Текст книги "Красный вагон"
Автор книги: Николай Печерский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Глава шестнадцатая
Как-то все очень быстро переменилось в тайге.
Еще недавно около красных вагонов стучали топоры лесорубов, а теперь в глубь освещенной солнцем просеки тянулось высокое земляное полотно.
Вдоль полотна стояли, будто часовые, полосатые километровые столбы, а вверху задумчиво и тихо гудели телеграфные провода.
Окутанный паром путеукладчик клал на полотно тяжелые, прикрепленные к шпалам рельсы.
Подхватит краном целое звено, опустит на землю и едет по этим рельсам дальше.
На взгорке виднелись из-за сосен станция, водонапорная башня с жестяным флажком на крыше и рядом с ней черная, похожая на букву «Г» колонка для заправки паровозов.
Глеб тоже строил эту станцию. Сначала он прибивал к стенкам дранку, чтобы лучше держалась штукатурка, а потом красил голубой масляной краской окна и двери.
Лучше этой работы не придумать.
Окунешь кисть в банку, подождешь, пока стечет вниз тонкая густая струйка, и тут же нанесешь на деревянную планку быстрый, точный и нежный мазок.
И вмиг все преобразится. Погаснут смуглые, будто угольки, налитые смолой и солнцем сучки, исчезнут узоры и тоненькие трещины. Планка станет голубой и чистой, как легкое весеннее небо над бором.
Старая школьная гимнастерка Глеба промаслилась и стала жесткой и блестящей, как зеркало. Тронешь ее рукой, отколупнешь ногтем тонкую голубую пластинку и вдруг вспомнишь все: как вылавливал бревна из реки, как прибивал дранку, как мыл вместе с Варей высокие, заляпанные известью окна...
Жаль, что теперь нечего уже прибивать и красить. На станции все было давным-давно готово: и зал для пассажиров, и касса, и буфет, где будут продавать твердую копченую колбасу, пироги с груздями и сладкое ситро.
Станцию хотели было уже открывать, то есть сдать ее приемочной комиссии, но так до сих пор и не открыли. Задерживала все дело какая-то телеграмма и картина, которую тайком от всех рисовали на станции.
Глебу никак не удавалось проникнуть на станцию и посмотреть эту таинственную картину. Окно в комнате, где рисовали картину, было закрыто газетой, а в двери всегда торчал ключ. Между этим ключом и замком оставалась только узенькая, как лезвие ножа, щелочка.
Один раз Глебу показалось, будто на картине было нарисовано море и чайки, а второй раз он подумал, что это и не море, а портрет какого-то человека.
И что это у Георгия Лукича и Луки за мода пошла – все секреты и секреты. Как будто бы он съест их картину!
Долго Глеб ждал, долго терпел, но все-таки дождался своего...
Как-то вечером Лука пришел от Георгия Лукича и сказал Глебу:
– Ну, Глеб, завтра не задерживайся в школе. Завтра будем открывать станцию.
Глеб даже подпрыгнул от радости в кровати.
Но Лука ничего больше Глебу не рассказал – ни про картину, ни про телеграмму.
– Ложись спать, – приказал он. – Много будешь знать, скоро состаришься.
Глеб принципиально не лег. Он сидел в кровати и смотрел на Луку убийственным, испепеляющим взглядом.
Но Луку взглядом не прошибешь. Если что-нибудь сказал – значит, точка. Хоть ты его убей, переиначивать не станет.
Лука выключил свет, и сидеть просто так и таращить глаза в темноту было вообще бессмысленно.
Глеб накрылся одеялом, поворочался немного и уснул.
Утром у Глеба замерзла спина.
Он свернулся кренделем, подоткнул со всех сторон одеяло и стал дышать открытым ртом – хы, хы, хы.
Но даже и это не помогло. Холод проникал в каждую щелочку. Щипал, покалывал, кусался тоненькими злыми зубами.
