Текст книги "Решая судьбу человека…"

Автор книги: Николай Жогин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Вот в такой позе могу и тебя изобразить, да и ее не мешало бы, – повернувшись к спальне, указал Иванов на мою 14-летнюю дочь, готовившую уроки».

Несмотря на долгие уговоры, Иванову так и не удалось завершить эту сделку.

Используя средства шантажа и материальную заинтересованность людей, Иванов при подборе хористок проявлял повышенный интерес к девушкам. Некоторым «за особые заслуги» назначал более высокую зарплату.

Долгое время певчей Белярцевой не выплачивались деньги. Вот уже шесть месяцев, как она поет, а считается ученицей.

– Пригласи ты их к себе домой, – посоветовали ей хористки.

«Более 500 рублей, – говорит Белярцева, – пришлось потратить на угощение Иванова и его помощника Земова, но зато вскоре и зарплата была увеличена».

Фотографирование женщин в обнаженном и полуобнаженном виде и последующая продажа снимков превратились для Иванова в мощный источник обогащения. Вместе с Бусоргиным он создал синдикат по изготовлению и сбыту непристойных фотографий. Оба использовали дореволюционные и иностранные журналы, фотографировали в обнаженном виде несовершеннолетних.

О размахе предпринимательской деятельности Бусоргина и Иванова говорят сотни изъятых у них при обыске порнографических снимков.

По душе пришелся Николай Петрович и своему непосредственному начальнику – главному регенту хора Вивиану Владимировичу Нечаеву.

Разврат, лицемерие и обман верующих – вот главное, что характеризует Нечаева.

Несмотря на преклонный возраст, он также проявляет повышенный интерес к молодым хористкам, назначая некоторым из них особую зарплату.

Нередко можно видеть этого дельца и развратника во время богослужения в пьяном виде; молодым хористкам он громогласно объявляет: «Я вас научу пить и петь».

И это действительно так – взять хотя бы письмо верующих к епископу, найденное в ходе расследования.

«Владыка, – пишут они, – когда вы наведете порядок в хоре? Некоторые из певчих приходят на хор пьяные, оставляя в воздухе запах вина. Не отстает от них и сам регент со своим помощником. Придешь в церковь молиться. И что получаешь? Пение прескверное: то не подходит, то тянут, извините за выражение, как майданские нищие, то скачут, как настеганные. Неужели вам приятно было слушать пение о введении во храм или смотреть, как регент машет руками, как сумасшедший, а голова вся взъерошенная, того гляди отлетит.

Всплескивание руками, стук кулаками. Ну какое тут моление! Многое можно было еще написать, но вы, наверное, сами все знаете. Просим принять меры к устранению всех этих неполадок. Мы надеемся, что вы примете меры и нам не придется обращаться к Святейшему или в другие два адреса».

А вот и Николай Павлович Земов, в прошлом судимый и отбывший наказание за антисоветскую деятельность.

Он пользовался особым расположением Иова, хотя по чину своему и не относится к высшему духовенству, являясь всего лишь помощником регента.

Систематическая пьянка и разврат во многом сближают его с «аристократами» Казанской епархии.

В знак дружбы Иов часто приглашает Земова служить у него дома.

Истинное лицо этого служителя: пьяница, стяжатель, прелюбодей и развратник.

В 1923 году Земов бросил жену с грудным ребенком и ушел ко второй. Ребенка содержать отказался.

Смерть второй жены не слишком потрясла Николая Павловича, он тут же возвратился к первой. Промчался год – и вот уже 60-летний селадон в открытую похаживает к молодой возлюбленной.

Мы позволим себе сослаться на одно из многочисленных доказательств, подтверждающих «романтические» связи Земова с прихожанками.

«Как получилось нехорошо, – пишет ему некая прихожанка, – я вас очень долго ждала у условленного дома, хотя вы и пришли, но не один, а это меня, вы сами понимаете, ни в коей мере не устроило.

