Текст книги "Красный вагон"
Автор книги: Николай Печерский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Николай Печерский
Красный вагон
Глава первая
Лука Бабкин и его брат Глеб жили в небольшом таежном поселке. Матери у Глеба и Луки уже давно не было, а отец их, лесной объездчик, погиб два года назад. Поехал зимой в тайгу, встретился там с медведем-шатуном и не вернулся... И остались мальчишки круглыми сиротами – только Глеб да Лука, только Лука да Глеб...
В лесной школе учились ребята из разных деревень – из Авдотьина, Проталин, Золотых Ключей. Своих мальчишек и девчонок тут было совсем мало: десятиклассница Зина-Зинуля, третьеклассник Колька Пухов и потом уже совсем мелкая мелкота. А настоящих товарищей, таких, чтобы дружить, тут не было.
И жилось Глебу, конечно, очень скучно.
Ни кино, ни цирка, ни трамваев.
Только высокие-превысокие сосны, только буреломы да никудышная, пересыхающая летом речка Зеленуха.
Еще месяц назад Глеб думал, что жизни этой в тайге скоро придет конец.
Лука закончит десятилетку, и они укатят в какой-нибудь большой, настоящий город.
Лучше всего, конечно, поехать в Севастополь или Одессу.
Там огромное синее море, там линкоры и быстрые, неуловимые, как молния, подводные лодки.
Там на корабле можно какой угодно подвиг совершить.
Да, там совсем не то, что в лесном поселке.
Какие в лесном поселке подвиги!
Если Лука не захочет в Севастополь или в Одессу, можно, пожалуй, укатить к тетке в чудесный город Никополь.
Моря в Никополе нет, но зато там есть река Днепр.
От Днепра к морю – рукой подать.
Сел на пароход и плыви куда хочешь – хоть в Одессу, хоть в Севастополь, хоть еще дальше...
В прошлом году они уже ездили в Никополь и всё там рассмотрели и разнюхали.
Во-первых, в Никополе был институт для Луки; во-вторых, там обучают на шлюпках будущих моряков, в-третьих...
Но что «в-третьих»! Так можно считать до тысячи, а то и больше.
Тетка в Никополе тоже была хорошая. Поищи в другом месте таких теток!
В первый же день они до отвала наелись украинского борща, а потом еще на закуску дали по целой миске вареников с вишнями.
Вареники Глебу очень понравились. Он съел миску, а потом еще полмиски, а потом еще два больших-пребольших.
Хо-хо, таких вареников никогда не забудешь!
Даже сейчас: закроешь глаза, пошевелишь языком и чувствуешь, как во рту растекается сладкий вишневый сок.
А Лука тогда добавки не попросил. Поел, вытер губы рушником с красными петухами по краям и сказал:
– У нас в Сибири тоже ягода куда как хороша...
Тетка обиделась, начала греметь посудой.
– Если наша не нравится, не надо. Сиди в своей Сибири вместе с медведями.
– Не в вишнях, тетя, дело. Зря обижаетесь.
Глеб еще тогда смекнул, что Лука хитрит и держит что-то себе на уме.
Теперь, когда уже пришло время собирать в путь-дорогу пожитки, Глеб решил проверить, что же такое надумал Лука.
Он сел к столу, взял чистую тетрадку и начал сочинять тетке письмо.
Когда Лука пришел с работы, Глеб показал ему конверт и сказал:
– Лука, я пошел на почту.
Раньше Глеб никогда не ходил на почту. Он думал, что Лука удивится и начнет расспрашивать, что он там и кому написал.
Но Лука спрашивать почему-то не стал.
– Иди, – сказал он, будто бы ничего такого и не случилось.
Глеб потоптался, покосил глазом на Луку и добавил:
– Это я тетке письмо написал.
– Очень хорошо. Совсем старуху забыли.
– Я ей про все написал, – упавшим голосом сказал Глеб.
Но даже и это не подействовало на Луку. Он открыл учебник и, не поднимая головы, сказал:
– Ну иди, иди, не мешай.
Хорошенькое дело – не мешай!
Глеб бросил письмо в почтовый ящик и, так как делать было больше нечего, пошел по поселку куда глаза глядят.
Теперь уже Глебу было совсем ясно – Лука хитрил, не хотел ехать ни в Одессу, ни в Севастополь, ни в чудесный город Никополь.
Конечно, Глеб мог бы не играть в кошки-мышки, а спросить прямо:
«Едем или не едем?»