Глеб помучался еще немного и решил накрыться поверх одеяла телогрейкой Луки. Он вскочил с кровати, но тут взглянул мимоходом в окно и ахнул: в тайге была зима. Белая, пушистая, настоящая сибирская зима.
– Ты чего так рано? – спросил Лука.
Глеб вспомнил вчерашнюю обиду, хотел промолчать, но не выдержал – так хорошо и радостно было у него сейчас на душе.
– Там зима, Лучок, ты посмотри...
Лука встал с кровати, обнял Глеба за плечо и тоже начал смотреть в окно. Разве уснешь, если там зима...
Глеб даже не стал завтракать и ждать, пока на плитке вскипит огромный жестяной чайник. Положил в сумку ломоть хлеба, кусок корейки с коричневой зажаренной шкуркой и выбежал из вагона.
В школу Глеб пошел один, без Вари. Вчера вечером у Вари была репетиция в балетном кружке, и Варя осталась ночевать в деревне у какой-то подружки.
Дорога в село бежала вдоль берега. Еще совсем недавно ездил тут на Драндулете Димка Кучеров. Теперь, когда через реку построили мост, Драндулета отдали куда-то в леспромхоз, а Димку снова определили в бригаду лесорубов.
Там с Димки каждый день стружку снимали. Димка стал работать лучше и про мышцу больше не заикался. Но, видно, долго еще надо было обтачивать и шлифовать Лорда. Иной раз ну совсем парень как парень, а иной раз просто беда... Взбредет ему что-то в голову, и снова начнет пули отливать...
По дороге то и дело проносились самосвалы и бортовые машины с никелированным зубром на радиаторе. Можно было «проголосовать» и в два счета доехать на машине почти до самой школы.
Но Глебу сегодня хотелось пройтись пешком. Времени у него было еще много. Над тайгой только-только зажглась зимняя заря.
Лесные жители уже проложили по снегу первые дорожки. Вот, очевидно, пробежал к черемуховому кусту юркий и легкий, будто комочек пуха, зяблик-сладкоежка. Вот топтался на снегу глухарь, а вот, заметая следы хвостом, петляла рыжая лиса-огневка...
Издали долетал звонкий, раскатистый гул. Рабочие взрывали скалы возле Трех Монахов. Над кромкой леса то и дело взлетали темные, клубящиеся султаны и слышалось, как стучали по веткам деревьев мелкие быстрые камни.
Варя ожидала Глеба возле ворот школы.
Едва Глеб спустился с пригорка и пошел вдоль прясел по узкой, протоптанной по снегу дорожке, Варя помчалась к нему навстречу.
Подбежала радостная, запыхавшаяся:
– Глеб, у нас открывают станцию!
– Хо-хо, лучше тебя знаю!
– Не, Глеб, ты не так знаешь. Я лучше знаю. Мне папа сам по телефону звонил. Только я, Глеб, ничего не услышала. Я взяла телефонную трубку, а там какая-то женщина говорит: «Наклонитесь вправо, дышите ровнее». Я начала дышать, а потом поняла, что это радио. Глеб, ты не знаешь, почему по телефону передают физкультурную зарядку?
– А как же ты про открытие узнала? – перебил Глеб Варину болтовню.
– Я, Глеб, узнала. Я телефонистку спросила. Телефонистки знаешь какие? Они всегда раньше всех все знают!
Телефонистка! Варю ни одна телефонистка не переплюнет. Куда там!
Уроки в этот день тянулись долго. От нудного, утомительного ожидания у Глеба заболели и шея, и спина, и зубы, которые, вообще-то говоря, у Глеба никогда раньше не болели.
Но даже и после уроков Глебу не удалось сразу уйти домой. Сначала Глеба вызвали на заседание школьной редколлегии, хотя Глеб никогда членом редколлегии не был; потом Глеб искал под вешалкой и никак не мог найти свою новую меховую варежку; потом ему пришлось ожидать Варю.
У Вари снова была репетиция. Глеб хотел уйти один, но Варя сказала, что тогда она тоже бросит все и тоже уйдет.
