий клеветник…

– А вы читали произведения, которые он вам давал? – спрашивает Татьяна.

– Сперва просто так их распространял по просьбе Травицкого, а потом решил почитать. Они там за рубежом безо всякого разбору все печатают. Видать, им страшно хочется хоть каких-нибудь доказательств гонения на верующих за их убеждения у нас. Особенно папа римский старается. Специальную конгрегацию по вопросам восточной церкви создал у себя в Ватикане. Очень уж печется о согласии между католицизмом и православием, однако с непременным условием признания православием верховной власти папы римского, как наместника Христа на земле.

– Вам-то откуда все это известно? – удивляется Татьяна уверенности, с которой говорит Фоменко.

– Моя мама итальянка. Ее родственники часто пишут ей из Италии, присылают журналы. Она и меня итальянскому обучила. Я много интересного в журналах этих вычитал. Но теперь совсем другими глазами на все смотрю. Читаю то, о чем раньше и не слышал, чего семинарское начальство читать не позволяло. Диспуты Луначарского, например, с митрополитом Введенским. Здорово его Анатолий Васильевич разделывал. Вот бы поприсутствовать на таких баталиях! Сейчас прямо не отрываясь читаю все атеистические произведения Луначарского.

– А «отец Феодосий» чему же вас учил? – любопытствует Татьяна.

– Он старался нам внушить, что современная наука не только не противоречит религии, а чуть ли не подтверждает ее. Папу римского, Пия Двенадцатого, кажется, цитировал нам. Его обращение к «папской Академии наук» на тему «Доказательства бытия бога в свете современного естествознания».

– И убеждало вас это в чем-нибудь?

– Тогда казалось убедительным. Он приводил нам высказывания западногерманского епископа Отто Шпюльбека, который будто бы доказал, что только в старом естествознании, с его законами о строгой причинности всех физических явлений, не было места для бога. А новое естествознание, подчиняющееся законам квантовой физики, ведет будто бы человека к «вратам бога и религии». И он не голословно, а на примерах это нам доказывал. Вот бы поговорить об этом с настоящими учеными-марксистами.

– Так в чем же дело? Нет разве в Одессе таких ученых?

– Есть, конечно, – смущенно произносит Владимир, – но мне к ним неудобно… Они моего отца хорошо знают и то, что я в духовной семинарии был…

– Но ведь вы ушли из нее.

– Все равно неудобно…

– Ну хорошо. Запишите тогда все эти вопросы и передайте мне. Я знакома с одним известным московским ученым, попрошу его ответить вам на них.

– Спасибо, Татьяна Петровна! Это очень мне пригодится. Я тогда кое-кого из бывших моих товарищей по семинарии постараюсь просветить. Вы себе представить не можете, как они, богословы отечественные и зарубежные, нас одурманивают!

– Я это представляю себе, Володя…

– Нет, вы это просто не можете себе представить. У вас жизненный опыт, знания, твердые убеждения, а у нас, молодых и зеленых…

– Вы только не волнуйтесь так, Володя…

– Я не волнуюсь, Татьяна Петровна, я негодую. Все злопыхатели там, на Западе, учат нас, как надо жить, во что верить. Архиепископ Иоанн из Сан-Франциско, например. Этот бывший русский князь, бывший архимандрит и настоятель православного храма святого Владимира в Берлине, прослуживший в этом храме до конца войны и благословивший поход Гитлера против России, теперь читает нам душеспасительные проповеди по радиостанции «Голос Америки» и покровительствует всем антисоветчикам.

«Нужно его как-то переключить на другую тему, – тревожно думает Татьяна, – нельзя ему так взвинчиваться…»

– Вы мне много интересного рассказали, Володя, только слишком уж большое значение придаете таким одержимым, как архиепископ Иоанн…

– Вы думаете, он одержим верой в господа бога? Ненавистью к Советскому Союзу он одержим! Не может такой человеконенавистник верить в бога.

– А магистр Травицкий верит? Вы сказали, что он фанатик.

– Это в семинарии считают его фанатиком, а по-моему, жулик он, а не фанатик! Спросил как-то, не могу ли достать типографские шрифты. Но это уж не знаю для чего…

– Ну, а вы что ему ответили?

– Это было еще до того, как меня выставили из семинарии. Я тогда не успел в нем разобраться и даже немного уважал за эрудицию. Он не объяснил мне, зачем ему шрифты, а я постеснялся расспрашивать. Да и чего было спрашивать, раз я не мог эти шрифты достать. Не воровать же их было из типографии, хотя теперь думаю, что он не стал бы меня отговаривать, если бы я сказал ему, что смогу их украсть.

– А вас исключили только за то, что вы Травицкому нагрубили?

– Не только…

– Если это секрет, то я не настаиваю, – почувствовав смущение Владимира, говорит Татьяна.

