Текст книги "История русской армии. Том первый"

Автор книги: Николай Михневич

Соавторы: Алексей Баиов,Д. Назаров,Павел Андрианов,Андрей Елчанинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

Последняя отчаянная попытка французов штурмовать город была отбита геройскими его защитниками; с великим трудом спасли и мост – единственное сообщение с армией, но и тогда воины Дохтурова, спереди громимые неприятелем, сзади опаляемые пожаром, не сходили со стен. Поздно вечером, часу в одиннадцатом, канонада прекратилась; враг отступил в предместья.

Так окончился второй славный день сражения под Смоленском. Ни тройные силы доблестного врага, ни губительный артиллерийский и ружейный огонь, ни разрушительное пламя пожара – ничто не могло сломить горсти русских богатырей, решивших умереть, но не сдать врагу древнюю русскую твердыню. Наполеон не имел решительно никакого успеха, но понес огромные потери – от 6 до 12 тысяч (показания различны). Русские потеряли до 4 тысяч убитыми и ранеными, из которых многие погибли в огне горящих зданий, давших им приют.

Успех русских был несомненным. Возник вопрос: что же предпринять дальше? Перейти в наступление и добить расстроенного врага или продолжить оборону в самом Смоленске, или же отступать в глубь страны? Как всегда, мнения генералов разделились, но Барклай-де-Толли, верный своей первоначальной идее – выигрывать время до окончания формирования резервов, решил, что не наступило еще время рисковать всем. Он принимает решение: ночью очистить Смоленск и, заняв на некоторое время Петербургское предместье и лежащие позади него высоты, перейти на следующую ночь проселочными дорогами на Московскую дорогу [78]78
  При Вильно надо было начать это движение уже с утра 6 августа, так как колонны были глубокие и на вытягивание в походный порядок требовали много времени.


[Закрыть].

В час ночи Дохтуров, согласно данному приказанию, очистил Смоленск, заградив входы в город, вывез по возможности раненых и разрушил Днепровский мост. К рассвету все было выполнено. Несколько полков арьергарда Корфа заняли Петербургское предместье против бывшего моста и при бродах; мимо войск наших тянулись отовсюду несчастные жители, спасавшиеся от неприятеля и шедшие, не зная сами куда.

На заре 6 августа французские аванпосты заметили, что Смоленск пуст, и вошли в него, за ними вступил авангард, и вскоре прибыл сам Наполеон; из окон церкви над Днепровскими воротами он осмотрел нашу позицию за рекой, приказал выставить две пушки на балконе церкви и четыре на валу и открыть огонь по русским. Предместье загорелось, и наш арьергард вынужден был отойти. При виде нашего отступления неприятель переправился вброд около моста, оттеснил остатки егерей и выступил из форштадта на равнину по Пореченской дороге, в трех верстах от позиции 1-й армии. Тогда был послан на поддержку Корфа вернувшийся уже с дивизией Коновницын. С егерской бригадой князя Шаховского и отступившим отрядом Корфа Коновницын атаковал французов и отбросил их за Днепр. Корф снова занял предместье, а егеря, рассыпавшись по берегу Днепра, целый день перестреливались с неприятелем, находившимся на противоположной стороне. По временам обменивались пушечными выстрелами. Во многих местах конница противника, видимо, отыскивала броды, но все утро неприятель не предпринимал ничего важного.

Отступление 1-й Западной армии из-под Смоленска.После полудня было замечено движение французов вверх по Днепру, что заставило опасаться, как бы Наполеон не вышел на Московскую дорогу и не прервал сообщение между 1-й армией и 2-й, находившейся на марше к Соловьевой переправе. Барклай-де-Толли решил поспешить выйти на Московскую дорогу, двинув армию двумя колоннами: 1) левую (южную), под начальством Тучкова 1-го (2, 3-й и 4-й пехотные и 1-й кавалерийский корпуса), в 21 час направить по Петербургской дороге к Крахоткину, где повернуть к Горбунову, Лубину (на Московской дороге) и Бредихину и стать на ночлег, а 8 августа продолжать движение к Соловьевой переправе; 2) правую (северную) – Дохтурова (5-й и 6-й пехотные, 2-й и 3-й кавалерийские корпуса и вся резервная артиллерия) – в 19 часов двинуть к Стабне, а оттуда по проселочной дороге на Прудище, где иметь ночлег, и 8 августа дойти до Соловьевой переправы.

