Текст книги "Стихи остаются в строю"

Автор книги: Николай Майоров

Юрий Черкасский

Письмо в ячейку

 
Земля еще не остыла, еще солона от крови,
В углах еще не проветрен пятнадцатилетний
   дым,
Стены щербаты от боя, заплаты видны
   на кровлях,
И клонятся к братским могилам еще молодые
   сады.
На этой меченой почве, ячейка, меня ты
   растила,
Учила простым приемам слесарного ремесла,
Учила глядеть в горизонты, помнить седые
   могилы,
Учила не оступаться – и вместе со мной
   росла.
Испытывала – походом, скупым
   комсомольским уставом,
Водою и хлебам ржавым, широкой постелью
   из трав,
Мечтою необычайной в часы, когда душные
   травы —
Чабрец, и полынь, и мята отравнее всех
   отрав.
Учила сквозь окна, сквозь двери и
   замкнутые заборы
В самое сердце глядеться и видеть друзей
   и врагов,
Насыпала полные горсти мозолей крутых
   и отборных,
Чтоб я не боялся осколков, выступов и углов.
Ты так меня проводила, – земля остынет
   не скоро,
Но скоро тяжелой походкой пройдет
   настоящий дым,
Бери же у старых зрелость, а их обучай
   задору
И силу храни сухою, как порох сухим. Иди!..
Крутых и отборных мозолей насыпала
   полные горсти,
Открыла мне семафоры, и я тебе говорю:
Через дороги и версты, через поселки
   и версты,
Через бескрайние версты короткое —
   благодарю.
 

1934

Жажда

 
На повороте худых дорог
Ветер поднялся,
и ясень продрог…
Стало заметно течение птах
По небу. Стало заметно,
Как по яругам в росе и цветах
Травы бегут за ветром.
Около сердца шатается дым —
Синяя горечь походов…
Около ног по суглинкам гнедым
Движутся длинные воды.
И по движению солнца в полях,
Через озера и горы
Я узнаю твой полет, земля, —
Нашу предельную скорость.
Солнце идет через всю страну,
Кровь погустела.
   И вот я
Теплые руки свои протяну
К скатам и поворотам,
Тянет испить ото всех криниц,
Гудом гудет у станций,
Тянет – витыми путями птиц
С летчиком скитаться,
Видеть высокие облака,
И за геологом смуглым
В залежах известняка и песка
Бурый отыскивать уголь…
Что ж я стою?..
   Перевозчик поет,
Жадно цветет повилика…
Вот я шагну, огибая жилье,
Движимый жаждой великой,
Глушь бездорожья и ярость потерь,
Легкие радуги мая,
Хитрости и откровенья путей, —
Все на себя принимая.
 

1934

Земля

 
В раннем ожиданье и тревоге
Эта предвесенняя земля —
Мартовские черные дороги,
Степи и худые тополя.
Я ее тревогой заболею…
Снова – в юность,
   вновь – через яры
Потянусь к суровым горам глея,
К голосам шахтерской детворы.
Там, как в сказке, сильными руками
Достают огонь из глубины,
Терриконы синими дымками,
Как преданьями, окружены,
Там взлетают клети с долгим пеньем,
Словно из-за тысячи веков,
И проносят люди нетерпенье
Открывателей и смельчаков.
Там я стукну – и откроет двери
Женщина, похожая на мать,
Даст напиться, все, что ей доверю,
Будет с полуслова понимать,
Сапоги просушит и положит
Ласковую руку на плечо…
– Ну иди. Тебя земля тревожит,
Ждет она и дышит горячо.
И она тебя не успокоит,
Истомит и будет снова звать —
Все, что недостроено, – достроить,
Все, что недосказано, – сказать…
Лишь на миг застыну над разбегом
Влажных изворотливых путей,
Дальним ветром тянет, талым снегом,
Теплой гарью юности моей.
 

1937

Город

 
Квартал горел – там шел смертельный бой,
И дом наш бомбой вражеской расколот,
Но все же, – как нас тянет этот город,
Где мы впервые встретились с тобой!
 
 
Там почернели худенькие клены,
Что мы растили, помнишь, у пруда,
И заросли и опустели склоны, —
Но все же, – как мы тянемся туда!
 
 
Пусть он в обломках, темен и изранен,
У нас в сердцах он песнею живет,
Всегда такой, как той весенней ранью,
Очищенный от мелочных забот.
 
