Текст книги "Том 13. Письма 1846-1847"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 47 страниц)
Шевыреву С. П., 18 декабря н. ст. 1847*
232. С. П. ШЕВЫРЕВУ.
Декабря 18 <н. ст. 1847>. Неаполь.
Письмо мое от 2 декабря ты уже, без сомнен<ия>, получил. Хочется еще поговорить с тобой. Я прочел вторую книжку твоих лекций*. Она еще значительней первой, это ты чувствуешь, вероятно, и сам. В ней ощутительней и ближе показывается читателю дело. Но и в ней проглядывает поспешность поделиться с читателем всем, даже и тем, что еще для самого себя видится несколько в отдаленной перспективе – общий порок всех, идущих вперед людей! Что для себя еще перспектива, пусть и останется в себе. Говорить нужно только о том, к чему уже пришел совершенно. Увы! я узнал это на опыте. Еще, мне кажется, не нужно читателю говорить[1223]1223
показывать
[Закрыть] вперед о всей огромности того горизонта, который намерен захватить своею книгою. Лучше высказать ему словесно скромнейшее и более частное намерение, а книга пусть ему сама собой обнаружит этот горизонт.[1224]1224
горизонт, больший того, который он ожидал
[Закрыть] Мне кажется, можно было не говорить вперед: «Я хочу показать всего русского человека в литературе», разве прибавивши: «насколько он в ней выразился». А, вместо того, просто раскрыть своей книгой действительно всего русского человека, как ты, вероятно, и сделаешь, но что не всякий может покуда смекнуть даже из тех, кому нравится твоя книга. Ты не можешь себе представить, как сердит всякого человека, не дошедшего до нашей точки зрения, похвальба открыть то, что ему еще не открыто и чье существование, разумеется, он должен отвергать, как несбыточное. Его бесит это, как бесит ложь,[1225]1225
потому, как ложь
[Закрыть] проповедываемая с видом истины, и бесит еще более, когда он видит, как увлекаются другие. Увы! весь неуспех доброго дела от нас, и всему виноваты мы сами. Как трудно умерить себя! Как трудно сделать так, чтобы в твореньи нашем дело выступало само и говорило собою, а не слова наши говорили о деле! Как трудно также уберечься от этих двух-трех выходок, которые проскользнут где-нибудь в книге, на которые упершись, читатель уже подымает войну противу всей книги! А человек так всегда готов, выражаясь не совсем опрятной пословицей: «рассердясь на вши, да всю шубу в печь!» Мне особенно понравилось, что ты развил в своей книге мысль о безличности наших первоначальных писателей, умевших всегда позабыть о себе. По прочтении твоей книги передо мною обнаружилось еще более мое собственное безрассудство в моей «Переписке с друз<ьями>».[1226]1226
Это было между прочим причиною того, что передо мною обнаружилось еще более мое собственное безрассудство, которое я так ярко обнаружил в моей книге.