Еще раз прошу, приходите, пожалуйста, к дровяному складу, недалеко от вашего дома, только, конечно, один. Все это должно быть в строгой тайне.

Жду с нетерпением во вторник в 4 ч. вечера, а если не приду, то в четверг в 6 часов вечера, на том же месте».

Не только прелюбодеяниями и пьянством характерны «святые отцы». Эти «братья во Христе», приближая к себе угодных, в то же время издевались над неугодными, над всеми, кто осмеливался роптать против произвола церковников.

Допрошенная на следствии хористка Еремина показала:

«В один из апрельских вечеров, после окончания праздничной молитвы, я вышла с другими служителями из церкви, но тут же меня догнал Земов и ударил несколько раз металлической тростью. Избивал меня и регент Иванов. Я пробовала жаловаться и обратилась как-то в епархиальное управление к владыке Иову. Выходя из кабинета, он мне сказал:

«Отойди от зла и сотвори благо».

И это ответил тот, кто с амвона церкви проповедовал на все лады святость и уважение к ближним!

В 1958 году Иовом был принят на должность священника кафедрального собора еще один «прислужник божий» – Н. П. Калуков.

Первые же дни его пребывания в епархии показали, что ради личного благополучия он готов приспособиться к любой обстановке.

Во время службы в соборе Калуков пытался развить в верующих религиозный фанатизм, действуя методами, которые ныне забыты даже старым духовенством.

Женившись на Масловой, только что окончившей среднюю школу с серебряной медалью, Калуков оторвал ее от общественной жизни и учебы, превратил за короткое время в религиозную маньячку. То же самое он проделал и со своей родственницей пионеркой Ниной, которую заставил изучать молитвы и подолгу молиться богу.

Желая сблизиться с Иовом и его синклитом, Калуков частенько устраивает на своей квартире попойки, куда приглашается верхушка епархии. Руководство же епархии в свою очередь всячески поощряет и превозносит Калукова; это позволяет ему по истечении всего лишь четырех месяцев пребывания в должности священника купить дом стоимостью в 100 тысяч рублей.

Как-то во время богослужения Калуков познакомился с прихожанкой Тамарой Сориновой. Вступив с Сориновой в интимную связь, он стал устраивать с ней любовные свидания в темных подворотнях, выпивки в ресторанах, выезды в загородные леса.

В один из июльских вечеров, рассказывает один верующий, случайно проходя мимо сельхозвыставки, он видел, как из автомашины, озираясь по сторонам, вышли Калуков и Соринова. Позднее, в сентябре 1959 года, Калуков отвез жену в родильный дом, а его квартира превратилась в место любовных свиданий.

Встречать жену и сына, выписавшихся из родильного дома, поехали Калуков и «друг семьи» Соринова; через пару дней священник служил в соборе обедню, а прихожанка Соринова усердно молилась богу, но в тот же вечер можно было видеть, как они следовали в машине к поселку Нагорный – излюбленному месту своих любовных свиданий.

Таковы «богоугодные» дела казанских святош.

За мошеннические действия Кресович предстал перед Верховным Судом Татарской республики. Не желая до конца раскаяться в обмане государства, Иов пытался укрыться за незнанием советских законов. Все это ложь. Сбросив личину «святого отца», он не постеснялся заявить, что «апостольские правила устарели, и понимать их надо двояко». Еще бы! Когда речь идет о наживе, никаких правил и установлений для «святых отцов» не существует.

На суде раскрылось истинное лицо и других казанских священнослужителей, которые связали свою судьбу с церковью только ради наживы и обмана верующих.

Вот почему эти мошенники в рясах нагло заявляют, якобы заработки свои скрывали только во избежание уплаты подоходного налога. Верующие, дескать, тут ни при чем.

Присутствовавшие в зале суда горячо одобрили приговор, которым мошенник Кресович за грубое нарушение советских законов осужден к трем годам лишения свободы с конфискацией имущества.

* * *

В начале 1961 года следственными органами был разоблачен и привлечен к уголовной ответственности еще один святоша – настоятель Аркатовской церкви священник Михаил Витюк.

