Текст книги "Красный вагон"
Автор книги: Николай Печерский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Глава седьмая
Лодку, на которой плыли Глеб и Варя, специально сделали для того, чтобы она перевертывалась.
Как чуть что, сразу черпает воду бортом.
Даже кашлянуть как следует и то нельзя. Просто – не дыши.
А Глеб как раз плохо плавал. Разве в Зеленухе научишься? Зеленуху вброд и воробей перейдет!
Варя с первой же минуты начала всем командовать.
Глеб говорит: «Пойдем пешком», а Варя уперлась, и ни в какую: «Поплывем на лодке. Я люблю на лодке плавать».
В лесном поселке Глебом никто не командовал. Только скажешь Кольке Пухову: «А ну, цыц!» – он и молчит.
А тут – на тебе! Делай только то, что ей нравится.
Глеб опустил, например, руку в воду и стал слушать, как вода журчит между пальцами.
А Варе это, видите ли, не по душе.
Замахнулась веслом и кричит:
– Вытащи руку, а то я тебя по горбу огрею!
А еще называется девочкой!..
Лодка шла у самого берега.
На середине с гулом перекатывалась на шиверах быстрая, ключевой чистоты вода.
Варя с трудом выгребала против течения. Синяя в белый горошек кофточка ее прилипла к плечам, на лбу светились мелкие прозрачные капли.
Но Варя не признавалась, что ей уже невмоготу.
Вытерла мимоходом потный лоб, посмотрела на Глеба злыми глазами и сказала:
– Ты, Глеб, смотри, как надо грести. Ты не опускай весло глубоко. Ты поверху греби.
А Глеб смотрит на нее и молчит.
Когда в лодку садились, так весло прямо из рук вырвала, а теперь вот как, теперь вот каким голосом поет...
В конце концов Варя поняла, что хитростью тут ничего не сделаешь.
Подчалила к берегу, чтобы лодку не унесло течением, и сказала:
– Ты чего так сидишь? Ты так не сиди. Бери весло!
Ну вот, так бы и давно. Хвастунья!
Глеб взял весло и начал грести.
Лодка вильнула вправо, вильнула влево, повертелась, а потом вдруг пошла до того ровно и быстро, что Варя даже вздохнула от огорчения и зависти.
В душе Глеба все пело и танцевало.
Первый раз в жизни взял весло – и вот как!
Чего не сделает настоящий мужчина, если захочет...
Лодка плыла все вперед и вперед.
Исчезли, будто никогда их и не было, высокие глинистые берега. Река стала шире, спокойнее. Вдоль плесов, отражаясь в тихой воде, тянулись одна за другой белые застенчивые березки, приосанившись, глядели свысока в зеркальную гладь медноствольные сосны.
Варя сидела на носу лодки задумчивая, грустная. И Глебу тоже неизвестно от чего стало вдруг грустно. Так бы плыл и плыл по этой лесной реке. Плыл и молчал...
Но плыть без конца и молчать опасно. Так и в самом деле уплывешь на самый конец света.
Глеб поглядел вокруг, подумал и погнал лодку к берегу.
Они привязали лодку к толстому черному корню сосны, огляделись по сторонам.
Глеб сразу же узнал эти места. Вон полянка, на которой он переобувал сапоги, вон и береза с тремя белыми тонкими стволами, а вон и едва заметная охотничья тропа, по которой они шли вчера.
Глеб уверенно вел Варю по тайге: там повернет направо, там – налево. Кинет глазом по сторонам и снова идет и идет.
Варя, конечно, поняла, что это за человек, Глеб.
То хвасталась, покрикивала на него, а то вдруг притихла.
Хо-хо, «отчаянная»! Она еще узнает, кто отчаянный, а кто не отчаянный. На словах и Колька Пухов отчаянный!
Все шло как по маслу. Свежая, проложенная этим летом охотничья тропа вела вперед лучше компаса.
Еще немного, еще чуть-чуть, и на тропе этой вдруг покажется в своем белом платье Зина-Зинуля.
«О, как я благодарна вам, мои отважные спасители! Особенно тебе, Глеб. И ты мне, Глеб, разреши, нет, ты мне обязательно разреши конкретно поговорить с твоим братом».
Глеб немножко поломается, а потом скажет:
«Я согласен. Только не говори ничего лишнего и не приукрашивай. Я это сделал не для Луки. Я выполнил свой долг».
