Текст книги "Повести"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
С досадою закусивши губы, вышел он из кондитерской [Далее начато: Но как только] и не решился глядеть ни на кого, что было он всегда делал прежде [Далее начато: очень], сопровождая это приятною улыбкою. Вдруг он остановился как вкопанный у дверей одного магазина. Перед магазином остановилась карета и из нее выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире. Ковалев с радостью и ужасом узнал, что этот господин был его собственный нос. Он решился дождаться его возврата в карету и стоял как в лихорадке. Через две минуты нос, действительно, вышел из магазина. Он был в модном парике [модном парике вписано] <и> мундире шитом золотом с большим стоящим воротником, на нем были замшевые [лосинные] панталоны, при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было видеть, что он считался в ранге статского советника. [Далее начато: Он посм<отрел>] Заметно было, что он ехал куда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны и закричал кучеру: подавай! – сел и уехал. – Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал как и подумать об таком странном происшествии. [Он не знал ~ происшествии вписано] Как же можно, чтобы нос мог ездить и ходить в мундире. Он побежал за каретою, которая к счастию отъехала недалеко и остановилась перед Казанским собором. Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и двумя отверстиями только для глаз [оставившими две дыры только для глаз], над которыми он прежде так [так прежде] смеялся, и вошел в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе [на проходе] в двери. Ковалев чувствовал, что он в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах [не в состоянии ] был молиться. Он искал господина носа по всем углам и наконец увидел его стоявшего в стороне. Нос совершенно спрятал лицо свое в большой стоящий воротник и с выражением величайшей набожности молился. “Как подойти к нему?” думал Ковалев: [Далее было: Господин, совершенно господин] “Одет как господин и при том еще статский советник. Чорт его знает!” [Далее начато: как и ] Он начал, стоя около него, покашливать, но нос ни на минуту не оставлял набожного своего положения и отвешивал поклоны. “Милостивый государь!” сказал Ковалев, стараясь ободрить себя. “Милостивый государь…” [Далее начато: Мне странно] – “Что вам угодно?”, отвечал он, оборотившись. “Мне странно, милостивый государь… мне кажется… вы должны знать свое место. И я вас вдруг нахожу… и где же? – в церкви. Согласитесь…”
“Я не могу понять, как вы изволите говорить: объяснитесь”. “Как мне ему объяснить?” подумал Ковалев и, собравшись с духом, начал: “Конечно я… впрочем я [Далее начато: <1 нрзб.> и маиорский чин] … Мне ходить без носа, согласитесь это не то что какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, – можно сидеть без него. Но для лица, получив.<шего?> губернаторского места, чтó без сомнения [которое мне без сомнения] последует… Я не знаю, милостивый государь!” при этом маиор пожал плечами: “извините… [Далее начато: как говорят это] Если на это смотреть сообразно с правилами долга и чести… вы сами можете понять…”
“Ничего решительно”, отвечал нос: “изъяснитесь удовлетворительнее”.
“Милостивый государь!” сказал Ковалев с чувством достоинства: “Я не знаю, как понимать слова ваши… Здесь всё дело, кажется, совершенно очевидно [Здесь очевидно] … или вы не хотите… Ведь вы мой собственный нос… [Ведь вы [мой], если не ошибаюсь, мой собственный нос…] ”
Нос посмотрел на маиора и брови [лоб] его несколько нахмурились. “Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе. При том между нами не может быть никаких тесных сношений. Судя по пуговицам вашего вицмундира, вы должны служить в сенате [Далее начато: Я же] или, по крайней мере, по юстиции. Я же по ученой части [служу по ученой части] ”. Сказавши это, нос отвернулся и продолжал молиться.
Ковалев совершенно смешался и сконфузился. “Что тут делать?” подумал он. В это время в стороне послышался приятный шум дамского платья. Вошла пожилая дама довольно широкого размера, вся убранная кружевами, несколько походившая на готическое строение, и с нею тоненькая, в платье очень мило драпировавшемся на ее стройниньких формах, в палевой шляпке, легкой как бисквитное пирожное. За ними остановился и открыл табакерку высокий господин с большими бакенбардами и целой партией воротников.