Небезынтересно прошлое этого «святого». Еще «на заре туманной юности» Витюк систематически избивал свою мать, а когда ее положили в больницу, он, воспользовавшись ее отсутствием, продал принадлежавшую матери корову, а деньги пропил.

При выборе профессии Витюк руководствовался соображениями личной корысти; церковь оказалась для него пристанищем, где он мог безнаказанно обманывать верующих.

Недолго засиживался Витюк в приходах; ему то и дело приходилось переезжать из одного в другой, попросту говоря, уносить ноги: из Винницкой области в Одесскую, из Одесской в Херсон, из Херсона в Кинешму, а оттуда в Краснодар. Затем последовали Иркутская, Курская и, наконец, – Казанская епархия.

И где бы Витюк ни побывал, всюду за ним тянулся удушливый запах сивухи. Впрочем, не только сивухи…

Сам Витюк поясняет, что, например, Иркутскую епархию ему пришлось покинуть «…ввиду неподходящего климата». Однако следствием установлено иное: Витюк присваивал там средства прихожан, и только органам милиции удалось спасти его от публичного избиения верующими.

Отравляя сознание верующих религиозным дурманом, он в то же время отравлял их и алкоголем. Во время одной из пьяных оргий Витюк вместе со своими собутыльниками напился до такого состояния, что передал одному из участников пьянки свой крест священника и, надев на того рясу, ходил с ним ночью по домам прихожан, оскорбляя достоинство и чувства верующих.

Устроившись позднее в одном из приходов Белгородской епархии, этот пьяница учинял там дебоши и из хулиганских побуждений избивал верующих, за что не раз доставлялся в органы милиции.

Вот как характеризует поведение Витюка вышестоящий церковник из Белгородской епархии:

«Настоятель Ильинской церкви Витюк (перешедший из Иркутской епархии) своим зазорным поведением, пьянством и буйством вызывает справедливое возмущение общественности. Нам официально передавали работники милиции Алексеевского района, что он был пьян, буйствовал и был задержан милицией. Ему предстояло осуждение за мелкое хулиганство на 10 дней, но благодаря гуманности начальника милиции он избежал сего. 3 ноября 1959 года ко мне подошли верующие и сообщили, что он целый день пьянствовал по чайным с какими-то подозрительными людьми и называли – это не священник, а по своему зазорному поведению какой-то стиляга».

Там, где появлялся Витюк, процветала пьянка.

Вот один из эпизодов жития «святого», уже перелетевшего в Курскую епархию.

Осушив не одну бутылку спиртного в одном из курских ресторанов, Витюк решил продлить удовольствие. Вместе с другими «отцами» из кафедрального собора Кононовым и Комарцевым он организовал новую попойку, которая кончилась тем, что всех троих удалили из ресторана за недостойное поведение. Возвращаясь из ресторана поздней ночью, они горланили непристойные песни и произносили слова, коих не найдешь в святом писании.

Добравшись до епархиальной гостиницы, Витюк решил свести счеты с отдыхающим там отцом Антонием – протоиереем Касьяновым. Нецензурно бранясь, он стал обвинять отца Антония в жадности и прочих смертных грехах, обзывать хамом и дураком.

Вспомнив из святого писания – «и буде всякий, кто призовет имя господне, спасется», отец Антоний стал творить молитву: «избави меня от лукавого».

Но лукавый не отступил и перед молитвой. Он размахивал кулаками перед лицом святого отца, обещая задушить его и принести в жертву господу богу.

Это не входило в планы отца Антония. Не кончив молитвы, он попытался вырваться из цепких объятий захмелевшего дьявола, чтобы сообщить обо всем по телефону епископу Леониду. Когда еще молитва дойдет до господа, а тут как-никак телефон…

Разгадав коварный замысел Антония, Витюк закатил старцу по шее увесистого леща, затем схватил за рубаху и напрочь оторвал рукава.

