Текст книги "Стихи остаются в строю"

Автор книги: Николай Майоров

Георгий Баранов

В бой

 
Над полями дым повис…
Погляди, дружище:
Нажимает машинист —
Только ветер свищет.
 
 
Развеселый паровоз
Наматывает прытко
На катушки колес
Две вощеных нитки.
 
 
Нашей радости назло
Эти нити ловко,
Где завяжутся узлом, —
Там и остановка.
 
 
Промедленья каждый час
Пулей сердце ранит…
Мчи живей, машина, нас,
Где товарищи сейчас —
Ближе к полю брани.
 

Повестка

 
В колхоз придет повестка —
Военная печать:
За мирный труд советский
Готов я грудью встать.
 
 
Вперед ползет пехота
На вражьи рубежи,
И танковая рота
От ярости дрожит.
 
 
С позиции исходной
Рванемся на врага,
Проложит путь свободный
Свинцовая пурга.
 
 
Пойдем уступом слева,
Пойдем углом вперед
И от стального гнева
Трава к земле прильнет.
 

«Друг! Из обильной чаши…»

 
Друг!
Из обильной чаши
Мы радость жизни пьем.
И встретим смерть бесстрашно
Мы на пути своем.
 
 
Но если в час решающий
Прерву я песнь в бою, —
Ее мои товарищи
Победно допоют.
 

Евгений Березницкий

Ходит осень в хороводе

 
По Сибири по богатой
Ходит осень золотая;
Ходит осень-сибирячка
В хороводе круговом.
Вместе с девушками ходит,
Славит праздник урожая,
Ходит осень, машет шитым
Жарким шелком рукавом.
 
 
Как махнет она направо —
Позолоту льет на травы;
Вот гусей на юг пустила
Из другого рукава…
Насылает осень тучи,
Сыплет осень лист летучий,
А у темного у бора
Загустела синева.
 
 
Шьет красавица обновы
И калине, и осине,
Желтым пламенем березы
Звонкий утренник зажег,
И они глядятся в воду,
В зеркала студеной речки,
Где на зорях синий-синий
В тальниках блестит ледок…
 
 
Разостлала в луговине
Осень шкуры лис огневок,
Соболей и горностаев
На зиму приберегла.
Не пора ли, зверобои,
Оглядеть замки винтовок,
На охоту, зверобои,
Собираться не пора ль?
 
 
Покажите, зверобои,
Чем еще Сибирь богата.
Не одним Сибирь богата
Тяжким золотом снопов;
Рудами богаты горы,
Широки лесов просторы.
А еще Сибирь богата
Синей проседью песцов,
Снежным мехом горностаев,
Переливом шкур собольих,
Черно-бурым, серебристым,
Драгоценным мехом лис…
Манит осень золотая
И уводит зверобоя,
По тропинкам по таежным
Рассыпает мягкий лист.
 
 
Выйдет парень к хороводу
Оземь шапкою ударит
Да рассыплет под тальянку
По поляне стукоток.
А она его проводит
За таежный за порог,
А она ему подарит
Ярко вышитый платок.
 

Борис Богатков

Из школьного дневника

 
С завистью большой и затаенной
На отца смотрел я потому,
Что наган тяжелый, вороненый
Партия доверила ему.
Вечерами синими при лампе
Он рассказывал, как их отряд
Атакующей кулацкой банде
Указал штыками путь назад…
Как партийцы шли вперед бесстрашно
Сквозь свинец и ветер, а потом
Зло скрестили в схватке рукопашной
Взгляд со взглядом, штык с чужим
   штыком.
 
 
Встану я, решительный и зоркий,
На родных советских рубежах
С кимовским значком на гимнастерке,
С верною винтовкою в руках.
 

Повестка

 
Все с утра идет чредой обычной:
Будничный, осенний день столичный —
Новый день упорного труда;
Шум троллейбусов, звонки трамваев,
Зов гудков доносится с окраин,
Торопливы толпы, как всегда.
Но сегодня и прохожим в лица,
И на здания родной столицы
С чувствами особыми гляжу,
А бойцов дарю улыбкой братской:
Я последний раз в одежде штатской
Под военным небом прохожу.
 