[Закрыть] Я уже давно питал мысль – выставить на вид свою личность. Я думал, что если не пощажу самого себя и выставлю на вид все человеческие свои слабости и пороки и процесс, каким образом я их побеждал в себе и избавлялся от них,[1227]1227
Я думал, что я <… >
[Закрыть] то этим придам духу другому не пощадить также самого себя. Я совершенно упустил из виду то, что это имело бы успех только в таком случае, если бы я сам был похож на других людей, то есть на большинство других людей. Но выставить себя в образец человеку, не похожему на других, оригинальному уже вследствие оригинальных даров и способностей, ему данных, это невозможно даже и тогда, если бы такой человек и действительно почувствовал возможность[1228]1228
возможность на всяком <поприще>
[Закрыть] достигать[1229]1229
исполнять
[Закрыть] того, как быть на всяком поприще тем, чем повелел быть человеку сам богочеловек. Я спутал и сбил всех. Поэтические движения, впрочем, сродные всем поэтам, все-таки прорвались и показались в виде чудовищной гордости, несовместимой никак с тем смиреньем, которое отыскивал читатель на другой странице, и ни один человек не стал на ту надлежащую точку, с которой следовало глядеть на эту загадочную книгу. Гляжу на всё, дивлюсь до сих пор и думаю только о том, каким бы образом я мог прийти в мое нынешнее состояние без этой публичной оплеухи, которою я попотчевал самого себя в виду всего русского царства. Только теперь чувствую силу того, что говоришь в книге твоей[1230]1230
Только теперь, вследствие всего этого события, я могу [по]чувствовать во всей силе всю необходимость того, что проповедует твоя книга, скрыть
[Закрыть] о личности писателя. Прежде я бы не понял и долго бы из-за моих героев[1231]1231
Прежде я бы не понял этого, как следует, и долго бы в моих героях
[Закрыть] показывал бы непережеванного себя, не замечая и сам того. Напиши мне, пожалуста, как идет в продаже твоя книга и сколько экземпляров[1232]1232
экземпляров ее
[Закрыть] было напечатано. Затем к тебе просьба вот какая. Пошли из моих денег, выручаемых за «Мер<твые> души», сто рублей ассигнациями, при следуемом здесь письмеце*, сестре Ольге, если можно, не откладывая времени. А на другие сто рублей ассигнациями накупи книг такого рода, которые могли бы отрока,[1233]1233
юношу
[Закрыть] вступающего в юношеский возраст, познакомить сколько-нибудь с Россиею (отрока лет тринадцати), как-то: путешествия по России, история России и все такие книги, которые без скуки могут познакомить собственно со статистикой России и бытом в ней живущего народа, всех сословий. Я не знаю и не могу теперь припомнить, что у нас выходило хорошего по этой части. Но нельзя, чтобы не вышло чего-нибудь в последние года, где бы посущественней и поближе показывалось внутреннее состояние государства[1234]1234
Далее начато: [и которое бы при этом] Другое условие, чтобы книги
[Закрыть] и что могло бы легко и с интересом читаться детьми.[1235]1235
юношеством и детьми
[Закрыть] Начни тем, что купи у самого себя лекции русской литературы, вышедшие доселе выпуски*, и записки твоего путешествия*, если только они выйдут (я жду их[1236]1236
я жду их читать
[Закрыть] с большим аппетитом: мне кажется, что эта книга будет больше для меня, чем для всякого другого).[1237]1237
другого русского
[Закрыть] Купивши все такие книги, уложи их в ящик и отправь в Полтаву на имя сестры моей Анны.[1238]1238
Дальше было: которой также прилагаю при сем письмецо
[Закрыть] Прости, что обременяю тебя такими скучными хлопотами и пользуюсь безгранично твоей добротой. У меня есть племянник, почти брошенный мальчик, которому получить воспитанья блестящего не удастся, но если в нем чтеньем этих книг возбудится желанье любить и знать Россию, то это всё, что я желаю; это, по-моему, лучше, чем если бы он знал языки и всякие науки. Об участи его я тогда не буду заботиться: он, верно, и сам пойдет своей дорогой и будет добрым служакой где-нибудь в незаметном уголку государства. А этого и предовольно для русского гражданина. Всё прочее может поселить только заносчивость в бедном человеке. Присоедини[1239]1239
Присоедини еще
[Закрыть] к этому русский перевод Гуфланда о сохранении жизни. Он существует. Поручи книгопродавцам его отыскать. У меня есть одна сестра*, которая воспиталась сама собою в глуши. Языка иностранного не знает. Но бог наградил ее чудным даром лечить и тело, и душу человека. С семнадцатилетнего возраста она отдала себя всю богу и бедным и умерла для всего другого в жизни. Она лечит с необыкновенным успехом всякими травами, которых целебное свойства открыла сама,[1240]1240
она сама
[Закрыть] и часто молит бога, чтобы заболеть,[1241]1241
заболеть самой
[Закрыть] затем, чтобы испытать на себе самой новые придуманные ею средства.[1242]1242
свойства
[Закрыть] Читать ей медицинских книг не следует; пусть ее ведет натура. Но ей нужна такая книга, которая бы дала ей ближайшее понятие вообще о природе человека, как в нем движется кровь, как переваривается пища, и прочее. Пожалуста, спроси какого-нибудь умного врача, нет ли у нас на русском такой книги, которая бы могла быть по этой части доступна простолюдину, а не какому-нибудь ученому и воспитанному человеку, в которой была бы полная и коротенькая, понятная самому дитяти анатомия человека. Если что найдется по этой части, то, пожалуста, приложи к посылке, надписавши на книге: «Ольге Васильевне», чтобы она не замешалась с другими. Еще пошли ей же лучшее, какое у нас вышло, изъяснение литургии. Ты, верно, это знаешь. Не сердись на меня, мой добрый, за мои просьбы. Не забывай меня, пиши, пиши, как можно чаще. Ради бога, пиши.