Окончательно утратив веру в промысел божий, отец Антоний, подобно презренному мирянину, вызвал на помощь милицию.

Вскоре машина с красной полоской остановилась возле собора. Почуяв опасность, Витюк с легкостью спортсмена перемахнул через ограду и скрылся.

Но стоило лишь милиции удалиться, как он вновь оказался в епархиальной гостинице. И опять отцу Антонию довелось изведать силу бицепсов брата во Христе.

Он вторично вызвал милицию, но Витюк и на это раз скрылся.

Не улеглись страсти Витюка и на следующий день. Приложившись к «зеленому змию», он встретил Антония в кафедральном соборе, оплевал ему лицо и одежду, а затем сказал: «Своей смертию ты не умрешь!», после чего боднул его головой.

Витюк был уволен с должности настоятеля. Однако изгнание из Курска не помешало алкоголику и хулигану беспрепятственно осесть в Псковской епархии.

Ну, а как он вел себя там?

Мы опять сошлемся на материалы следствия, а они говорят о том, что третий священник Псковского кафедрального собора Витюк «ничем хорошим себя не проявил». В храме божьем можно было часто слышать из его уст площадную брань и наблюдать рукоприкладство по отношению к верующим.

В пьянки Витюк стал вовлекать молодежь. Он сознательно спаивал неустойчивых юношей, часто несовершеннолетних, и принуждал их к развратным действиям. Лишь перевод в Казанскую епархию спас его тогда от уголовной ответственности. В Казани Витюка приняли с распростертыми объятиями сменивший Иова епископ Михаил и иеромонах Серафим.

Пьяница и развратник, хулиган и мошенник получил от епископа Михаила приход в селе Аркатово Пестречинского района Татарии.

И здесь все началось сначала.

Обирая верующих, Витюк стал кутить в казанских ресторанах. Вскоре ему представился случай повысить свое светское образование. Он познакомился с учителем танцев Афанасием Степановичем Ковалевым и в совершенстве овладел рокк-н-роллом, который явно пришелся по душе «святому отцу».

Окружив себя компанией стиляг, поп почти не бывал в Аркатове. Он наезжал туда лишь по воскресеньям и в религиозные праздники для того, чтобы, как сам он выражался, обобрать мирян.

Собирал он с населения деньги, продукты и… шерсть – якобы для церкви; в дальнейшем эту шерсть Витюк продавал. Только за два месяца пребывания в Аркатове Витюк положил на свою сберегательную книжку 10 000 рублей, несмотря на то, что каждый вечер, проведенный в ресторане, ему обходился в 700—800 рублей.

Свидетели Ивановский, Брагин, Родионов, Ануфриев, Ахметзянов и многие другие, в разное время бывавшие с Витюком в ресторанах «Казань» и «Татарстан», дают о нем не слишком лестные отзывы.

«Поп настойчиво приглашал меня в ресторан, – говорит Брагин, – и отвязаться от него было очень трудно. После выпивки он начинал строить глазки, жеманничал, называл меня миленьким, хорошеньким, что я ему очень нравлюсь и что, он тоже не плохой, кокетничал со мной, говорил, что нравится всем мужчинам».

Рассказывает Ануфриев:

«На деньги безобидных старушек в магазине были скуплены все спиртные напитки, которые таскались в дом Витюка мешками, закуска покупалась только избранная, и так амбар попа ломился от жареных и вареных кур, гусей, уток, мяса, яиц и др. продуктов, принесенных теми же верующими старушками. Из Казани была приглашена компания сомнительных людей. Осушив достаточное количество спиртного, во главе с попом под дикий рев пьяных голосов стали дико танцевать. Гулянье было закончено тем, что Витюк, желая показать гостям, на что он способен, выскочил в нижнем белье на улицу и учинил среди ночи колокольный звон, подняв все село».

«Спиртное пью все, начиная от рома и коньяков, кончая самогоном, бражкой и денатуратом в неразведенном виде», —

любил говорить Витюк.