Да, так бы оно, наверное, и было. Но тут Глеб сам виноват. Замечтался, зазевался и сбился с пути.
Глеб начал кружить по тайге, как легавая, которая потеряла след зайца.
Кружил, кружил и выкружил, наконец, к болоту.
Но это было совсем не то болото, по которому они шли вчера.
Ни следов, ни помятых камышей.
Где-то недалеко крякали утки. Значит, там, меж этих высоких зарослей, была глубокая чистая вода.
Глеб начал приглядываться к этим незнакомым местам и размышлять – повернуть вправо или, может, наоборот – влево...
Но тут к Глебу подошла Варя и дернула его за рукав:
– Глеб, ты зачем сюда привел? Ты заблудился?
Глебу надо было не горячиться, подумать как следует, а он разозлился и ни с того ни с сего полез в болото.
Зачавкала жидкая грязь. Почуяв недоброе, из камышей вспорхнула и стремительно понеслась прочь стая уток.
Дальше в самом деле была вода. Сначала по колено, потом по пояс...
Но даже и это не остановило Глеба.
Если бы тут был океан, так он бросился бы и в океан.
Шаг за шагом пробирался Глеб вперед по илистому, вязкому дну. Вслед за ним тянулся длинный черный хвост болотной грязи.
Варя покорно шла сзади. По лицу ее – усталому и грустному – было видно, что она уже ни капельки не верит Глебу и идет просто так, лишь бы идти...
Болото, к счастью, попалось небольшое.
Глеб вылез на берег, отряхнулся и тотчас же увидел на холмике небольшой, недавно накошенный стог сена.
Стог этот, очевидно, сложил лесной объездчик.
Ну да, так и есть. Вот и следы подков – четкие, свежие. По этим следам хоть на край света иди – не собьешься.
Варя тоже обрадовалась стогу, будто живому человеку. Она сразу повеселела. Развязала заплечную котомку и вытащила из нее краюху хлеба с черной, отставшей от мякиша коркой.
Хлеб намок, но вкуса своего не потерял. Не надо ни колбасы, ни печатных пряников. Только бы ел и ел его, вгрызаясь зубами в сладкую, влажную мякоть.
Поели, попили, а потом стали вслух размышлять – идти дальше или заночевать в этом стогу.
Где еще найдешь такую мягкую теплую постель?
Идти дальше не хотелось ни Глебу, ни Варе. Во-первых, устали, во-вторых, промокли, а в-третьих, поздно.
Глеб разобрал верхушку стога и вымостил там большое удобное гнездо.
Как в иркутской гостинице, где они ночевали с Лукой.
Только настольной лампочки нет и телефона.
Варя взобралась на стог. Глеб набросал сверху гору сена, обошел вокруг и полез под теплое колючее одеяло.
Улегся, растолкал над головой сено, чтобы не лезло в глаза, и спросил Варю:
– Ну как, хорошо?
– Ага, как на печке!
Тут и правда было хорошо. Крепко пахло сухой мятой, цветами и, как это показалось Глебу, теплым лесным солнцем.
Глеб думал, что сразу же уснет, но сон почему-то не шел к нему. Может быть, потому, что Варя все время ворочалась и толкала локтями прямо в лицо.
И вообще он зря затеял эту историю...
Разве ее найдешь, Зину-Зинулю?
Они ее ищут тут, а она, может быть, вон где...
И Зинулю не найдешь, и сам ни за что ни про что попадешь в беду.
Ну да, разве долго?
Глебу одна за другой начали вспоминаться таежные бывальщины. Много наслушался их в лесном поселке.
Сдадут охотники шкурки Алушкину, купят в лавке свежего табаку и давай рассказывать кто про что.
Но больше всего про тайгу, про свое нелегкое, а порой и опасное ремесло.
Глеб давно заметил: охотники рассказывают эти истории по-разному.
Про смелых и решительных, каким был и его отец, говорили с уважением и даже с завистью. Про людей же пустых и легкомысленных – с небрежной и злой усмешкой.
Да, вот так и с ними будет...
Соберутся охотники в кружок, закурят, а кто-нибудь и скажет:
«А все-таки дурак этот Глеб Бабкин был. Ему бы взять эту телеграмму, которую по телефону записали, и отдать Георгию Лукичу. Самое верное дело. Он бы уж придумал, как Зину-Зинулю разыскать».
И все с ним согласятся:
«Конечно, дурак. От него никогда пользы не было».
