Текст книги "Обвинение предъявлено"

Автор книги: Николай Жогин

Соавторы: Александр Суконцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Оказывается, это уже не первое путешествие, в которое они отправлялись. Учиться молодые люди не захотели, устроились работать на заводе, но и работники из них не получились. Люди на смену, а они за картишки. Появился у них дружок – человек бывалый, научил их винцо попивать, много рассказывал о своей «житухе», о том, где побывал, что повидал.

– Прокиснете вы здесь, синьоры, – горько усмехался он. – Надо посмотреть мир.

Молодым людям очень понравилось Черноморское побережье в этом районе. Они купались и загорали, но нужны были деньги. Надо что-то предпринимать. Решили ограбить кого-нибудь из местных жителей. В селе Лыхны в закусочной они познакомились с Владимиром Гваджавой и договорились остановиться у него и заодно помочь убирать фрукты. Они были уже довольно опытными людьми: скрыли свой адрес, никому не показали документов. Однако вещи свои – явные улики – они забрать не успели.

Верховный суд Абхазской АССР приговорил Пустобаева П. Г к высшей мере наказания, Макарова Г. Н. – к длительному сроку лишения свободы.

КАМЕНЬ ЗА ПАЗУХОЙ

В конце августа 1962 года следователь по особо важным делам прокуратуры Белорусской ССР Михаил Константинович Карпович был командирован в Гомельскую область в районный центр Житковичи. За последние несколько лет в деревнях Млынок и Кольно этого района был совершен целый ряд опасных преступлений, дерзких, бандитских по своему характеру

Так, в начале сентября 1957 года подожжен дом колхозника Ивана Полоза. Правда, пожар удалось быстро ликвидировать, и хозяйство Полоза почти не пострадало.

Со склада дорожного управления, который размещался на берегу тихой речушки Скрипицы, притока Припяти, в том же году похищено два пуда взрывчатки – аммонита, сто пятнадцать детонаторов, сотни метров огнепроводного шнура. Весь этот материал предназначался дорожным управлением для подрыва на реке льда во время весеннего паводка.

В ночь на 6 ноября 1958 года загорелся сарай у пенсионера Семена Киселева, а вечером 9 ноября того же года в окно дома, где жил колхозник Николай Дубович, чья-то преступная рука бросила железный обруч с кирпичом. Никому из сидевших за столом серьезного вреда этот обруч не причинил, но праздничный вечер был испорчен, напуганные люди до утра не сомкнули глаз.

Осенью 1959 года сгорел сарай учителя Сергея Павловича Гаврилова. А ровно через месяц исчез из деревни Иван Полоз, дом которого поджигали еще раньше. Все поиски пропавшего результатов не дали. Сами обстоятельства его исчезновения остались для всех односельчан, в том числе и для его близких, необъяснимой загадкой.

В октябре 1961 года на крышу дома участкового уполномоченного милиции Александра Гусевича кто-то бросил взрывчатку – самодельную мину. Сам Гусевич был тяжело ранен. Жена и дети не пострадали благодаря счастливой случайности: часть потолка, которая обрушилась от взрыва, застряла на спинке железной кровати, где они спали.

В ночь на 8 ноября 1961 года в деревне Кольно был снова пожар: горел дом колхозника Василия Пашкевича. Еще до этого во дворе Пашкевичей ночью прогремел выстрел. К счастью, ни при пожаре, ни от выстрела никто не пострадал.

А вот следующей после пожара ночью выстрелом из охотничьего ружья был ранен работник милиции Дмитрий Озерчук, который жил в Житковичах.

В ночь на 5 декабря 1961 года произведен выстрел в окно колхозницы Елены Солоповой.

И наконец, в канун Первого мая и во время майских праздников 1962 года было взорвано здание, где помещались районное отделение милиции и районная прокуратура.