Целиком потерянный день (6 августа) и поздно принятое решение вынудило 1-ю армию производить движение ночью по проселочным лесным дорогам, а потом привело к ряду кровопролитных боев (при Гедеоновой, Валутиной горе и под Лубином). Ошибка в стратегии тяжелым бременем легла на плечи солдат!

Отступление армии Барклая с выходом на Московскую дорогу представляло очень трудную задачу в особенности для левой колонны Тучкова 1-го, так как в ночь с 6 на 7 августа французы навели несколько мостов через Днепр и приближались к Лубинскому перекрестку, куда должна была выходить наша левая колонна. Их мог задержать какое-то время арьергард Горчакова, оставленный Багратионом еще 5 августа, пока он не будет сменен отрядом из 1-й армии, при выходе ее к Лубину. Горчаков простоял за р. Колодней два с половиной дня; утром 7 августа он был извещен о переправе в Смоленск французов и о том, что у Прудищевой Жюно тоже строит мост, переправа корпуса которого угрожает его левому флангу; потом он был извещен о прибытии авангарда от колонны Тучкова к Лубину. При таких обстоятельствах Горчаков считал свою задачу выполненной и, оставив три казачьих полка Карпова за р. Колодней, ушел на присоединение к своей армии. Дорога к Лубину для неприятеля была открыта.

Барклай-де-Толли сознавал важность прикрытия Лубинского перекрестка, почему при авангарде левой колонны (3200 человек Тучкова 3-го) послал генерал-квартирмейстера 1-й армии полковника Толя и приказал ему, выступив в 8 часов вечера, идти через Горбуново, на Московскую дорогу. За авангардом должны были следовать: на расстоянии одночасового перехода – 1-й кавалерийский корпус, далее – 3-й пехотный корпус, 4-й пехотный, 2-й пехотный и, наконец арьергард Корфа.

Ночью из-за плохой проселочной дороги и необходимости чинить разрушенные мосты авангард Тучкова двигался медленно, так что прошел 20 верст за 12 часов и вышел на Московскую дорогу только к 8 часам. Узнав здесь об уходе арьергарда Горчакова и о слабости оставленного отряда Карпова, Тучков 3-й проявляет смелую инициативу: сознавая огромную важность для всей армии прикрытия Лубинского перекрестка, он решает двигаться не к Бредихину (налево), как приказано ему по диспозиции, а направо, в сторону Смоленска. За р. Колодней, у д. Латышиной, он остановил свой авангард, а передовой отряд выдвинул к Валутиной горе. Это было в десятом часу утра.

Расчет движения левой колонны Тучкова 1-го был сделан ошибочно: допускали, что к утру вся колонна вытянется по дороге и уйдет из-под Смоленска, но этого не могло случиться, так как в колонне было три пехотных и один кавалерийский корпус, что в глубину должно было составить около 40 верст. И действительно, к утру, когда французские войска уже выходили из предместья, 2-й корпус Багговута, назначенный следовать в хвосте колонны, еще не трогался с места, в ожидании, когда очистится дорога. Тогда его двинули небольшими частями через лес, по бездорожью, где он сбился с направления и, проплутав несколько часов, на рассвете очутился у д. Гедеоновой, всего в полутора верстах от Петербургского предместья. Необходимо было часа три-четыре, чтобы привести корпус в порядок, и на это время во что бы то ни стало удерживать д. Гедеонову. Барклай-де-Толли, по счастью, бывший при 2-м корпусе, возложил оборону д. Гедеоновой на принца Евгения Вюртембергского (3 пехотных и один кавалерийский полк и четыре орудия), выбившего из нее передовые французские войска.