– Никакого секрета, Татьяна Петровна, просто противно говорить об этом человеке. Я ведь был совсем зеленым и во многом не мог разобраться. Без конца задавал ему вопросы. Спрашивал, например, как понимать свободу совести? Как исповедовать религию? Или, может быть, свобода совести разрешает быть атеистом? Хоть не очень охотно, но ответил он мне на это положительно. Тогда я снова: «А почему же в Америке, в которой будто бы гарантируется свобода совести, существует обязательная религиозная присяга в виде клятвы на Библии, а в некоторых штатах неверующих не принимают на государственную службу?»

– И что же он на это?

– Ответил шуткой. Сказал, что один не очень умный человек может задать столько вопросов, что на них и сто мудрецов не смогут ответить. Но я продолжал задавать ему новые вопросы. Спрашивал, почему в Библии написано, будто всякая власть от бога? Советская власть, значит, тоже от бога? Я был ему нужен, и он не доносил на меня ректору. А когда я отказался выполнять его задания, он тотчас же все ректору выложил, да еще и присочинил. Я потом много думал об этом и ни капли не сомневаюсь теперь, что он темная личность. Но я непременно его разоблачу.

– Может быть, я помогла бы вам или подсказала что-нибудь?

– Нет, Татьяна Петровна, позвольте мне это самому.

21

Дионисий Десницын не возлагает больших надежд на поездку Татьяны Груниной в Одессу. Что сможет она там узнать о Травицком, в какие планы его проникнуть? А тем более во взаимоотношения его с Корнелием Телушкиным. В семинарию она ведь не пойдет, а так у кого же ей узнать что-нибудь интересующее ее? Да и в самой семинарии в замыслы его едва ли кто-либо посвящен. А если и посвящен, то не станет же выкладывать их сотруднице Министерства внутренних дел.

Нет, ничего она там не добьется, время только потеряет. А то и того хуже – Травицкого насторожит. Действовать, конечно, нужно здесь, в Благове, да поэнергичнее. Не может быть, чтобы этот парень, которого Телушкин привлек к осуществлению своих целей, ни о чем не догадывался. Он, наверное, в самом деле крепко травмирован, однако можно же его чем-то расшевелить. Есть, должно быть, люди, с которыми он дружил.

– Слушай, Андрей, – обращается Дионисий к внуку, – а тот приятель твой, который помог милиции бандитов в нашем доме взять, в каких отношениях с этим Вадимом? Послушался бы он его, если бы…

– Едва ли, – задумчиво покачивает головой Андрей, – не думаю, чтобы послушался! А вот Олега Рудакова, пожалуй. Его он больше других уважал. Мы все его нашим вожаком считаем.

– Это не тот ли, который у вас на заводе бригадиром?

– Сейчас он уже мастер инструментального цеха.

– Так в чем же дело тогда? Почему ты не можешь попросить его приехать к нам для встречи с Мавриным? Разве Рудакова не интересует его судьба?

– Но как же мы эту встречу организуем?

– Уж это я беру на себя. А сейчас мне нужно собираться. Просил навестить его отец Арсений и, конечно, не без причины. Кстати, у меня мелькнула одна идея. Сейчас сколько? Семь? Ну, так я как раз к его традиционному вечернему чаю успею. Ужинай без меня.

Дионисий Десницын бывал у ректора не раз. Последнее время редко, правда, но в доме протоиерея Арсения Благовещенского все ему хорошо знакомо. Тут ничего не изменилось за последние тридцать, а может быть, и все пятьдесят лет, все, как при его покойном отце, тоже протоиерее. После смерти жены живет отец Арсений одиноко, дети разъехались по разным городам, отца навещают редко, стесняются его духовного сана. А он, добрая душа, и не винит их за это, лишь бы здоровы да счастливы были.

Вот уже второй час сидят за чаем два старых человека, мирно толкуя о творце, которому один давно уже перестал служить, а другой все еще служит. Они не осуждают друг друга, говорят спокойно и откровенно. Десницыну вообще нечего таить, а отец Арсений наедине с Дионисием не лукавит.

– Я слабый человек, – признался он как-то Дионисию. – Это о таких, как я, Иван Петрович Павлов сказал: «Есть слабые люди, для которых религия имеет силу». Мне хорошо с богом, спокойно. Все, что ни случись, можно его благоволением или гневом объяснить.

– А вы вроде и ни при чем?

– На все воля господня, – вздохнул отец Арсений.

– Удобная философия, – рассмеялся Дионисий.

Благовещенский не возражал. Но он и не притворялся, ему действительно было бы нелегко без бога. Он в него искренне верит и не позволяет рассудку усомниться в существовании всевышнего, не мучается этим вопросом, считает, что худа не будет, если бога и не окажется. Ну, а если он есть, а ты в этом сомневался? Тогда ведь… Впрочем, и это его не волнует, он не позволяет себе таких сомнений.

Арсения, однако, не упрекнешь в примитивности, он читает не только богословскую литературу, но и кое-что из научной. А при встречах с иностранными богословами, позволяющими себе за рюмкой водки разные шуточки в адрес «дремучих православных традиционалистов», отвечает им на вполне научном уровне:

«Вот вы полагаете, что многие психические травмы и стрессы у православных прихожан от чрезмерно строгого следования букве священного писания. А я считаю, что все наоборот. Травмы и стрессы, скорее, от модернизаций, от постоянных пересмотров и приноравливаний к современности, тогда как традиционное восприятие и Евангелия и других священных книг действует подобно психотерапии».