Такова была общая картина преступной деятельности лиц, установить которых долго не удавалось. Нельзя сказать, чтобы местные работники милиции и прокуратуры не принимали мер к их розыску и раскрытию преступлений. Однако, тщательно изучая материалы расследования, которое проводили районные, да и областные, гомельские следователи, Михаил Константинович Карпович все более и более убеждался, что следствие велось неквалифицированно, поверхностно. Выяснилось, что некоторые, как говорят юристы, эпизоды из приведенных выше даже не зарегистрированы. Другие представлены как случайные и квалифицировались соответственно этому совершенно неправильно.

Так, дело о хищении взрывчатки из склада дорожного управления было прекращено «из-за необнаружения преступников по истечении месячного срока с момента возбуждения дела». Следственные органы передали в суд материалы о привлечении к ответственности дорожного мастера Головко, который был осужден к трем месяцам лишения свободы «за халатность при хранении взрывчатых веществ». Самое главное же – истинные преступники не только не понесли никакого наказания, но и не были обнаружены.

Работника милиции Озерчука, который получил огнестрельное ранение, следователь обвинил в браконьерстве. Он выдвинул такую версию: Озерчук этой ночью отправился на пруды рыбхоза ловить рыбу, а сторожа открыли огонь по злоумышленнику.

В ту ночь на прудах сторожа действительно стреляли: им показалось, что кто-то ставит сети. Так ли это было, нет ли – неизвестно, сторожам задержать никого не удалось.

И, приняв придуманную им версию за вполне доказанную, подтвержденную неопровержимыми фактами, следователь делает вывод:

«Гр-н Озерчук был ранен не у себя во дворе, как он утверждает, и не с целью мести, как он предполагает, а получил ранение во время незаконного лова рыбы на прудах рыбхоза «Белое», и причинение телесных повреждений Озерчуку со стороны работника рыбхоза является правомерным и исключает состав уголовного преступления...»

Михаил Константинович читал эти документы и с горечью думал: чего в них больше – юридической безграмотности или халатного отношения к своему делу, к своей профессии, к защите людей, наконец?

Ведь этого следователя не смутили даже такие факты: сами сторожа категорически отрицали, что они стреляли в людей – «пальнули вверх, чтобы попугать». И далее: самодельная картечь, извлеченная из груди Озерчука, даже близко не походила на заряды, которыми пользовались сторожа рыбхоза.

В своей жалобе Озерчук писал:

«Из-за некоторых работников следственных органов преступник остался ненаказанным и может вновь учинить надо мной расправу. Вынужден покинуть Житковичский район и переехать в другое место».

Но и на эту взволнованную жалобу не было обращено должного внимания. Жалобу Озерчука переслали житковичскому прокурору, а тот, еще раньше согласившись с версией следователя, положил ее под сукно.

Супруга Николая Дубовича Анна Степановна писала, обращаясь в органы следствия:

«Кирпич, брошенный в наше окно во время праздника, – дело рук преступников. Они на этом не остановятся. Последнее время в деревнях Кольно и Млынок участились случаи хулиганства и бандитизма. Примите меры. Есть очевидец – Мороз Илья, он знает, но боится назвать преступников, потому что хочет жить».

Однако по этому заявлению было отказано в возбуждении уголовного дела. Но почему же? На каком основании? А на том, что, дескать, муж заявительницы в тот вечер был пьян и сам мог бросить кирпич в свое окно.

В этом «основании» соответствует истине только первая часть: да, Николай действительно был выпивши, потому что вечер праздничный, за столом сидели гости. Собственно, этого никто и не отрицает. Но откуда же у следователя появилась такая уверенность: «Сам мог бросить кирпич в свое окно»? И что это вообще за юридическая формула – «мог»? Как далеко может она завести следователя?

Уголовные дела не были возбуждены ни по одному из поджогов. Районное отделение милиции выдало потерпевшим справки о том, что «причина пожара расследованием не установлена». Справки эти предъявлялись для получения страховых сумм.

Таким образом блюстители порядка из Житковичского района, не желая вести кропотливое расследование, взвалили еще и материальную ответственность за преступления бандитов на государство.

Между тем в деревнях шли разговоры, и люди называли имена возможных преступников. Разумеется, к этому тоже надо было прислушаться.