Наполеон не выехал из Смоленска, а поручил преследование русских Мюрату, Нею и Жюно, который должен был для этой цели навести мост у Прудищевой. Не зная, куда отступили русские, Мюрат двинул по Петербургской дороге корпус Груши, а сам с двумя корпусами (Нансути и Монбреня) пошел по Московской дороге; Ней направился к д. Гедеоновой, в промежутке между ними. Отсутствие самого Наполеона вызвало нерешительность в действиях его маршалов, что вывело армию Барклая из критического положения.

До 8 часов Ней бездействовал в ожидании разъяснения обстановки, после чего завязал перестрелку и в 9 часов атаковал д. Гедеонову. Прибытие подкреплений из арьергарда Корфа, отряда от войск Тучкова 3-го, войск 4-го корпуса и, наконец, всего отряда Корфа дали принцу Евгению возможность удержаться у Гедеоновой и затем отступить в порядке к д. Галионщине и далее к Горбунову.

^{План действий перед Лубинским сражением}

Бой у Лубина 7 августа.Заметив движение русских вправо, Ней донес о том Наполеону, из чего последний убедился в следовании наших к Московской дороге, а потому и Нею велено было идти туда же. Усилив его войсками Даву, Наполеон приказал атаковать с фронта находившиеся там русские войска; Мюрат и Жюно должны были охватить их левый фланг.

В 11 часов завязалась перестрелка в передовой цепи Тучкова 3-го, и по мере подхода корпуса Нея положение его слабого отряда на позиции за р. Колодней становилось все труднее и труднее; благодаря подкреплению из 2 тысяч человек Тучков 3-й продержался на позиции до 15 часов. Затем он отступил за р. Страгань, разобрал на ней мост и остановился на позиции, с которой уже нельзя было отходить, пока за ним не пройдут Лубинского перекрестка Багговут и Корф. Ней, теперь понимая важность своей задачи, особенно усиленно повел атаки на отряд Тучкова 3-го. В 15 часов прибыл на место боя Барклай-де-Толли и двинул дивизию Коновницына на помощь Тучкову 3-му, а графу Орлову-Денисову с 1-м кавалерийским корпусом приказал на рысях двинуться из Бредихина к Заболотью, на наш левый фланг, против Мюрата и Жюно, готовившихся охватить наши войска с этой стороны.

К четырем часам пополудни за р. Страганью у Тучкова 3-го успело собраться около 8 тысяч человек с 16 орудиями, но положение его было тяжелым: с фронта ему угрожали атакой 20-тысячные войска Нея, а с левого фланга – охватом 12 пехотных и кавалерийских полков Мюрата и Жюно. В особенности же было опасно обходное движение 14 тысяч Жюно, уже переправившихся через Днепр и стоявших у д. Тебеньковой. Если бы Жюно двинулся вперед, то Тучков должен был бы отступить; но Жюно, невзирая на просьбы Мюрата поддержать его, не двинулся, отговариваясь неполучением приказаний. Это значительно облегчало положение Тучкова.

