Текст книги "Огненный крест"

Автор книги: Николай Денисов

Судьба забросила в США. Работал в строительных фирмах.

Первого мая 1967 года был посвящен в диаконы в Синодальном соборе Божьей Матери. Учился экстерном в Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле. Затем был назначен диаконом в храм Успения Божией Матери в Ричмонд Халлсе, где прослужил 13 лет.

В апреле 1977 года был посвящен в сан протодиакона, а 25 июня 1980 го назначен помощником Секретаря Восточно-Европейской епархии и переведен в состав клира собора Вознесения в городе Глен-Ков. В июне 1982 года назначен Секретарем епархии и членом Церковного суда епархии...

Скончался протодиакон Николай 7 мая 1997 года в госпитале Толстовского фонда в Валей-Коттедж и похоронен на кладбище монастыря Ново-Дивеево в Спринг-Валлей, Нью-Йорк.

Стихи Николай Кадьян начал писать еще в кадетском корпусе. Во время учебы, в 1928 году, митрополит Антоний Храповицкий издал сборник стихотворений юного поэта. Он оказался единственным прижизненным изданием Николая Кадьяна.

Протодиакон Николай Кадьян

Загорался маяк...

 
Доживу ли до светлого дня
Воскресенья России из пепла?
В эти годы в душе у меня
То слабела надежда, то крепла.
 
 
Много раз перед взором моим
Рисовался мираж Воскресенья,
Чтобы вскоре, исчезнув, как дым,
Вызвать бурю тоски и сомненья.
 
 
Но как только отчаянный мрак
Проникал в истомленную душу, –
Вдалеке загорался маяк,
Предвещая желанную сушу.
 
 
И мгновенно в груди у меня
Пробуждались надежды былые,
Что дождусь я великого дня,
Дня, в который воскреснет Россия!
 

Ко дню св. Владимира

 
Православной веры семена святые
В душах предков наших князь Владимир сеял,
И народ с любовью семена взлелеял:
Из любви да веры – выросла Россия!
 
 
Проходило время, целый ряд столетий
Незаметно канул в вечности бездонной...
Русь не раз сходила со стези исконной,
Падая духовно в морок лихолетий,
 
 
Чтобы со слезами, с воплем покаянья
К непорочной жизни возвратиться снова:
Святости минувшей крепкая основа
Обновлялась чудом в годы испытанья.
 
 
И теперь в дни скорби верим мы, страдая,
Что бурьян не сможет заглушить растений,
И, пройдя горнило неземных мучений,
Возродится снова наша Русь Святая!
 

Монреаль, Канада. 1959

* * *

Кто из зарубежных русских поэтов написал нижеследующие стихи о князе Олеге, неизвестно. Полагаю, кто-то из кадетской среды. Князь Олег, отважный русский воин, был сыном поэта К.Р., любимого Начальника всех российских кадет – Великого Князя Константина Константиновича Романова.

Двадцатидвухлетний князь Олег, рвавшийся послужить Отечеству, в мае 1914 года был зачислен Государем корнетом в Лейб-гвардии Гусарский полк. В начале августа полк прибыл «на театр военных действий», как принято было говорить в ту пору. В сентябре гусары столкнулись с противником. Конный разъезд немцев, наскочив на эскадрон русских гусар, немедленно стал уходить. Князь Олег с разрешения эскадронного командира принял участие в преследовании неприятеля. И успешно. Немцы, потеряв в перестрелке несколько человек, были пленены. Но один из раненных врагов с земли выстрелил в князя Олега. Спасти его не удалось. В тяжких мучениях, не теряя самообладания, отважный князь Олег умер в госпитале – в Вильне...

Много десятилетий спустя, в своём нью-йоркском изгнании, так вспоминала о своем брате «старшая сестра всех русских кадет» Великая княжна Вера Константиновна Романова: «На войне он рвался в бой, но его берегли. Он, кстати, вел полковой дневник. (И писал стихи). Наконец ему разрешили принять участие в атаке. Около Владиславова, у фольверка, прусак выстрелом тяжело ранил Олега. Орден св. Георгий он получил перед самой смертью. Отец привез ему крест нашего деда, генерал-адмирала Константина Николаевича. Брат обрадовался: «Крестик Анпапа»...

Смерть брата особенно тяжело отразилась на отце, она ускорила его кончину. Олег был единственным из нас, кто пошел по стопам отца в литературе».

