Текст книги "Воскрешение из мертвых (сборник) 1980г."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

10

Уже поздно, пора бы ложиться спать, завтра ведь рано вставать, а Олег все читает и записывает в свой блокнот разные цифры и цитаты. Когда комсорг цеха поручил ему быть агитатором в инструментальном, он даже разозлился:

– Да что вы все на меня одного! Я и бригадир, и член штаба оперативного отряда, и в общественном конструкторском бюро…

– Ладно, не перечисляй, сам все многочисленные твои обязанности знаю, – остановил его комсорг. – Но ведь ты же самый грамотный комсомолец в инструментальном…

– С каких это пор стал я самым грамотным? А Гурген Друян, который на третьем курсе станкоинструментального? Да и Анатолий Ямщиков поэрудированнее меня…

– Ты еще Андрея Десницына забыл назвать, – усмехнулся комсорг. – Он ведь кандидат богословия.

– А ты не смейся над ним. Он достоин всяческого уважения, к тому же на втором курсе философского…

– Ты тоже на философском. Но дело даже не в этом Гурген горяч. Если ему зададут каверзный вопрос, он может послать сам знаешь куда.

– Когда надо, я тоже могу послать…

– Так когда надо, а он когда и не надо. Анатолий тоже вспыльчив и не считает нужным объяснить того, что, по его мнению, каждый сам должен знать. Поэтому лучшего агитатора, чем ты, пока не вижу. Попробуй проведи две-три беседы, трудно будет – поищем кого-нибудь другого.

И вот Олег Рудаков провел уже несколько бесед и не только не попросил замены, но и честно признался комсоргу:

– Оказывается, все это чертовски интересно! Не знаю, как для тех, кто меня слушает, а для меня лично все это очень интересно.

– Я же знал, что эта работа именно для тебя, – похлопал его по плечу комсорг. – Ты прирожденный агитатор. Если хочешь знать, я часто сам прихожу тебя послушать. И еще одна у тебя заслуга – умеешь ты как-то и других для своих политбесед привлечь. Ямщикова очень ловко втянул вчера в разговор. Я и не знал, что он такой знаток кибернетики. А Патер? Интереснейшие вещи рассказывал о последнем Ватиканском соборе и приспособлении католицизма к современному миру. И особенно большое тебе спасибо за то, что организовал в цехе беседы Груниной по правовым вопросам. Какая все-таки она красивая! Валя Куницына уверяет, будто все вы в нее повлюблялись.

– А что, нельзя разве?

– Не в рабочее время, однако, – рассмеялся комсорг. – И лучше бы все-таки в своих заводских девчат…

Вспоминая теперь этот разговор, Олег грустно улыбается. В какой-то мере Валя, может быть, и права… А где сейчас Грунина? Целую вечность, кажется, не виделся с нею. Уехала куда-то и не попрощалась даже. Потом, правда, сам начальник ее позвонил. Сообщил об отъезде Татьяны и поинтересовался, как ведет себя Грачев.

А ведет он себя вполне нормально. Вопросы даже задает на политбеседах. Спросил вот сегодня: правда ли, что в капиталистических странах происходит обуржуазивание пролетариата?

Удивляться такому вопросу нечего. Сейчас об этом вся западная печать и радио трезвонят. Олег ответил ему, по правде говоря, не очень убедительно, общими словами. Это и других не удовлетворило. Надо будет завтра объяснить поконкретнее.

Вот он и сидит теперь, готовится…

И вдруг дверной звонок чуть слышно – дзинь!.. Кто же это так поздно?

На носочках, чтобы не разбудить родителей, Олег идет в коридор. Заглядывает в дверной глазок. Да это же Толя Ямщиков! Вот уж кого не ожидал!

– Ты что так поздно – случилось что-нибудь? – тревожно спрашивает его Олег.

Ему кажется, что Ямщиков не очень твердо стоит на ногах. На лице его блаженная улыбка.

– Да ты пьян! – невольно повышает голос Рудаков. – От тебя, как из винной бочки…

Но тут он замечает, что из левого угла рта Анатолия струится кровь. Кровоточат и ссадины на скулах. В темных пятнах крови белая сорочка.