Ковалев выступил поближе, высунул и поправил батистовый воротник манишки, поправил печатки от часов и, улыбаясь по сторонам, обратил внимание на легинькую дамку, которая как весенний цветочик слегка наклонялась и подносила руку с белинькими прозрачными пальцами ко лбу. Улыбка на лице Ковалева расширилась еще далее, когда он увидел [Далее начато: часть] из-под шляпки часть ее подбородка [щеки. ] и часть щеки. – Но вдруг он отскочил, как будто бы обжегшись. Он вспомнил, что у него вместо носа совершенно ничего нет. И слезы выдавились из глаз его. Он оборотился, чтобы прямо сказать этому господину, чтó прикинулся статским советником, что он плут и подлец и что он больше ничего кроме собственный нос. – Но носа не было. Он успел ускакать вероятно опять к кому-нибудь с визитом. – Он вышел из церкви. Время бесподобное. Солнце светит. На Невском народу гибель. Дам так и сыплет целым водопадом. [Далее начато: а. водопадо<м> б. разноцветны<м> водопадом] Вон и знакомый ему надворный советник идет, которого он называл подполковником, особливо если это случалось при посторонних. Вон и Ярыжкин, столоначальник в сенате, большой приятель, вечно обремизивавшийся, когда играл в бостон восемь. – Вон и другой маиор, получивший на Кавказе коллежского асессора, махает ему рукой, чтобы шел к нему.
“А, чорт возьми!” сказал Ковалев. “Ей, извозчик! вези прямо к обер-полицмейстеру”.
Ковалев сел в дрожки и только приказывал извозчику валять [ду<ть>] во всю ивановскую.
“У себя обер-полицмейстер”, вскричал он, взошедши в сени. “Никак нет”, отвечал швейцар: “только что уехали”.
“Вот тебе раз!”
“Да, уехали”, отвечал швейцар. [Далее начато: Минуто<чкой> ] “А оно и не так давно, но уехал. Только минуточкой бы пришли раньше, то может и застали бы дома”.
Ковалев, не отнимая платка от лица, сел на извозчика и закричал совершенно потерянным голосом: “пошел!”
“Куда?” сказал извозчик. “Пошел прямо”. – “Да направо или налево?”
“В управу Благочиния, или нет, стой! в Газетную экспедицию”.
В полицию своим порядком, а между тем нужно объявить в газету [в газетную экспедицию], потому что этот плут может сегодня же как-нибудь улизнуть, – так думал [сказал] коллежский асессор и кричал извозчику: “Скорей подлец, скорей мошенник, а не то будут вытянуты из тебя на страшном суде все кишки! Пошел разбойник!” – “Эх, барин”, говорил извозчик и гнал лошадь. Они остановились и Ковалев, запыхавшись, вбежал в небольшую приемную комнату, где седой чиновник в старом фраке и в очках сидел за столом и [Далее начато: счи<тал>], взявши в зубы перо, считал принесенные медные деньги.
“Кто здесь принимает объявления?” закричал Ковалев. “А, здравствуйте!”
“Мое почтение…” сказал седой господин, поднявши на минуту глаза и опустивши их снова на накладенные горки денег.