На Глеба напустились мальчишки и девчонки из балетного кружка, и он сдался.
Глеб пошел в зал, сел в уголке и стал смотреть, как танцует Варя.
Варя знала, что Глеб смотрит, и старалась изо всех сил.
Она была в коротенькой, как заячий хвост, юбочке из марли и в туфельках с прямым твердым носком.
Глебу не понравились ни эта юбочка, ни танцы.
Настоящие балерины вон как танцуют, а Варя не танцевала, а просто-напросто прыгала по сцене, как заяц или коза.
Ей даже учительница сказала:
– Варя, у тебя мало грации.
Какая уж там грация! Только время зря тратит.
Из-за этих козлиных скачков Глеб и Варя чуть не опоздали на открытие станции.
Когда они прибежали сломя голову домой, возле станции уже толпился народ.
Тут были не только свои, но и совсем незнакомые Глебу люди.
Строители пришли прямо с работы. В телогрейках, коротеньких полушубках, в растоптанных валенках. Они вполголоса говорили о своих делах и поглядывали на новую таежную станцию. Над толпой, покачиваясь, плыли легкие синие дымки от папирос.
Станция сегодня была какая-то вся праздничная – светлая, пахнущая смоляным тесом и еще не везде просохшей краской.
Глеб пробрался поближе и увидел самое главное и неожиданное... Над входом, чуть-чуть повыше круглых электрических часов, висел большой портрет.
Молоденький паренек с комсомольским значком на гимнастерке смотрел на Глеба строгим, изучающим и в то же время добрым взглядом. «Ну что ж, Глеб, – говорил этот взгляд, – здравствуй, я рад, что познакомился с тобой...»
Так вот, оказывается, какую картину рисовали тайком от всех на станции!
Глеб сразу же узнал этого паренька.
Все было точно так, как на фотографии: и волосы, и нос, и тонкие, упрямые губы. И только глаза на фотографии были темные, а тут – голубые, с черным живым зрачком.
– Тише, товарищи, тише! – услышал Глеб голос Георгия Лукича.
Георгий Лукич подошел к главному входу станции, взмахнул над головой какой-то бумажкой.
– Товарищи, мы получили телеграмму... Нашей таежной станции по просьбе лесорубов присвоено имя отважного геолога Ивана Демина.
Георгий Лукич хотел продолжать, но тут все зашумели, захлопали в ладоши.
Сильнее всех хлопали Глеб и Варя.
Все, что случилось с ними в тайге, а может быть, и то, что ждет их впереди, было связано теперь с именем Демина. Они тоже будут такими, как он, – мужественными, смелыми, честными. Они готовы идти вперед хоть сейчас. Им ничего не страшно...
Рядом с Глебом с ребенком на руках стояла Варина мать. Она смотрела на портрет Демина и вытирала платочком заплаканные глаза.
Глебу хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но он не находил слов, чтобы выразить те чувства, которые теснились сейчас у него в душе.
После Георгия Лукича выступил Лука, потом Сережа Ежиков, потом Зина-Зинуля. Они говорили, что будут работать еще лучше и никогда и ни за что не забудут Ивана Демина, который погиб, как солдат, за счастье своей родины.
Ярко светило над тайгой зимнее солнце. Возле Трех Монахов раскатисто и звонко, будто праздничные салюты, бухали взрывы.
Глава семнадцатая
Ночью раздался стук в дверь.
– Кто такой? – спросил Лука, нащупывая в темноте выключатель.
– Я, открой...
В вагон, осыпанный с ног до головы снегом, вошел Георгий Лукич.
Снял с бровей сосульки, посмотрел на Сережу Ежикова и сказал:
– Ну и намело, Лука. Путеукладчик стоит, дороги забросало. Прямо не дай бог... Папиросы у тебя есть?
Георгий Лукич взял у Луки папиросу, закурил и снова посмотрел на Сережу.
Услышав разговор, проснулся Сережа. Открыл сначала левый, потом правый глаз и шумно зевнул.