Твой Г.
При сем следует также письмецо к Серг<ею> Т<имофеевичу> Аксакову*. Хотя я уверен, что неудовольствие его на меня прошло, но тем не менее пусть он из этих строк увидит, что совсем не нужно давать серьезного, строгого толкования многим нашим словам, которые вырываются весьма часто без расчета и намерения.
Адрес мой просто: в Неаполь, poste restante.
Если хватит денег, то, пожалуста, присовокупи к книгам новую, недавно вышедшую книгу[1243]1243
новую какую-то книгу
[Закрыть] Иннокентия, в которой, говорят, очень хорошие поучительные слова, и книгу «Новая скрижаль»*[1244]1244
В подлиннике: скрыжаль
[Закрыть] преосв<ященного> Вениамина. На всех таковых книгах надпиши: «Ольге Васил<ьевне> Гоголь». А весь ящик адресуй Анне Васильев<не>. Письмо же с деньгами на имя Ольги Вас<ильевны> прошу тебя отправить вперед и, если можно, не медля.
На обороте: Moscou. Russie. Профессору императорск<ого> Московского университета Степану Петровичу Шевыреву. В Москве. Близ Тверской. В Дегтярном переулке. В собственн<ом> доме.
Аксакову С. Т., 18 декабря н. ст. 1847*
233. С. Т. АКСАКОВУ.
<18 декабря н. ст. 1847. Неаполь.>
Шевырев мне пишет, что в моем письме к вам было что-то для вас огорчительное, так что он даже не хотел его вам показывать, опасаясь им расстроить вас. Правда ли это, любезный друг мой? Ведь мы обещали писать друг другу все чувства и ощущения, как они есть, не скрывая ничего, хотя бы в них было и неприятное для нас. Если в письме моем нашлось кое-что занозистое и колкое, то это[1245]1245
это в сво<ем>
[Закрыть] ничуть не дурно. Это новые горючие вещества, подкладываемые в костер дружбы, который[1246]1246
который бы
[Закрыть] без того пламенел бы лениво и вяло, что всегда почти бывает, если друзья живут вдали друг от друга. Рассудите сами, что за соус, если не поддадут к нему лучку, уксусу и даже самого перцу, – выйдет[1247]1247
это выйдет
[Закрыть] пресное молоко. В письме моем к вам я сказал[1248]1248
между прочим, я сказал
[Закрыть] сущую правду: я вас любил, точно, гораздо меньше, чем вы меня любили. Я был в состоянии всегда (сколько мне кажется) любить всех вообще, потому что я не был способен ни к кому питать ненависти.[1249]1249
к ненависти я не был способен
[Закрыть] Но любить кого-либо особенно, предпочтительно я мог только из интереса. Если кто-нибудь доставил мне существенную пользу и чрез него обогатилась моя голова, если он натолкнул меня на новые наблюдения или над ним самим, над его собственной душой, или над другими людьми, словом, если чрез него как-нибудь раздвинулись мои познания, я уже того человека люблю, хоть будь он и меньше достоин любви, чем другой, хоть он и меньше меня любит. Что ж делать? вы видите, какое творенье человек, у него прежде всего свой собственный интерес. Почему знать? может быть, я и вас полюбил бы несравненно больше, если бы вы сделали что-нибудь собственно для головы моей, положим, хоть бы написаньем записок жизни вашей*, которые бы мне напоминали, каких людей следует не пропустить в моем творении и каким чертам русского характера не дать умереть в народной памяти. Но вы в этом роде ничего не сделали для меня. Что ж делать, если я не полюбил вас так, как следовало бы полюбить вас! Кто же из нас властен над собою? и кто умеет принудить себя к чему бы то ни было?[1250]1250