Еще одно трогающее до слёз воспоминание о брате Олеге княжны Веры Константиновны я нашел, разбирая старые бумаги председателя русских кадет в Венесуэле Георгия Григорьевича Волкова: «...Моей сестре, в миру Татьяне, в иночестве Тамаре, подарили щенка-сенбернара. Получила она его от своей воспитанницы Татьяны Васильевны Алсуфьевой – по прозвищу «Тянь-зинь». Когда щенок подрос, сестра дала его нашему брату Олегу. Назвал он его Тимофешкой. Помню этого чудного ласкового пса у нас в имении Осташево Московской губернии – на стыке Волоколамского, Можайского и Звенигородского уездов...

В 1924-м или в 25-м году моя мать и я встретили в Дрездене некую Маргариту Владимировну Шлиппе, которая рассказала нам, что в

1920 году она ездила из Москвы в Осташево за провизией. До Волоколамска от Москвы сто восемнадцать верст, дальше, до Осташева, еще двадцать. Дом наш был разрушен. В одичалом парке могила брата Олега была цела. И над ней стоял деревянный футляр-домик – защита от непогоды. Олега там похоронили по его желанию: у «красного обрыва» на красивом берегу реки Рузы. Брат был смертельно ранен в самом начале Первой мировой войны... Тимофешка в 1920 году был жив, имел корзину, с которой ходил по избам, и мужики делились с ним последним куском хлеба. Когда корзина наполнялась, верный пёс шел на могилу хозяина, где жил, спал и ел...

Мать и я чуть не расплакались от этого трогательного рассказа.

В 1922 году местные хулиганы решили, что в гробу у брата может быть золото. Раскопали могилу, но не могли открыть цинковый гроб. Разрезав его, они добрались до тела, которое не истлело, лишь потемнело, вероятно, из-за металлического гроба. Ничего, конечно, не найдя, все хотели выбросить. Заступился священник. И ему разрешили перенести гроб на кладбище около церкви – по другой, левой, стороне реки Рузы. Но со временем церковь разобрали на кирпичи, построили какие-то здания. И кладбища, и могилы брата больше нет...»

Неизвестный автор

Князь Олег

 
О, юный витязь, князь Олег!
Герой невинный и прекрасный!
С душой еще по-детски ясной
И чистой, как нагорный снег!
Ты мирных дней оставил дело,
Что совершал ты в тишине,
И как Георгий на коне
В ряды врагов врубился смело.
И первым очутился ты,
Герой, средь вражеского стана...
Потом – зияющая рана
И мрак могильной темноты.
Смерть как цветок тебя скосила
На пажитях родной земли...
А сколько б дать еще могли
Твои душа, и ум, и сила...
Но ты судьбой на утре дней
Отозван к горнему Престолу...
И кто главы не клонит долу
Пред светлой памятью твоей?
Нет в мире скорби безысходней
Терять того, кто так любим...
Благословение Господне
Над милым именем твоим!
Смерть беспощадно и безгласно
Сломала молодой побег...
Но память о тебе прекрасна,
О юный витязь, князь Олег!
 

* * *

Стихотворения трех авторов, напечатанные ниже, князя Федора Касаткина-Ростовского, Владимира Сирина и Алексея Ачаира, не встречались мне в кадетских изданиях. Взяты они из разных источников, в том числе из белогвардейского журнала «Наши вести», выходящего в США. Это часть пронзительной исповеди русских офицеров, отторгнутых революцией и гражданской войной из пределов родного Отечества, которому они служили. С честью и отвагой, как и полагается русскому воину, защитнику родной земли.

За кордоном, оказавшись не у дел, без средств к существованию, не считаясь с военными, дворянскими – княжескими, графскими – званиями, титулами, брались за любой труд, чтоб не умереть с голоду. Работали грузчиками, шоферами, слесарили в мастерских, нанимались простыми матросами на суда, крестьянствовали в отдаленных уголках Южной Америки, выступали на аренах цирков, нанимались гувернерами в состоятельные семьи, а то и служили в иностранных армиях...

Великая русская трагедия сочилась по всему миру.