^{Генерал-адъютант князь П. М. Волконский}

Орлов-Денисов своими искусными действиями отразил все попытки Мюрата дебушировать из леса в обход левого фланга Тучкова. Начался упорный фронтальный бой. В 17 часов Ней, получив в подкрепление дивизию Гюденя из корпуса Даву, четырьмя дивизиями повел атаку, но был отбит. К этому времени прибыли на поле сражения Барклай и направленные им туда же полки 3-го пехотного корпуса. В 18 часов последовала вторая атака французов на центр и правый фланг Тучкова, которая была также отбита. Через час, когда уже начали выходить на Московскую дорогу войска Багговута и Корфа, французы повели третью атаку, кончившуюся для них так же неудачно, как и две первые. Наконец в 21 час французы в четвертый раз сделали последнее отчаянное усилие захватить нашу позицию. Атака эта была ведена дивизией Гюденя под начальством Жерара. Тучков 3-й бросился навстречу в штыки, но был опрокинут и сам, исколотый штыками, взят в плен. Дальнейшее наступление французов остановлено генералом Олсуфьевым с Рязанским и Брестскими полками. Это был последний акт кровопролитного боя у Лубина, стоившего нам 5–6 тысяч человек, а французам – около 9 тысяч. Потери были велики, но цель достигнута: к ночи все войска левой колонны вышли на Московскую дорогу.

Прекрасно задуманная и вначале очень искусно исполненная Наполеоном операция под Смоленском, как мы видели, осуществлена была далеко не так энергично в дни боев с 4 по 7 августа включительно. В сражении под Смоленском он увлекается неверным предположением; во время же отступления наших войск бездействует, как и Барклай-де-Толли, все 6-е число, а 7-го не руководит боем, который мог был повести, по меньшей мере, к разгрому левой колонны армии Барклая-де-Толли.

Русские, отбив 4 и 5 августа атаки превосходящего числом противника, могли бы и не отступать от Смоленска, как о том и думал Багратион. Если 5 августа 30 тысяч наших войск в продолжение целого дня могли выдержать напор 100 тысяч, то вся армия Барклая-де-Толли, без сомнения, могла бы отбить все атаки Наполеона, даже если бы он подтянул для того и корпус вице-короля, остававшийся в тылу. И, во всяком случае, от Москвы наши армии не были бы отрезаны. И вот почему.

Чтобы отрезать нам путь отступления на Москву, Наполеон должен был переправиться через Днепр где-нибудь не дальше д. Прудищевой; более дальний обход вел его к потере времени и для нас был не опасен. Переправу эту он мог произвести: 1) до сражения 4 и 5 августа или 2) после сражения.

До сражения у Наполеона было под Смоленском 131 560 человек, а у нас – 116 900, из которых в 1-й армии 76 тысяч и во 2-й 40,9 тысячи.

Для переправы Наполеон мог бы выделить корпуса Даву и Понятовского и 1-й и 3-й кавалерийские корпуса, всего 49 463 человека (39 020 пехоты и 10 443 кавалерии). Багратион с 40,9 тысячи солдат имел достаточно сил, чтобы воспрепятствовать этой переправе. У Наполеона перед Смоленском оставалось бы всего 82 007 человек против 72 300, бывших в армии Барклая (за выделением 1-го кавалерийского корпуса на помощь Багратиону). По-видимому, Наполеон не мог иметь никаких шансов на успех.

Теперь рассмотрим в качестве второго предположения, что Наполеон предпринял переправу после неудачного штурма 5 августа.

После потери 20 тысяч человек у французов оставалось 111 570. 5-го числа к вечеру прибывший Жюно усилил армию до 125 570 человек. Предположим, что к вечеру 6 августа Наполеон притянул бы к армии и корпус вице-короля, что усилило бы его до 156 015 человек. Русские за оба дня боя потеряли 6 тысяч солдат; следовательно, у них оставалось 110 900 человек под ружьем; если предположить, что обе армии понесли бы одинаковые потери, то в 1-й армии было бы 69,3 тысячи, а во 2-й – 41,6 тысячи человек.

Так как 5 августа корпуса Даву и Понятовского приняли на себя основной удар, то Наполеон переправил бы через Днепр, без сомнения, свежие корпуса Жюно и вице-короля с поддержкой их остатками корпуса Понятовского и 1-м и 3-м кавалерийскими корпусами – всего 66 626 человек. Остальные войска – 89 389 солдат – должны были оставаться перед Смоленском.

Без сомнения, Багратион с 41,6 тысячи человек мог воспрепятствовать переправе через реку 66 626 воинов.