Не случайно проходящие по делу свидетели сообщают:

«Поп пил больше всех, по состоянию здоровья ему надо работать грузчиком, такое у нас сложилось впечатление…

Танцевал он какие-то стильные танцы, как-то весь дергался, трясся, задирал ноги выше головы, подпрыгивал, как козел, и все время что-то непонятное кричал.

…Находясь в клубе, говорят другие, мы услышали колокольный звон, думали – пожар, а когда подбежали, то увидели, что это просто веселится поп в полуобнаженном виде. На следующий день поп опять позвал нас к себе, но мы отказались, тогда он стал ругаться».

Бывая в городе Витюк устанавливал связи с различного рода тунеядцами, паразитами и уголовными элементами.

Картежная игра, сопровождавшаяся беспробудной пьянкой, заканчивалась иногда и тем, что вся пьяная компания под предводительством Витюка выезжала на такси в Аркатово. Здесь «догуливали» на квартире «святого отца».

Был и такой случай. Прибыв однажды в Аркатово в время богослужения, дружки Витюка пришли в церковь.

«…Увидев их, – рассказывают очевидцы, – поп очень обрадовался, подмигнул и сделал знак, чтобы они молились, а затем по очереди все подходили к иконе, которую целовали…

Когда подошли к Михаилу, то он обрызгал им лбы «святой водой» и сказал вполголоса: я сейчас закончу эту канитель, вы только никуда не уходите…»

А вот, что показал на следствии один из друзей Витюка, ныне осужденный за хищение, Фирсов:

«…Как-то после службы все пошли к попу в дом, и началось причастие спиртными напитками наивысшей крепости. Поняв, что поп располагает большими деньгами, я еще подумал, что занятие попа гораздо лучше, чем мое – вора».

На следующее утро Фирсов увидел, как после окончания службы Витюк принес домой две металлические белые банки, похожие на умывальники, которые до отказа были наполнены деньгами. Выбросив содержимое на стол, поп попросил казанских гостей помочь их пересчитать. За минусом сумм, которые во время подсчета гости сумели прикарманить, денег оказалось более 3 000 рублей. Снова были закуплены батареи бутылок, снова начались пьянка, дикие танцы, развращение несовершеннолетних.

Когда Витюку надоедало гулять в своем доме, он приглашал всю компанию поехать в Казань, порезвиться в ресторане «Татарстан».

То, что можно было проделывать у себя дома, не разрешали делать в ресторане. Но это не останавливало Витюка. После закрытия ресторана он со своей компанией продолжал веселье на улице Баумана, лихо отплясывая рокк-н-ролл.

Однажды с помощью работников милиции и дружинников пьяная компания была задержана; правда, за попом пришлось гнаться не один квартал. Попавшись, он стал угрожать расправой тому, кто расскажет о его поведении.

Но проклятия «святого отца» никого не испугали: граждане, знавшие его, решили как можно скорее избавить общество от пьяницы, развратника и тунеядца в церковной рясе.

В процессе предварительного расследования обвиняемый Витюк прикинулся психически больным, заявив, будто в 1958—1959 годах находился на излечении в Винницкой психоневрологической больнице, а поэтому за свои действия не отвечает.

Но, как показала проверка, в больнице Витюк никогда не был; экспертиза признала его вменяемым.

Витюк был предан суду за совершение развратных действий в отношении несовершеннолетних и Верховным Судом ТАССР осужден к пяти годам лишения свободы.

СУД НАД ТУНЕЯДЦЕМ

Все чаще и чаще в органы прокуратуры поступают письма с просьбой об изъятии дел из товарищеских судов и передаче их в народные суды.

Это – письма обвиняемых. И объединяет их стремление уйти от сурового суда коллектива, боязнь общественного осуждения.

Вот и сейчас в прокуратуру поступило заявление Салимова Хабира:

«Убедительно прошу вас изъять мое дело из товарищеского суда нашего домоуправления и передать в народный суд…»

Почему так настойчиво добивается Салимов передачи дела в народный суд? Кто он? В чем его вина? – эти вопросы заставили прокурора сразу же пригласить его в прокуратуру.