– Ну и спать охота, просто как из пушки, – сказал он, сбрасывая одеяло. – Снова машины разгружать?
Сережа уже привык к ночным побудкам. Недавно в речку свалился с откоса бульдозер, а вчера и позавчера десятиклассники разгружали машины и прятали бумажные мешки с цементом, чтобы они не расквасились за ночь от снега.
Узнав, в чем дело, Сережа надел свой синий с «молнией» посредине комбинезон и начал не торопясь, по-хозяйски наматывать на ноги портянки.
Глеб знал, что Лука все равно никуда его не пустит, и поэтому даже не встал с кровати.
Лука и Георгий Лукич подождали, пока Сережа оденется, и ушли. Глеб бросил в печь несколько поленьев и снова полез в постель.
За окном бушевала метель. Ветер резко и отрывисто гудел в железной трубе красного вагона. На выщербленный пол лилась из дверцы узкая полоса печного света. Она то угасала, то снова вспыхивала неярким багрово-смуглым огнем. И тогда из темноты выглядывали разные, не видимые раньше предметы – уголок полосатого коврика возле кровати Луки, брошенный кем-то окурок и уже совсем крохотная белая щепочка.
Глеб долго смотрел на эту светящуюся точку. Потом глаза стали слипаться, голова потяжелела, и он уснул.
Утром буран утих.
Глеб позавтракал на скорую руку, взял сумку с учебниками и вышел на крыльцо.
Снегу за ночь намело до самых дверей вагона. Пушистые сугробы накрыли и высокую поленницу дров, и бочки с бензином, и черный замасленный трактор возле «конторы».
Вокруг – ни звука, ни шороха. Наверное, десятиклассники отправились в Ушканью падь, где работали теперь путеукладчик и бульдозеры.
Глеб подумал, что просеку сегодня рубить не будут. Какая тут просека – вон сколько снегу за ночь наворочало. Ни проехать, ни пройти.
И почему это десятиклассникам так не везет?
То одна неприятность, то другая, то третья...
Так и сыплются одна за другой.
Казалось, теперь-то у них все наладилось!
Недавно в газете «Магистраль» напечатали фотографию десятиклассников.
Получились все очень здорово – и Лука, и Сережа Ежиков, и Зинуля.
Глеб тоже хотел сняться вместе со всеми, но фотограф прогнал его, и поэтому на карточке вышли только левое ухо и краешек заячьей шапки.
Но все равно все сразу узнали, что это его ухо.
Варе, конечно, было очень завидно, но она тоже сказала:
– Это, Глеб, твое ухо. У тебя ухо на волнушку похоже.
И вот теперь, после снегопада все полетит вверх тормашками. Десятиклассники не выполнят норму, и Георгий Лукич снова начнет пачкать мелом красную фанерную доску...
Глеб посмотрел еще раз вокруг, вздохнул и начал примерять коротенькие, подбитые оленьей шкурой лыжи.
Таких лыж ни у кого не было – широкие, легкие, быстрые, как ветер.
Скрипнула дверь, и на крылечке «конторы» появилась Варя.
– Глеб, иди сюда, у меня, Глеб, необыкновенная новость! – крикнула Варя.
Но Глебу сейчас было не до новостей. Он наклонился и стал развязывать перепутанные крепления.
У этой девчонки всегда какие-нибудь новости.
Если ее посадить в погреб и погреб запереть железным замком, все равно что-нибудь разнюхает.
Удивленная таким поведением Глеба, Варя стала на лыжи и лихо подкатила к Глебову вагону.
– Ты, Глеб, почему не идешь? У меня, Глеб, новости.
– Знаю я твои новости! – буркнул Глеб. – И без новостей как-нибудь проживу.
– Не, Глеб, ты ничего не знаешь. Папа звонил по телефону директору леспромхоза.
– Ну и что?
– Ничего. Папа говорит: «У нас чепе[2]2
Чепе – чрезвычайное происшествие.