Обратимся теперь к тактике защиты самого Смоленска. В первом предположении его обороняют 72,3 тысячи из 82 007 наличного состава; во втором – его защищают 69,3 тысячи из 89 389 солдат. Судя по сражению 5 августа и тому числу войск, которые тогда оборонялись, можно утверждать, что русские, по всей вероятности, имели бы успех и нанесли бы противнику урон, вчетверо больший собственных потерь. Но даже и при сдаче города сообщение по Московской дороге не было бы прервано.

Исходя из стратегического значения Смоленска можно высказать сожаление, что в 1812 г. не было сделано ничего, чтобы усилить его укрепления или, по крайней мере, расчистить валганг и прикрытый путь, которые местами заплыли и были неудобны для обороны [79]79
  Эти соображения высказаны Н. Окуневым в его сочинении «Рассуждение о больших военных действиях, битвах и сражениях, происходивших при вторжении в Россию в 1812 году». Напечатано на французском языке в Париже в 1829 г.


[Закрыть].

Многие в армии, скорее всего, считали, что не следует отступать, что надо дать отпор противнику у Смоленска. Наверное, этот вопрос обсуждался Барклаем и Багратионом 5 августа, но потом уже, к вечеру 6-го числа, Барклай испугался ответственности за смелое решение и начал снова отступать. Только этим и можно объяснить следующее письмо, написанное 7 августа Багратионом из Михайловки, на Смоленской дороге, графу Аракчееву [80]80
  Конечно, Багратион был уверен, что его письмо прочтет государь.


[Закрыть].

«Милостивый государь, граф Алексей Андреевич!

Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец, и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моей честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он мог бы потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 часов и бил их, но он не хотел остаться и 14 часов. Это стыдно, и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет; хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…

Что стоило еще оставаться два дня? По крайней мере, они бы сами ушли, ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву.

Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, Боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться; вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уж так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…

Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, что тот не любит государя и желает его гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армией министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собой гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель-адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашей ретирадой мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите, ради Бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся, и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление? Чего трусить и кого бояться? Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно, и ругают его насмерть…»

Сколько горькой истины и пророчества относительно предстоявших событий! И так многие думали и чувствовали. Действительно, главная причина сначала слабых результатов, а затем и целого ряда кризисов заключалась в нерешительности и колебаниях Барклая и в разделении власти во главе армии между двумя независимыми друг от друга главнокомандующими.

Впрочем, и тактика Наполеона изменилась до неузнаваемости: ввиду особенно важного для нас значения Москвы и южных губерний он ставит себе задачей отбросить наши армии на север, для чего необходимо было постоянно обходить наш левый фланг. Начало операции и велось Наполеоном в этом духе, но уже под Смоленском было сделано слишком мало в этом отношении, а под Лубином обход его и совершенно замер. После Лубинского боя Наполеон приостановил преследование наших армий и четыре дня пробыл в Смоленске. Как будто приходила ему мысль о мире. Он приказал привести к себе раненого генерала Тучкова 3-го, обласкал его, вернул ему шпагу и просил написать письмо к брату с предложением императору Александру мира. Письмо это было прочтено государем, но осталось без ответа.

Формирование народных ополчений.Выяснившаяся с самого начала войны малочисленность наших войск в сравнении с армией Наполеона, отсутствие достаточных средств для доукомплектования армии побудили императора Александра I призвать на борьбу с врагом все население России. 6 (18) июля, перед отъездом государя в Москву, были написаны воззвание к первопрестольной столице и манифест о всеобщем ополчении. Манифест этот был читан в церквях, в дворянских собраниях, в городских думах, и не было места в России, где бы воззвание государя не зажгло в людях восторженной решимости пожертвовать всем во благо отечества. Отныне борьба с Наполеоном приняла характер народной и священной войны. Оборонительные средства России стали развиваться в огромных размерах.