“Я желаю припечатать…” – “Позвольте, немножко прошу повременить”, произнес чиновник, ставя цифру и, смотря на бумажку, [смотря на бумажку вписано] передвигая пальцем левой руки два очка на счетах. Лакей с галунами и с довольно чистою наружностью, показывавшею его пребывание в аристокр<атическом> [богатом] доме, стоял возле стола с запискою [с бумажкою] в руках и почел приличным показать свою разговорчивость и общежительность. “Поверите ли, сударь, что собачонка не стоит восьми гривен, то есть я бы за нее не дал 8 копеек. [Далее было: Пусть бы была лягавая или пудель, ну бесспорно бы эту можно держать при себе охотнику, но эта] Вечно дрянная под ноги так и лезет. [Далее было: То-есть не знаю какой вкус нашла в ней графиня. ] Как-нибудь наступишь ей на лапу – куда? Графиня такой подымет крик, что описать нельзя. И вот тому, кто только отыщет эту паскудную собачонку, 100 рублей! [Далее начато: которая то есть и] Понять нельзя какой вкус нашла в ней графиня. Уж когда охотник, держи лягавую собаку или пуделя, не пожалей 500, тысячу дай, да уж чтобы была хорошая”. Почтенный чиновник слушал это с значительною миною и в то же время занимался считанием [другим делом] принесенных им денег, [принесенной им суммы] отделяя 2 рубли 33 копейки за припечатанье объявления. – По сторонам стояло множество старух, [Далее начато: сидель<цев>] купеческих сидельцев, дворников, кучеров c записками. В одной отдавался кучер трезвого поведения, в другой мало подержанная коляска, работанная за Петра, [Далее начато: в кот<орой?>] у которой не было ни одного винта целого. Там отдавалась здоровая девка 19 лет, упражнявшаяся в прачешном деле, годная и для других работ в доме, у которой уже нескольких зубов недоставало во рту; прочные дрожки без одной ресоры; молодая, горячая, в серых яблоках, лошадь 17 лет от роду. Новые полученные из Лондона семена репы [Далее начато: Там отдавалась дача] и редис, так называемый индейской редис; отличная дача со всеми [с местом] угодьями, двумя стоялками для лошадей и местом, на котором можно развести превосходный сад. [Далее начато: Извещение] Там же было извещение о потерянном кошельке с обещанием приличного награждения [Далее начато: о прод<аже>], вызов желающих купить старые подошвы и [благо]волящих [а. благо<волящих> б. и гвоздей] явиться к переторжке в таком-то часу. – Комнатка, в которой всё то находилось, была маленькая, закопченная и воздух в ней был так густ, хоть топор повесь, потому что русские мужики имеют удивительное свойство сгущать атмосферу [воздух], и где соберутся и четыре дворника в красных рубашках и один кучер, там смело можно повесить на воздухе топор. – К счастью коллежский асессор Ковалев не мог ничего этого услышать [заметить], потому что закрылся платком и потому что самый нос его находился бог знает в каких местах.
“Милостивый государь, позвольте вас попросить… мне очень нужно”.
“Сейчас, сейчас! [Далее начато: Три] 2 рубли 43 копейки! [Далее начато: <1 нрзб.> копеек] Рубль 60 копеек!” говорил седовласый господин, бросая в глаза старухам и дворникам записки.
“Вам что угодно?”, наконец сказал он, обратившись к Ковалеву.
“Я особенно прошу…” сказал Ковалев: “случилось мошенничество или плутовство, я до сих пор не могу никак узнать. Я прошу только припечатать, что тот, кто этого подлеца [мошенника этого] ко мне представит, получит достаточное вознаграждение”.
“Гм. Позвольте узнать, как ваша фамилия?”
“Коллежский асессор Ковалев. Впрочем [Впрочем вписано] вы можете просто написать: состоящий в маиорском чине”.
“Да что, сбежавший-то был ваш дворовый человек?”
“Какой дворовый человек? Это бы еще было не такое большое мошенничество. Но это нос [Но вот это был мой нос… Далее было: И на большую сумму <ограбил он?>] …”
“Гм. Какая странная фамилия. И на большую сумму этот Носов обокрал вас?”
“Нос, то-есть… Вы не то думаете. Нос, мой собственный нос пропал неизвестно <куда>. Сам сатана-дьявол захотел подшутить надо мною. Только этот нос разъезжает теперь господином по городу и дурачит всех. Так я вас прошу объявить, чтобы поймавший представил ко мне мошенника, подлеца, сукина… но я закашлялся и у меня пересохло в горле: я не могу ничего говорить!”
Чиновник задумался, что означали его крепко сжавшиеся губы.
“Нет, я не могу поместить такого объявления в газету”, сказал он наконец после долгого молчания.
“Как, отчего?”