По поводу взрыва в доме Александра Гусевича в тот же день было возбуждено уголовное дело. Но следствие велось бездумно, равнодушно. Выдвигались и проверялись совершенно неправдоподобные версии. Одна из них, например, была такова: не произошел ли взрыв от неосторожного обращения самого Гусевича со взрывчатыми веществами?

Хотя никаких данных, даже косвенных, о том, что Гусевич хранил дома взрывчатку, у следователя не имелось, тем не менее эту версию исследовали вдоль и поперек.

Было возбуждено уголовное дело и по факту взрыва здания милиции и прокуратуры. Один из жителей района сказал следователю, что взрыв совершил Иван Сакула. У следствия были основания подозревать Сакулу. Буквально накануне этого происшествия вернулся он из заключения. Дважды милиция привлекала его к суду за самогоноварение. Приняли меры к задержанию Сакулы. Однако разыскать его не удалось. Родные говорили, будто он уехал куда-то в Казахстан, что писем от него они не получают. Объявленный розыск результатов не дал, и дело опять-таки было приостановлено.

Оставалось дело о таинственном исчезновении Ивана Полоза. Прошло с того дня без малого два года, а никаких слухов – будто в воду человек канул. И даже труп нигде не был обнаружен. Никаких, казалось, следов, никаких улик.

За это дело взялся молодой следователь Гомельской областной прокуратуры Григорий Сацевич. В отличие от своих коллег, занимавшихся житковичскими делами до него, Сацевич оказался человеком вдумчивым, наблюдательным, с хорошей следовательской жилкой. Бывая в деревенских магазинах, в клубе – там, где собирался народ, он чутко прислушивался к разговорам. Незаметно, исподволь, вроде бы случайно, сам заводил разговоры о событиях, которые взволновали весь район.

– Последний раз Полоза видели в доме у Михаила Мороза, тот его подстригал, – услышал следователь как-то в одной из таких бесед.

Осторожно начал он наводить справки. Допросил соседей, родственников, знакомых. Да, действительно, Полоз бывал в доме у Мороза и раньше. Они – родственники. Только последнее время вроде бы Полоз с ним поссорился. Из-за чего поскандалили – неизвестно. А Михаил в доме держит машинку для стрижки – иногда мужчины к нему заходят постричься.

Следователь Сацевич вызвал Мороза на допрос. Перед ним сидел сухощавый, жилистый мужчина лет пятидесяти, с глубоко запавшими глазами. Глаза не выдавали беспокойства. Следователь не спешил. Перебирая лежавшие на столе бумаги, незаметно наблюдал за собеседником.

– Скажите, Мороз, – спросил наконец Сацевич, у вас на дому частная парикмахерская?

– Н-нет, – этого вопроса он явно не ожидал, – машинка у меня есть... но я... Так, знакомых стригу.

– И родственников – тоже?

– Ну да...

– И денег с них не берете?

– Да нет, так... за спасибо. Я ж закон знаю.

– И Ивана Полоза тоже за спасибо стригли?

– Да... это... нет...

– Так да или нет? За деньги или бесплатно?

– Нет.

– А вот он пишет...

Следователь выдержал паузу и не мог не заметить, как при этих словах в глазах Мороза вспыхнул и тотчас погас огонек. Тревожный и словно бы злорадный в одно и то же время, успел отметить Сацевич.

– А вот он пишет, – словно не замечая волнения Мороза, продолжал следователь, – что вы последний человек, который видел Полоза как раз, когда вы его стригли.

– Кто? Кто это говорит? Кто пишет?

– Свидетель Трофимов. Так куда же пошел от вас Иван Полоз, когда вы его постригли?

– Я... я не знаю...

– Но от вас он не выходил?

– Нет... то есть это... я не знаю.

– Скажите, Мороз, где вы спрятали труп?

– Я не убивал... Я не убивал...

– Кто убивал?

– Я все скажу. Это Мороз Илья и Мороз Владимир. Мои двоюродные братья. Это все они...

Ход допроса, заранее тщательно продуманный и разработанный следователем в деталях, оказался верным. «Не надо спешить», – останавливал себя Сацевич.