к чему-нибудь насильно
[Закрыть] Мне кажется, что я теперь все-таки люблю вас больше,[1251]1251
побольше
[Закрыть] нежели прежде, но это потому только, что любовь моя ко всем вообще увеличилась: она должна была увеличиться, потому что это любовь во Христе. Так я уверен. А на самом деле, может быть, и это ложь, и я ничуть не умею любить лучше, чем прежде. Поэты лгут иногда[1252]1252
часто
[Закрыть] невинным образом, обманывая сами себя. Рожденные понимать многое, постигать мыслию красоту чувств и высокие явленья в душе человеческой, они часто думают,[1253]1253
обманываются и думают
[Закрыть] что уже вмещают в самих себе то, что могут только несколько оценить и с некоторой живостью выставить на глаза другим, и величаются чужим, как своим собственным добром. Напишите мне что-нибудь. Письмо ваше еще застанет меня в Неаполе. Пожалуста, не глядите на то, если какая колкость слетит с пера. Что толку в пресном молоке!
Весь ваш Г.
На обороте: Сергею Тимофеевичу Аксакову.
Гоголь О. В., 18 декабря н. ст. 1847*
234. О. В. ГОГОЛЬ.
<18 декабря н. ст. 1847. Неаполь.>
Я от тебя тоже давно не имею писем, любезная сестра моя Ольга. Отчего ты не пишешь? Ты не должна глядеть на других и брать с них пример, ты должна всегда писать ко мне. Посылаю тебе 100 рублей ассигнациями; половина из них, то есть 50 рублей, на раздачу бедным, а другая половина на отправленье в разных местах (где получше молятся) молебней о моем благополучном возвращении в Россию в здравьи и в состояньи духа, угодном богу. Молись и ты обо мне покрепче. В Москве я поручил выслать несколько книг сестре Анне, между ними будет одна о сохранении жизни человека Гуфланда.[1254]1254
Далее начато: и еще две или три духовного со<держания>
[Закрыть] Эта книга полезна[1255]1255
будет полезна
[Закрыть] тебе тем, что познакомит тебя получше с натурой человека, что тебе очень нужно знать в таких случаях, когда придется лечить человека.[1256]1256
Далее начато: Я послал
[Закрыть] Затем обнимаю тебя и жду обстоятельного уведомления о получен<ии> всего этого.
Твой брат.
Я просил также Шевырева прислать тебе две-три книги духовного содержания. А покуда рекомендую также и тебе прочесть книгу самого Шевырева «Чтения русской словесности». Это очень важная и полезная книга, написанная человеком истинно верующим и любящим бога.
На обороте: Ее высокоблагородию Ольге Васильевне Гоголь. В Полтаву. А оттуда в село Васильевку.
Иванову А. А., 28 декабря н. ст. 1847*
235. А. А. ИВАНОВУ.
Неаполь. Декабр<я> 28 <н. ст. 1847>.