Князь Фёдор Касаткин-Ростовский

Грузчики

 
Мы грузчики, мы разгружаем вагоны,
Мы носим тюки на усталой спине.
Мы те, что носили недавно погоны
И кровь проливали за Русь на войне.
Лишили нас чина, и хлеба, и званья,
Лишили мундир наш былой красоты.
Но кто из души нашей вырвет сознанье,
Что мы перед Родиной нашей чисты?
За светлую участь родного народа,
Забыв про опасность в кровавых боях,
Дрались мы с германцем в окопах три года,
С решимостью гордой в усталых очах.
Водили вперёд мы – в атаку! – колонны,
Чтоб дать этим благо родной стороне.
Мы те, что носили недавно погоны,
Теперь вот – тюки на усталой спине!
Чуть брезжит рассвет, по путям у вокзала
Идём мы на пост непривычный опять,
К вагонам, как прежде к окопам, бывало,
Чтоб семьям своим пропитание дать.
Мы тем же покоем духовным объяты,
Луч светлой надёжды в душе не угас.
Нам больно и горько одно, – что солдаты
Врага стали видеть вдруг в каждом из нас.
Есть горечь обиды, сокрытой глубоко,
Она не заслужена нами совсем:
Мы те, что сражались в окопах далёких,
Мы те, что делились с солдатами всем.
Блюли мы присягу, не рушили троны,
Но были с народом мы сердцем вполне.
Мы те, что носили недавно погоны,
Теперь вот – тюки на усталой спине.
Мы грузчики. Тяжесть чужих преступлений,
Ошибок чужих на себе мы несём.
Но сердцем не чувствуем горьких сомнений:
Пред Родиной мы не виновны ни в чём.
Нам больно, что мы свои силы и знанья
Не можем отдать нашей милой стране,
Что нам за бои, за раненья, страданья
Остался лишь груз на усталой спине.
Усталые мы, но сильна наша вера
В величье России, – в том сердца оплот.
Мы верим – тоски переполнится мера,
За темною тучею солнце блеснёт.
Не слышны от нас затаённые стоны,
Не видно тех слёз, что мы льём в тишине...
Мы грузчики, мы разгружаем вагоны,
Мы носим тюки на усталой спине.
Несём мы их гордо с молитвой святою,
С покоем в душе, как в минувшие дни.
Мы верим, Россия, ты станешь иною,
Не вечно мы будем так горько-одни.
Правдивое сердце родного народа
Очистит страну ото лжи, клеветы.
И все, кому правда близка и свобода,
Увидят, что мы пред народом чисты,
Что мы, отдававшие душу за брата
В боях и походах три года подряд,
На вдруг озверевшего друга-солдата
С печалью одной обращаем свой взгляд.
И если бы дни наступили другие,
И враг на Отчизну пошел бы опять,
Мы снова готовы, святая Россия,
Вести в бой солдат, чтоб тебя отстоять!
Мы грузчики, мы разгружаем вагоны,
Мы те, что сражались за Русь на войне.
Мы крест свой несём, как носили погоны,
Эмблемой любви и служенья стране.
 

Владимир Сирин

Беженцы

 
Я объездил, о Боже, Твой мир,
Оглядел, облизал, – он, положим,
Горьковат. Помню шумный Каир:
Там ботинки я чистил прохожим.
Также помню и бойкий Бостон,
Где плясал на кабацких подмостках...
Скучно, Господи! Вижу я сон,
Белый сон о каких-то берёзках...
Ах, когда-нибудь райскую весть
Я примечу в газетке раскрытой,
И рванусь, и без шапки, как есть,
Возвращусь я в мой город забытый.
Но, увы, приглядевшись к нему,
Не узнаю... и скорчусь от боли...
Даже вывесок я не пойму:
По-болгарски написано, что ли?!
Поброжу по садам, площадям,
Большеглазый, в поношенном фраке...
«Извините, какой это храм?»
И мне встречный ответит: «Исакий».
И друзьям он расскажет потом:
«Иностранец пристал, всё дивился!»...
Буду новое чуять во всём,
И томиться, как вчуже томился.
 

Алексей Ачаир

Эмигранты

 
Мы живали в суровой Неметчине,
Нам знаком и Алжир и Сиам,
Мы ходили по дикой Туретчине
И по льдистым небесным горам.
 
 
Нам знаком и Париж, и Америка,
И Багдад, и Лионский залив.
Наш казак у восточного берега –
Упирался в Дежнёвский пролив.
 
 
Легче птиц и оленей проворнее,
Рассыпались на тысячи мест;
Доходил до границ Калифорнии
Одинокий казачий разъезд.
 
 
И теперь, когда чёрные веянья
Разметали в щепы корабли,
Снова двинулись в страны рассеянья
Мы от милой, чумазой земли.
 