Вот и сейчас, сидя под старинными образами, отец Арсений терпеливо слушает Дионисия, не только не возражая ему, но и не пытаясь вникнуть в смысл его слов, пропуская их мимо ушей.

– Я вас знаете за что уважаю, Арсений Иванович? – говорит Дионисий. – За то, что вы не мудрите. Верите себе в бога, как верили когда-то, когда и науки-то никакой не существовало. А теперь человек так много и достоверно знает, что для бога не остается места.

Дионисий делает паузу, отпивая чай из блюдца и раздумывая, как дальше вести беседу.

– Нужно ли в связи с этим хитрить, подтасовывать факты, придумывать, по сути дела, новую религию? – вопрошает он Арсения, помолчав с минуту. – Когда вы мне сообщили о замысле Феодосия, я сначала подумал, что это никому не повредит. А потом, поразмыслив хорошенько, решил, что церкви, а точнее, нашей семинарии и вам лично, как ее ректору, это может принести большие неприятности. Через внука и жену его, кандидата философских наук, попросил я навести справку у серьезных ученых о «пришельцах» и о возможности оставления ими научных сведений для земного человечества. Оказывается, многие ученые очень в этом сомневаются. Некоторые из них полагают даже, что мы во Вселенной одиноки. В связи с этим, в случае опубликования «находки» Феодосия, мы будем выглядеть жалкими фальсификаторами. Зачем же нам такая слава? Да и владыка наш как еще на это посмотрит. К тому же изготовление шрифтов да еще печатание пусть даже древнейших текстов без разрешения на то властей как бы не вошло в противоречие с Уголовным кодексом.

Арсений Благовещенский теперь само внимание. Он знает, что Советская власть всегда была справедлива к духовенству. Это на Западе шумели и шумят о гонениях на православную церковь в Советском Союзе, а он-то знает, что в годы революции судебные процессы над, некоторыми представителями духовенства были вызваны их антисоветской деятельностью.

Благовещенский даже прочел статью Ленина «Об отношении рабочей партии к религии», и ему понравились прямые, честные слова вождя русских коммунистов, который заявил:

«Глубоко ошибочно было бы думать, что кажущаяся «умеренность» марксизма по отношению к религии объясняется так называемыми «тактическими» соображениями в смысле желания «не отпугнуть» и тому подобное. Напротив, политическая линия марксизма в этом вопросе неразрывно связана с его философскими основами».

Отец Арсений хорошо знает, что никакая религия с этими основами не совместима. Но ему известно и то, что марксисты религию не отменяют, а преодолевают терпеливой воспитательной работой. Да и сама советская действительность, преобразующая жизнь советского народа, все основательнее уничтожает ту почву, в которой веками укоренялась и произрастала религия. Как ни печально, но ему приходится это признать. Русского человека, а особенно русского мужика, напрасно многие считали, а некоторые зарубежные богословы и сейчас считают слишком уж религиозным. Он, отец Арсений, проживший долгую жизнь и многое повидавший, что-то не замечал в нем этого.

А взять русские сказки народные, поговорки, пословицы, много ли в них религиозности? Скорее, пожалуй, богохульство. А уж здравого смысла и юмора хоть отбавляй.

Не единожды размышлял отец Арсений и над устаревшими представлениями об аскетизме русского человека, как бы вытекавшем из его религиозности. Снова ведь приходится перестраиваться, приспосабливаться и утверждать, что речь уже идет не о пренебрежении земными радостями, а о самосовершенствовании, об аскетизме, относящемся лишь к области духовной жизни. Если бы даже отец Арсений не читал об этом в «Журнале Московской патриархии», сама жизнь заставила бы его именно так истолковывать это своим семинаристам.

Ох как трудно оставаться на позициях традиционализма под напором новой жизни, потому и приходится идти на сделки не только с собственной совестью, но и с разными фанатиками вроде магистра Травицкого или с такими ловкачами, а может быть, и авантюристами, как отец Феодосий.

Ректор Благовской духовной семинарии к тому же не из храбрых, он хорошо знает, что религиозные организации не могут действовать совершенно бесконтрольно. Поскольку существуют они в государстве, то и действовать обязаны в рамках государственного законодательства.

– Что же теперь делать, Дионисий Дорофеевич? – спрашивает он Десницына. – Не в милицию же заявлять?

– Обойдемся пока без милиции, – успокаивает его Дионисий. – Нужно только услать куда-нибудь Феодосия. В епархию или в ведомство самого патриарха. Найдутся там какие-нибудь дела?

– Найдутся. Только я отца Владимира хотел послать…

– Пошлите Феодосия, но чтобы он ничего не заподозрил. И желательно поскорее.

– Можно даже завтра.

– Лучше послезавтра и хорошо бы на весь день.

– Постараюсь, – обещает ректор.