Москва, 1941

«У эшелона обнимемся…»

 
У эшелона обнимемся.
Искренняя и большая
Солнечные глаза твои
Вдруг затуманит грусть.
До ноготков любимые,
Знакомые руки сжимая,
Повторю на прощанье:
– Милая, я вернусь.
Я должен вернуться, но если…
Если случится такое,
Что не видать мне больше
Суровой родной страны, —
Одна к тебе просьба, подруга:
Сердце свое простое
Отдай ты честному парню,
Вернувшемуся с войны.
 

30 декабря 1942 г.

Девять ноль-ноль

 
Война сурова и не проста.
Умри, не оставляя поста,
Если приказ таков.
За ночь морской пехоты отряд
Десять раз отшвырнул назад
Озверелых врагов.
Не жизнью – патронами дорожа,
Гибли защитники рубежа
От пуль, от осколков мин.
Смолкли винтовки… И наконец
В бою остались: один боец
И пулемет один.
В атаку поднялся очередной
Рассвет. Сразился с ночною мглой.
И отступила мгла.
Тишина грозовая. Вдруг
Моряк услышал негромкий стук.
Недвижны тела,
Но застыла над грудою тел
Рука. Не пот на коже блестел —
Мерцали капли росы.
Мичмана – бравого моряка —
Мертвая скрюченная рука.
На ней живые часы.
Мичман часа четыре назад
На светящийся циферблат
Глянул в последний раз,
И прохрипел, пересилив боль:
– Ребята, до девяти ноль-ноль
Держаться. Таков приказ… —
Ребята молчат. Ребята лежат.
Они не оставили рубежа.
Напоминая срок
Последнему воину своему,
Мичман часы протянул ему:
«Не подведи, браток!»
Дисков достаточно. С ревом идет,
Блеск штыков выставляя вперед,
Атакующий вал.
Глянул моряк на часы: восьмой…
И пылающей щекой
К автомату припал.
Еще атаку моряк отбил.
Незаметно пробравшись в тыл,
Ползет фашистский солдат.
В щучьих глазах – злоба и страх.
Гранаты в руках, гранаты в зубах,
За поясом пара гранат.
В автоматчика все пять штук
Он швыряет, и тогда… Но вдруг,
Словно землею рожден,
Вырос русский моряк,
Большой,
С окровавленной рукой.
Быстро зубами он
С последней гранаты сорвал кольцо,
Дерзко крикнул врагу в лицо:
– Ну, гад! Взлетим, что ль,
За компанию до облаков? —
От взрыва застыли стрелки часов
На девяти ноль-ноль…
 

Иван Бортников

Мост

 
За леском, за поворотом,
Мост висел зубцами вниз,
Будто тонкая работа
Вологодских кружевниц.
 
 
Кони в вихре бьют чечетку.
Широка речная гладь.
– Мост! —
Взмахнул полковник плеткой,
Конь шарахнулся. —
Взорвать!
 
 
Под звенящий
Конский цокот
Офицер оставил строй.
А из будки одинокой
Вышел мастер мостовой.
 
 
Он очки рукой потрогал,
Просиял: из-за леска
По опушкам, по дорогам
Красные идут войска!
 
 
Строгий мост их примет просто:
«Проходи!»
Но мастер хмур:
Видит мастер, как под мостом
Запылал бикфордов шнур.
 
 
Для того ль, старик суровый,
Знал ты каждую из шпал,
Красил фермы в цвет бордовый,
Ждал друзей, ночей не спал?..
 
 
Телу в куртке стало тесно,
Душно стало над рекой.
За друзей, за мост железный
Старый мастер вышел в бой.
 
 
Он к огню прокрался бродом,
Сжала нож его ладонь, —
И погас огонь бикфордов
Над мерцающей водой…
 
 
Не видал никто наверно,
Как упал он на откос.
Лишь на выстрел гулом гневным
Отозвался темный мост.
 
 
Стал далеким день вчерашний.
Вдоль по рекам – гул турбин.
На кремлевских древних башнях
Вспыхнул огненный рубин.
 