 
На плантациях, фермах, на фабриках,
Где ни встать, ни согнуться, ни лечь
В Аргентине, Канаде и Африках
Раздаётся московская речь.
 
 
Мы с упорством поистине рыцарским
Подавляем и слёзы и грусть,
По латинским глотаем кухмистерским
Жидковатые щи – «а ля рюс».
 
 
А в театрах глядим с умилением
(Да, пожалуй, теперь – поглядишь!)
На последнее наше творение –
На родную «Летучую мышь».
 
 
В академиях, школах, на улицах,
Вспоминая Кавказ и Сибирь,
Каждый русский трепещет и хмурится,
Развевая печальную быль.
 
 
Не сломала судьба нас, не выгнула,
Хоть пригнула до самой земли...
А за то, что нас Родина выгнала –
Мы по свету её разнесли.
 

* * *

Кадетские съезды, организовавшие заново кадетское братство, рассеянное по всему миру – вплоть до Шанхая, Австралии, Новой Зеландии, стран Южной и Северной Америк, не говоря о странах европейских, возникли вскоре после окончания Второй мировой войны. Как народ дисциплинированный и четкий, кадеты выявили большинство своих друзей, рассеянных в русском изгнании, уцелевших после стольких испытаний, после страшной всемирной бойни. Готовясь к съездам, организаторы их составляли списки не только делегатов, но всех выпускников кадетских корпусов...

Фамилия кадета В. Перлова не значится ни в одном из этих послевоенных списков. А стихотворение, «залетевшее» на мой письменный стол случайным образом (из зарубежной переписки), зримо рисует картинку служебного быта в Первом Русском корпусе, расквартированном в двадцатых годах в сербском городе Белая Церковь, где учился юный поэт.

Случайно узнал я, что этого мальчика-кадета (седьмого выпуска) в алых погонах, склонившегося во время ночного дежурства над тетрадным листом, ищущего рифму позвончей и поточней, звали не иначе как Вася. Возможно, он, как и многие его однокашники, позднее погиб на Второй большой войне (так называли нередко вторую мировую русские офицеры-эмигранты). Кто ответит теперь?! А стихи сохранились.

Василий Перлов

Ночное дежурство

 
Уже за полночь. На ночном
Дежурстве я сижу.
На стены желтые, потом
На плац сквозь сон гляжу.
В казарме мир и тишина,
Всё спит, везде покой,
Один лишь я не знаю сна,
Да сербский часовой...
И вспомнил я Святую Русь,
Родимый край, Москву,
Куда душой своей стремлюсь,
Где сердцем я живу.
И понеслись передо мной
Минуты и года:
Вот покидаем край родной,
Вот привезли сюда...
Тоска пришла на место сна,
Слеза на грудь стекла...
Вокруг всё та же тишина,
Всё та ж ночная мгла.
 

Октябрь 1923 г.

* * *

С той и с другой стороны в революции и гражданской войне немало было юных голов, одержимых то красной, то белой идеей, готовых отдать свои жизни за собственные убеждения. Мальчишки Советской России в семидесятых годах с восторгом следили за киношными героями – «красными дьяволятами». Не думаю, что они выдуманы, были прототипы. И множество их было – в красных войсках. А мальчики из русских офицерских семей, воспитанники кадетских корпусов и реальных училищ, в пятнадцать-шестнадцать лет сбегали из-под родительской опеки в Добровольческую армию Деникина, затем к Врангелю...

Судьба поэта, князя Николая Всеволодовича Кудашева – прямая иллюстрация той эпохи. Белые воины впоследствии называли её, эту эпоху, «окаянными годами русской смуты». В красном стане – «борьбой против царизма и буржуев».

Будущий поэт Коля Кудашев родился в 1903 году в Кременчуге. В 1919 году из шестого класса реального училища вступает вольноопределяющимся в Белую Армию и с батареей, входившей в состав конного корпуса генерала Шкуро, уходит в поход. Бои. Тяжелая контузия. Колю определяют «куда полегче» – на бронепоезд «Дозорный». Затем он с командой разведчиков 135-го пехотного полка участвует в десантной операции, в которой полк полностью погибает. Впоследствии это трагическое событие он запечатлел в стихотворении «135-й пехотный».

Шестнадцатилетний белый воин, раненный, чудом спасшийся, приказом Главнокомандующего направляется в Феодосийский Интернат при Константиновском военном училище, впоследствии вместе со сводным Полтавско-Владикавказским корпусом, преобразованном в Крымский кадетский корпус, эвакуируется в Югославию. Там Кудашев оканчивает корпус. Затем – Николаевское кавалерийское училище, получает производство в корнеты, несет службу в пограничных войсках в составе 12-го русского Гусарского Ахтырского полка.