– Значит, вы утверждаете, что Полоза убили Илья Мороз и Владимир Мороз?

– Да. Это они.

– Хорошо. Подпишите ваше показание. Вот здесь.

Руки допрашиваемого заметно дрожали, когда он выводил свою подпись.

– А теперь познакомьтесь вот с этим документом, – спокойно сказал Сацевич и протянул Морозу листок бумаги. Это было заявление братьев Мороз. Жена Михаила, утверждали они, им рассказала: в ночь, когда исчез Иван Полоз, ее муж вернулся домой на рассвете. В пьяном виде он проболтался: «Теперь Иван не пожалуется».

– Брехня, не могла жена на меня показать. Не говорил я такого...

– Между тем она сама это подтверждает, – с этими словами следователь подвинул Морозу листки протокола, – читайте.

Жена Мороза Камелия Антоновна, тихая, словно напуганная, женщина, долго молчала перед следователем, постоянно вытирая слезы, и наконец, собравшись с духом, коротко сказала: «Да, говорил Михаил. И пришел под утро в ту самую ночь, как был у нас Иван».

Нет, недаром в деревне о Камелии Антоновне говорили: «сама совесть». Знал следователь и о том, что жизнь в этой семье не ладилась. Михаил последнее время часто пил, водил дружбу с людьми, о которых шла дурная слава. В колхозе не работал, а устроился в какой-то бродячей артели. Ни с того ни с сего начал ревновать жену и в пьяном виде не раз ее бил. Разумеется, все эти обстоятельства не могли служить доказательством причастности Мороза к убийству, но они характеризовали его как личность, а следователь этого игнорировать не может.

Между тем Мороз молчал. Он сидел, крепко обхватив голову жилистыми руками. Следователь не торопил его...

– Изменяю свои показания, – сказал наконец Мороз. – Братьев я оговорил зря. Не люблю я их. Может, и за дело. У нас старые счеты с ними. Сейчас их верх...

– Кто убил Полоза?

– Записывайте. Снегуров Трофим и Юхневич Владимир. Я видел, как они схватили Ивана. Иван ударил Снегурова, началась драка... И я убежал...

Трофима Снегурова в деревне не оказалось. Вскоре после того, как пропал Иван Полоз, Снегуров был изобличен в хищении свеклы с колхозного склада и в самогоноварении и арестован. В данное время он отбывал наказание.

Следователь запросил соответствующие органы, и его доставили на допрос. Снегуров – розовощекий, крепкий мужчина шестидесяти двух лет, густо заросший жесткой черной щетиной. Глаза из-под щеток бровей глядят доверчиво, с почти детской любознательностью.

– Пожалуйста, гражданин следователь, вам – спрашивать, мне – отвечать. Отрицать глупо и бессмысленно. Я кругом виноват.

– Значит, вы не отрицаете, что участвовали в убийстве Ивана Полоза?

– Минуточку, – глаза Снегурова изобразили крайнюю степень удивления, – вы меня не так поняли. Этого я вам не говорил. Ни о каком убийстве я знать ничего не знаю. И ведать не ведаю.

– В чем же вы признаете себя виновным?

– То есть как в чем? Вы, очевидно, знакомились с моим делом? Там все записано: хищение семидесяти пяти килограммов свеклы и самогоноварение на дому. Признаю. Было. Что было, то было. Несу за это полное и заслуженное наказание по нашему советскому закону. Что делать, грешен. Черт попутал.

– Послушайте, Снегуров, – сказал Сацевич, – признайтесь, зачем вам понадобилась эта свекла и самогон? Человек вы обеспеченный, получаете пенсию от государства, сами не пьете. Свадьбы у вас тоже, по-моему, не ожидалось в то время.

На какую-то долю секунды мелькнула в доверчивых глазах Снегурова растерянность. Но только на самую малую долю секунды. И вот они снова смотрят на следователя открыто, прямо, только чуть-чуть удивленно.