– Не пьян я, не пьян! – энергично мотает головой Анатолий. – Немного выпил, правда, но не пьян. А вид такой потому, что на нас напали…

– Ладно, проходи поскорее, – торопит его Олег. – И не шуми, стариков моих разбудишь.

Проводив Анатолия в свою комнату, Олег присматривается к нему внимательнее и обнаруживает, что не только сорочка, но и брюки его выпачканы грязью и даже разорваны в нескольких местах. Выражение лица, однако, не пьяное вовсе, как показалось Олегу в коридоре, а какое-то восторженное.

– Объясни теперь толком, что с тобой произошло, если, конечно, в состоянии? – строго спрашивает Олег Ямщикова.

– Что значит – если в состоянии? – удивляется Анатолий. – Я потратил много сил и очень устал, но я никогда еще не был в лучшем состоянии, чем сейчас. Да знаешь ли ты, что мы с Патером совершили только что почти подвиг! Мы, как два д'Артаньяна… Да, именно как два д'Артаньяна, хотя Патеру, как бывшему богослову, казалось бы, больше подходила роль рассудительного Арамиса. Мы сделали с ними то, что было бы под силу только двум д'Артаньянам – мы расшвыряли их и обратили в бегство…

– Ничего пока не понимаю, кого вы расшвыряли?

– Ну ладно, расскажу тогда все по порядку, отведи только сначала меня куда-нибудь, чтобы я мог умыться. И дай йоду залить боевые раны.

Вернувшись из ванной комнаты, Анатолий удобно располагается в любимом кресле Олега и уже более спокойно продолжает свой рассказ:

– Знаешь ли ты, где мы были сегодня? Я и Патер. У Грачева! Он пригласил нас отпраздновать получение аттестата зрелости его сестрой Мариной. Девушка, над которой мы шефствовали, когда ее братец отбывал срок за частнопредпринимательскую деятельность. Эта маленькая Маринка знаешь какой теперь стала!.. Короче говоря, встретившись с нею сегодня, я, как говорится в старинных романах, прямо-таки потерял голову!

– Ведь ты совсем недавно говорил мне, будто влюблен в Татьяну Петровну Грунину…

– Да, был, это верно, но как? Как влюбляются в красивую актрису из заграничного кинофильма. Романтично, но не реально. А тут живая, настоящая, чертовски симпатичная девчонка! От нее все там были без ума. Даже Патер…

– Не ври, Патер влюблен в свою Беатриче – Анастасию Боярскую.

– Да, он давно, еще до отречения, влюбился, в Настю, но это не помешало ему оценить достоинства Марины. Зато эти лопухи, ее школьные друзья, прямо-таки… Но, в общем-то, они хорошие ребята, а вот еще два типа, которых пригласил, видимо, уже сам Грачев, эти прямо-таки ошалели. Сначала еще ничего, только глаз с нее не сводили, а потом, когда поднабрались…

– Но ведь и вы с Патером не один только чай там пили?

– Я этого и не скрываю. Патер хоть и непьющий, но за здоровье Марины и за ее аттестат выпил пару рюмок. Я уложился в свою норму – три… Ну, может быть, на этот раз четыре рюмки…

– Кто там был еще? Не было разве подруг Марины?

– Наверное, были, но я никого, кроме нее, не видел…

– А подрались вы там, конечно, из-за Марины?

– Ни с кем мы там не дрались. Это потом, на улице, когда мы пошли домой. За углом нас уже поджидали те два типа, приятели или знакомые Грачева. С ними еще двое неизвестных нам. В гостях у Грачевых их не было. Один из них показался мне похожим на того, что огрел меня в прошлом месяце бутылкой. Вот тут-то и началась баталия… Видел бы ты, как Патер от них отбивался! Обязательно нужно вовлечь его в нашу народную дружину…

– Как бы тебя самого после такой баталии из нее не выставили, – хмуро прерывает Анатолия Олег.

– За что? За самооборону? Выходит, нам нужно было позволить избить себя?

– Как же вы все-таки выстояли двое против четверых?

– Что значит – выстояли? Мы не только выстояли, мы обратили их в позорное бегство.

– А Патера ты где оставил?