Утром следующего дня прокурор района Сергей Иванович Ткачев уже застал Салимова в приемной.

– Чем вызвана ваша просьба? – спросил прокурор.

Салимов долго не отвечал, затем пожал плечами:

– Я ведь преступления не совершал, а в свое время отсидел уже за кражу.

– Ну и что же?

– Сейчас живу с родителями, – продолжал Салимов, – они у меня пенсионеры. А сыр-бор загорелся из-за того, что не работаю. Соседи почему-то против меня, тунеядцем, паразитом называют. Но ведь я не ворую, когда и выпиваю, так за свой счет. В общем, если хотите за что-нибудь судить – судите, только сами, без соседей.

Недолгая беседа с Салимовым убедила прокурора в том, что он имеет дело с откровенным тунеядцем.

– Ваше заявление я рассмотрю, – решил Ткачев, – и ознакомлюсь с материалами дела в товарищеском суде. Но должен заранее предупредить, что товарищеские суды облечены полным доверием коллектива и выражают его волю.

Вскоре прокурор ознакомился в домоуправлении с материалами на Салимова.

Что же произошло в жизни этого человека?

Родители Салимова – пенсионеры – со дня на день ждали освобождения сына из заключения. Но когда это произошло, радость их оказалась недолгой. Опять Хабир стал где-то пропадать по вечерам, частенько приходил домой в нетрезвом виде.

Отец и мать стали больше контролировать сына, но не позаботились о том, чтобы приобщить его к труду. Хабир в течение двух лет не работал, систематически пьянствовал.

«Пусть работают другие», – рассуждал он.

Днем его видели бесцельно слоняющимся по городу, вечера он проводил на танцплощадках.

В материалах дела содержались и протоколы о помещении Салимова в вытрезвитель, и решение о штрафе, наложенном на него за нарушение общественного порядка.

А вот и жалобы соседей…

Ознакомившись с делом, прокурор ясно понял, что лишь товарищеский суд, суровый суд общественности, должен решить судьбу тунеядца.

За последние два года в районе активизировалась роль коллективов трудящихся, народных дружин и товарищеских судов, усилилась борьба общественности за исправление и приобщение к полезному труду людей, сбившихся с правильного пути.

Совместные усилия работников прокуратуры, суда, милиции и общественных организаций принесли положительные результаты, преступность в районе неуклонно снижается, укрепился правопорядок.

Взять хотя бы механический завод. Раньше там хулиганы чувствовали себя довольно вольготно. А сейчас, когда за дело принялась заводская общественность, число правонарушений здесь доведено до минимума.

Ткачев вспомнил, как благотворно повлияло обсуждение в товарищеском суде на Черняка, учинившего хулиганство в заводском клубе. Много пришлось поработать с ним администрации завода и профсоюзной организации. Семья и соседи считали Черняка уже неисправимым. А вот товарищеский суд, сила коллектива сумели вылечить его.

Ныне Черняк просто неузнаваем; на заводе, в семье и на улице его поведение ставится в пример.

Вот почему через два дня прокурор письменно уведомил Салимова о том, что

«оснований для изъятия дела из товарищеского суда не имеется».

Огромное здание клуба, расположенного на окраине города, по вечерам всегда полно народу. После трудового дня сюда спешат рабочие и служащие комбината, чтобы провести досуг и отдохнуть. Приходят в клуб и пенсионеры.

Но сегодня люди толпятся у клуба уже с утра. Сотни людей. Некоторые пришли сюда прямо после смены, даже не успев переодеться, в спецовках, ватниках, прямо от станка…

Чем вызван столь большой интерес?

На этот вопрос отвечает объявление, вывешенное у входа:

«Товарищеский суд домоуправления сегодня рассматривает дело тунеядца Салимова Хабира…»

Вместительный зал клуба заполнился до отказа. Свободных мест уже не было, а народу все прибавлялось. Люди толпились в дверях, в коридоре, стояли в проходах, сидели на подоконниках. Лица у собравшихся серьезные. Каждый понимает, что пришел сюда не на торжество и не ради праздного любопытства.