 
Но, как встарь, за поворотом
Мост висит зубцами вниз,
Словно тонкая работа
Вологодских кружевниц.
 

Приглашение на рыбалку

 
Распахну, как ворот, ставни,
Дверь открою наудачу, —
Приходи, товарищ давний,
На Урал ко мне рыбачить.
 
 
Как обычно рыболовы,
По таловнику плутая,
Вспомним случай из былого,
Посмеемся, помечтаем.
 
 
Нам звезда засветит с неба,
Холодок пахнет из балки,
Примирится быль и небыль,
Как бывает на рыбалке.
 
 
Разольется запах тины,
Хорошо знакомый с детства.
В чаще выводок утиный
Спор затеет по соседству.
 
 
И, рекою отраженный,
В синеве, в ночном полете
Летчик звездочкой зеленой
Промелькнет на самолете…
 
 
Приходи, товарищ давний,
Ждут тебя лесные дали,
Птичий хор, сырые плавни,
Ночь и звезды на Урале.
 

Николай Васильев

Путь на Ростов

(Из поэмы «Первая Конная»)

 
Ночное небо в тучах снеговых,
И тонут в воплях вьюги оголтелых
Простуженные крики часовых,
Храп лошадей
И петушиный крик…
С морозу поседевший броневик,
Стволы орудий,
Сплошь заиндевелых,
В кромешной тьме…
Стоит над станом белых
Глухая ночь…
В степях заледенелых
Снега свирепый ветер разметал
И спрятал очертанья горизонта…
Штабной белогвардейский генерал,
Глаза посоловевшие скосив,
Не спит,
Сухие губы закусив,
Склонясь над картой
Прорванного фронта.
В глазах не остывает напряженье…
От Горловки, Воронежа, Ельца,
От Селезневки – посвисты свинца,
Буденовцы,
Разгромы,
Пораженья…
Не спит село.
Окопы у реки,
Трехцветный флаг над штабом,
Огоньки,
Крик часовых…
Стоит над спящим станом
Глухая ночь.
И степь кипит бураном.
А через степь
Маршрутом Первой Конной
Ведут к Ростову славные полки
Клим Ворошилов
И Семен Буденный.
Идут полки наперекор бурану.
По ранее обдуманному плану
Их командармы,
Не смыкая глаз,
Ведут вперед, овеянные славой.
Не спят бойцы,
И перед конной лавой
Мутнеет даль.
А там, вдали, – Донбасс.
Великий путь.
Суровый, звездный путь.
Деникинцы щетинятся во мраке.
Нам ни на миг нельзя передохнуть.
Бойцы летят в завьюженную муть,
Равняют строй,
Готовятся к атаке…
И дрогнули ползучие снега,
В которых в бурю
Все живое тонет.
И ринулись на белого врага
Гривастые буденовские кони.
Степной буран
Им раздувал хвосты,
Снега
Глаза горящие слепили.
Неукротимые,
Сквозь снежные пласты
На вражеские смытые посты
Они копыта тяжко опустили
И разметались по селу.
Настал —
В который раз? —
Великий час расплаты.
И судорожно задрожали хаты,
И опрокинул карты генерал.
И грянул бой.
В кипении снегов
Сверкали остро лезвия клинков,
Бил броневик,
И горький дым клубился.
Ревел буран…
Сплоченностью колонн
Дроздовский полк
Буденовцам грозился.
Все потеряв,
Отчаянно рубился
Деникинский казачий эскадрон.
И грохотала грозных пушек медь,
И танки шли, повсюду сея смерть.
Немало наших доблестных бойцов,
Немало наших братьев и отцов
Свинцовая пурга запорошила…
Но вел полки
Товарищ Ворошилов,
Летя вперед
Сквозь орудийный гром,
Сквозь посвист пуль
На боевом коне.
И снег вскипал в пороховом огне
И багровел, и стлался пар морозный,
И небо колыхалось за селом,
Роняя обмороженные звезды.
И вел полки сквозь снеговую муть
Буденный,
Нам указывая путь.
… … … … … … … … … … …
Встречая утро
Под буранный свист,
Трубит победу
Полковой горнист.
Багровый снег
Летит из-под копыт.
Заря встает.
Путь на Ростов
Открыт!
 