– Нам удалось поймать такси. Патера я довез до его дома, а сам поехал к тебе. Мне захотелось сразу же все тебе объяснить, и именно сегодня. Завтра, увидев наши физиономии, ты бы черт знает что о нас подумал. У меня-то еще ничего, а вот у Патера здоровенный синяк под глазом…

Несколько минут длится неприятное для Ямщикова молчание. По хмурому лицу Рудакова он видит, что тот не в восторге от их ночного похождения.

– Если ты обратил внимание, – произносит наконец Олег, – я тебя спокойно выслушал и даже постарался понять. Послушай же теперь и ты меня. Не хотел я пока тебе этого говорить, но, видно, надо, чтобы ты вел себя осмотрительнее.

– А что такое?…

– Не перебивай! – недовольно машет на него рукой Олег. – Татьяна Петровна меня предупредила, что Грачев хоть и с хорошими отзывами отбыл срок в колонии, но едва ли исправился. Он, наверное, из тех, у которых это на всю жизнь. К тому же у него есть, видимо, босс, который держит его в страхе и повиновении. Действует он, по всей вероятности, по его указке и вас с Патером пригласил на праздник Марины, конечно, не случайно.

– Но Марина тут ни при чем.

– Да, может быть. Скорее всего, она такое же орудие, а вернее, – слепое орудие в руках грачевского босса, как и ее брат. А вы с Патером, похоже, зачем-то ему понадобились. Мы, правда, полагали, что его мог интересовать главным образом Маврин…

– Грачев приглашал и его, но он без Вари не захотел, а Варя наотрез отказалась. Она боится, как бы Вадим снова…

– Она умница, – хвалит Варю Олег. – Вадим ведь в свое время много крови ей попортил…

– Ну хорошо, – нетерпеливо перебивает Олега Анатолий, – допустим, что все так. Мы, может быть, и в самом деле нужны зачем-то Грачеву и его таинственному боссу, но зачем же было на нас нападать? Хорошо еще, что мы постояли за себя, а то они могли бы нас и искалечить…

– Я думаю, – убежденно замечает Рудаков, – это получилось уже не по сценарию Грачева и его босса. Их подручные, наверное, уже по своей инициативе хотели вас как следует проучить. И, думается мне, из-за Марины.

– Да, может быть… – вздыхает Анатолий. – Но от Марины я ни за что не отступлюсь!

– Опять ты о ней!

– Да, опять, и буду так о ней всегда!.. К замыслам братца своего она никакого отношения не имеет. Ни минуты не сомневаюсь в этом. Между прочим, она собирается на наш завод, в заводское профтехническое училище…

– А вот это уже хорошо.

– Это очень хорошо! – восклицает Анатолий.

Помолчав, он добавляет:

– Когда я впервые был влюблен, а было это еще в школьные годы…

– В третьем классе, наверное? – смеется Олег.

– Нет, в девятом, – не замечая иронии Олега, уточняет Анатолий. – Конечно, та мальчишеская, по существу, любовь не идет ни в какое сравнение с этой. Но тогда я именно по-мальчишески собирал и записывал афоризмы о любви. Память у меня сам знаешь какая. Я их почти дословно и сейчас помню…

– Посмотри лучше на часы, видишь, сколько уже? – прерывает его Олег. – Или ты останешься у меня ночевать?

– Нет, поеду домой, дед будет беспокоиться. А тебе не мешало бы знать, что от любви к женщине родилось все прекрасное на земле. И сказал это Горький. А Стендаль заметил, что хоть и много страшных злодейств на свете, но самое страшное – задушить любовь.

– Твою?

– Нет, твою. И не притворяйся, пожалуйста, таким уж равнодушным. Я давно уже заметил, что тебе нравится Таня Грунина. Чего краснеешь-то?

– Но ведь никаких надежд, – невольно вырывается у Олега. – Я не записывал никаких афоризмов о любви, но в каком-то из произведений Белинского вычитал, что меркою достоинства женщины может быть мужчина, которого она любит. Разве я для нее такой мужчина?

– А какой же? Для меня, если хочешь знать, ты всегда был образцом настоящего мужчины, и я горжусь дружбой с тобой. Да и не только я…

– Спасибо, Толя! – порывисто протягивает руку другу Олег. – Но ведь у нее может быть иная мера в оценке достоинств…

– Ну, просто противно слушать! – возмущается Анатолий. – Вот уж кого любовь лишила разума, так это тебя!