Одна Московская губерния вызвалась выставить 80 тысяч ратников и пожертвовала 13 тысяч рублей. Общая готовность пожертвований превзошла даже меру потребности, и государь повелел собрать ополчения только в 17 губерниях, ближайших к театру войны, а в остальных ограничиться обыкновенным набором рекрутов.

Ополчения, выставленные губерниями, были разделены на три корпуса: 1-й – для обороны Москвы; 2-й – для обороны Петербурга; 3-й – для образования резерва. В шесть недель восемь губерний 1-го округа выставили 125 тысяч ратников, снабдили их одеждой, трехмесячным продовольствием, в частности 325 тысячами четвертей разного хлеба, и пожертвовали 16 тысяч руб. Остальные губернии не отставали от Московского округа [81]81
  Дворянство Смоленской губернии, еще до получения манифеста от 6 июля, просило государя о разрешении выставить 20 тысяч ратников на подкрепление армии, и через восемь дней после объявления манифеста 12 447 ратников было уже собрано в Дорогобуже; пожертвовано, кроме того, свыше 9 млн руб.


[Закрыть]. Для устройства ополчений при особе государя составлен особый комитет; главными же начальниками ополчений назначены: 1-го округа – граф Растопчин, 2-го – генерал Кутузов, 3-го – граф Толстой.

Ратники каждой губернии составляли полки конных и пеших казаков и пеших егерей (во 2-м округе пешие полки назывались дружинами). Пешие полки делились на батальоны, сотни и десятки. Ополчение каждой губернии состояло под командой особого губернского начальника; полковые командиры и прочие начальники избирались из дворян добровольцев. Все ратники были одеты в кафтан и шаровары серого сукна, имели суконные шапки с выбитым из меди крестом, вензелем государя и надписью под ним «За веру и царя». Вооружение составляли ружья со штыками, а за недостатком их вооружались пиками и топорами.

Кроме ополчений, формировались резервные войска во Владимире, Москве и Калуге.

Манифест о народной войне произвел сильное впечатление даже на Наполеона; он неоднократно приказывал прочитывать себе перевод манифеста. Он готовился, в сущности, ко второй польской войне, не ожидая, что начинается настоящая война с Россией, где, кроме борьбы с русским народом, предстояла еще борьба с природой и необъятным пространством. В Испании у него шла пятый год война с народом, армии его гибли одна за другой, а победить непреклонный испанский народ он не мог. Что же могло ожидать его в России, с ее гордым русским народом, неоднократно проявлявшим свою готовность на высочайшее самопожертвование «за веру, царя и Русь-матушку»? Наполеон, верно, сознавал, что его ожидает гибель, и он все время ищет мира, начиная со Смоленска. Но было уже поздно. Россия решилась сокрушить дерзкого врага, ступившего на святую русскую землю.

Партизанская война.Уже начиная с Витебска французская армия почувствовала перемену обстановки: жилища пылают, запасов нет, население исчезло, проводников не получишь.

Знаменитый впоследствии поэт, партизан Ахтырского гусарского полка подполковник Д. В. Давыдов, предложил Барклаю-де-Толли с 500 человек кавалерии ударить на сообщения французской армии и открыть партизанскую войну в ее тылу. Предложение не было пока принято. Впрочем, до сражения под Смоленском был выслан отряд Винценгероде на Поречье и Велиж для связи с Витгенштейном и извещения о движениях неприятеля. Отряд этот своим появлением навел страх на французские гарнизоны, бывшие в Витебске и Полоцке, захватил до тысячи мародеров, шатавшихся по окрестностям, чем облегчил положение населения.

После отступления армии от Смоленска, Винценгероде приказано было уйти из Витебской губернии и находиться невдалеке от армии. Отряд двинулся на Поречье и Белый. Едва вступил он в пределы Смоленской губернии, к разъездам его, посланным на Поречье, стали присоединяться жители и вместе с казаками нападать на неприятеля. И так было везде: добровольцы всех сословий и званий соединялись с отрядом Винценгероде для борьбы с неприятелем. Из Белого Винценгероде пошел через Покров и Воскресенск на Сычевку и Гжатск. Здесь его совместные с населением действия сделались еще более энергичными.