Очень рад, что мое письмо о вас показалось вам удовлетворительным. Великодушью Софьи Петровны не удивляйтесь*: я вырвал его из собственного экземпляра. Вы получите[1257]1257
его получите
[Закрыть] целиком и всю книгу, которою можете даже и подтереться. Нападенья на книгу мою отчасти справедливы. Я ее выпустил весьма скоро после моего болезненного состояния, когда ни нервы, ни голова не пришли еще в надлежащий порядок. Я поторопился точно таким же образом, как любите торопиться вы, и впутался в дела[1258]1258
в постор<онние> дела
[Закрыть] прежде, чем показал на это право свое. Нужно было не соваться прежде, чем не сделаешь свое собственное дело, и копаться около него, закрывши глаза на всё, по пословице: «Знай, сверчок, свой шесток»! Этой поспешностью я даже повредил многому тому, что хотелось защитить. Книгу вашу я отдал Колонне*. Странная судьба бедного почтальона*. Жаль, что вы не пишете, пострадал ли он или нет, то есть выгнан на улицу или есть у него какой-нибудь угол. Я на всякий случай написал письменное изъяснение, при сем прилагаемое, которое прошу вас вручить начальству, если только с него требуют и взыскивают убытки, а он невинен. Если он, точно, беден и ему действительно нечем жить, то возьмите у Моллера из моих денег 100 франков. Из них дайте себе два наполеона, а остальные 60 дайте ему, но в виде скуд, римскою монетою. Напрасно вы дали ему[1259]1259
Охота же вам была давать
[Закрыть] наполеонами. Серебром, может быть, он бы не потерял. Скажите Моллеру, чтобы остальные 600 он хранил у себя до моего свиданья с ним. Если ж так случится, что меня где-нибудь на моем странствии настигнет смерть, что всё от божьей воли, то эти деньги пусть остаются в запас на помочь такому из русских художников, которому придется слишком круто и решительно будет неоткуда взять денег. Скажите также Моллеру, что я пред ним виноват: порученности его не исполнил. Впрочем, я буду к нему на днях писать. Каковы нынешние ваши обстоятельства – смущенья и заботы, я этого не знаю, но, вероятно, к смущенья и заботы[1260]1260
они у вас
[Закрыть] в изобилии, как у всякого очень чувствительного человека. Во всяком случае, скажу вам то, что говорю самому себе, что осталось в результате от всей моей опытности и мудрости, какие только пребывают[1261]1261
находятся
[Закрыть] в моей бедной голове!
Работая свое дело, нужно твердо помнить, для кого его работаешь, имея беспрестанно в виду того, кто заказал нам работу. Работаете вы, например, для земли своей, для вознесенья искусства, необходимого для просвещения человека, но работаете потому только, что так приказал вам тот, кто дал вам все орудия для работы. Стало быть, заказыватель бог, а не кто другой. А потому его одного следует знать. Помешает ли кто-нибудь – это не моя вина, я этим не должен смущаться, если только действительно другой помешал, а не я сам себе помешал. Мне нет дела до того, кончу ли я свою картину или смерть меня застигнет на самом труде; я должен до последней минуты своей работать, не сделавши никакого упущенья с своей собственной стороны. Если бы моя картина погибла или сгорела пред моими глазами, я должен быть так же покоен, как если бы она существовала, потому что я не зевал, я трудился.[1262]1262
Далее начато: Мое же
[Закрыть] Хозяин, заказавший это, видел. Он допустил, что она сгорела. Это его воля. Он лучше меня знает, что[1263]1263
что кому
[Закрыть] и для чего нужно. Только мысля таким образом, мне кажется, можно остаться покойным среди всего. Кто же не может таким образом мыслить, в том, значит, еще много есть тщеславия, самолюбия, желанья временной славы и земных суетных помышлений. И никакими средствами, покровительствами, защищениями не спасет он себя от беспокойства.
Вот весь итог посильных наблюдений,[1264]1264
моих наблюдений
[Закрыть] опытности и мудрости, какие только я мог вывести[1265]1265
какие только во мне пребывают
[Закрыть] из своей жизни. Передаю его вам в виде подарка на новый наступающий <год> и душевно желаю вам всякого добра.
Ваш Н. Г.
Поклонитесь от меня Бейне* и расспросите его, как он ехал* из Байрута в Яффу, а из Яффы в Иерусалим. Во сколько дней? С[1266]1266
и с
[Закрыть] какими удобствами и неудобствами? Попросите его, чтобы он написал небольшую об этом записочку*. Это будет лучше.
Всего лучше, если увидите почтальона, отправьте его прежде всего к Иордану, который умеет расспрашивать. Пусть он узнает все его обстоятельства. И если окажется, что почталион просто дурак и сам виноват, то лучше дать деньги или матери, или тому, кто его кормит.