В 1941-м, с началом войны, как многие военные эмигранты, поступает на службу в организованный белыми офицерами Русский Корпус. По окончанию войны попадает в плен, счастливо избегает насильственной репатриации в Красную Россию. Переезжает в Америку. Помогает многим русским выбраться из оккупированной союзными войсками Германии – в США и другие страны.

В Нью-Йорке Кудашев был некоторое время председателем Кадетского объединения, до последнего дня своей жизни (1979) состоял его старшиной.

«Пусть из этих обрывков моих песен узнают и поймут, как мы любили Родину и жили думами о ней», – писал Николай Кудашев в предисловии к сборнику своих стихотворений, изданному в США незадолго до смерти.

А соратник его, кадет, журналист, многолетний издатель и редактор журнала «Кадетская перекличка» Николай Васильевич Коякин так написал о поэте в некрологе: «Вся жизнь Николая Всеволодовича – это живой пример любви к Родине, любви жертвенной и бескомпромиссной. Горячий, унаследованный от татарских предков характер заставлял его всегда быть в первом ряду, как на бранном поле в борьбе за Россию, так и в поисках правды в периоды затишья. О себе самом, о нас он так сказал:

 
«Нет места нам за чужим очагом,
Нас ждёт свой дом, свои волнующие цели.
Мы много вынесли, но русскими умрём,
Как прожили – от самой колыбели».
 

Князь Николай Кудашев

135-й пехотный

 
Побатальонно, поротно,
Выбыв из строя, смолк
Сто тридцать пятый пехотный
Керчь-Еникальский полк.
 
 
Молодец молодца краше,
Пулями мечены лбы...
Не доходя Таганаша,
Вышли из белой борьбы...
 
 
Полк, пробивая дорогу,
В полном составе лёг:
Мёртвые – прямо к Богу,
Раненые – в острог...
 
 
Скошен косой пулемётной,
В Северной Таврии смолк
Сто тридцать пятый пехотный
Керчь-Еникальский полк!
 

Убитым кадетам

 
Вещими зовами древних религий
Стала Отчизна миражем пустыни.
Эту Россию из песен и книги
Вы научились любить на чужбине.
 
 
Бросились юноши в страшные годы
Биться за наши исконные цели:
Чтоб на Руси не стоять эшафотам,
Чтобы на храмах кресты заблестели.
 
 
Меткая пуля, свистящий осколок
Вас на пороге Отчизны разили.
Чин погребения прост и недолог,
Речи надгробные коротки были.
 
 
Верность Неведомой Даме до гроба
Стала исполненным долгом кадета –
Бог весть, какая чужая трущоба
С подвигом гибели будет воспета.
 
 
Вы из рассказов Россию узнали,
Но, полюбившие искренним сердцем,
Шли к ней и с думой о Ней умирали
За рубежами среди иноверцев.
 

Русь

 
Это имя не вымолвишь всуе,
Прилипает к гортани язык,
Если всмотришься в карту немую
Или русского сердца тайник.
 
 
Ничего, кроме лютого горя,
Бог-Господь для тебя не судил!
Искровавилась, с Западом споря,
На Восход не считала могил...
 
 
Подымаючись с плахи на дыбу,
С батога попадая в аркан, –
Ты на карте, как грозная глыба,
Навалилась на контуры стран!
 
 
Для того, чтоб ты стала иною,
Поднимаю с молитвой пращу,
И готовясь к неравному бою,
Я твой будущий образ крещу, –
 
 
Ну а если найти не сумею
Путь-дороги к тебе напрямик,
Пусть поют надо мной суховеи –
Запечаленной Родины лик!
 

Бавария, 1948

* * *

Сколько лет «контактирую» с зарубежными русскими, столько же знаю стихи Нонны Белавиной. Кроме лирики, что вошла в её первые книги – «Синий мир», «Земное счастье» и «Утверждение», Нонна Белавина, являясь женой кадета и гостем почти всех съездов кадет российских, написала множество приветственных строк своим друзьям-кадетам по поводу этих «мероприятий». Строки приветствий украшали страницы главного журнала кадет «Кадетская перекличка», а также машинописные, «самодельные» издания дружной кадетской семьи.