– Могу признаться: захотелось иметь лишние деньги. Была светлая мечта: скопить определенную сумму и купить хоть старенький автомобиль – поездить немного по свету, поглядеть, как люди живут. Себя показать.

– Но у вас же нет прав. Да и трудно вам получить права, Снегуров, с вашей рукой.

– Это не беда. Можно всегда компаньона с правами найти. Так даже сподручнее, поверьте.

– А вот Мороз Михаил утверждает, что видел, как вы вместе с Юхневичем схватили Полоза и как он ударил вас. Было это?

– Выдумка, гражданин следователь. А если точнее сказать – наглая ложь. Клянусь вам. Зачем мне надо было связываться с Полозом? Он мне не мешал. Он сам по себе. Я тоже.

– Но когда-то вы были, кажется, друзьями.

– Деревня ж у нас небольшая, сами знаете, тропки узенькие – и хотел бы, да не разминешься. Как человеку не скажешь «здравствуй», если он навстречу идет?

– А если он поперек тропинки встанет?

– Я не гордый. Могу и уступить дорогу.

Такая словесная дуэль продолжалась довольно долго: Снегуров был человек тертый и ловко изворачивался, уходил от вопросов, сыпал шуточками да прибаутками.

Тщательно, исподволь готовил Сацевич очную ставку между Михаилом Морозом и Снегуровым. Но перед этим он вызвал на допрос Юхневича. Владимиру Юхневичу шестьдесят три. Он невысок ростом, сухопар, держится независимо. Левый глаз у Юхневича искусственный.

Районное отделение милиции возбуждало против него уголовное дело в связи с заявлением гражданина Татаринова о том, что Юхневич угрожал ему убийством. Имелось также заявление Киселева о том, что Юхневич причастен к поджогу его сарая.

Однако и на этом допросе, как и на предыдущих, которые проводил следователь районного отделения милиции, Юхневич категорически отрицал свою причастность к преступлениям.

– Я здесь человек новый, – объяснял он, – приезжий, говорю в глаза людям все, что о них думаю. За это меня не любят. Поэтому и оговаривают.

– Вот Киселев пишет, что сарай у него подожгли вы. Что вы до этого угрожали ему пустить красного петуха под крышу.

– Сарай Киселев поджег сам. Чтобы получить страховку.

– Вы на этом настаиваете? У вас есть доказательства?

– Нет, это мое предположение. У него ведь тоже против меня нет доказательств.

– Но вы угрожали Киселеву поджогом?

– Нет.

– Есть свидетель. Колтунов. Он это подтверждает.

– Они перевернули мои слова. Я сказал: «Такие хозяева колхоза, как Киселев, могут по ветру все хозяйство пустить».

На основании улик следователь Сацевич принял решение об аресте Юхневича. Прокурор санкционировал его постановление. Юхневич встретил его раздраженно:

– Беззаконие! Вы ответите за это!

Но к следующему допросу он успокоился и доверительно сказал следователю:

– Не там ищете, молодой человек.

– Что вы имеете в виду? – спросил Сацевич.

– Я уже говорил вашим предшественникам, чьих рук это дело. Сарай Киселева поджег Полоз. А все остальное – Иван Сакула. Вот кто вам нужен. Зол он на Советскую власть. Мстит.

Действительно, в деле имелись заявления Юхневича на этот счет. Органы милиции объявили, как это сказано выше, розыск Полоза и Сакулы, однако положительных результатов он не дал. Иван Полоз и Иван Сакула нигде не были обнаружены – ни в живых, ни в мертвых. Тогда дело по обвинению Полоза и Сакулы и было следствием приостановлено.

Следователю Сацевичу удалось установить, что кражу семидесяти пяти килограммов свеклы из колхозного склада действительно совершил Сакула. Однако свеклу он отвез не к себе, а в дом к Снегурову. После этого он исчез, а вину его почему-то взял на себя Снегуров. Какая-то женщина видела, как неизвестный мужчина нес сразу два полных мешка. Но Снегурову такое не под силу: правая рука у него не действует, сохнет. В деле есть медицинская справка: Снегуров когда-то, несколько лет назад, рубил дрова и отрубил палец. Произошло заражение крови.