Французы, подобно тому как они это делали и в Испании, не замедлили ответить кровавой расправой, но эти меры не могли остановить стихийного протеста оскорбленного русского народа. Явились патриоты, не побоявшиеся единолично вступить в борьбу. В Смоленске отставной подполковник Энгельгардт и коллежский асессор Шубин, защищавшие свое имущество от грабителей, были осуждены французами на казнь. Неприятель выразил готовность даровать им жизнь при условии, что они изменят своей присяге. Это предложение было отвергнуто с негодованием, и их расстреляли. Энгельгардт даже не позволил завязать себе глаза перед казнью.

Движение французской и русской армий к Бородино.Простояв четыре дня в Смоленске, Наполеон двинул свою армию вслед за отступающими русскими войсками [82]82
  Некоторые высказывают мысль, что если бы Наполеон остановился в Смоленске, перезимовал там, устроил тыл, то с весны он мог бы выиграть кампанию. Но это было невозможно: престиж Наполеона поддерживался постоянным успехом; у него в это время была тяжелая война в Испании; в тылу его вся Европа готова была восстать против деспота; да и русские не оставили бы его в покое. Мы видели, как русские сорвали армию Наполеона с квартир под Смоленском. Подобными действиями можно было извести противника где угодно.


[Закрыть]. Он надеялся быстротой движения не дать русской армии времени умножить свои силы. Он надеялся разбить ее, занять Москву, расстроить все наши средства обороны и принудить императора Александра к миру. «Нас ожидает мир, – говорил он своим приближенным, – через неделю мы заключим его. Быв так близко к цели, не о чем рассуждать. Пойдем в Москву!»

Приступая к движению на Москву, он подтвердил свои приказания относительно энергичных действий Шварценберга против Тормасова и Сен-Сира против Витгенштейна; Макдональду предписал взять Ригу. Виктóру приказано охранять пути от Вильно к Смоленску, через Могилев и Минск, и поддерживать сообщения с главными силами; в случае необходимости отступления Виктóр должен был облегчить эту операцию главных сил. Резервная 50-тысячная армия Ожеро была придвинута к границам России; дивизии его были в Кёнигсберге, Данциге, Варшаве, Ковне, а также между Вислой и Одером. Войска Монсея придвинуты с Эльбы к Одеру. Первые батальоны национальной гвардии двинуты из Франции к крепостям на Рейне и Эльбе. Кроме всего этого, во Франции объявлен новый рекрутский набор. Это был невиданный в истории размах вооруженных сил по всей территории Европы.

11 (23) августа Наполеон выехал из Смоленска к армии. Авангард его еще накануне столкнулся с арьергардом Платова у Соловьева (казаки, четыре кавалерийских и шесть егерских полков). В ожидании возможного боя он вел свою армию на фронте в 14 верст: по Московской дороге шли Мюрат, за ним Даву, Ней, гвардия и Жюно; в правой колонне шел Понятовский, в левой – вице-король. На ночлег корпуса должны были располагаться в 4–5 верстах друг от друга.

Наши армии тянулись по одной дороге – впереди армия Багратиона, а за нею 1-я армия Барклая-де-Толли. 9 (21) августа 2-я армия была у Дорогобужа, а 1-я – в восьми верстах от него, у Умолья, где и простояла два дня.

Движение было крайне трудным. Из-за продолжительной жары и засухи остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались, болота пересохли, лошади и скот издыхали, не находя корма на сожженных солнцем лугах. Наши армии находили кое-какие запасы, но для армии Наполеона не оставалось ничего; в особенности страдала кавалерия, которую вели скученно, и дальних фуражировок производить было нельзя.