Но тогда Лука мог бы ответить:
«Не поедем».
А Глеб боялся услышать это.
Но все-таки Глеб узнал всю правду.
И не от Луки, который был его родным братом, а совсем от постороннего человека.
Случилось это так.
Глеб шатался по поселку и вдруг услышал за плетнем в огороде Зины-Зинули тяжелые и горькие вздохи.
Вначале Глеб подумал, что вздыхает Зина-Зинуля или, может быть, даже ее отец Алушкин, но потом прислушался и понял, что это вовсе и не человек, а глупый и зловредный козел Алушкиных Филька.
Филька только по происхождению считался козлом. А так он был хуже самой вероломной собаки.
Говорили, будто Алушкин, который служил приемщиком в конторе «Заготкожживсырье», и в самом деле держал Фильку вместо собаки.
Козел не пропускал мимо ничего живого.
Шел он на противника не торопясь, ничем не выдавая своих коварных замыслов. И только по глазам Фильки – желтым, как застывшая сосновая смола, и по тому, как мелко вздрагивал черный общипанный хвостик, можно было догадаться, что в крови у него горит огонь сраженья.
Фильке уже давно хотели набить морду за его подлые штучки, но сделали это только вчера...
В «Заготкожживсырье» пришел сдавать шкурки охотник с Черной речки. Увидев жертву, Филька помотал головой, а потом подошел сзади, примерился рогами – и как наподдаст!
– А-а-а-а! – закричал охотник и тут же, как был, рухнул от страха и неожиданности на землю.
Потом уже, когда охотник пришел в себя, он так отходил Фильку сапогами, что тот едва не околел.
Поселковый фельдшер сделал охотнику прижигание йодом и сказал, что все заживет. Только купаться три дня запретил.
После этой истории охотник еще долго ходил возле дома Алушкина и клялся при свидетелях, что все равно изничтожит Фильку и сдаст его шкуру в «Заготкожживсырье».
Услышав страшные вздохи за плетнем, Глеб понял, что охотник все-таки не сдержал своего слова и шкура пока осталась на козле.
Глеб презирал и козла и самого Алушкина.
Это был вредный старик. Из-за него и Зине-Зинуле никакой жизни не было. «Этого нельзя. Того не трогай. Туда не ходи».
Даже в школу на вечера самодеятельности и то Зину-Зинулю под конвоем водили.
Если бы Глеб был на месте Луки, он бы уже сто раз насолил этому Алушкину!
Но Лука очень вежливо здоровался с Алушкиным и улыбался ему при встрече.
Глеб знал, где тут собака зарыта. Лука сох по Зине-Зинуле или, как говорили девчонки, был к ней не рав-но-ду-шен!
Глеб сам видел, как Лука провожал Зину-Зинулю под ручку. Если бы Лука был равнодушен, он бы не стал ходить с Зинулей под ручку. Это и дураку ясно.
Глеб думал про все это, слушал козлиные вздохи и даже не заметил, как отворилась дверь и на пороге появился Алушкин.
– Это кто еще такой? – строго спросил Алушкин и пошел с крыльца. – Опять козла пришли убивать?
– Хо-хо, разве это я его убивал?
Алушкин подошел поближе и узнал Глеба.
– Ага, это ты! – сказал он. – Ты мне, братец, как раз и нужен.
Глеб не чувствовал за собой вины, но все-таки отступил назад.
Уж очень злое было у Алушкина лицо. Худое, морщинистое, с длинной и узкой, как у козла Фильки, бородкой.
Сначала Глеб решил, что Алушкин вот-вот размахнется и треснет его в ухо.
Но козлиный собственник, как видно, драться пока не думал.
Он остановился и очень тихо, каким-то шипящим голосом сказал:
– Ты вот что... Ты передай своему брату: если не желает ехать в институт, пускай не едет. А другим морочить голову нечего, хоть он и комсомольский секретарь... Пускай прекратит, а то я ему все ноги поперебиваю. Понял?
Глеб отступал все дальше и дальше.
Когда опасность уже миновала, он круто повернулся и что было духу помчался прочь.
А издали неслось:
– Поперебива-а-ю... Поня-а-ал?..
Ночью у Глеба поднялся жар.
Он не знал, отчего это у него: от сильных переживаний или, может быть, оттого, что перекупался вечером в Зеленухе.
Он несколько раз вставал, дрожащей рукой черпал в темноте ковшом из ведерка колодезную воду. Но вода, которая на самом деле была холодной, казалась ему теплой и противной, как касторка.