[Закрыть], пришлите нам людей», а директор говорит: «У меня у самого чепе, у меня людей нет. Я сам задыхаюсь». Ты знаешь, Глеб, зря папа отдал Драндулета директору. Такой хорошенький был Драндулетик...
Глеб даже зубами заскрипел от злости.
Балаболка!
Даже смотреть на нее и то противно.
Глеб приладил крепления, взмахнул палками и пошел твердым размашистым шагом прочь.
– Глеб, ты зачем сердишься? – крикнула Варя. – Ты не сердись, Глеб!
Но Глеб пошел еще быстрее. Чш-ш, – шумел под лыжами снег, – чш-ш!
Он долго петлял меж деревьев и выбрался, наконец, на берег реки.
Справа, где кончалась гряда островерхих кедров и начинался редкий березняк, залегла меж снегов Ушканья падь.
Над сугробами виднелась решетчатая стрела путеукладчика, мелькали, будто горошины, крохотные фигурки строителей.
Глеб приложил руку к бровям, стал разыскивать Луку.
Но куда там – разве найдешь среди этих крохотных, абсолютно одинаковых горошин...
За холмами блестели на солнце лопаты. Слышалось глухое, прерывистое урчание. Видимо, рабочие заводили и никак не могли завести замерзший за ночь бульдозер.
– Глеб, подожди! Подожди-и, Глеб!
Расставив палки, будто крылья, Варя мчалась с пригорка. Мальчишеская шапка ее сидела на затылке, по ветру мотались из стороны в сторону прямые, светлые, как солома, волосы.
– Подожди-и, Глеб!
Варя обогнала Глеба и вдруг круто затормозила и стала поперек дороги.
– Ты, Глеб, зачем убегаешь? Убегать не надо! Я тебе хочу секрет рассказать, а ты убегаешь. Так, Глеб, товарищи не делают!
– Какой еще секрет?– уже чуть-чуть помягче, чем раньше, спросил Глеб. – Снова про Драндулета?
– Не, Глеб, теперь не про Драндулета. Я сама придумала...
– Ну?
Варя подошла к Глебу еще ближе и тихо, как выдают большую тайну, сказала:
– Знаешь что, Глеб, давай пойдем к директору школы?
Глеб ждал от Вари какой угодно чепухи, только не этого.
– Ты с ума сошла? – спросил он.
– Не, Глеб, я не сошла. Ты сам сошел. Сам ничего не придумаешь, а сам говоришь... Придем к директору и скажем: «Юрий Иванович, вы сами обещали повести всех на экскурсию. Давайте пойдем на стройку сегодня. У нас сегодня чепе». Ты думаешь, директор не поймет? Он, Глеб, все поймет. Он знаешь какой? Он у нас добрый...
Добрый! Лучше бы уж молчала.
Директор школы Юрий Иванович только недавно закончил институт.
Посмотришь на него со стороны и подумаешь: ну что это за директор – худенький, курносый, и на лице, совсем некстати для директора, – веснушки.
Но на самом деле директор был человеком серьезным. Даже чуть-чуть строже, чем надо.
Где что ни случится, директору все известно:
«А ну, зовите его ко мне в кабинет!»
Глеб уже был однажды у директора.
Глеб пристраивал к лыжам новые крепления и поэтому опоздал в школу на пятнадцать минут.
Из-за этих пятнадцати минут Юрий Иванович пилил Глеба целых полчаса.
Походит по кабинету, посмотрит на Глеба из-под своих круглых роговых очков и снова начнет:
«Твоя главная обязанность – учиться. Ты забываешь о своей главной обязанности...»
Глеб вспомнил «баню», которую задал ему директор, и наотрез отказался идти к нему.
– Ищи другого дурака, – сказал он.
Обошел Варю сторонкой и снова покатил вниз, к темневшим на изволоке избам села.
Но разве от Вари так просто отвяжешься?
Варя снова обогнала его и снова загородила дорогу:
– Ты, Глеб, трус. Я думала, ты не трус, а ты, оказывается, трус.