В СССР, помнится, мы называли такие сочинения к праздникам «датскими стихами». На этом поприще вызрело немало «специалистов» по праздничным виршам. Но как разнятся они с одами Нонны Белавиной, сочиненных душой и сердцем для конкретных адресатов...

Поэта Нонны Белавиной (Нонны Сергеевны Миклашевской) нет сегодня на свете белом. В начале 90-х минувшего столетия мы сумели обменяться несколькими письмами и, естественно, своими стихотворными сборниками. На одной из книг, присланной из США, озаглавленной просто «Стихи», Нонна Сергеевна написала автору этих строк: «...с благодарностью за «Штормовую погоду» (она у всех бывает) и с дружеским приветом от автора. Март 1992 года».

Представляя читателям «Стихи» (избранное из трёх книг и новые стихи), другой русский литератор, Борис Нарциссов, утверждал: «Характерной особенностью поэтического письма Нонны Белавиной является его простота и доходчивость до читателя. Еще в «Синем мире» есть строчки: «Но может быть в моих простых стихах кому-нибудь мелькнет желанный отдых». В «Утверждении» простые (но очень хорошо «сделанные» в своей простоте) стихи может быть помогут найти не только отдых, но также и утверждение какой-то внутренней правды о себе.

Несмотря на внешнюю простоту, авторство Нонны Белавиной можно угадать по немногим строчкам, а это очень хорошо и важно для поэта».

Еще добавлю штрих к оценке стихов Нонны Белавиной: она утверждала своё «маленькое» счастье в жизни, делая это лирично и профессионально.

В 1977 году имя Нонны Белавиной было введено в энциклопедию «Кто есть кто в интернациональной поэзии» (Кембридж, Англия).

В 1980 году Нонна Белавина была принята в члены Академии имени Леонардо да Винчи в Риме.

Остаётся добавить еще и о том, что (в том числе) благодаря Нонне Сергеевне, её статьям, запискам, рецензиям, нашей переписке мне удалось собрать крупицы биографических данных о некоторых поэтах кадетского круга, повторяю, практически неизвестных сегодня в России, для которой они жили, о которой с любовью писали.

Нонна Белавина

Рождество 1948 года

 
Придет Сочельник. Папа срубит ёлку
И привезет на маленьких санях.
Она, расправив снежные иголки,
Наполнит хвойным запахом барак.
И в комнате, где стены продувает,
Где камнем давит низкий потолок,
В огнях свечей нам радость засияет,
Нас уведет от горя и тревог.
И будет вечер тихий и хороший,
Как было в детстве много лет назад...
И мальчик наш захлопает в ладоши
И словно звезды глазки заблестят.
 

Земное счастье

 
Пусть говорят, что мир – пустыня,
Что в жизни страшно и темно, –
Пью из небесной чаши синей
Зари пурпурное вино.
 
 
И, пробежав по мокрым травам,
Бросаю всюду жадный взгляд,
Ловлю под деревом кудрявым
Грозы недавней аромат.
 
 
И капель ласковую тяжесть
Держа в ладонях тёплых рук,
Слежу, как быстро сети вяжет
Мой самый страшный враг – паук.
 
 
А дальше, там, в цветочной чаще,
Где лютик тянется к лучу,
Я желтой бабочке летящей
Какой-то нежный вздор шепчу.
 
 
И растворяясь в этой жизни,
И тихой радостью дыша,
На всё вокруг улыбкой брызнет
Моя поющая душа!
 

* * *

 
Я не скажу вам о моей тоске.
Зачем роптать? Все жалобы напрасны.
Года бегут... Уже на волоске
Трепещет жизнь, любимая так страстно.
Несётся время бешено вперёд.
Стал календарь ненужным и немилым.
И задержать бесшумный этот год
Ни у кого ни власти нет, ни силы.
Придёт пора и оборвётся нить...
Смирись, душа, и не моли о чуде.
Умей лишь лучше каждый миг ценить,
Умей дышать глубоко полной грудью.
На всё глаза пошире открывай,
И перед Жизнью преклони колени.
Что ждёт тебя за гранью? Ад иль рай?
Но рай земной, душа, благословляй
До самого последнего мгновенья.
 

Северная Америка

* * *

Читая стихи князя Василия Александровича Сумбатова, видишь в нем строгую, «чисто военную косточку». Родился он в Петербурге в 1893 году. Своё образование начал в Пажеском корпусе. После смерти отца, покинув корпус, переехал в Москву к тетке и продолжил обучение в Дворянском пансионе.