– Хватит, однако, об этом, – устало произносит Олег. – И если ты не хочешь оставаться у меня, то поторопись на метро.

11

На следующий день, встретившись с Андреем Десницыным, Рудаков внимательно присматривается к нему. У него действительно синяк под левым глазом, и выглядит он очень смущенным. Анатолий Ямщиков кое-как замаскировал царапины на своем лице и бодрится больше обыкновенного. Так и сыплет остротами. Но ребят из бригады Рудакова не проведешь, они сразу сообразили, что было какое-то ЧП, однако не подают вида, что догадываются об этом.

Зато Грачев невозмутим, как всегда. Деловито склонился над своим верстаком с разметочной и доводочной плитками, тисками и смотровым фонарем. Позади фонаря на специальной площадке аккуратно разложен его рабочий инструмент.

«Хороший ведь слесарь. Работает добросовестно и вроде даже с охотой, – думает о нем Рудаков. – Чего еще нужно этому человеку?…» Для Олега это просто непостижимо.

А в цеху все идет своим порядком, хотя Рудакову кажется, будто инструментальщики сегодня сдержаннее обычного. Не говорят так громко, как всегда, и, кроме Ямщикова, никто не балагурит. Даже Гурген не ругается по-армянски, когда роняет что-нибудь на пол или не находит нужного ему инструмента. А может быть, Олегу кажется только, что сегодня все полно какого-то особого значения?…

За несколько минут до обеденного перерыва в помещении мастера цеха (Рудаков все еще замещает его) раздается звонок.

– Здравствуйте, Олег! – слышит он голос Татьяны. – Это Грунина. Вернулась только вчера, и притом очень поздно, поэтому не смогла позвонить.

– Я очень рад, Татьяна Петровна, что вы наконец-то!..

– А я должна сообщить вам кое-что не очень радостное.

У Олега сразу замирает сердце от недоброго предчувствия.

– Сегодня ночью, – продолжает Грунина, – на Конюховской улице убит ударом ножа в спину некто Бричкин – девятнадцатилетний, нигде не работающий парень. Участковому инспектору удалось установить, что был он до этого в гостях у Грачевых. Выяснилось также, что находились там и члены вашей бригады: Ямщиков и Десницын. Известно ли вам что-нибудь об этом?

– Известно, Татьяна Петровна. Ямщиков был у меня вчера, возвращаясь от Грачева.

– У вас перерыв через четверть часа? Ну, так я к тому времени буду на заводе. Встретимся у комсорга вашего цеха.

– Знаете, как мы все по вас соскучились! – взволнованно говорит Олег, когда они с Татьяной остаются одни в комнате комсорга. Он, конечно, понимает, что время для такого разговора не очень подходящее, но ничего не может с собой поделать и робко смотрит в глаза Татьяны, страшась увидеть в них осуждение.

А она спрашивает:

– Все или вы лично?

– В общем-то, все, а я, наверное, больше всех…

Но тут в дверях появляется комсорг, выходивший в соседнюю комнату, чтобы по просьбе Груниной послать кого-нибудь за Ямщиковым и Десницыным.

– Сейчас придут, – сообщает он Татьяне. – Однако они тут явно ни при чем. Я представить себе не могу, чтобы это кто-нибудь из них…

– Я тоже не думаю, что это дело их рук, – успокаивает его Татьяна. – Кто убил Бричкина, нам пока неизвестно. Бесспорно лишь то, что он был сильно пьян. А напился у Грачева. Его сестра Марина получила аттестат зрелости. Вот они и отпраздновали это событие. Были в тот вечер в гостях у Грачевых и Ямщиков с Десницыным. Прокуратура уже возбудила дело об убийстве Бричкина, а мне поручено произвести неотложные следственные действия. Поэтому придется допросить тут у вас сначала Ямщикова, а потом Десницына.

– А Грачева? – спрашивает Рудаков.

– Его, конечно, тоже, но уже после них. Но вот и Ямщиков! Вы нас оставьте, пожалуйста, наедине.

– О, Татьяна Петровна, наконец-то вы!.. – радостно восклицает Анатолий, но, сообразив, что разговор с нею будет, видимо, официальным, смущенно извиняется: – Простите, пожалуйста… Вы, наверное, будете меня допрашивать о драке с этими подонками, и потому всякие эмоции с моей стороны, конечно, неуместны.