Глеб понимал, что все действительно так. Но сейчас уже ничего поправить и изменить было нельзя.
Глава восьмая
Утром Варя вылезла из стога помятая, взъерошенная, будто ворона, которая только что подралась с воробьями. Вытащила на ощупь из волос огромную лохматую колючку и очень недовольно, не глядя на Глеба, сказала:
– Я думала, ты все понимаешь, а ты, оказывается, ничего не понимаешь. Я сама везде ходила, я сама нигде не заблужусь, а с тобой раз пошла и заблудилась.
Глеб не остался в долгу и тут же попытался свалить всю вину на Варю и вообще разъяснить ей, какой он есть на самом деле.
– Не заблудилась! А я, думаешь, заблудился? Если хочешь знать, так я еще и не в такие походы ходил.
Тут Глеб начал бессовестно врать про походы, в которые он ходил с Колькой Пуховым.
Такие походы некоторым девчонкам и во сне не снились.
Во-первых, они выкурили из норы лису-огневку, во-вторых, поймали голыми руками вот такого зайца-русака, в-третьих, приручили настоящего волчонка.
– Он и сейчас живет в лесном поселке, – сказал Глеб. – Только он сейчас большой и сидит на цепи.
Варя слушала с любопытством и с той особой снисходительной улыбкой, с которой слушают охотников-врунов. А когда Глеб дошел до волчонка, хрюкнула под нос и спросила:
– Этого волчонка Филькой зовут, да?
Глеб понял, что хватил лишнего про волчонка, но идти на попятную уже не хотел.
– Если не веришь, ищи дорогу сама, – сказал он. – Сама виновата, а сама...
Варя наотрез отказалась идти одна.
– Не, Глеб, я сама не пойду. Раз ты завел, ты и выводи. Ты мужчина.
Без Глеба Варя наверняка бы пропала.
Глеб хоть и заблудился, но уже соображал, что надо делать и куда теперь идти.
Расчет у него был очень простой и точный: идти по следам к дому объездчика, поесть там, расспросить про дорогу и шагать домой. Зину-Зинулю все равно не найдешь. Это теперь было совершенно ясно.
Глеб даже знал, чем будет кормить объездчик.
Раз он косил сено – значит, у него есть корова, а если есть корова, то само собой понятно, что есть и молоко. Холодное, густое, с коричневой, подгорелой в печи корочкой.
Варя охотно согласилась с планом Глеба. Бросила через плечо пустую котомку и без колебаний пошла за ним.
По низкой и еще влажной от ночной росы траве тянулся в тайгу след лошадиных копыт.
Тайга в этих местах была густая, сумрачная. Сквозь ветви сосен и распустившихся лиственниц островками синело высокое безоблачное небо.
С каждым шагом все сильнее хотелось есть.
Хоть бы ломтик хлеба, хоть бы крохотный скрюченный сухарик!
Худо в начале лета в тайге. Ни голубики, ни смородины, ни вкусных, едва уловимо пахнущих смолой кедровых орешков. Лишь изредка попадается глазу веточка прошлогодней брусники да пересохшая морщинистая ягодка шиповника. Но от шиповника какой толк!
Придавишь зубами, и в рот с шорохом посыплются желтые колючие семечки. В такой ягодке наверняка не сохранилось никаких витаминов – ни «А», ни «В», ни «С».
Редко встречалась и черемша. Покажется на полянке стебелек-два, и все. Будто проковылял тут неуклюжей походкой медведь и подчистил ее всю вместе с корешками, не думая о чужой беде.
А может, и в самом деле хозяйничал косолапый в этом глухом лесном уголке? Для медведя черемша получше, чем для кого-нибудь копченая колбаса с чесноком. Не зря же черемшу называют медвежьим салом!
Глеб шел справа от лошадиного следа, а Варя слева.
Шел и поглядывал по сторонам – не зазеленеет ли где медвежье сало. Сочное, сладкое, хрустящее на зубах, как молодая редиска.
Глебу казалось, что Варе черемша попадалась чаще, чем ему. Варя то и дело наклонялась и что-то аппетитно жевала.
Он хотел было уже поменяться с Варей местами, но тут увидел большую, заросшую медвежьим салом поляну.
Глеб украдкой стрельнул глазами на Варю – не заметила ли и Варя этого добра, и тихо, чтобы не вызвать подозрений, пошел на медвежью пашню.
Прошел несколько шагов и вдруг замер.