Глава вторая
Глеб провалялся в кровати три дня.
Два дня он болел по-настоящему, а третий – просто так, назло Луке.
Как раз в то время, когда Глеб болел «просто так», в школе был выпускной вечер.
Лука тоже ходил на этот вечер
Надел сапоги, вельветовую куртку с молнией и ушел.
А Глеб остался один.
Смотрел в открытое окно, слушал, как в школе играет радиола, и думал:
«Я тут лежу, а Лука там танцует. Разве настоящие братья так поступают?»
Лука возвратился скоро.
Глеб даже не стал спрашивать, почему Лука такой веселый и почему у него в глазах рыжие искры.
Он еще вчера все узнал.
Лука получил комсомольскую путевку, и теперь они, то есть Лука и Глеб, уже окончательно и бесповоротно едут на стройку.
Хо-хо, это только так говорится – «едут»! На самом же деле они никуда не едут, а просто-напросто остаются в Сибири. Где-то тут, совсем недалеко, за горой, которая называется Три Монаха, прокладывают железную дорогу. Вот туда-то их всех и отправляют – и этого сумасшедшего Луку, который, между прочим, получил в школе золотую медаль, и вообще всех десятиклассников.
А про тетку, про море и Никополь Лука даже и не вспомнил.
Как будто бы на свете ничего этого и не было – ни моря, ни кораблей, на которых можно совершать любые подвиги, ни тетки, ни Никополя, ни самого Глеба.
«Раз так, пускай будет так, – уныло решил Глеб. – Пускай Лука делает теперь с ним что хочет. Хоть в колодец выбрасывает. Ему теперь все равно».
А Лука, казалось, и не замечал такого настроения Глеба.
Пришел из школы, потрогал Глебову голову и сказал:
– А она у тебя, Глеб, уже не горячая.
Не горячая! Полежал бы сам три дня, тогда бы узнал!
Лука хотел еще что-то сказать, но Глеб отвернулся и жалобно, как это умеют делать только больные, простонал.
Лука долго мерил комнату шагами, а потом остановился возле кровати и сказал:
– Я тебя, Глеб, не понимаю: что ты за человек?
Глеб не ответил.
– Не понимаю, – уже совсем раздраженно повторил Лука.– Дед у нас был рабочий. Отец – рабочий. Я тоже буду рабочим. А ты кем хочешь быть, говори.
Глеб молчал.
– Нет, я тебя спрашиваю, кем ты хочешь быть – капиталистом, помещиком, узурпатором?
Узурпатором! Если Лука хочет знать, так он сам узурпатор. Даже хуже!
Лука постоял еще немного возле Глеба и вышел, хлопнув дверью.
А Глеб лежал, хмурил брови и думал – правильно он поступил или неправильно? Конечно, правильно. Сам узурпатор, а на других сваливает!
В кровати можно лежать день, два, а три дня – это уже трудно. Тем более когда у тебя нет температуры и хочется есть.
А Глеб знал: на плитке, накрытый одеялом, стоял котелок с гречневой кашей и кусками жареного мяса.
Мясо Глеб очень любил.
Он прислушался к шагам за окном, быстро соскочил с кровати и припал к котелку, как медведь к березовой колоде с медом.
Тут-то у Глеба и произошла осечка.
Он так увлекся едой, что не заметил, как дверь отворилась и в комнату вошел Лука.
– Кашу поедаешь, капиталист? – спросил Лука.
От страха и неожиданности Глеб даже присел.
– Мы-ы-вы, – неопределенно промычал Глеб, торопливо прожевывая кашу.
– Вот тебе и «мы-вы»! Марш за водой, симулянт!
Гремя ведром, Глеб пошел к колодцу.
Когда он возвратился, Лука с засученными рукавами стоял возле корыта. На полу лежала куча грязного белья.
– Завтра выезжаем, – сказал Лука, выливая воду в корыто.
Утром Лука привел отца и мать третьеклассника Кольки Пухова.
У этих Пуховых прохудилась изба, и теперь они очень обрадовались, что Лука уезжает и отдает им почти даром хороший дом.
Лука продал не только дом, но и все, что в нем было: и кровати, и кастрюли, и медный умывальник, который они совсем недавно купили с Глебом в Иркутске.
«Продавай, продавай, – мрачно думал Глеб. – Можешь даже меня продать. Тебе это ничего не стоит».