На обороте: Roma. Italia. Al signore signore Alessandro Iwanoff (Russo). Александру Андреевичу Иванову. Roma. Caffe Greco nella via Condotti. Vicina
Шереметевой Н. Н., конец декабря н. ст. 1847*
236. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ.
<Конец декабря н. ст. 1847. Неаполь.>
Благодарю вас, мой добрый друг, за письмецо ваше. Слова ваши и утешения такого рода, что я должен повторять их в себе ежечасно и ежеминутно. Молитесь же богу о том, да совершается во мне святая воля его, да с терпеньем, кротостью и послушаньем выношу всё, что угодно ему ниспослать, в несокрушимой и твердой вере, что только одним таким путем могу достигнуть к той цели, к которой им же повелено мне стремиться. Молитесь богу, да воспламенится дух мой весь к нему любовью безграничной, всепоглощающей, всеумиряющей и побеждающей всё, что бывает трудно победить, и да пребудет бог милостив и внимателен вечно и к вам и к вашим молитвам.
Поздравляю вас с наступающим годом. Молюсь о вас, да награждены вы будете в нем высокими внутренними наслажденьями. Помолитесь и обо мне, да награжден я буду в нем также высокими внутренними наслажде<ниями> во славу божию и в спасение душ, как других, так и моей собственной.
Весь ваш Г.
На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.
Серединскому Т. Ф., зима 1846–1847 или 1847–1848*
237. Т. Ф. СЕРЕДИНСКОМУ.
<Зима 1846–1847 или 1847–1848 гг. Неаполь.>
Я не помню, сказал ли я вам, что молебен должен быть вместе с обедней. На всякий случай лучше вас побеспокою об этом сею запиской, прося убедительно, если для вас всё равно, начать обедню пораньше, именно в 10 часов с четвертью.
Весь ваш Н. Гоголь.
На обороте: Милостивому государю Тарасию Федоровичу Серединскому.
Деловые бумаги
Николаю I, декабрь н. ст. 1846*
<Начало декабря н. ст. 1846. Неаполь.>
Всемилостивейший государь!
Не вознегодуйте, что дерзаю возмущать маловременный отдых ваш от многотрудных дел моей, может быть неуместной, просьбой. Еще более года суждено мне не видать моего отечества: для укрепленья моего в едва начинающем поправляться здоровьи моем потребен мне климат юга; для укрепленья же моего здравия душевного, еще более мне нужного, чем телесное, потребно мне путешествие ко святым местам, составлявшее издавна живейшее желание мое. Я осмеливаюсь просить ваше императорское величество о высочайшем повелении вашем выдать мне пашпорт на полтора года, особенный и чрезвычайный*, в котором бы великим именем вашим склонялись все власти и начальства Востока к оказанью мне покровительства во всех тех местах, где буду проходить я. Государь! знаю, что осмеливаться вас беспокоить подобной просьбой может только один именитый, заслуженный гражданин вашего государства, а я – ничто: дворянин, незаметнейший из ряду незаметных, чиновник, начавший было служить вам и оставшийся поныне в 8 классе, писатель, едва означивший свое имя кое-какими незрелыми произведеньями. Но не я причиной ничтожности моей: десять лет тяжких недугов оторвали меня от тех трудов, к которым я порывался; десять лет тяжких внутренних страданий душевных лишили меня возможности подвизаться на полезных поприщах пред вами. Но не пропали эти годы: великой милостью бога устроено было так, чтобы совершалось в это время мое внутреннее воспитание, без которого не принесла бы пользы отечеству моя наиревностнейшая служба; великой милостью бога вложены в меня некоторые не общие другим способности, которых не следовало мне выказывать, покуда не вызреют они во мне и не воспитаются, и которыми по возвращеньи моем из святой земли я сослужу вам службу так же верно и честно, как умели служить истинно русские духом и сердцем. Тайный, твердый голос говорит мне, что не останусь я в долгу перед вами, мой царственный благодетель, великодушный спаситель уже было погибавших дней моих!
Двойными узами законного благоговения и вечной признательности сердца связанный с вами вечно
верноподданный ваш
Николай Гоголь.