“Так. Газета может потерять репутацию. Если всякой начнет писать, что у него сбежал нос или губы… И так уже говорят, что печатают [пишут] много несообразностей и ложных слухов”.
“Да когда у меня точно пропал нос”.
“Если пропал, то это дело медика. Говорят, есть такие люди, которые [Далее начато: учены в при<ставлении>] могут приставить какой угодно нос. Но впрочем я замечаю, что <вы> должны быть человек веселого нрава и любите пошутить”.
“Клянусь вам, вот как бог свят, если лгу. Хотите ли, я вам покажу?”
“Зачем беспокоиться!” продолжал чиновник, нюхая табак. “Впрочем, если вам не в беспокойство, то желательно бы взглянуть”, продолжал он с движением любопытства.
Коллежский асессор отнял платок.
“В самом деле, чрезвычайно странно!” сказал [продол<жал>] чиновник. “Совершенно как только что выпеченный блин, место до невероятности ровное”.
“Ну что, и теперь будете говорить! Извольте же сей же час напечатать”.
“Напечатать-то, конечно, дело небольшое, только я не предвижу в этом большой пользы. [решительно никакой пользы] Если уже хотите, то вы можете дать кому-нибудь описать искусным пером, как редкое произведение натуры и напечатать занимательную статейку в Северной Пчеле…” чиновник понюхал табак: “для пользы юношества, упражняющегося в науках…” при этом он утер нос: “или так, для общего любопытства”.
Коллежский асессор был в положении человека совершенно сраженного унынием. Он опустил глаза в лист газеты, где было извещение о спектаклях [о двух водеви<лях>] и уже лицо его готово было улыбнуться, встретивши имя актрисы, хорошинькой собою, и рука взялась за карман пощупать, есть ли синяя ассигнация, потому что штаб-офицеры, [Далее начато: должны] по мнению Ковалева, должны сидеть в креслах, но мысль о носе как острый нож вонзилась в его сердце. [душу.]
Бедный Ковалев в нестерпимой тоске отправился к квартальному надзирателю, чрезвычайному охотнику до сахару. На дому его вся передняя, она же и столовая, была установлена сахарными головами, которые нанесли к нему из дружбы купцы. [нанесли к нему купцы. ] Кухарка в это время скидала с частного пристава казенные ботфорты; шпага и все военные доспехи уже мирно развесились по углам и [Далее начато: этот] грозную трехугольную шляпу уже затрогивал трехлетний сынок его, и он, после боевой, бранной жизни, готовился вкусить удовольствия мира.
Ковалев вошел к нему в то время, когда он потянулся, крякнул и сказал: “Эх, славно засну два часика”. И потому можно было <предвидеть> сначала, что приход коллежского асессора [нового <человека>] был совершенно не вó-время. И не знаю, хотя бы он даже принес ему в то время несколько фунтов чаю или сукна, он бы не был принят слишком радушно. [то [вряд] едва ли бы он был принят хорошо] Частный [Хотя впрочем частный] был большой поощритель всех искусств и мануфактурности, хотя иногда и говорил, что нет почтеннее вещи как государственная ассигнация: “места займет немного, в карман всегда поместится, уронишь – не разобьется.” Частный принял довольно сухо Ковалева, сказал, что после обеда не такое время, чтобы производить следствие, что сама натура назначила, чтобы человек, наевшись [нагрузив тело], немного отдохнул (из этого [Этот] видно было, что частный пристав был философ [большой философ]) и что у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких маиоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам. То-есть, это уже было не в бровь, а прямо в глаз. Нужно знать, что Ковалев был чрезвычайно обидчивый человек. Он мог извинить, что ни говори о нем самом, но никак не извинял, если это касалось к чину и званию. Он полагал, что по театральным пиэсам можно пропускать [а. всё пропускать б. нападать] свободно всё, что относится [что ни относится] к обер-офицерам, но на штаб-офицеров никак не должно нападать. Такой прием частного его так сконфузил, что он немножко стряхнул головою и с чувством собственного достоинства сказал, расставив руки: “Признаюсь, после этаких с вашей стороны обидных замечаний… я ничего не могу прибавить…” и вышел.