Меж высоких темно-зеленых стеблей черемши, свернувшись в кольцо, лежала гадюка.
Гадюк Глеб не боялся. Остановился он просто так. От неожиданности.
Глеб расправлялся с гадюками в два счета. Стукнет по башке, нацепит на палку и несет к Кольке Пухову:
«Видал, Колька, фокус-мокус?»
Колька про этих гадюк даже слышать спокойно не мог.
Иной раз у Глеба и гадюки никакой нет. Подойдет Глеб к Кольке просто так и крикнет для потехи: «Мокус!» А Кольке и этого достаточно. Кричит, как будто ему уши откручивают.
Сейчас он этот фокус-мокус Варе покажет. Сейчас он посмотрит на эту «отчаянную»!
Глеб поднял с земли увесистую березовую палку и пошел на гадюку, прицеливаясь, по какому месту лучше ударить.
Но странное дело, гадюка не шевелилась.
Уснула, что ли?
Не выпуская палки, Глеб подошел еще ближе.
Посмотрел справа, посмотрел слева и понял, что это была вовсе и не гадюка.
На полянке, тускло поблескивая старой, потрескавшейся вдоль и поперек кожей, лежала полевая сумка с длинным, свернувшимся в кружок ремнем.
Глеб бросил в сторону палку и, будто коршун на добычу, бросился на заветную сумку.
В мгновение ока он выпотрошил сумку, обшарил все три отделения и два маленьких кожаных карманчика.
На траву высыпались большая пухлая тетрадь, два маленьких карандаша, лезвие для бритвы и красная, вытертая на уголках резинка.
Но вся эта чепуха Глебу была совсем ни к чему.
Главное – сумка.
Глеб давно мечтал о такой настоящей кожаной командирской сумке.
Глеб сто раз просил Луку: «Купи». Но разве Лука для него что-нибудь сделает? Купил какой-то рыжий с одним-единственным замком портфель, и все.
Чем с таким портфелем ходить, лучше вообще таскать учебники в руках.
Очень он нужен!
Пережевывая на ходу пучок черемши, подошла Варя.
– Ого, какая! – с завистью сказала она, увидев сумку. – Поносить дашь?
Глеб плотнее прижал сумку к груди.
Тоже нашла дурака – «поносить»! Сначала найди, а потом и носи.
Он положил в сумку два маленьких карандаша, красную резинку, подумал и затолкал туда же большую, сплошь исписанную мелким почерком тетрадь.
– Пошли, – решительно сказал Глеб, перекидывая сумку через плечо. – Нечего тут черемшу жевать. Не медведи.
После неудач и огорчений, пережитых в тайге, Глебу и Варе наконец-то повезло.
Они прошли еще немножко и увидели небольшой рубленый дом. Возле дома стояла оседланная лошадь, а на крылечке, поглядывая в их сторону, сидел лесной объездчик. Молоденький, худощавый, с двумя дубовыми веточками на казенной фуражке.
– Вы чего тут ходите-бродите? – спросил он. – Заблудились?
– Не. Я не заблудилась, – сказала Варя. – Это он заблудился. Он говорит: «Пойдем к объездчику, объездчик молоком будет поить».
– Это что, в самом деле?
– Врет она, – неохотно ответил Глеб. – Если б она не сбивала с толку, я б ни за что не заблудился.
И тут Глеб вкратце рассказал объездчику, кто он такой и в какие походы он ходил с отцом и с Колькой Пуховым.
Объездчик услышал про отца, перестал смеяться и сразу же пригласил их в избу.
Глеб так и знал: фамилия Бабкина, как пропуск, только скажи – все двери откроются.
Молока в избе не оказалось, зато нашелся большой кусок жареной медвежатины.
Глеб ел мясо и продолжал развивать свои мысли в отношении походов и своего лучшего и такого же бесстрашного, как и он, друга Кольки Пухова.
Объездчик слушал очень внимательно.
Когда Глеб рассказывал про смешное, он добродушно и поощрительно улыбался, а когда про страшное – мрачнел и даже как-то нервно постукивал пальцами по столу.
Глеб догадался, в чем тут дело. Объездчик был человеком неопытным, новым в тайге и, конечно же, ничего подобного никогда не видел и не слышал.
Долго молол Глеб языком.
Посадив волчонка, которого они поймали с Колькой Пуховым, на цепь, Глеб взял ружье отца и отправился выслеживать медведя.