Слышно, как присутствующие вполголоса переговариваются; многие знают Салимова; ведь он живет в комбинатском доме, да и прежде работал на комбинате.

Здесь можно увидеть и тех, кому коллектив доверил решать судьбу людей.

Председателя товарищеского суда Ивана Николаевича Осташева знают почти все. Тридцатилетний непрерывный стаж безупречной работы на комбинате, активное участие в общественной жизни – вот краткая характеристика его деятельности.

А вот и члены товарищеского суда Хатыма Асанова и Наталья Никитична Савельева.

Осташев прислушивается к разговорам рабочих, а Савельева и Асанова о чем-то горячо беседуют с присутствующими.

Скоро начало. Взгляды большинства людей устремляются к передним местам. Там должен сидеть Салимов.

Но где же он? Ведь до начала заседания суда остаемся совсем немного.

Вдруг по залу проносится шепот:

– Идет.

Зал стихает.. Опустив голову, Салимов быстро шагает между креслами, затем садится на стул в первом ряду.

Как ни старается он выглядеть безразличным, но по всему видно, что ему не по себе. Он усиленно мнет, в руках синюю фуражку, то и дело озирается по сторонам.

Звенит звонок, и за столом, покрытым зеленым сукном, рассаживаются председатель и члены товарищеского суда. Справа занимает место секретарь товарищеского суда.

Суд начинается.

Осташев медленно и четко зачитывает обвинение.

«…Салимов самый настоящий тунеядец. Этот тридцатилетний человек превратился в растленного паразита. Пьянка и еще раз пьянка – вот круг его интересов.

Но не на свои средства пьянствует он. Уклоняясь от общественно полезного труда, Салимов ворует деньги у своих родственников. Он идет на все, чтобы жить не трудясь.

Не прошло и двух лет, как этот человек освободился из заключения, где отбывал наказание за кражу. Но сделал ли он для себя какие-либо выводы? Нет, не сделал.

С момента приезда в Казань Салимов не протрезвлялся, он с каждым днем скатывался все ниже и ниже.

…Не так уж много у нас тунеядцев. Но чем чище становятся наши города, тем явственней остатки грязи, которую в повседневной спешке порой не убираешь…»

Далее Осташев на конкретных, проверенных фактах показывает, насколько низко пал Салимов. Стараясь добыть деньги на водку, он крал вещи у родственников, продавал их на рынке.

Дело дошло до того, что, когда Салимову предложили немедленно устроиться на работу, он прикинулся психически больным… Но и эта увертка тунеядцу не помогла.

Он пытался юлить, изворачиваться, строить из себя несправедливо обиженного…

«Нет, мы не можем пройти мимо позорных действий паразита, которые граничат с преступлением…»

Присутствующие с презрением глядят на Салимова, внимательно вслушиваясь в слова председательствующего.

Теперь уж и некоторым другим становится не по себе. Действительно, ведь многие, особенно соседи, знали о поступках Салимова. Но, видимо, считали, что это частное дело, что для собственного спокойствия им лучше жить по принципу «моя хата с краю».

И опять в зале звучит голос Осташева:

«Вопрос о тунеядцах волнует общественность…

К нам поступило немало писем от жильцов нашего домоуправления с предложением выселить Салимова из города».

Подробно изложив материалы проверки, председатель товарищеского суда закончил свою информацию.

– Я доложил обстоятельства, которые заставили нас сегодня собраться вместе и обсудить поведение человека, который питает презрение к труду. Обращаюсь ко всем присутствующим с просьбой принять активное участие и выступить по существу рассматриваемого дела.

Впрочем, прежде всего, что скажет сам Салимов?

Молча постояв несколько минут, Салимов поднял голову.

Не отрицая изложенных председателем фактов, он тем не менее заявил, что не понимает, почему его дело рассматривает товарищеский суд.