Он приехал домой едва слыша в себе [под собой] душу, а под собою ноги, после всех [таких] этих душевных революций. Усталый бросился он в кресла и, отдохнувши немного, сказал: “Боже мой! Боже мой! за что это такое несчастие? Будь я без руки или без ноги – всё бы это лучше. Будь я без обоих ушей даже, всё сноснее, но без носа человек хоть выбрось. Если бы кто-нибудь отрезал или я сам был причиною… но вот штука – пропал сам собою. Ей богу, это невероятно. Может быть я сплю и мне всё это снится”. Коллежский – асессор пальцем себя щипнул и сам чуть [не] вскрикнул от боли. “Нет, чорт возьми, я не сплю”. Он потихоньку приближился к зеркалу и сначала зажмурил глаза, потом вдруг глянул – авось либо есть нос, но в ту же минуту отошел от зеркала, сказавши: “Чорт знает что, какая дрянь!” Действительно, это происшествие было до невозможности невероятно, так что его можно было совершенно назвать сновидением, если бы оно не случилось в самом деле и если бы не представлялось [не было] множество самых удовлетворительных доказательств.
Он долго передумывал, кто бы здесь был виною, и, наконец, едва ли не остановился на том, что здесь главною причиною должна быть одна вдова, тоже штаб-офицерша, которая желала, чтобы он женился на ее дочери, за которою он любил приволакивать, но всегда избегал окончательной разделки [отд<елки>] и, когда вдова объявила ему напрямик [Далее было: свое намерение], что она желает выдать ее за него, он потихоньку отчалил с своими комплиментами, сказавши, что еще молод и [Далее было: не может жениться] что нужно еще прослужить [еще нужно прослужить ему] лет пяток, чтобы было ровно 42 года. И потому теперь, по его мнению, вдова хотела ему непременно отмстить и решилась его испортить. И верно наняла [подгово<рила>] баб ворожей или сама, может быть, удружила. Рассуждая таким образом, он услышал в передней [Далее начато: Не здесь] голос: “Здесь живет коллежский асессор Ковалев?”
“Войдите, маиор Ковалев здесь!” сказал он, вскочивши со стула и отворяя дверь.
Это был полицейский чиновник благородной наружности, который стоял в конце Исакиевского <моста> [благородной наружности ~ Исакиевского <моста> вписано]. “Вы, кажется, изволили затерять нос свой?” – “Так точно”. – “Он теперь перехвачен”. – “Нет, что вы говорите?” закричал в величайшей радости маиор. “Каким образом?..”
“Странным случаем его перехватили [Далее начато: мы на дороге] почти на дороге. Он уже садился в дилижанс и хотел уехать в Ригу. И пашпорт уже давно был написан на имя Тамбовского директора училищ. И странно то, что я сам принял его за господина, но к счастью были со мною очки, и я, уже надевши их, увидел, что это был нос. Ведь я близорук и если вы передо мною станете, то я вижу только что лицо, но ни носа, ни бороды – ничего не замечу. Моя теща, т. е. мать жены моей – тоже ничего не видит”.
Ковалев был вне себя. “Где же он, где? Я сейчас побежу”.
“Не беспокойтесь. Я, зная, что он вам нужен, нарочно принес его <с> собою. И странно то, что главный участник в этом деле есть мошенник цирульник на Вознесенской улице, который сидит теперь на съезжей. Я давно, впрочем, подозревал его в пьянстве и воровстве, и еще третьего дня стащил он [украл он] в Гостином полдюжины жилетных пуговиц. Нос ваш совершенно таков, как был [Нос ~ как был вписано].” При этом квартальный полез в боковой карман и вытащил оттуда завернутый в бумажке нос.
“Так, он!” закричал Ковалев в радости: “Точно он! такой же самой пипочкой! . Откушайте сегодня со мною чашечку чаю”.