А потом Лука ушел, а Глебу приказал сидеть дома и ждать команды.
Колька Пухов и его мать тоже остались.
Мать Кольки хозяйничала в избе и все время поглядывала на Глеба. Наверное, она боялась, что Глеб тут что-нибудь стянет или разобьет.
И от этого Глебу было еще тоскливее.
Нахально вел себя и Колька. Он нашел где-то большой ржавый гвоздь и заколотил его в стену.
Глеб жил в этом доме двенадцать лет и то никаких гвоздей не забивал.
Сначала Глеб хотел стукнуть этого дурака по затылку, но потом передумал. Раз он теперь тут хозяин, пускай забивает...
Подводы из леспромхоза, которых ждали с самого утра, прибыли только на закате дня.
Лука примчался в избу как угорелый и крикнул:
– Собирайся. Живо!
Но у Глеба было уже все готово. Он взял под мышку полотняный мешок с рубашками, трусами, коробкой цветных карандашей «Искусство» и поплелся за Лукой.
Возле ремонтных мастерских, там, где еще недавно работал Лука, стояли две телеги, суетились десятиклассники.
«Лошадей хороших и то пожалели!»– подумал Глеб, разглядывая двух низкорослых равнодушных меринков.
И лошади, белые, с множеством мелких бурых пятнышек на спине, и груды мешков и узлов на телегах – все это совсем не было похоже на проводы добровольцев, которые Глеб видел в кино.
Там по крайней мере играл оркестр, произносили речи ораторы, и каждому отъезжающему дарили балалайку или еще какой-нибудь другой подарок.
А тут и провожатых почти не было. Десятиклассники жили кто где: кто в Авдотьине, кто в Золотых Ключах, кто в Проталинах. И каждый, конечно, уже давно простился с домашними.
Не было здесь и директора школы, который поехал в этот день в Иркутск.
Вокруг нагруженных доверху телег озабоченно ходила завуч Таисия Андреевна. Она вытирала платочком заплаканные глаза и без конца повторяла:
– Вы ж там смотрите, дети, вы смотрите...
Все здесь показалось Глебу и очень знакомым и в то же время совсем не таким, как раньше.
Куда делись белые кружевные передники, пышные кокетливые банты и строгие, перетянутые блестящими ремнями гимнастерки?
Мальчишки и девчонки уже заранее купили в магазине спортивные куртки и шаровары и теперь стали похожи друг на друга, как чернильницы-непроливашки.
И только Димку Кучерова, которого называли в школе Лордом, можно было узнать за версту.
На Димке был светлый пиджак в крупную клетку, шикарные брюки галифе и коротенькие, с подвернутыми голенищами сапожки.
Высокий, горбоносый, с узенькой полоской белокурых усов и длинными, как у попа, волосами, он что-то рассказывал девчонкам и на глазах у Таисии Андреевны дымил папиросой.
А Зины-Зинули не было.
Ставни на ее окнах были закрыты. У калитки, мерцая желтыми ядовитыми глазами, стоял, как прежде, живой и невредимый козел Филька.
Распоряжался и командовал всем Лука.
Скорее всего, никто его и не назначал командиром.
Лука такой человек, что и сам себя назначит.
Ишь как распоряжается.
– Куда кладешь? Разве не видишь, что сюда нельзя класть!
Но вот, пожалуй, все готово.
Лука построил десятиклассников по четыре, придирчиво оглядел из-под своих широких темных бровей строй, подравнял и, будто бы в самом деле командир, растягивая слова, приказал:
– Ша-го-ом ма-а-рш!
В ту же минуту над колонной, будто костер, взлетело ввысь знамя. По бархатному полю, изгибаясь, побежали вышитые золотом слова:
«Ученикам десятого класса от райкома комсомола».
Сразу же за школой начался лес – густой, сумрачный и загадочный, как тайна.
Телеги покатили по узкой, заросшей травой просеке.
Строй изломался, рассыпался по тайге.
Идти становилось все труднее и труднее. Глеб хотел уже взобраться на телегу, но вспомнил Луку и тут же передумал.
Снова скажет: «Капиталист! Узурпатор!»
Смеркалось.
Натыкаясь в темноте на пеньки, несчастный «капиталист» молча и угрюмо шагал за телегой.
Но Лука все-таки догадался, что Глебу трудно.
Он пришел откуда-то из темноты, тихо и дружелюбно сказал:
– Давай, Глеба, подсажу.