На войну с германцами пошел добровольцем. Был ранен, излечивался в госпитале Царского Села. Затем прошел обучение на офицерских курсах в родном своем Пажеском корпусе. Возвратился на фронт в Елизаветградский полк. Снова был тяжело ранен и долго лечился в Киеве. В Москву вернулся в разгар революции. Женился. И в 1919 году Сумбатовы выехали за границу, оказались в Риме, где прожили сорок лет. Позднее переехали в Больцано, а потом в Ливорно. В Италии, в Ватикане, князь Сумбатов работал как художник-миниатюрист, рисовал костюмы для театра, кино, был консультантом по военным формам, когда снимались фильмы из русской жизни.

Последние тринадцать лет своей жизни Василий Александрович был слепым – после тяжелой болезни глаз. И сочиненные им стихи диктовал жене Елене Николаевне.

Первый сборник – «Стихотворения» – издан в Милане в 1957 году. Вторая книжка стихов «Прозрачная тьма» вышла в 1969 году в Ливорно. В этом городе на 84-м году жизни скончался и похоронен оригинальный русский поэт Сумбатов.

Князь Василий Сумбатов

В поход
(Барабанный марш)

 
Длинною колонной
Шли войска и пели,
Эхо хохотало Им в ответ,
Полные народом
Улицы гудели,
Флагами был город Разодет.
Дробью рассыпаясь,
Били барабаны,
Солнце клало блики
На штыки, –
В дальние чужие,
Вражеские страны
С песней развесёлой
Шли полки.
В песне бушевали
Молодость и силы,
Звали к пляске, смеху, –
Не к войне,
Будто и не ждали
Братские могилы
Жертв на чужедальней
Стороне!
Будто не прощались
С воинами жёны,
Плача у любимых
На груди,
Будто не звучали
Жалобы и стоны
В битвах беспощадных
Впереди...
Город распрощался
С войском у заставы,
Матери рыдали
Вслед полкам,
Дальше провожали
Лишь кусты да травы,
Да склонялись ивы
По бокам.
Отблески заката
В небе доцветали,
Мягко золотились
Облака,
Войско уходило
В розовые дали,
Песня разливалась
Как река.
Волнами шумели
Песни перекаты,
Удаль в ней бурлила, –
Не вражда,
С песней разудалой
В даль ушли солдаты,
Чтобы не вернуться
Никогда.
 

Кадет

 
Что алей – околыш на фуражке
Или щеки в ясный день морозный?
Что яснее – яркий блик на пряжке
Или взгляд смышленый и серьёзный?
 
 
Уши надо бы укрыть от стужи,
Но законы и в мороз законы:
На груди скрещён бышлык верблюжий,
Проскользнув под яркие погоны.
 
 
Заглянув в зеркальную витрину:
Вид – гвардейский, вид – отменно бравы
Всё в порядке должном, всё по чину, –
Не напрасно пишутся уставы!
 
 
Вот навстречу три драгуна рядом,
Офицеры, а идут не в ногу! –
Отдал честь, но очень строгим взглядом
Проводил их. Даме дал дорогу.
 
 
Локтем ткнул раззяву-гимназиста,
Рябчик, шпак, а корчит нанибрата!
Отдал честь по-офицерски чисто,
Повстречав с Георгием солдата.
 
 
Впереди завидел генерала, –
Отставной! И старенький, бедняга! -
Взял на глаз дистанцию сначала,
Повернулся на четыре шага,
 
 
Стал во фронт, чуть стукнув каблуками,
Вскинул руку, вздернул подбородок,
Генеральский профиль ест глазами,
Знай, мол, наших, я – не первогодок,
 
 
Мне – двенадцать, третий год в погонах!..
Третий год, а он уже мечтает
О гусарской форме, шпорных звонах,
И себя корнетом представляет.
 
 
– Да-с, корнет! А впрочем – осторожно!
Проглядишь кого – и попадёшься.
На бурбона напороться можно,
И тогда хлопот не оберешься!
 
 
А доложишь в корпусе об этом, –
Назовут позором и скандалом!..
Хорошо, конечно, быть кадетом,
Но, пожалуй, лучше – генералом!
 

* * *

Эмигрантская судьба разбросала по миру учившихся в Югославии русских кадет. Но не все ушли в США, Бразилию, Аргентину, Венесуэлу и другие страны за Атлантическим океаном. И в европейских весях осело немало бывших кадетских мальчиков в алых, синих, белых (морских) погонах. В Германии, Франции, Бельгии, Италии и, естественно, в Югославии.