На охрану советских границ

 
Дорогая, прощай,
Дай мне верную руку твою!
Ночи стали свежей —
Это знак уходящего лета.
Птицы там, за рекой,
О разлуке и встрече поют.
И над лугом встает
Розоватая дымка
Рассвета.
Побежала по телу
Короткая дрожь:
Из далеких лесов
Незнакомой прохладой подуло.
На колхозном гумне
Золотится усатая рожь.
Сторож держит берданку
И трет запотевшее дуло.
Скоро солнце взойдет,
И настанут работы часы,
И твоя молотилка
Потонет в соломенном хрусте.
На холодные капли
Еще не просохшей росы
Невзначай ты роняешь
Две теплые капельки грусти.
Нет, не надо грустить.
Ни тебе, дорогая, ни мне —
Нам не надо искать
У друзей и знакомых
Участья.
Мы живем и работаем
В самой хорошей стране,
В государстве цветов,
В государстве улыбок и счастья.
Для отцов наших
Пели в ночах соловьи,
И для юности нашей
Они еще петь не устали…
Краснозвездные парни
На наших границах
С оружием встали,
Охраняя республики
Мускулов, солнца
И стали,
Охраняя республики
Славы,
Побед
И любви.
Завтра мне, дорогая,
Стоять у кордона прикажут.
Будет дождь,
Будет зной,
Будут зимние ночи темны…
Но никто мне не скажет,
Что не был я зорким
На страже
Трудового спокойствия
Самой счастливой страны.
А когда я вернусь,
Сняв шинель неразлучную
С плеч,
Мы увидимся вновь
Средь знакомых туманов
И сосен.
Наша жизнь далека,
Сколько в ней еще
Радостных встреч!
Сколько зим,
Сколько лет,
Листопадов
И солнечных весен!..
 

На выставке

 
Шли над страной дождя косые
И вереницы хмурых лет.
«Россия, нищая Россия», —
Так в скорби написал поэт.
 
 
Бумагу слезы застилали,
Сжимали пальцы карандаш…
Тогда художники писали
Печальный, горестный пейзаж.
Река… Церквушка… Деревушка…
И на горе – дворянский дом.
На первом плане – побирушка,
Разутый пахарь – на втором.
 
 
Но отшумели непогоды,
В туман ушли былые годы…
Москва во всей своей красе
За далью утренней лучится,
По Ярославскому шоссе
На выставку троллейбус мчится.
И нам видна издалека
Взлетающая в облака
Эмблема выставки
   и башен
И арок солнечная тень.
И, вспоминая
   день вчерашний,
Мы в нынешний
   вступаем день.
 
 
Земля родная перед нами:
Вдохнем Таджикистана зной,
Пройдем киргизскими степями,
Высокогорными садами,
Полями Грузии родной.
Увидим новые аулы
В степной казахской стороне,
Со звонкою домброю Джамбула,
Певца седого на коне.
 
 
Смотри!
Смотри во все концы.
Вот здесь из Мурманска – малина,
Из Заполярья – огурцы,
А это – дыня Сахалина.
 
 
И это явь: он нам не снится —
Необозримый сад садов,
Мы видим россыпи пшеницы,
Налив мичуринских плодов.
Висят туркменские ковры,
Столетья краску с них не смоют.
Лежит богатство трудовое,
Неисчислимые дары…
 

Павел Винтман[1]1
  В книге ошибочно указано имя: Петр. – прим. верстальщика.


[Закрыть]

Возвращение

 
Если вспомнить час прощанья…
Облака скользили к югу,
Вспышки молний освещали
Каждый куст и каждый угол;
От грозы и от печали
Легким холодом тянуло,
Наши руки повстречались,
Ты в глаза мне заглянула.
И казалось: нам расстаться —
Как горе сойтись с горою.
Ты сказала:
– Возвращаться
Будешь, верю я, героем.
 
 
Это будет рано утром
После боя, после счастья.
Я войду и сброшу куртку —
Двери настежь, сердце настежь.
В поцелуе сердце настежь.
Ты с испугом:
– Смотрят люди!
– Ну и пусть. Теперь не страшно:
Победителей не судят.
 

1939 год

 
Весенняя сорвала буря
Повестки серенький листок.
Забудет девушка, забудет, —
Уехал парень на Восток.
 
 
   Друзья прощаются внезапно.
   Сырая ночь. Вокзал. Вагон.
   А это значит – снова Запад
   Огнем и кровью обагрен.
 
 
Да будет вечно перед нами,
Как данный в юности обет,
Год, полыхающий как пламя,
Разлук, походов и побед.
 

Василий Горбатенков

Из окна вагона

 
Не пойму я, что это такое
Снова пробуждается во мне.
Пролетели станцию Красное,
Сонные поселки в стороне.
 
 
Мечутся, толпятся, исчезая,
Искры в хороводе золотом.
Сторона ль, сторонушка родная,
Ты ли промелькнула за окном?
 
 
Кочки, дым летучий над болотом,
Огонек далекий у куста.
Домик за днепровским поворотом,
Ветхая часовня без креста…
 
 
С горем неразлучное соседство,
Ветром его, что ли, занесло!..
Бедное, неприбранное детство,
Скудное пастушье ремесло!..
 
 
С полки сняв поблекшую травинку,
Мну в зубах, по-юношески рад,
Вспоминая каждую тропинку,
Где ходил пятнадцать лет назад.
 
 
Ни о чем сейчас не беспокоюсь.
Пляшет искр сверкающий поток.
В ночь летит запыхавшийся поезд
Через две границы на восток.
 

1939

На берегу Днепра

 
Когда дрожит последний луч за лесом,
И ты проходишь берегом реки,
И видишь, как под ивовым навесом
Волна ломает тихо тростники,
 
 
Стремишься все разведать по истокам
В летящем синем зеркале Днепра.
И жизнь встает в значении высоком, —
Что так же вся в течении быстра.
 

1939

Захар Городисский

Последнее…

 
Я тебе посвятил много пламенных строк,
Ты же письма писать мне не хочешь…
Ну, так знай, я могу и к себе быть жесток
И порву свое сердце на клочья…
Хватит сил у меня твой портрет разорвать,
Сжечь все письма твои дорогие,
И без жалости их навсегда променять,
Навсегда променять на другие…
А при встрече, не глядя, я мимо пройду,
Если б даже я сердце дрожало…
Потому что весной в сорок третьем году
Ты мне письма писать перестала.
 

1943

«И если мне смерть повстречается близко…»

 
И если мне смерть повстречается близко,
Уложит с собою в кровать,
Ты скажешь друзьям, что Захар Городисский
Никогда не привык отступать.
Что я, нахлебавшись смертельного ветра,
Упал не назад, а вперед,
Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметра
Вошли в завоеванный счет.
 

Август 1943 г. Госпиталь 3656

Написано за три дня до смерти

Григорий Гридов

Родная сторона

(Песня)

 
Ночью было это,
С фронта шел солдат,
На борьбу с кадетом
Шел из-под Карпат…
Время грозовое
Все в пути смело…
Шел он и в родное
Завернул село.
 
 
   Страдать осталось нам немного,
   Гляди, за взгорьями она —
   Широкая дорога,
   Родная сторона…
 
 
Покосилась хата…
Горе – впереди.
Сердце у солдата
Дрогнуло в груди.
В небе ворон кружит, —
Знает, чья вина:
Не встречает мужа
Верная жена.
 
 
   Опять в груди его тревога,
   Как ночь, черна и холодна…
   Широкая дорога,
   Родная сторона…
 
 
Видит на погосте —
Молодой курган.
Рассказали гостю:
Надругался пая…
Не снесла Алена,
Стал ей свет не люб:
Ночью бабы с клена
Сняли теплый труп.
 
 
   На миг у старого порога
   Солдата сгорбилась спина…
   Широкая дорога,
   Родная сторона…
 
 
Встал с земли неловко…
Сердцу горячо…
Он свою винтовку
Вскинул на плечо…
– Эх! – глаза сверкнули. —
Подведем мы счет:
От батрацкой пули
Барин не уйдет!..
 