Лука очень редко называл брата «Глеба».
Но и Глеб не оставался тогда в долгу. Он подходил к Луке, прижимался головой к его сильному крутому плечу и едва слышно говорил:
– Лучок.
Но сейчас Глеб промолчал. Он залез в телегу, накрылся ватником и стал думать о своей неудачной, теперь уже окончательно испорченной жизни.
Слева и справа тянулись ввысь ряды корабельных сосен. Сверху, будто бесконечная река, лилась узкая, усыпанная звездами полоска неба.
Глебу казалось, будто он не едет на телеге, а плывет по этой реке на лодке в далекие-далекие дали, откуда никто на свете не знает дорог и возврата.
Глава третья
Но думать долго Глеб не умел. Он поворочался среди мешков с поклажей, повздыхал и уснул.
Когда он проснулся, было уже утро
Телеги стояли на большой, освещенной солнцем поляне. Неподалеку, позвякивая уздечками, паслись лошади.
Вокруг то там, то сям горели походные костры.
Возле каждого огонька что-то пекли, варили, поджаривали.
Гонимые ветерком, плыли оттуда такие аппетитные запахи, что Глеб даже причмокнул языком и проглотил слюну.
– Глеб! Сюда-а! – донеслось издали.
Можно было поломаться, показать характер, но Глебу хотелось есть. Он напустил на лицо хмурое, недовольное выражение и пошел на зов.
У костра сидел на корточках Лука. Левая рука у него была перевязана бинтом. Лука порезался в мастерской железной стружкой, и теперь, наверное, после вчерашней стирки, рука опухла. Из-под бинта выглядывали розовые лоснящиеся пальцы с непривычно белыми короткими ногтями. Рядом с Лукой сидел его закадычный друг Сережа Ежиков, а немного подальше, вытянув длинные ноги в желтых, изящных сапожках, спал лицом вверх Димка Кучеров.
Сережа что-то старательно и не торопясь размешивал в котелке ложкой, привязанной к длинному обгорелому пруту.
Друг Луки, Сережа Ежиков, всегда все делал не торопясь, будто бы раздумывая и присматриваясь к чему-то совершенно недоступному другим. Но все хорошо знали: если Сережа взялся за какую-нибудь работу, можно не бояться – не подведет.
Глеб заглянул мимоходом в котелок и понял, что Сережа варил всего-навсего обыкновенный пшенный суп.
Глеб нахмурился еще больше. Отошел в сторонку и сел там, скрестив ноги.
Трещали сучья, деловито булькал котелок.
Сережа еще раз опустил туда ложку, попробовал суп и посмотрел на Луку.
– Готов?– спросил Лука.
Сережа не торопясь облизал ложку, пожал плечами:
– Кажись, готов... Буди Лорда.
Разбудить Димку было делом нелегким, потому что Димка спал как убитый. Даже в школе он умудрялся засыпать.
Но сейчас Луке удалось как-то сразу привести Димку в чувство. Лука щелкнул Димку по носу раз, другой, и тот поднялся.
Недовольно протирая заспанные глаза, Димка подошел к костру.
– Ну что, л-лорды, супец изготовили?
Димке не ответили.
Но Димка ничуть и не смутился. Подсел к котелку, ловко, будто фокусник, вынул из пальцев Ежикова ложку и запустил ее в самую гущу.
На круглом, усыпанном веснушками лице Сережи не дрогнула ни одна жилка.
Будто он все это знал и предвидел.
Сережа молча отобрал у Димки наполненную доверху ложку и начал спокойно и сосредоточенно есть.
– Но это же несправедливо, л-лорды, – обиженно сказал Димка. – У меня же нет орудия производства...
– Возьми мыльницу, – кивнул головой Лука, – ополосни и ешь, если хочешь.
Димка ополоснул розовую ребристую крышку мыльницы и снова подсел к котелку.
Зачерпнул, попробовал и замотал головой.
– Если не нравится, можешь не есть, – недружелюбно и даже как-то сурово сказал Лука. – Не неволим.
Димка ковырнул в котелке еще раз, другой и разочарованно положил мыльницу на траву.
– Вы, л-лорды, как хотите, а я пошел к девчатам. Там колбасу жарят.
Встал, поддернул галифе и зашагал к костру, возле которого хозяйничали девчата. Оттуда и в самом деле несло жареной колбасой.
Глеб с завистью смотрел вслед Димке. Глеб тоже не любил супов, а тем более пшенных. Он любил такую еду, которую можно было кусать, – мясо, колбасу, котлеты...
Но такой, настоящей еды не было, и Глеб волей-неволей хлебал пахнущий дымом и еще бог знает чем пшенный суп.
Через некоторое время, впрочем, Глеб уже ел вовсю. Суп был вкусный, наваристый и такой густой, что в нем, не падая, свободно стояла ложка.
Ехать собрались было сразу после завтрака, но возчик не согласился.
– Лошади – это вам тоже животные, – сказал он. – Они тоже ись хотят.
Лука и Сережа Ежиков посидели еще немного у костра, а потом улеглись спать прямо на солнцепеке.
Глебу спать не хотелось. Он встал и пошел посмотреть, нет ли тут где-нибудь поблизости речки или пруда.
Ни речки, ни пруда Глеб не нашел, но зато он нашел в овраге глыбу ноздреватого, еще крепкого льда. Глеб отковырнул кусок, пожевал, и от этого ему стало немного легче.
Лошади, как видно, уже давно наелись. Помахивая хвостами, они стояли в тени дерев и слушали, как вокруг трещат и трещат без умолку маленькие серые кузнечики.
Но вот наконец возчик пошел запрягать.
На поляне все засуетилось.
– Стройся-а-а! – закричал Лука, приложив ко рту ладони. – Стройся-а-а!
Снова заскрипели подводы – скрип-скрип, скрип-скрип... как ножом по сердцу.
Часа через три телеги подкатили к маленькой лесной речушке.
Вода в ней была темной, теплой и затхлой, как в старой кадушке.
– Дальше везти не велено, – ни к кому не обращаясь, сказал возчик.– Болото.
Ну вот, только болота и не хватало!
Речку перешли вброд.
Вытерли ноги, обулись и пошли дальше.
Тайга на этой стороне как-то сразу поредела.
Вместо прямых, как струна, сосен пошли корявые дуплистые березки и неприхотливые, неприглядные с виду осины.
Под ногами чавкала бурая стоячая вода, над головой зудела мошкара.
Шли гусем. Впереди Лука, за ним Сережа Ежиков, потом остальные.
Даже отдохнуть и то негде: поросшие осокой кочки, гнилая вода, липкая дегтярно-черная грязь.
Но вот наконец Лука выбрался на сухое. Поставил чемодан, оглянулся.
Один за другим подходили к привалу мальчишки и девчонки.
Дольше всех пришлось ждать Димку Кучерова.
Несколько раз ребята принимались свистеть, аукать, но Димка не откликался.
Будто в болото провалился.
Лука собрался было уже идти на поиски, но вдруг все услышали вдалеке нетвердые хлюпающие шаги.
Не разбирая дороги, Димка брел по болоту и тяжело, будто его только что побили, охал и вздыхал.
От прежнего шикарного вида Димки не осталось и следа. Весь он с головы до пяток был перепачкан болотной грязью. Вдоль щеки тянулся багровый след. Наверное, Димка упал на какую-нибудь коряжину или расцарапался веткой боярышника. Димка подошел к Луке, бросил на землю маленький чемоданчик с оленем на кожаной крышке и сказал:
– Л-лорды, я больше не могу. Мой организм требует пищи.
– Ты же ел! Чего же ты стонешь? – недовольно заметил Лука.
Но Димка, казалось, и не слышал этого упрека.
Он сел рядом со своим чемоданчиком и голосом, в котором слышались отчаяние и упрямая решимость, сказал:
– Если вы не дадите мне пищи, дальше я не пойду. Можете рыть могилу.
Трудно было понять, ломается Димка или он в самом деле готов выкинуть какую-нибудь штучку.
Девушки пошептались и выдали голодающему немного колбасы и краюшку хлеба.
Димка принял угощение.
Пожевал, вытер губы платочком и сказал:
– Л-лорды, глоток воды – и я готов продолжать тернистый путь.
Глеб с любопытством и тайным ехидством поглядывал то на Луку, то на Димку.
Лицо у Луки сначала побледнело, потом вдруг сделалось красным, как свекла.
Кто-кто, а Глеб-то уж знал брата! Вот сейчас пойдет и даст Димке по шее.
Но побоища, на которое рассчитывал Глеб, не вышло.
Лука подошел к Лорду, что-то зло и отрывисто шепнул ему на ухо, и тот, будто по команде, поднялся.
– Пошли, ребята, – тихо сказал Лука, – уже недалеко...