– Да, к сожалению, разговор будет официальным, – сдержанно улыбается Грунина. – Что поделаешь – таков закон. Расскажите мне об этой драке поподробнее.

Ямщиков теперь уже гораздо спокойнее и обстоятельнее сообщает ей все то, о чем так бурно поведал в минувшую полночь своему другу.

– А вы не смогли бы описать внешность напавших на вас? – просит Грунина.

– Едва ли это мне удастся, – пожимает плечами Ямщиков. – В темноте не разглядел, да и некогда было рассматривать, пришлось обороняться. Ведь их было четверо. Впечатление о них самое общее – этакие гривастые субъекты в доспехах хиппи.

– Но двух вы имели возможность разглядеть получше. Они, насколько мне известно, были гостями Марины.

– Да я и там на них не очень смотрел – были более приятные для меня лица, – улыбается Анатолий.

– А вот этого вы не узнаете? – спрашивает Грунина, протягивая Ямщикову фотографию парня с худым, длинным лицом и локонами средневекового лучника. Ее раздобыл где-то участковый инспектор, обнаруживший труп Бричкина на Конюховской улице.

– О, этого помню! Этот действительно был у Марины. Она сказала мне даже, что он самый нахальный из ее «поклонников». И в драке вчерашней участвовал активнее других. А теперь вы скажите, пожалуйста, Татьяна Петровна… Ох, извините меня, ради бога, что называю вас по имени! На допросе это, наверное, не положено, но язык не поворачивается называть вас гражданином инспектором. Ну, а что, скажите, было нам делать: обратиться в бегство или защищаться?

– Никто вас за это и не винит. Я просто уточняю картину происшествия, потому что все гораздо серьезнее, чем вы думаете. Не заметили вы в руках напавших на вас парней ножа или другого острого предмета?

– Нет, не заметил. Да и не было, наверно…

– Почему так думаете?

– А потому, что они были страшно разъярены, особенно тот, которого вы мне показали. Даже камень пытался схватить, к счастью, камень этот оказался слишком тяжелым. А будь у парня финка, он бы не задумываясь пустил ее в ход. Его прямо-таки силком уволокли от нас приятели, когда решили ретироваться, видя, что мы за себя умеем постоять – я ведь боксер и самбист, а у Десницына, хоть он и бывший богослов, чертовски увесистый кулак.

– Ох, Толя! – вздыхает Татьяна. – Я тоже должна бы вас гражданином Ямщиковым называть, но и у меня язык не поворачивается… А дело-то очень серьезное. Убит ведь этот «самый нахальный поклонник» Марины Грачевой. Всадил ему кто-то нож в спину на той самой улице, где вы дрались.

– Что вы говорите! – изумленно восклицает Ямщиков. – Выходит, что подозревать теперь могут и меня и Десницына?…

– Формально – да.

– Эти подонки – дружки Бричкина – с удовольствием, конечно, покажут на меня!

Двое из этих «дружков» уже находились в отделении милиции за ночной дебош. Они разбили окна в одном из домов на соседней с Конюховской улице и пытались избить прохожего. К тому же оказали сопротивление доставившим их в отделение работникам милиции. Допрашивая их, Грунина не задавала им прямых вопросов, но по косвенным заключила, что об убийстве Бричкина им ничего не известно.

Могло оказаться, конечно, что убили его они сами в пьяной драке и потому помалкивали, но, скорее всего, это не их рук дело. Не похоже, чтобы и Грачев имел к этому отношение. Ему не следовало бы тогда приглашать Бричкина в гости, чтобы потом не привлечь этим внимания к себе следственных органов.

А не замешан ли здесь Туз?…

Чем больше думала Грунина о причастности Каюрова к убийству Бричкина, тем тверже укреплялась в своей догадке. Но даже если это не Туз и не его подручные, все равно он не упустит теперь случая обвинить в этом Ямщикова и Десницына, а скорее всего – запугать их возможностью такого обвинения…

С какой целью, однако? Это Татьяне было не очень ясно, но весьма возможно, с целью шантажа. И ему очень может пригодиться для этого бесследно исчезнувший четвертый участник ночной драки. Все попытки работников милиции обнаружить его были пока безуспешны.