 
Он связан с нами сотнями примет,
Нагорным парком, улицей Артема,
Грозой врасплох, когда померкнет свет,
И небо сразу вздрагивает громом.
 
 
И, обрывая цвет на васильках,
Веселые, шальные ливни хлещут,
Когда деревья под дождем трепещут
Диковинными птицами в силках.
 
 
А после гроз от голоса грачей.
От брызгов солнца праздничны дороги,
Они с бугров бросаются под ноги —
Одна другой просторней и звучней.
 
 
Какую выбрать? Нет, не выбирай,
На каждой встретишь дружбу и участье…
Теперь стервятник рвет его на части —
Мой гордый край, мой непокорный край.
 
 
На тех дорогах падают друзья,
Кто с пулей в сердце, кто с петлей на горле…
Пришли враги, названья улиц стерли.
Но выжечь их из памяти нельзя!
 
 
Дыши одним законом – кровь за кровь,
Готовь расплату гордо и сурово,
Сквозь все заслоны гневная любовь
Нас приведет к разрушенному крову.
 
 
Сквозь все преграды мы туда придем
В землянках жить и строить новый дом,
Работать от рассвета до рассвета,
Растить другие клены над прудом
И славить город песней недопетой.
 
 
И встанет он в проспектах и дворцах,
Очищенным от горечи и дыма,
Зеленым, ясным, шумным, ощутимым,
Таким, как мы храним его в сердцах.
 

1941

Владимир Чугунов

Жажда

 
В тайге жара. Глубокий лог
Гнилой испариной дымится.
Идешь вперед – и нет дорог,
И нет ручья, чтобы напиться.
 
 
Все кажется – журчит ручей,
Раздвинув корень древней ели,
Иголки низовых ветвей,
Склонясь к ручью, оцепенели.
 
 
Над ним порхает мотылек,
Букашки ползают по илу.
Живой воды один глоток
Вливает в тело жизнь и силу.
 
 
Я так ищу любви твоей,
Как ищут ключ у корня ели,
Где иглы низовых ветвей,
Склонясь к ручью, оцепенели.
 

Кукушка

 
Над головою пуля просвистела;
Шальная иль придельная она?
Но, как струна натянутая, пела,
Пронизанная ею тишина.
 
 
Меня сегодня пуля миновала,
Сердцебиенье успокоив мне,
И тот же час в лесу закуковала
Веселая кукушка на сосне.
 
 
Хорошая народная примета:
Нам жить столетья, пополам деля
Всю ярость бурь и солнечного света,
Все, чем богата русская земля.
 

15 апреля 1943 г.

После боя

 
Хорошо, товарищ, после боя,
Выдыхая дым пороховой,
Посмотреть на небо голубое —
Облака плывут над головой…
 
 
И в затихшем орудийном гуле,
Что в ушах моих еще звенит,
Вся страна в почетном карауле
Над убитым воином стоит.
 

10 мая 1943 г.

Перед атакой

 
Если я на поле ратном,
Испустив предсмертный стон,
Упаду в огне закатном
Вражьей пулею сражен;
 
 
Если ворон, словно в песне,
Надо мною круг замкнет, —
Я хочу, чтоб мой ровесник
Через труп шагнул вперед.
 
 
Пусть ускорит он походку
Среди выжженной травы,
Пропотевшую пилотку
Не снимая с головы.
 
 
И, зажав винтовку твердо,
Отомстит за смерть мою,
За страдания народа
И за родину свою!
 

Леонид Шершер

В день победы

 
Да будет веселым день нашей победы!
   Мы снова сойдемся в круг —
Друг налево и друг направо,
   и прямо напротив друг.
 
 
Когда этот час неизбежный настанет,
   я встану, подняв стакан:
– Не все здесь с нами. Одни убиты,
   лечат других от ран.
 
 
Но я от имени всех живущих и тех,
   кто погиб в бою,
В слове простом, и взволнованном слове
   прославляю страну мою.
 
 
Что я скажу, как сумею найти я
   лучшие в мире слова!
Я даже не крикну, а тихо скажу вам:
   – Да здравствует наша Москва!
 
 
Мы в окна посмотрим – увидим:
   снова звезды горят на Кремле,
Весна начинается, пахнет весною
   по всей молодой земле,
 
 
Вот они, школы, где мы учились,
   сквер, куда шли гулять.
Вокзалы, с которых мы провожали,
   зовут нас теперь встречать!
 
 
А если мне суждено в сраженье
   погибнуть до этого дня —
Ты тогда поднимись со стаканом
   и это скажи за меня.
 
 
Сделайте все, что я не успею
   сделать в моей стране.
А любимую пусть никто не целует,
   пусть помнит она обо мне!
 

Сны

 
Я не знаю, надо иль не надо
Сны свои рассказывать в стихах.
Только возле города Гренады
Я сегодня ночевал в горах.
Я видал, как проходили грозы,
Слышал, топали издалека,
Проплывали верхом бомбовозы,
Низом проплывали облака.
После снов тяжелых, после боя,
После гулких вздохов батарей
Небо над Испанией такое,
Как весной над родиной моей.
Я хожу по улицам суровый,
Сплю под дребезжанье гроз.
В комнате моей шестиметровой
Запах пороха мадридского и роз
Из садов распахнутых Гренады,
Не увядших на крутых ветрах…
 
 
Я не знаю, надо иль не надо
Сны свои рассказывать в стихах.
 
 
Если звездными ночами снится,
Как расходятся во тьму пути,
Значит сердцу дома не сидится,
Значит сердцу хочется уйти.
Но оно не скажет мне ни слова,
Я пойму его по стуку сам —
К опаленным подступам Кордовы,
К астурийским рослым горнякам
Рвется сердце. Сквозь дожди и ветры
Путь его протянется, как нить…
…На пространстве в шесть квадратных
   метров
Разве можно сердце уместить?
Пусть выходит сердце, как победа,
Как луна к раскрытому окну,
К черноглазым девушкам Овьедо,
Отстоявшим пулями весну.
И они, уверенны и ловки,
Проходя сквозь орудийный дым,
Зарядят тяжелые винтовки
Сердцем сокрушающим моим.
 

Ветер от винта

 
Как давно нам уже довелось фронтовые петлицы
Неумелой рукой к гимнастерке своей пришивать,
Золотые, привыкшие к синему, птицы
По защитному небу легко научились летать.
Хоть клянусь не забыть – может, все позабуду
   на свете,
Когда час вспоминать мне о прожитых днях
   подойдет,
Не смогу лишь забыть я крутой и взволнованный
   ветер
От винта самолета, готового в дальний полет.
 
 
Не сумею забыть этот ветер тревожной дороги,
Как летит он, взрываясь над самой моей головой,
Как в испуге ложится трава молодая под ноги,
И деревья со злостью качают зеленой листвой.
Фронтовая судьба! Что есть чище и выше на свете!
Ты живешь, ощущая всегда, как тебя обдает
Бескорыстный, прямой, удивительной ясности ветер
От винта самолета, готового в дальний полет.
 
 
Тот, кто раз ощущал его сердцем своим и душою,
Тот бескрылым не сможет ходить никогда по земле,
Тот весь век называет своею счастливой звездою
Пятикрылые звезды на синем, как небо, крыле.
И куда б ни пошел ты – он всюду проникнет
   и встретит,
Он могучей рукою тебя до конца поведет —
Беспощадный, упрямый в своем наступлении ветер
От винта самолета, готового в дальний полет.
 
 
Ты поверь мне, что это не просто красивая фраза,
Ты поверь, что я жить бы, пожалуй, на свете не мог,
Если б знал, что сумею забыть до последнего часа
Ветер юности нашей, тревожных и дальних дорог.
А когда я умру и меня повезут на лафете,
Как при жизни, мне волосы грубой рукой шевельнет
Ненавидящий слезы и смерть презирающий ветер
От винта самолета, идущего в дальний полет.
 

Валентин Шульчев

«Чем запомнилась мне ты?..»

 
Чем запомнилась мне ты?
Дремучей травой по низинам —
Той травой, где скользить и шуршать непривычной
   ноге,
Сладковатым дымкам голубого, как ветер, бензина
От ангаров, укрытых в глухой приамурской тайге,
И веселыми зорями, что лежат по утрам на озерах,
И ветрами, что ходят, дубы пригибая, буяня, крича
   и грубя,
И ночами, густыми ночами, когда в потаенных
   дозорах
Неподкупная пуля да порох берегут до рассвета
   тебя,
И зелеными падями, где стоят по лесному ранжиру
Тополя и деревья иных разнородных пород…
Ты вошла в мою память, делящая мир на два мира,
Тем, что, в память войдя, никогда из нее не уйдет:
Самой лучшей на свете, самой прочной и слаженной
   дружбой
Тех людей, что тебя охраняют, смелы и сильны,
И большой, боевой, нерушимой испытанной
   службой,
Верной службой во славу великой страны.
 

В час, когда росой одеты травы…

 
В час, когда росой одеты травы
И просторы вверены луне,
Снятся мне мосты и переправы
В заповедной дальней стороне.
Только я глаза закрою – снится:
На широких реках плеск весла,
Посвист пули…
Это ты, граница,
Неотступно в сны мои вошла.
Это ты. По всем твоим низинам,
В буйных травах, где шуршать ноге,
Бродит запах синего бензина,
Танки громыхают по тайге.
Пронеся стремительные грозы,
Молнии,
   зарницы
      и грома,
Сеном загрузив дворы колхозов,
Затопив пшеницей закрома,
По дорогам, выцветшим от зноя,
Здесь от вод Хасана до Читы
Проплывает лето золотое,
Пышно разодетое в цветы.
Здесь шумят невиданные травы,
И бежит гремучая вода,
Это ты, хранимая по праву,
Родина свободы и труда.
Здесь на сопках и на всех озерах —
Летних зорь червонное литье.
Сталь в ночи.
Отважные дозоры.
Штык и пуля.
   Верный глаз
      и порох
Берегут спокойствие твое.
 

1940

Партизанская

(Песня)

 
Немецкими танками смяты посевы.
Свинцовая хлещет пурга.
Но грозное пламя народного гнева
Бушует в тылу у врага.
Мсти врагу беспощадно и смело!
Мать-отчизна, мы слышим твой зов!
В бой выходят за правое дело
Партизаны орловских лесов.
Враг злобствует в бешеном страхе
   и дрожи,
Но родина нам дорога.
Ряды партизанские ширя и множа,
Народ наш встает на врага.
На воздух мосты, эшелоны и склады!
Берись за топор и за нож!
Свинцом и гранатой, штыком и прикладом
Фашистских собак уничтожь!
Мсти врагу беспощадно и смело!
Мать-отчизна, мы слышим твой зов!
В бой выходят за правое дело
Партизаны орловских лесов.
 

Дорога на Запад

 
Над просторной рекой убегала дорога,
Мимо зарев и рваной трепещущей мглы.
И над нею маячили хмуро я строго
Переломанных сосен кривые стволы.
Там валялись разбитые, смятые танки.
Пушки немо, как бревна, лежали вразброс.
И над талой землей громоздились останки
Обгорелых лафетов, цепей и колес.
И над сталью, над башен косыми углами,
Над деревьями, сбитыми в тесный завал,
Умирало тяжелое мутное пламя,
И, чадя, раскаленный металл остывал.
Дым качался и падал в окопы и щели
И по выжженным рощам стелился, космат
И в далекое небо сурово глядели
Неподвижные лица немецких солдат.
Так вершится итог и кончаются сроки,
И разбитое судно садится на мель,
И просторной могилой земля на Востоке
Обернулась любителям новых земель.
Так приходит расплата за кровь и за слезы…
Шла пехота вперед, приминая снега.
И на Запад советские шли бомбовозы,
И советские танки теснили врага.
И уже на шоссе, на лесные поляны,
Покидая овраги, болота, кусты,
Выходили из дымных лесов партизаны
И над ними знамен загорались цветы.
… … … … … … … … … … …
 

Александр Ясный

Осень

(Отрывок)

 
Всю ночь гудели провода
И рельсами тряслись вагоны
По насыпям и по мостам,
По этим и потусторонним.
И ветер был,
Хлестал и выл,
И грохали колеса.
И дождь.
   И за дождем без сил
Брела за поездами осень.
 
 
…И снова, маленький и мудрый,
Я буду слушать стук колес.
И ветер-друг завьет мне в кудри
Чубатый клюк моих волос.
И, может, щедрою рукой.
Подруга осень кинет счастье,
И за весну, под барабанный бой,
Паду с раздробленною головой
Я где-нибудь на Фридрихштрассе.
 

1923

На взятие Таганрога

 
Еще не раз
   салюту загреметь, —
И знаем мы,
   что после Таганрогских
Дивизиям мы будем
   славу петь —
Полтавским,
   Брянским
      и Днепропетровским.
Москва в огнях.
   Торжественный венец
Ракетных звезд
   героям салютует.
И враг дрожит:
   он чует свой конец.
Беда врагам,
   когда Москва ликует!
 

1943