Владимир Тимофеевич Соболевский, кадет 37-го выпуска Первого Русского корпуса, обосновался в югославском городке Усие, вел организационную работу по сплочению оставшихся на второй родине своих однокашников. Держал связь с друзьями, разбросанными по странам русского рассеянья. Как многие образованные, интеллигентные эмигранты «первой волны», писал журнальные, газетные статьи, публиковал иногда и свои непритязательные вирши.

Родился будущий кадет и поэт в доме своего деда в Херсоне в 1917 году. Отец его Тимофей Иванович был в это время на фронте. Ему удалось один раз побывать дома и увидеть новорожденного сына перед уходом в Добровольческую армию. Следующая встреча отца с сыном состоялась через девять лет в сербском городе Младенцове. В 1924 году мать Володи Зинаида Дмитриевна выехала с сыном за границу, узнав, узнав, что Тимофей Иванович живет в Сербии.

После кадетского корпуса, который окончил в 1937 году, Соболевский учился на техническом факультете Белградского университета, женился и работал инженером строителем. Принимал самое деятельное участие в жизни русской эмиграции.

Погиб В. Соболевский на улице в Белграде 12 ноября 1996 года, сбитый троллейбусом, когда шел встречать своего однокашника по корпусу Георгия Сапегина, приехавшего из Канады...

Владимир Соболевский не претендовал на поэтическую известность, литературную славу. Писание стихов в кадетской среде – дело, как говорят, обиходное, рядовое. Тонкие, настрадавшиеся души, они ценили поэтическое. Особенно – с патриотическим звучанием.

Владимир Соболевский

На могилу директора корпуса генерал-лейтенанта Адамовича

 
В изгнанье за русское дело,
За дело Отчизны родной
Боролся ты стойко и смело,
Идя по дороге прямой.
 
 
Душою ты с корпусом слился,
В борьбе не щадя своих сил,
Стоял за него, не склонился
И жизнь за кадет положил.
 
 
И дело твоё сохранится,
У нас оно в сердце живет,
Им каждый кадет вдохновится,
За Родину смело умрёт.
 
 
Так спи же спокойно, любимый,
В обители русских людей,
Чужою землёю хранимый,
Вдали от родимых полей!
 

Сербия, Белая Церковь. 1936

* * *

Поэтический дар Николая Воробьёва-Богаевского видится мне исключительным. Даже в свете больших, истинных поэтов Русского зарубежья – Николая Туроверова, Ивана Савина – строки Богаевского сияют всеми гранями таланта. Печатая в «Тюмени литературной» отдельные эти искорки его стихов, которые находил в тесноте страниц зарубежных русских изданий, жалел, что нет его стихов в России, собранных в отдельный томик. Похоже, и там, в «своем» зарубежье, талантливые поэты не всегда являли стремление выйти к читателю не только в периодике, но и в отдельной книжке. Творчество их после завершения жизненного пути появлялось редкой «россыпью» на страницах заграничных русских изданий...

В начале 1993-го друзья из Венесуэлы прислали мне в письме следующие строки:

«Горькая весть пришла к нам из Калифорнии (США): скончался кадет 40-го выпуска Донского Императора Александра Третьего Кадетского корпуса Николай Воробьёв-Богаевский. Никому из нас не посчастливилось близко знать этого образцового донца-кадета. Наши старшие учились в других корпусах, наши младшие еще не носили погоны, когда Коля уже окончил корпус. Но по отзывам товарищей, а особенно по его стихам и прозе, все мы не только узнали, но и полюбили Колю.

Нам неизвестны детали, но главное мы знаем. Коля был прирожденный казак-донец, племянник последнего, избранного еще на Дону, войскового атамана генерал-лейтенанта Африкана Петровича Богаевского. Отсюда его верность донским традициям, его бережное отношение ко всем воспоминаниям о Доне.

У Коли был большой, неоспоримый талант поэта и писателя. Все читатели наших кадетских изданий, наших книг-памяток с интересом и теплым чувством читали его стихи, воспоминания, рассказы, всегда подписанные фамилией его матери – Н. Воробьёв.

У нас, повторяем, нет сведений жизненного пути Николая Богаевского. Мы не можем поместить в вашей газете настоящий некролог, но мы чувствуем скорбный долг отметить эту горестную утрату и вместо некролога мы предлагаем «ТЛ» один из рассказов покойного товарища нашего».