Почему-то ни следствие, ни суд не обратили на это внимания. Благо подсудимый признал свою вину. Теперь в руках Сацевича была хоть и косвенная, но очень серьезная улика. И он решил пока не торопиться с очной ставкой, а пустить в ход эту улику. Расчет оказался точным: на очередном допросе Снегуров сознался:

– Да, я видел, как убили Полоза. Мороз Михаил убил.

– Кто еще принимал участие в убийстве?

– Только он. Я был свидетелем.

– Был ли с вами Владимир Юхневич?

– Нет, Юхневича не было.

– Расскажите подробно, как это произошло.

И из показаний Снегурова выходило, что Михаил Мороз и Иван Полоз действительно когда-то были близкими друзьями. Они даже родственники. Но потом Михаил приревновал свою жену к Ивану, в пьяном виде затеял с ним скандал, началась драка, и Михаил стукнул Ивана несколько раз молотком. Он же спрятал потом труп.

В свою очередь, Мороз утверждал, что убивали Ивана Снегуров и Юхневич, а труп он помогал прятать Снегурову. Закопали на берегу пруда.

Следователь вместе с Морозом выезжают в указанный район. Производятся раскопки в одном месте, в другом. Трупа нет.

Тогда Мороз тут же меняет показания:

– Я забыл. Его закопали в урочище Бищевщина.

Мороза доставили в этот лес. Он указал на небольшой курган.

– Здесь.

На глубине семидесяти пяти сантиметров были обнаружены кости. Экспертиза показала: кости бараньи.

И Мороз и Снегуров давали явно противоречивые показания, меняли их, путались. Юхневич же вообще категорически отрицал какую-либо причастность к преступлениям, совершенным в деревнях Млынок и Кольно. В создавшейся ситуации очная ставка могла еще больше запутать следствие, поставить его в тупик.

В такой весьма критический момент на помощь молодому, хотя уже хорошо зарекомендовавшему себя, следователю Григорию Сацевичу и приехал из республиканской прокуратуры Михаил Константинович Карпович. Войну Михаил Константинович провел в белорусских лесах, партизанил, а когда пришла Советская Армия, его, боевого партизанского комиссара, оставили здесь, в родных местах, наводить порядок.

Это были трудные и опасные времена. После бегства гитлеровцев в белорусских лесах, на хуторах, в городах, а чаще всего – на лесных кордонах окопалось и притаилось немало всяческой нечисти: власовцев, бандеровцев, фашистских прихлебателей – бывших полицаев и старост. Михаил Константинович получил три ранения, причем одно из них от бандитов уже после того, как в этих местах отгремели бои.

Утром вместе с Сацевичем и районным прокурором Василием Ивановичем Сергиевичем они заперлись в маленьком прокурорском кабинете, чтобы обсудить положение дел. Сацевич проинформировал о ходе допросов, о том, что удалось добыть в результате, чем, собственно, на сегодняшний день располагает следствие. Изредка вставлял слово и районный прокурор, который помогал Сацевичу.

Михаил Константинович слушал внимательно, по ходу задавал вопросы, иногда хвалил молодого коллегу, в другом случае досадливо морщился и ворчал: «Нет, не так», и тут же предлагал свое решение. Однако, в общем, работой Сацевича он был доволен.

– И вы правильно начали вести следствие именно с убийства. Здесь идет речь о человеке... Больше ниточек, которые связывают жертву с преступниками и его свидетелями.

Михаил Константинович раскрыл свой портфель и достал из него папку с делами.

– Вы знаете, – сказал он, – когда я там в Минске сидел и читал все эти документы, я невольно про себя отметил три очень важных обстоятельства. Я взял из всех эпизодов, которые произошли в двух деревнях, выписал на отдельный листок потерпевших. И рядом с каждой фамилией написал очень кратко характеристику что за человек.

Смотрите, что получается. Поджог дома у Ивана Полоза. А затем и убийство Полоза. Кто такой Полоз? Последнее время очень активно помогал участковому уполномоченному милиции Александру Гусевичу в борьбе с самогоноварением, с тунеядством и спекуляцией.