– Поведение – это мое личное дело, – говорит он.

В ответ из зала доносятся негодующие возгласы.

– Ты ответь, почему не работаешь? – слышится чей-то голос из последнего ряда. И тут же с другого конца зала громко спрашивает женщина:

– А кто дал тебе право пьянствовать?

Зал начинает всерьез волноваться.

Тогда Осташев просит соблюдать тишину и тут же разъясняет, что, согласно установленному порядку, каждый может высказаться по существу рассматриваемого дела.

Заметно раздраженный, Салимов начинает вести себя вызывающе. Он заявляет, что суд не компетентен разбирать его дело, пытаясь тем самым уйти от объяснений.

Но председательствующий и члены товарищеского суда быстро разгадывают тактику тунеядца.

И снова вопрос:

– На какие средства вел разгульный образ жизни?

– Я не воровал, – твердит Салимов, уклоняясь от прямого ответа, – жил на пенсию родителей.

– А почему сам два года не работаешь?

Вопрос явно не по душе Салимову.

Лишь спустя несколько минут он невнятно произносит:

– В этом виноват.

Посоветовавшись с членами суда, Осташев объявляет, что товарищеский суд переходит к заслушиванию свидетелей, а также желающих высказаться.

– Видимо, придется начать с допроса соседей. Им больше всех известно о Салимове. Пусть скажут свое слово. Итак, Тюленев Иван Ефимович, прошу вас, подойдите поближе.

Протиснувшись между людьми, стоящими в проходах, к сцене почти вплотную подходит среднего роста мужчина лет пятидесяти, с проседью в волосах.

Взглядом окинув зал, Тюленев начинает давать показания:

– Я хорошо знаю Мубарака Салимова. Тридцать с лишним лет он трудился на комбинате, никогда не был тунеядцем. Последнее время я работал с Мубараком в одном цехе, на одном станке. Прямо скажу, золотые руки. И квартиру мы в одном доме получили. Совсем как будто породнились…

Тюленев взглянул на обвиняемого.

– А вот сынок на скамье подсудимых. И ведь не безнадзорен был этот голубчик, а наоборот, все семейные блага получал в избытке. Выходит, сами трудились, а его к труду не приучили. Школу бросил, а тут и в компанию попал нехорошую.

Сейчас Хабир вконец распоясался, покою ни семье, ни соседям не дает, хоть из квартиры беги…

А коли пьяный придет, так и вовсе житья нет.

Мое слово такое: не будешь, Хабир, работать – совсем пропадешь!

Один за другим дают, показания свидетели. В их словах звучит не только гнев, но и желание помочь Салимову, наставить на истинный путь.

– Очнись! – говорит его товарищ Белов. – Ты стал самым настоящим тунеядцем, паразитом, превратился в самовлюбленного эгоиста.

Еще резче высказался рабочий Каналин:

– «Человек сам должен создавать ценности… Только прощелыги хотят жить за счет чужого труда, а поэтому в их воображении идеал жизни – это ничего не делать и хорошо жить», – указывает товарищ Хрущев.

А кто такой Хабир Салимов?

Тунеядец!

Что дает Салимов обществу? Ничего. А присваивает очень многое. Такие люди обкрадывают не только общество, они обкрадывают самих себя.

Мы, рабочие, не хотим, не можем и не будем мириться с трутнями и тунеядцами. Надо выселять их вон из нашего города!

В зале звучат аплодисменты.

– Разрешите и мне сказать, – донесся из зала чей-то хриплый голос. И вот по проходу шагает отец Салимова. Мало кто из присутствующих не знает этого человека. Правда, несколько лет он уже не работает, но и сейчас пенсионера Салимова можно часто встретить на комбинате в кругу рабочих, особенно среди новичков, прибывших сюда из ремесленных и технических училищ.

Недаром руководство завода решило выдать Салимову постоянный пропуск на комбинат.

Салимов лучший производственник.

Салимов лучший общественник.