Медведь этот был не простой, а ученый. Он сбежал из иркутского цирка и с тех пор промышлял в селах нахальным разбойным делом.
В одном месте он унес прямо со стола два килограмма ветчиннорубленной колбасы, в другом – неизвестно зачем спер корыто с бельем, в третьем...
Захлебываясь от нахлынувших на него воспоминаний и перескакивая с одного на другое, Глеб зарядил ружье картечью, прицелился в медведя, но тут, в эту самую решительную и ответственную минуту, лесной объездчик поднялся и сказал:
– Ну, парень, хватит. У меня сейчас времени нет. Айда, домой вас провожу.
Лесной объездчик прошел с Варей и Глебом минут пятнадцать – двадцать и вывел их прямехонько к реке. К той самой реке, откуда они начали знаменитые розыски Зины-Зинули.
Объездчик простился с Варей, пожал руку Глебу и очень душевно и искренне сказал:
– Ну, Глеб, до свиданья. Когда будешь снимать шкуру с медведя, позови. Помогу...
Глава девятая
Глеб ничего не сказал Луке про Зину-Зинулю и сумку.
Только заикнись – вообще со света сживет.
Глеб решил, что с рассказами можно пока подождать, а там все устроится как-нибудь само собой.
К тому же, как с Лукой разговаривать, когда он даже не смотрит на него. Придет вечером, поест втихомолку и снова куда-то уходит. Только про свои дела и думает...
А дела эти, как понял Глеб, были совсем неважные.
Георгий Лукич, который, наверное, до сих пор не помирился с десятиклассниками, повесил на дверях «конторы» красную фанерную доску и на ней мелом написал:
«Вчера бригада лесорубов выполнила свою норму на 32 процента».
А что такое тридцать два процента, Глеб знал хорошо. Это почти то же самое, что в школе двойка или самый настоящий «кол».
Глеб случайно подслушал разговор Луки и Сережи Ежикова, и картина для него стала совсем ясной.
После обеда Глеб сидел в вагоне и рассматривал там сумку.
Сумка была очень старая, с растрескавшейся кожей, но все равно настоящая, командирская сумка. На кожаной крышке ее изнутри чернильным карандашом были выведены две буквы «И.Д.». Наверное, это были имя и фамилия ее прежнего владельца.
Интересно, кто это такой «И.Д.»?
Глеб вынул из сумки тетрадь и принялся читать.
Но ничего полезного в этой тетради не было. Какие-то непонятные слова и очень плохие, на скорую руку нарисованные картинки и чертежи. Если б Глеб захотел, он бы в сто раз лучше нарисовал.
Глеб хотел было тут же швырнуть тетрадь в печку, но передумал. На тетради была хорошая клеенчатая обложка. Из такой обложки, если подумать, можно сделать много всяких интересных штуковин.
Глеб спрятал тетрадь на прежнее место и снова принялся за сумку. Повертел так, повертел сяк и решил, что сумку надо переделать.
Во-первых, надо укоротить ремень, а во-вторых, пристроить гнездо для компаса.
Какая же сумка без компаса?
Без компаса никакой настоящей сумки не бывает!
Глеб отцепил ремень, отпорол кожаный карманчик и хотел сделать еще что-нибудь такое же важное и нужное, но тут услышал за дверью голоса Луки и Сережи Ежикова.
Лука и Сережа стояли возле вагона и говорили все о тех же тридцати двух процентах и еще о Димке Кучерове.
Оказывается, Димка Кучеров снова отколол номер.
Вчера, когда все ребята пилили деревья, Димка ушел втихомолку в кусты и завалился спать.
Тут-то его и накрыл Георгий Лукич.
Георгий Лукич потолкал-потолкал Димку, но так и не растолкал. Тогда он пошел к Луке и сказал:
– Если это еще раз повторится, я вышвырну его отсюда вверх тормашками.
Принципиально Глеб против этого не возражал. Пускай вышвыривает!
Но в данный момент ему все же стало неприятно и даже обидно.
Подумаешь, расшвырялся!
Лука и Сережа Ежиков поговорили-поговорили и ушли.
Глеб сидел в вагоне и думал: если бы у него был какой-нибудь товарищ, он бы сейчас пошел к этому товарищу и все ему рассказал.
Вдвоем они наверняка придумали бы, как насолить этому вредному человеку.
Но товарищей тут не было, и идти к Варе нельзя, потому что Варя дочь Георгия Лукича...
Да и вообще после всего, что произошло в тайге, Глеб не желал встречаться с Варей.