Загорается сарай у Семена Ивановича Киселева, бывшего председателя колхоза. Киселев и до сих пор является сельским активистом, выступает на колхозных собраниях, причем выступает так, что чертям тошно, как высказалась одна колхозница. И тут же она добавила: «Сама слыхала, грозят Семену».

В дом участкового Гусевича брошена самодельная мина. Только по счастливой случайности никто серьезно не пострадал.

Сгорел сарай у Сергея Павловича Гаврилова. Сергей Павлович – учитель, депутат сельского Совета, редактор колхозной стенгазеты, рабкор.

Дмитрий Озерчук ранен выстрелом из охотничьего ружья. Озерчук – работник уголовного розыска. А ведь сколько он поработал по борьбе с преступностью в этих деревнях!

Разве все это случайно? – Карпович обвел взглядом своих собеседников и, как бы подытоживая, сам себе ответил:

– Не может быть сразу столько случайностей. Нет. Здесь действует своя особая закономерность.

Это первое обстоятельство.

Второе. Вы не заметили, в какие дни происходили эти события? Преступления совершались, как правило, или перед нашими праздниками, или в самый разгар их. Сарай Киселева загорелся 6 ноября. А 8 ноября – пожар в доме Пашкевича. Во время этих же праздников совершено покушение на Озерчука. 5 декабря, в День Конституции, пожар начинается на подворье колхозника Павла Сушкевича. И наконец, здание районного отделения милиции и прокуратуры взрывается в ночь на 1 Мая.

Не многовато ли и здесь случайностей, дорогие товарищи?

Это вот второе обстоятельство, которое вытекает при знакомстве с делом.

В кабинете прокурора наступила пауза.

– А третье? – спросил Сацевич.

– Что третье? – поднял голову Михаил Константинович.

– Вы же сказали о трех обстоятельствах, а назвали только два.

– А, – улыбнулся Карпович, – а как вы думаете?

– Вы считаете, что действует одна группа преступников?

– Думаю, что это так. Но не только это.

– А что же еще?

– По характеру преступлений и по их исполнению видно, что преступники обижены на Советскую власть и мстят здесь ее представителям. Обдуманно, жестоко.

Впрочем, – добавил Михаил Константинович, – третье обстоятельство – это уже из области догадок.

– Скорее из области логических построений, – сказал Сергиевич.

– Что же, логика в следственном деле не такая уж плохая штука, – согласился Карпович. – Но еще важнее факты. А теперь, – добавил он, – давайте подумаем, как будем вести работу дальше. Что вы предлагаете?..

Была создана следственная бригада, куда вошли, кроме Сацевича, три следователя из районной прокуратуры и два – из районного отделения милиции. Возглавлял бригаду Михаил Константинович Карпович. Для начала взяли на учет все имеющиеся документы: заявления жителей этих деревень, протоколы допросов, результаты осмотров мест, где были совершены преступления, данные экспертиз, вещественные доказательства и т. д. – все, что относилось к делу.

При этом обнаружилось, что часть документов сгорела во время пожара, когда было взорвано здание милиции и прокуратуры.

– Кстати, – сказал при этом Карпович своим помощникам, – полагаю, что именно об этих бумагах в первую очередь и думали преступники, они им мешали.

Пришлось пропавшие документы восстанавливать, заново опрашивать людей, снова проводить осмотр места происшествия.

Когда все документы были собраны, Карпович разработал более конкретный план действий, и каждый член бригады занялся своим делом. В эти дни помещение прокуратуры было похоже на штаб, куда приходили участковые уполномоченные, колхозники, помогавшие органам следствия, сельские активисты.

Следователи внимательно изучали документы, сопоставляли факты, спорили друг с другом.

– Посмотрите, Михаил Константинович, – в кабинет прокурора, который занял сейчас Карпович, вошли два молодых следователя из райотдела МВД, – случайное ли совпадение?