Тут Варя замахнулась на Глеба палками и наговорила таких вещей, после которых любая дружба треснет и рассыплется, как коробка с зубным порошком.
Но бывают же на свете такие штуки – Глеб простил Варе и палки и труса и помирился с ней.
Трудно сказать, почему все так произошло.
Скорее всего, у Глеба был такой сговорчивый характер. А к тому же Глеб подумал-подумал и решил, что он и в самом деле неправ. Не съест же их в конце концов директор!
Глеб и Варя вышагивали на лыжах и обсуждали, как все это у них получится.
Сначала в кабинет директора войдет Глеб, а за ним – Варя. Глеб поздоровается и начнет рассказывать грустным голосом про ЧП.
Директор выслушает, посмотрит на Глеба, на Варю и спросит:
«А вы не выдумываете, это в самом деле так?»
И тогда к столу директора подойдет Варя.
«Не, Юрий Иванович, мы не выдумываем, – скажет она. – Зачем нам выдумывать? Мы правду говорим...»
В общем, директор поверит, что они не врут, и дело будет в шляпе. А как же иначе? Иначе не может и быть!
С этими мыслями, чуть-чуть робея от предстоящей встречи с директором, и подошли Глеб и Варя к школе.
Но странное дело – вокруг не слышалось шума и гама, который стоит обычно перед началом занятий.
Глеб заглянул в первое попавшееся окно класса и увидел там учителя.
– Опоздали, – упавшим голосом сказал Глеб. – Это из-за тебя опоздали.
Но Варю это ничуть и не смутило.
– Он все равно в кабинете, – сказала Варя. – Раз у нас чепе, он ругать не будет. Я его знаю...
У забора стоял длинный ряд лыж – и охотничьих, и обыкновенных, покупных.
Глеб и Варя поставили свои лыжи и взошли на крыльцо.
Тут-то и случилась с ними совсем непредвиденная история.
Они открыли коридорную дверь и увидели уборщицу тетю Катю.
– Опоздали, голубчики? – спросила тетя Катя. – А ну, пошли, пошли... Нечего тут...
Тетя Катя подвела их к кабинету, открыла дверь:
– Юрий Иванович, прогульщиков привела!
Давно приготовленные слова застряли в Глебовом горле. Он стоял в кабинете директора и хлопал глазами.
– Я, мы... У нас чепе... У нас кругом снег, – выдавил кое-как из себя Глеб.
Директор отложил в сторону классные журналы, поправил пальцами дужку роговых очков.
– Бабкин Глеб, ты опаздываешь не первый раз. Снег выпал везде, но все вовремя пришли на уроки. Я буду говорить с твоим братом...
Директор хотел сказать еще что-то такое, но за спиной у Глеба вдруг послышались какие-то подозрительные иканья и всхлипывания.
– Варя, в чем дело? – недовольно спросил директор.– Почему ты икаешь? Пойди выпей воды.
– Не, я не икаю, – пробормотала Варя, не отнимая рук от лица, – это я так плачу...
Глеб не предполагал, что все закончится так скверно.
Директор назвал их лицемерами, выставил за дверь и сказал, что снова будет говорить с ними на перемене.
Глеб и Варя вышли из кабинета как палками побитые.
Нечего сказать, хорошенькую кашу заварили!
На уроке Глеб ничего не слушал.
Сидел и уныло смотрел в окно.
За окном светило зимнее солнце. На крыше сарая, оставляя на снегу цепочку следов, прыгала сорока. Прыгнет, клюнет что-то невидимое своим острым клювом и снова прыгнет– прыг-прыг, прыг-прыг...
На душе у Глеба было тяжело.
«Ну и пусть, – безрадостно думал он. – Ну и пусть...»
На перемену Глеб не пошел.
Сидел, как и прежде, не отрывая глаз от окна, и ждал каждую минуту беды.
И все случилось точно так, как Глеб предполагал.
Дверь класса распахнулась, и дежурный по школе отчетливо и как-то зловеще сказал:
– Глеб Бабкин, тебя вызывает директор!