Глеб поскучал-поскучал немного, а потом решил: если он пойдет и просто так посмотрит, что делает эта зазнайка, то ничего плохого не будет.
Говорить с ней, конечно, не нужно. Она этого не заслуживает. Просто пройдет возле «конторы», ядовито усмехнется, и все. Пускай знает, что он в ней ни капельки не нуждается.
Глеб вышел из вагона, а в это время, тоже случайно, из «конторы» вышла Варя.
Глеб прошел несколько шагов и остановился.
Варя тоже прошла несколько шагов и тоже остановилась.
«Пускай идет первая, – решил Глеб. – Если она первая пойдет, так и я тоже пойду».
Варя посмотрела на Глеба и снова сделала несколько шагов.
Глеб подумал и, в свою очередь, продвинулся вперед. Но немножко поменьше, чем Варя.
Так Глеб и Варя шли-шли, пока совсем не подошли друг к другу.
– Влетело тебе от Луки? – спросила Варя.
– Еще чего не хватало! А тебе?
– Не. Мне не влетело. Я совсем отсюда ухожу, – очень грустно и, как заметил Глеб, с сожалением сказала Варя.
– Врешь!
– Не. Я не вру. Я с папой навеки перессорилась.
Варя ковырнула туфлей землю, подумала малость и начала рассказывать Глебу, что произошло.
– Я пришла и увидела на красной доске тридцать два процента, – сказала Варя. – Ну, я взяла и стерла. А потом папа пришел, и я папе сказала: «Ты, папа, зачем там написал? Ты хочешь, чтобы им стыдно стало? Ты там ничего не пиши». А папа говорит: «Не лезь не в свое дело. Пойдем и сейчас же напиши то, что стерла». А я говорю: «Я ничего писать не буду, а если ты будешь на меня кричать, так я сразу к маме уйду». А потом папа начал искать мел и опять на меня закричал: «Давай сейчас же сюда мел!» А я говорю: «У меня мела нет, потому что я гадостей на доске не пишу, и мела я не выбрасывала». А папа говорит: «У кого же тогда мел? Мел тут лежал». А я говорю: «Мел у того, кто на доске пишет, а я на доске ничего не пишу». А папа тогда взял и дернул меня за ухо.
– Сильно дернул? – поинтересовался Глеб.
Варя отслонила рукой свои прямые, белые, как солома, волосы и показала Глебу ухо.
Ухо было как ухо, и даже совсем не красное.
– Он тебя не сильно дернул, – сказал Глеб.
– Конечно, не сильно, – согласилась Варя. – А если бы сильно, так я бы от него сразу ушла.
– А ты разве не уходишь?
– Не. Теперь я не ухожу. Я теперь передумала. Я папе рубашки буду стирать. Он тут без меня совсем пропадет.
После того как Глеб и Варя помирились, они стали думать, чем бы таким интересным заняться.
Думали-думали, но ничего путного так и не придумали.
– Пойдем посмотрим, как наши рубят деревья, – предложила Варя.
Интересного в этом, конечно, ничего не было, но Глеб согласился.
Не в домино же с Варей играть.
Играть в домино с ней было вообще невозможно. То косточку под рукав спрячет, то шестерку к двойке поставит. Хоть смотри, хоть не смотри – все равно смошенничает.
Глеб и Варя пришли к тому месту, где десятиклассники рубили в тайге просеку, то есть длинный узкий коридор.
Когда-нибудь по этому коридору с шумом и грохотом помчатся товарные и пассажирские поезда. Далеко-далеко, к высоким, не видимым отсюда берегам сибирской реки Лены.
А там уже плыви на пароходе куда хочешь – хоть в Якутск, хоть в порт Тикси, где днем и ночью бьют в причалы тяжелые холодные волны моря Лаптевых, хоть в Северный Ледовитый океан.
Да, это совсем неплохо – прокатиться на скором поезде по новой таежной дороге, а потом забраться на пароход, на самую верхнюю палубу и посмотреть оттуда, что там кругом делается и как там живется в неведомых далеких краях.
Только уж очень долго ждать.
А ждать долго Глеб не любил. Ему если бы раз-раз – и готово. Вот тогда бы да! Тогда дело другое!
В тайге стучали топоры. От земли тянуло крепкими, немного печальными запахами свежей порубки.
Срубленных деревьев было совсем мало.
Раз, два, три, четыре, пять...