 
   Сказал он людям: – Братцы, трогай!
   Судьба у всех у нас одна —
   Широкая дорога,
   Родная сторона…
 
 
Шляхом, без опаски,
С песней шел солдат,
Вел к Новочеркасску
Боевой отряд…
Шел зарей туманной
Солнышко встречать, —
Шел у атаманов
Волю отбирать…
 
 
   Страдать осталось нам немного,
   Гляди, за взгорьями она —
   Широкая дорога,
   Родная сторона…
 

Владислав Занадворов

Походный рюкзак

 
Над моей кроватью
Все годы висит неизменно
Побуревший на солнце,
Потертый походный рюкзак.
В нем хранятся консервы,
Одежды запасная смена,
В боковом отделенье —
Завернутый в кальку табак.
 
 
Может, завтрашней ночью
Прибудет приказ управления,
И, с тобой не простившись,
Рюкзак я поспешно сниму…
От ночлега к ночлегу —
Лишь только дорога оленья
Да в мерцании сполохов
Берег, бегущий во тьму.
 
 
Мы изведали в жизни
Так много бессрочных прощаний,
Что умеем разлуку
С улыбкой спокойной встречать;
Но ни разу тебе
Не писал я своих завещаний;
Да, по совести, что я
И мог бы тебе завещать?
 
 
Разве только чтоб рукопись
Бережно спрятала в ящик,
И прикрыла газетой
Неоконченный лист чертежа,
Да, меня вспоминая,
Склонялась над мальчиком спящим,
И отцом бы и материю
Сразу для сына служа.
 
 
Но я знаю тебя:
Ты и рукопись бережно спрячешь,
От людей посторонних
Прикроешь ревниво чертеж,
И, письма дожидаясь,
Украдкой над сыном поплачешь,
Раз по десять, босая,
Ты за ночь к нему подойдешь.
 
 
В беспрерывных походах
Нам легче шагать под метелью,
Коль на горных вершинах
Огни путевые видны.
А рюкзак для того
И висит у меня над постелью,
Чтобы сын в свое время
Забрал бы его со стены.
 

Последнее письмо

 
Лишь губами одними,
   бессвязно, все снова и снова
Я хотел бы твердить,
   как ты мне дорога…
Но по правому флангу,
   по славным бойцам Кузнецова
Ураганный огонь
   открывают орудья врага.
 
 
Но враги просчитались:
   не наши —
      фашистские кости
Под косыми дождями
   сгниют на ветру без следа,
И леса зашумят
   на обугленном черном погосте,
И на пепле развалин
   поднимутся в рост города.
 
 
Мы четвертые сутки в бою,
   нам грозит окруженье:
Танки в тыл просочились,
   и фланг у реки оголен…
Но тебе я признаюсь,
   что принято мною решенье
И назад не попятится
   вверенный мне батальон…
 
 
…Ты прости, что письмо,
   торопясь, отрываясь, небрежно
Я пишу, как мальчишка – дневник
   и как штурман – журнал…
Вот опять начинается…
   Слышишь, во мраке кромешном
С третьей скоростью мчится
   огнем начиненный металл?
 
 
Но со связкой гранат,
   с подожженной бутылкой бензина
Из окопов бойцы
   выползают навстречу ему.
Это смерть пробегает
   по корпусу пламенем синим,
Как чудовища, рушатся
   танки в огне и дыму.
 
 
Пятый раз в этот день
   начинают они наступленье,
Пятый раз в этот день
   поднимаю бойцов я в штыки,
Пятый раз в этот день
   лишь порывом одним вдохновенья
Мы бросаем врага
   на исходный рубеж у реки!
 
 
В беспрестанных сраженьях
   ребята мои повзрослели,
Стали строже и суше
   скуластые лица бойцов…
…Вот сейчас предо мной
   на помятой кровавой шинели
Непривычно спокойный
   лежит лейтенант Кузнецов.
 
 
Он останется в памяти
   юным, веселым, бесстрашным,
Что любил по старинке,
   врага принимать на картечь.
Нам сейчас не до слез, —
   над убитым товарищем нашим
Начинают орудья
   надгробную гневную речь.
 
 
Но вот смолкло одно,
   и второе уже замолчало,
С тылом прервана связь,
   а снаряды приходят к концу.
Но мы зря не погибнем!
   Сполна мы сочтемся сначала.
Мы откроем дорогу
   гранате, штыку и свинцу!..
 
 
Что за огненный шквал!..
   Все сметает…
      Я ранен вторично…
Сколько времени прожито, —
   сутки, минута ли, час?..
Но и левой рукой
   я умею стрелять на «отлично»,
Но по-прежнему зорок
   мой кровью залившийся глаз…
 
 
Снова лезут, как черти.
   Но им не пройти, не пробиться…
Это вместе с живыми
   стучатся убитых сердца,
Это значит, что детям
   вовек не придется стыдиться,
Не придется вовек
   и украдкой краснеть за отца!..
 
 
Я теряю сознанье…
   Прощай! Все кончается просто…
Но ты слышишь, родная,
   как дрогнула разом гора?
Это голос орудий
   и танков железная поступь,
Это наша победа
   кричит громовое «ура!».
 

Могилы моих друзей

 
Моих друзей не надо искать
На кладбищах городских:
В два метра длиной кровать
Кажется тесной для них.
 
 
По-братски обнявшись, они лежат,
Воинский выполнив долг,
Словно выспаться спешат,
Пока тревогой не поднят полк.
 
 
Но, заглушая метели плач,
Без отдыха, день за днем,
Над ними каменный трубач
Грубит, задыхаясь, подъем.
 
 
Еще друзья остались в тайге,
Как будто легли отдохнуть
С компасом, сжатым в руке,
Чтобы утром отправиться в путь.
 
 
В песках, где сгорел саксаул,
Их прикрыли грудой камней:
Так воды отдаленный гул
Привычному уху слышней.
 
 
Но посмотришь, – в любом краю
Мы проходим по их следам…
Коль будет нужно – могилу мою
Ты отыщешь где-нибудь там…
 

На высоте «Н»

 
На развороченные доты
Легли прожектора лучи,
И эти темные высоты
Вдруг стали светлыми в ночи.
 
 
А мы в снегу, на склонах голых,
Лежали молча, как легли,
Не подымали век тяжелых
И их увидеть не могли.
 
 
Но, утверждая наше право,
За нами вслед на горы те
Всходила воинская слава
И нас искала в темноте.
 

Сергей Иванов

Клятва

 
Сыновья этих гор, этих пастбищ и пашен,
Драгоценным оружьем и юностью нашей,
Виноградной лозою, лучами палимой,
Сединой матерей и губами любимых,
Нашим хлебом и солью, огнем и ночлегом,
Боевыми конями, водой ключевой,
Нашим чистым, высоким я солнечным
   небом —
Мы клянемся:
   готовы на подвиг и бой!
 

Юрий Инге

Остров «Н»

 
Словно птица над островами,
Гордо реет багровый флаг,
И могуч укрепленный нами
Прибалтийский архипелаг.
 
 
Это грозные цитадели
Неприступных советских вод,
Здесь сегодня бои кипели,
Задыхаясь, строчил пулемет.
 
 
Не прорваться к заливам нашим,
Не пробиться на материк.
Грозен залп корабельных башен,
И остер краснофлотский штык.
 
 
И глядят на врага сурово
Амбразуры бетонных стен.
Что ж, пускай попытаются снова
Взять атакою остров «Н».
 
 
Натыкаясь во тьме на скалы,
С каждым часом бандиты злей.
Это место кладбищем стало
Протараненных кораблей.
 
 
Снова мертвая зыбь диверсий
И воздушных боев пора:
Бьют без промаха прямо в сердце
Краснофлотские снайпера.
 
 
И, когда творят орудья
И дрожат голоса сирен,
На защиту покоя грудью
Подымается остров «Н».
 
 
В клочьях пены, огня и дыма
Тонет трижды отбитый враг.
Славный остров стоит нерушимо,
Гордо реет багровый флаг.
 

1941