“С большою приятностью желал бы, но не могу: занят. Очень большая теперь поднялась дороговизна на все припасы. У меня в доме живет и теща, т. е. мать моей жены, и дети; старший особенно подает большие надежды, умный мальчишка, [умный мальчишка вписано] но средств к воспитанию совершенно нет никаких”.
Ковалев догадался и, схватив со стола красную ассигнацию, сунул в руки надзирателю, который расшаркавшись вышел [ушел] за дверь, и в ту же [почти минуту] Ковалев слышал [услышал] уже голос его на улице, где он увещевал по зубам одного глупого мужика, наехавшего с своею телегою как раз на бульвар. [наехавшего с своею телегою на перилы, ограждающие бульварные липы]
Коллежский асессор, наконец, пришел в себя, [Далее начато: от и<зумления?>] потому что радость повергнула почти в беспамятство… “Ну, теперь, слава богу, что есть нос. А ну, приложим его”. Сказавши это, он начал ставить [при<ставлять>] его на свое место, но к удивлению заметил, что нос никак не приклеивался. “Ну же! ну! полезай дурак!” говорил он ему; но нос был совершенной глуп и падал прямо на стол, как только он отнимал руку.
Лицо маиора слезливо искривилось. “Неужели он не пристанет?” сказал он в испуге. Но нос действительно отпадал. “Ах, боже мой! да ведь каким же <образом> он может пристать? Я и позабыл о том, что уж если чтó отрезано, то нельзя приставить”.
И бедный Ковалев вдруг из величайшей радости повергнулся в самую глубокую горесть.
Между тем слух об этом необыкновенном происшествии распространился по всей столице. И как всегда водится, не без особенных прибавлений. [с величайшими прибавлениями. ] Тогда умы всех именно настроены были к чрезвычайному. Недавно, только что занимали [только что прежде занимали] весь город опыты действия магнетизма. [опыты маг<нетизма>] Притом история о танцующих стульях в Конюшенной была свежа и потому нечего удивляться, [и оттого немудрено] что скоро начали говорить, что нос коллежского асессора Ковалева ровно в 3 часа каждый день прогуливается по Невскому проспекту. Любопытных стекалось каждый день множество. – Этому происшествию были чрезвычайно рады все светские и [Далее начато: любозн<ательные>] необходимые посетители раутов, любившие смешить дам, [любившие смешить дам вписано] которых запас уже совершенно истощился. Но многие слушали об этом с неудовольствием, и один господин со звездою с негодованием говорил, что он удивляется, как в нынешний просвещенный век могут распространяться такие слухи и нелепые выдумки, и что он еще более удивляется как не обратит на это внимание правительство. Этот господин был один из числа тех людей, которые бы желали впутать [чтобы] правительство во всё и даже в их домашние ссоры с своею супругою. Обо всех этих слухах бедный коллежский асессор, сам не зная каким образом узнавал, не выходя почти из своей комнаты… Он не велел никого впускать к себе; не появлялся никуда, даже в театре, [Далее начато: хоть часто] какой бы ни игрался там водевиль; не играл даже в бостон; [ни в бостон] не видал даже Ярышкина, с которым был большой приятель, и в продолжении месяца так исхудал и иссох, что был похож больше на мертвеца, нежели на человека и даже… Впрочем всё это, [Далее начато: виде<лось>] что ни описано здесь, виделось маиору во сне. И когда он проснулся, то в такую пришел радость, что вскочил с кровати, подбежал к зеркалу и, увидевши всё на своих местах, бросился плясать в одной рубашке по всей комнате [танец], составленный [танец, который <состоял?>] из кадрили и мазурки вместе. И когда лакей его Иван просунул голову в двери посмотреть, что делает барин, он закричал ему: “Пошел! Что тут нашел дивного?” Через минуту он оделся и, севши на кровать, закричал: “Ей, Иван!” – “Чего изволите-с?” – “Что, не спрашивала ли [Далее начато: одна] маиора Ковалева одна девчонка, такая хорошенькая собою?” – “Никак нет”. – “Гм!”, сказал маиор Ковалев и посмотрел, улыбаясь, в зеркало.