Остановившись у Умолья, Барклай-де-Толли уже склонялся дать генеральное сражение, уступая общественному мнению, хотя и знал о неготовности резервов. Он писал Растопчину, прося его ускорить выставление московских военных сил на подкрепление армии, писал Витгенштейну и Милорадовичу, прося последнего из Калуги, Можайска и Волоколамска спешить к Вязьме, где составить резерв армии; убеждал и Тормасова открыть решительные действия в тылу неприятеля. Казалось, сражение назревало, и Багратион пришел со своей армией из Дорогобужа и пристроился к 1-й, став на ее левом фланге. Но вскоре нерешительность опять охватила Барклая, и он донес государю: «Имея перед собою превосходного неприятеля, я буду вместе с князем Багратионом стараться избегать генерального сражения. Однако же мы в таком положении, что сомневаюсь в этом успеть, но надеюсь на Бога, на справедливость нашего дела и храбрость наших войск».

Движение вице-короля, угрожавшее обходом по правому флангу позиции у Умолья, побудило Барклая-де-Толли не принимать на ней сражения и ночью с 11 на 12 августа отступить к Дорогобужу, где, по смотру местности, позиция была найдена слишком тесной. Боязнь быть обойденным с обоих флангов заставила снова отступать. 14 (26) августа наши армии были в Семлеве. Отсюда послали генерал-квартирмейстера Толя выбрать и укрепить под Вязьмой позицию на 20–25 тысяч человек, «дабы, имея сей город в нашей власти, армии могли бы в то же время действовать наступательно». В укрепленном лагере под Вязьмой думали оставить Милорадовича, скорого прибытия которого туда ожидали. В донесении государю Барклай-де-Толли пишет: «Итак, вот минута, где наше наступление должно начаться».

Толь донес, что под Вязьмой удобной позиции нет; все места лесисты, горы покрыты кустами, а верстах в десяти за Вязьмой, по большой Московской дороге, есть довольно выгодная позиция, которую и следует укрепить.

15 (27) августа обе армии соединились при Вязьме; арьергард вступил в кровопролитный бой на р. Осме. Наполеону крайне хотелось начать генеральное сражение, так как с каждым днем народная война разгоралась все сильнее. Города и селения в районе движения войск доставались французам сожженными; горели и волости в округе верст на двадцать, куда забирались французские фуражиры и толпы мародеров, число которых ежедневно увеличивалось из-за недостатка продовольствия.

16 (28) августа наши армии отошли к Федоровскому, намереваясь на следующий день отойти к Цареву Займищу, где была найдена позиция.

Мюрат сильно теснил наш арьергард у Вязьмы. Вместо Платова арьергардом командовал Коновницын. При отступлении нашего арьергарда Вязьма была зажжена, так что неприятельская артиллерия не могла пройти через город, а пошла в обход, вместе с пехотой и конницей. На позиции за Вязьмой Коновницын продержался еще несколько часов, к вечеру же отступил и остановился в 18 верстах впереди Царева Займища.

Хотя при отступлении от Смоленска наш арьергард постоянно отбивал все атаки противника и мы не потеряли ни одного орудия, но желание дать генеральное сражение росло и в обществе, и в армии. Помыслы и молитвы всех устремлены были к одному: окончить ненавистное отступление, которое вело врагов к самому сердцу России.

17 (29) августа при Царевом Займище Барклай-де-Толли решился, по-видимому, на генеральное сражение и доносил государю: «Здесь стал я с обеими армиями в позиции и решился ожидать атаки неприятельской».

Снова начали строить укрепления и готовиться к сражению, но войска уже не верили в возможность боя. «Опять прикажут отступать!» – было на уме у всех. Всякая надежда на решимость Барклая-де-Толли пропала; разногласия же его во взглядах с Багратионом совершенно обострили их взаимные отношения. Но вскоре все воспрянули духом, получив известие о назначении общего главнокомандующего князя Михаила Илларионовича Кутузова, который и прибыл к армии в Царево Займище.