Допросила Грунина и Марину Грачеву. Девушка произвела на нее хорошее впечатление. Об убийстве Бричкина ей тоже ничего не было известно. О самом Бричкине она сказала:

– До седьмого класса мы учились с ним вместе. Он и тогда не давал мне житья своим ухаживанием. И даже когда его исключили из школы за вечную неуспеваемость и хулиганство, продолжал ко мне приставать и отвязался только после того, как я пригрозила пожаловаться на него брату.

Задала Грунина Марине несколько вопросов и о брате.

– Знаете, – задумчиво ответила ей Марина, – по-моему, он кое-чему все-таки там научился. Я исправительную колонию имею в виду… Не то чтобы совсем уж, но и не тот теперь, что был. Во-первых, пить бросил. Работа, говорит, у меня такая, что либо кончай пить, либо переходи на другую, по меньшему разряду и не с тем заработком. С микронами ведь дело имеет, а с ними нужна твердая рука.

– Так совсем и не пьет? – не очень поверила ей Грунина.

– В сравнении с тем, что было, так почти совсем. И вообще стал, по-моему, над многим задумываться… Вот если бы только не дружки его прежние! – тяжело вздохнула Марина.

– А что за дружки? Собутыльники?

– Если бы только собутыльники! – снова вздохнула Марина, но чувствовалось, что ничего больше об этом не скажет, и Грунина решила пока не настаивать.

Начиная допрос Десницына, Грунина не смогла удержаться от того, чтобы не сказать:

– Вот уж никак не ожидала этого от вас, бывшего богослова…

– А я более всего удручен, – с неожиданной для Груниной решительностью восклицает Десницын, – тем, что мне постоянно напоминают о моем духовном прошлом. Разве не ясно вам, что с ним все кончено? А за свой поступок, совершенный прошлой ночью, а готов нести ответственность по всей строгости закона, хотя нисколько в том не раскаиваюсь, ибо поступил, по-моему, как подобает гражданину. К тому же просто не имел права оставить своего товарища в беде.

– Вас в этом никто не обвиняет.

– Тогда я вас, простите, не понимаю. Чего же вы от меня не ожидали? Того, что обороняться буду, а не уговаривать напавших на нас подонков разойтись с миром? Или в соответствии с учением Христа, когда они ударили меня по левой щеке, я должен был подставить им правую? Нет, гражданин старший инспектор, я вполне сознательно дрался с ними и очень горжусь, что мы с Ямщиковым обратили их в бегство…

– А я повторяю, – теперь уже весело улыбаясь, прерывает его Татьяна, – что ни в чем вас не обвиняю. И если хотите знать мое личное мнение – действовали вы, как настоящие мужчины.

– Правда? – улыбается теперь и Десницын.

– Но я обязана выяснить у вас, как все это происходило. Один из напавших на вас хулиганов был ведь найден минувшей ночью убитым.

– Так вот оно что! Тогда я постараюсь вспомнить все поподробнее. В какое время, кстати, произошло это убийство? Примерно около двенадцати? Ну, а мы с Ямщиковым сели в такси в половине двенадцатого. Нет, номера его я не запомнил. Вернее, просто не обратил на него внимания. Но Анатолий разговорился с шофером, которого, как и меня, звать Андреем. Потому, наверное, и запомнилось его имя. В разговоре выяснилось еще и то, что мы были последними его пассажирами. Работа его кончалась в двенадцать.

– А не сказал он вам случайно, из какого автопарка его такси?

– Нет, этого мы у него не спрашивали… Хотя, позвольте, он, помнится, сам сказал, что ему по пути с Анатолием, который хотел заехать на Автозаводскую улицу к Олегу Рудакову. Пригодится вам это?

– Пригодится, Андрей Васильевич. Скорее всего, это такси из девятого таксомоторного, который находится под Автозаводским мостом.

Записав все показания Десницына в протокол и подписав его вместе с ним, Татьяна, прежде чем отпустить Андрея, говорит:

– А теперь я хочу дать вам совет: если вас будут шантажировать, уверять, что есть свидетели, которые докажут ваше соучастие в убийстве Бричкина, немедленно дайте мне об этом знать. И ничего не бойтесь.

– А я и так ничего не боюсь.