И они положили перед Карповичем два документа: протокол осмотра места взрыва дома участкового уполномоченного Гусевича и такой же протокол осмотра места, с которого велась стрельба в оперативного работника уголовного розыска Озерчука. И там и там сразу же после совершения преступлений дотошный следователь зафиксировал дорожку следов, оставленных преступником.

Длина шага – 47 сантиметров и ширина шага могут быть одинаковыми у многих людей. Но молодые следователи обратили внимание еще на одну деталь: и в той и в другой дорожке следов не отмечалось угла шага. А известно, что это признак косолапия, явление, не такое уж распространенное. Значит, в день совершения преступления и во дворе Гусевича, и во дворе Озерчука были два человека – с одинаковой длиной и шириной шага и одинаково косолапые. И оба были недовольны работниками милиции. Совпадение? Случайность?

– Вы правы, – сказал Карпович, – это надо проверить. Допросите Озерчука и Гусевича.

Дмитрий Озерчук, написавший после покушения на него такое тревожное, взволнованное письмо, вынужден был в конце концов, как он и писал, покинуть район. Он переехал в Пуховичи. Это был молодой еще, рослый, широкоплечий человек с загорелым по-крестьянски лицом – верный признак того, что работник милиции не отсиживается в кабинете.

– Извините, что пришлось побеспокоить вас, – сказал ему Карпович, – мы расследуем дело по поводу покушения на вашу жизнь ночью девятого ноября. Расскажите обстоятельства дела.

Озерчук смотрел первую минуту, ничего не понимая.

– Вы... Это что, серьезно? – наконец спросил он.

– Вполне.

И тут он вдруг не выдержал и заплакал. Сильный, большой мужчина, не раз встречавшийся с вооруженными преступниками, он сейчас не выдержал.

– Вы простите меня, – сказал он, и судорога прошла по его покрасневшему лицу, – первый раз в жизни я спасовал. Первый раз вдруг подумал, что уйдут преступники безнаказанно... Поверил в это. Ведь меня ошельмовали... Вы читали. Я пострадал от рук бандитов, и меня же следователь обвинил в браконьерстве.

– Успокойтесь, Озерчук, – сказал Михаил Константинович. – Я так не думаю. Кого подозреваете?

– Наливайко, – убежденно, как о чем-то давно решенном, сказал Озерчук. – Это его рук дело.

– Почему вы так в этом уверены?

– Вместе с участковым уполномоченным Гусевичем мы дважды привлекали его к уголовной ответственности за злостное хулиганство. Терроризировал деревню. Угрожал. Избил секретаря комсомольской организации.

– Причины?

– Видите ли, я думаю, что он мстит за отца. Отца его партизаны расстреляли. Служил у немцев. А он был еще мальчишкой. Сам этого даже не помнит. Но у него есть учителя. Они его подбивают на это.

– Кто?

– Юхневич, Снегуров. Гнусные люди. Поинтересуйтесь ими детально. И не только настоящим, но и прошлым.

Заявление Озерчука в первой его части подтвердилось тут же: в суде были найдены уголовные дела по обвинению Наливайко Ивана в злостном хулиганстве. Следствие вели Озерчук и Гусевич.

Допрос Гусевича пришлось отложить: он еще не оправился после полученного ранения и лежал в больнице в Минске.

– Наливайко? – переспросил прокурор района Сергиевич. – Подождите, не тот ли это Наливайко...

Прокурор ушел в соседнюю комнату и через несколько минут вернулся с папкой в руках. Он полистал подшитые в ней бумаги и, найдя нужную, подал Карповичу:

– Посмотрите, Михаил Константинович, не он ли?

В официальных документах было сказано, что Наливайко Юлиан, 1933 года рождения, уроженец деревни Кольно, при задержании его работниками милиции оказал вооруженное сопротивление, ранил милиционера Стенина и был убит другим милиционером – Лукиным.

Допросы родственников и знакомых Наливайко подтвердили предположение следователей: да, он действительно был косолап. Но, кроме того, в их разноречивых показаниях нельзя было не заметить и еще одну существенную деталь.