Варя пересчитала их по пальцам и сказала:
– Вот это и есть тридцать два процента. А если сто процентов, так это вон до той лиственницы. Понял?
Но Глеб и без Вари все прекрасно понимал.
Вместе со всеми был на просеке и Георгий Лукич.
В стареньком железнодорожном кителе, с закатанными до локтя рукавами он стоял возле Димки Кучерова и учил его уму-разуму.
– Ты подсекай! – убеждал он Димку. – Ну, вот так... Да не так же! Я ж тебе говорю – подсекай... Какой ты, право, бестолковый!
Димка безропотно слушал Георгия Лукича и старался, как видно, изо всех сил. Длинные волосы его мотались из стороны в сторону, из-под топора летели куда попало белые щепки.
Георгий Лукич постоял еще немного возле Димки, покачал головой, как будто бы хотел сказать: «Эх ты, дурак ты, дурак. Хоть учи тебя, хоть не учи, все равно толку не будет», – и пошел к Луке.
Глеб смотрел на Луку и ждал бури.
Лука не Димка, Лука «бестолкового» не стерпит. Лука не такой...
Георгий Лукич и Лука стояли далеко от Глеба. Что они там говорили, Глеб не слышал.
Но Глеб и так понимал, что Георгий Лукич разговаривал с Лукой совсем иначе, чем с Лордом. Ну да, один раз он даже улыбнулся, а потом вытащил портсигар и протянул Луке.
Вот это номер! Возьмет Лука папиросу или не возьмет?
Варя стояла рядом с Глебом и тоже внимательно наблюдала за отцом и Лукой.
Когда Георгий Лукич протянул Луке портсигар, она толкнула Глеба в бок и сказала:
– Смотри, мириться начинают!
А Глеб в эту минуту сам не понимал, чего ему хочется.
Ему и хотелось, чтобы Лука взял папиросу, и в то же время не хотелось.
Подумаешь, какой нашелся! Сначала вверх тормашками выбрасывать хотел, а теперь папиросы дает.
«Не бери, Лука, не бери!»
А кто-то другой беспокойно копошился в душе Глеба и шептал:
«Ну ладно уж, бери, чего стоишь?»
Лука папиросу не взял, и Глебу от этого сразу стало как-то не по себе.
– Не взял, – грустно сказал он, – не хочет мириться.
Варя хрюкнула и сразу же прикрыла рот ладонью.
– Чего ты хрюкаешь? Весело, да?
– Не. Мне не весело. Разве с одного раза мирятся? С одного раза никто не мирится.
Тут Глеб сделал вид, будто ему все равно – хотят они мириться или не хотят.
Если Георгий Лукич мириться хочет, так пускай не пишет на доске.
Если б Глеб курил, так он бы тоже не взял. Ни одной штуки. Очень нужно!
Глеб пошел вдоль просеки и начал приглядываться, где тут найти подходящий прут и вырезать хороший свисток.
Вскоре ему попался высокий, раскидистый куст черемухи. Черемуха уж отцвела, но ветки были еще по-весеннему гибкими и кора от них сразу же отлипала.
Только постучи колодкой ножичка, только поверти осторожно пальцами – и готово.
Варя занялась своим делом. Ходила от дерева к дереву, рвала цветы и пела какую-то странную песенку:
Я хожу по тайге,
Я собираю цветы.
Солнце блестит,
Птичка летит,
Дождик идет,
Птичка поет.
Свисток у Глеба получился что надо.
Приложил к губам, надул щеки и сам удивился.
Ого! Вот это да! Если бы Колька Пухов увидел такой свисток, сразу бы от зависти умер.
Глеб оглянулся и только тут заметил, что Варя куда-то исчезла.
А если никто не слушает, какой интерес свистеть. Совсем никакого интереса нет.
Глеб решил вырезать еще один свисток и подарить Варе. Вдвоем-то свистеть веселее.
Глеб принялся за дело и решил вырезать этот свисток еще получше прежнего. С переливами, с веселыми, как у певчих птиц, голосами.
Но окончить это дело Глебу не удалось.
Только начал колотить ножичком по коре, откуда ни возьмись, появилась Варя.
Лицо у нее было озабоченное, взволнованное.
– Глеб! – сказала Варя. – Димка Кучеров опять спит.
– Как – спит?
– Так... протянул ноги и спит. Я сама видела.
Это, конечно, было нахальство. У Луки больная рука, а он работает. А у Димки ничего не болит, а он спит.
Варя тоже заявила, что это нахальство и свинство.
– Он, наверное, нарочно спит! Он, наверное, хочет, чтобы они обратно поссорились? – спросила она.
– Он не нарочно... он вообще такой, – сказал Глеб. – Он в классе тоже спал.
Варя не знала Димку и поэтому не поверила Глебу. Она была убеждена, что Димка завалился спать назло отцу.
– Я сейчас пойду, и я ему сейчас скажу, – заявила она. – Я ему такое скажу, что он сразу подскочит,
Глеб усмехнулся и пошел за Варей.
Димка спал лицом вверх.
Худой, загорелый, с узенькой курчавой полоской белокурых усов на губе.
Варя подошла к Димке, укоризненно посмотрела на него и сказала:
– Димка, ты почему спишь? Ты не спи, ты вставай!
Димка пошевелил во сне губами, сложил их трубочкой и тихо, но внятно засвистел.
Варя потормошила Димку за плечо и сказала еще убежденнее:
– Ты, Димка, не спи. Ты вставай, спать стыдно!
Варя толкала Димку все сильнее и сильнее, но он даже и не думал просыпаться.
Лишь один раз приоткрыл серый, затуманившийся глаз, посмотрел куда-то вверх и захрипел еще сильнее.
– А ты чего так стоишь? – чуть не плача, спросила Варя.– Ты так не стой. Ты тоже буди!
– Его так не разбудишь, – сказал Глеб. – Ты его по носу щелкай.
Варя с сомнением посмотрела на Глеба, но все же послушалась доброго совета.
Села на корточки, прицелилась, неуверенно стукнула Димку по кончику острого горбатого носа.
– А ну, подожди, – сказал Глеб, отодвигая Варю. – Давай я.
Он закатал рукав; будто для большого и серьезного дела, прижал средний палец большим и резанул Димку по носу.
Димке это не понравилось. Он поморщился, буркнул что-то сквозь сон и вдруг перевернулся вокруг своей оси и лег на землю вниз лицом.
– Теперь ничего не сделаешь, – разочарованно сказал Глеб. – Его если по носу щелкать, только тогда проснется.
Глеб и Варя сидели возле спящего Димки и думали, что им теперь делать с этим бессовестным человеком.
Каждую минуту сюда мог нагрянуть Георгий Лукич.
Придет, посмотрит и снова начнет кричать и жаловаться Луке, а потом звонить по телефону.
А Глебу вся эта история надоела.
Вот если бы Лука сам уехал отсюда, тогда дело другое.
Но разве Лука уедет? Луку отсюда ни за что не выковыряешь. Это уж точно.
Разбудить Димку, конечно, можно.
Взять палку потолще и начать его крестить по спине и по другим больным местам.
Но палку брать Глеб не отважился.
За палку, пожалуй, влетит от Луки, а потом, если Димку разозлить, он сильно лягался ногами. Как лягался Димка, Глеб лично видел еще в лесном поселке.
Глеб думал-думал, как им расправиться с Димкой, да так ничего и не придумал.
Зато Варя придумала.
Придумала, рассказала Глебу и засмеялась.
– Правда, здорово?
– Ничего, – сдержанно ответил Глеб. – А если утопим, тогда что?
– Не. Не утопим, – ответила Варя. – Если лодка перевернется, я сама в речку прыгну. Я знаешь какая отчаянная!
Раздумывал и колебался Глеб недолго.
Варя и в самом деле придумала занятную штуку.
Теперь Димка запомнит, как спать на работе!
Варя сбегала в «контору» и приволокла оттуда большой серый брезент.
Глеб и Варя расстелили брезент на земле, вкатили на него бесчувственного Лорда, а потом взялись за края и, покряхтывая, потащили его к реке...
Долго они возились с Димкой Кучеровым. Один раз чуть-чуть не перевернули лодку вверх дном и не отправили Димку рыбам на закуску.
Но, так или иначе, с делом этим они справились.
Спящий Димка был перевезен на ту сторону и с почестями уложен на голом прибрежном песке.
В сложенные на груди Димкины руки они воткнули, будто свечку, коротенькую палочку, а в изголовье водрузили березовый крест.
Весь вечер Глеб и Варя перемигивались друг с другом и тихонько похохатывали.
Глеб посмотрит на Варю и будто бы скажет:
«Ну что, скоро начнется?»
Варя подмигнет Глебу и тоже как будто бы ответит:
