Текст книги "Генерал Корнилов"

Автор книги: Николай Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

Посол нетерпеливо разорвал конверт.

«Я не могу ждать до завтра. Сообщаю вашему превосходительству крупную новость: г. Штюрмер ушел в отставку и заменен на посту председателя Совета Министров г. Треповым».

Вот это новость! Все-таки император настоял на своем, поступил по-своему. Помогло, несомненно, его пребывание в Ставке, куда не доставали руки тех, кто крутился вокруг Распутина.Это было известно: едва император освобождается от влияния императрицы, он способен на превосходные решения!

Палеологу вспомнилось…

Когда Штюрмер еще находился у власти, французский посол заявил ему протест против возрастающих препятствий русской администрации по отношению к французским промышленникам. В конечном счете от этого страдает лишь оборона. А что может быть сейчас важнее обороны, важнее разгрома врага и достижения победы?

– Я взываю к вашему авторитету, господин премьер-ми нистр, – с чувством оскорбленного достоинства чеканил по сол. – Я надеюсь, что вы прекратите эти скандальные злоупот ребления!

Штюрмер отреагировал мгновенно.

– Помилуйте! Скандальные – это слишком сильно сказано, господин посол. Я могу допустить лишь некоторую небрежность. Но все равно я вам благодарен за указание на эти… назовем их так: упущения, изъяны военного времени.

Как опытный придворный, он владел искусством больше сказать взглядом, нежели словами. Уж кому-кому, как не господину послу знать о хищной природе своих соотечественников, так называемых предпринимателей!

Палеолог разыграл возмущение, негодование, его мелкое, непородистое лицо приняло огорченный вид.

Убийство Столыпина обрекло русское правительство на старческую немощь – с сентября 1911 года кабинет министров, как правило, возглавляли престарелые, еле передвигавшиеся сановники.

О маразме Горемыкина рассказывали массу анекдотов. Но и сменивший его Штюрмер не выглядел молодцеватей – такая же развалина. Невольно создавалось впечатление, что император Николай II, подыскивая кого бы назначить во главе правительства, перетряхивает сундуки родовитой, но вконец одряхлевшей рухляди.

На взгляд посла Палеолога, как Горемыкин, так и Штюрмер являлись классическими представителями замшелой старорежимной бюрократии, вся деятельность которой строилась на связях, на влиятельных знакомствах. Бурная действительность стремительно обогнала ветхих старцев, и оба изо всех сил старались соблюсти одно: выглядеть на своем посту достойно. Штюрмеру это удавалось во многом благодаря давней дружбе с министром двора графом Фредериксом и доверительным отношениям с генералом Алексеевым. Как Фредерике, так и Алексеев имели исключительное влияние на царя… Иностранные посланники при русском дворе, все без исключения, прекрасно знали, что у самого подножия нового премьер-министра укрепляются и понемногу входят всилу такие многообещающие фигуры, как Протопопов и Добровольский.

Знал ли Штюрмер, что и ему готовится замена? Догадывался ли? Едва ли… Буквально на днях посол Палеолог вынужден был обратиться к нему по делу крайне неприятному, однако болезненно задевающему престиж Франции. С этим делом к содействию посла обратился шустрый и бесцеремонный Сико, представлявший в России интересы фирмы «Рено» (впрочем, только ли «Рено»?!). Природное нахальство этого марвихера раздражало посла, однако Палеолог, помня о покровителях Сико в Париже, вынужден был терпеливо слушать. Претензии Сико сводились в основном к тому, что доходы французских предпринимателей в России стали вдруг резко падать. Причины? Рогатки русской бюрократии. Посол кивнул. Наглые махинации Сико с его компанией были ему известны. Ловкачи привыкли получать с каждого вложенного рубля десять рублей прибыли. В настоящее время, при товарном голоде и возрастающей инфляции, власти делают попытки обуздать эти алчные аппетиты… Отпуская Сико, посол не сказал ни слова об аппетитах охотников за шальными прибылями, но лишь пообещал поднять этот вопрос где следует. Он уже знал, что завтра будет принят самим председателем Совета Министров.

– Нет, господин премьер-министр, я настаиваю на своих обви нениях. Я готов с цифрами на руках доказать, что Россия может сделать для нашей победы больше втрое, вчетверо. Я вынужден говорить об этом, потому что Франция уже истекает кровью, в то время как…

– Господин посол, мы уже потеряли на полях сражений более миллиона человек!

– Миллион! В таком случае Франция потеряла в четыре раза больше! – запальчиво воскликнул Палеолог.

Штюрмер потерял дар слова. При всей своей изощренности в словесных распрях он не совладал с собственным изумлением.

– Каким образом, позвольте спросить? – наконец промолвил он.

– Очень просто. – И посол пустился в объяснения, в подсче ты. Он назвал цифру населения России: 180 миллионов человек. Французов на планете гораздо меньше: всего 40 миллионов.

– Я взываю к справедливости, господин премьер-министр. Россия, поскольку она так велика, обязана и нести потерь в четыре с лишним раза больше! Разве я не прав?

Штюрмер пробормотал:

– Я никогда не умел оперировать с цифрами. Но вы же знаете, что наши мужики безропотно жертвуют своими жизнями!

Мужики! – не унимался Палеолог. – Позвольте вам заме тить, что центр тяжести в военных потерях вовсе не в числеубитых. Нет, нет, вы ошибаетесь! Центр тяжести совсем, совсем в другом! Господин премьер-министр, ну разве вы можете ставить на один уровень культурное развитие французов и ваших мужиков? В России поголовная неграмотность, ваша армия представляет собой невежественную, бессознательную массу. В то время как у нас в окопах, в первых рядах, бьются и гибнут молодые люди, проявившие себя в науке, в искусстве, все это люди талантливые, утонченные. Поймите же, это сливки, это цвет человечества! Так какое же может быть сравнение потерь наших с вашими потерями? Наши чувствительнее, наши непоправимее. Нельзя сравнивать жизнь невежественного дикаря с жизнью человека просвещенного…

Посла отрезвил пристальный, угрюмый взгляд премьер-министра. При всей своей светскости Штюрмер с трудом сдерживал негодование. Союзный представитель, явно спутав Петроград с Алжиром или Дакаром, переступил последнюю грань дозволенного. Франция, быстро и бездарно погубив свои колониальные туземные дивизии, без всякого зазрения совести домогалась «русских сенегальцев». Неграмотные мужики, оставляя по деревням и селам вдов и сирот, обязывались жертвовать жизнями во имя дальнейшего процветания прекрасной Франции.

Стараясь, чтобы голос его звучал ровно и бесстрастно, Штюрмер закончил этот оскорбительный разговор ничего не значащим обещанием:

– Господин посол, я сейчас же проверю все то, что вы были так добры мне сообщить…

Из дневника Мориса Палеолога.

«Суббота. 5 февраля, 1916 г. Три дня всюду собирал сведения о председателе Совета Министров. То, что я узнал, меня не радует.

Штюрмеру 67 лет. Человек он ниже среднего уровня. Ума небольшого, мелочен, души низкой, честности подозрительной, никакого государственного опыта и никакого делового размаха. В то же время с хитрецой и умеет льстить.

Происхождения он немецкого, как видно по фамилии. Он внучатый племянник того барона Штюрмера, который был комиссаром австрийского правительства по наблюдению за Наполеоном на острове Св. Елены.

Ни личные качества Штюрмера, ни его прошлая административная карьера, ни его социальное положение не предназначали его для высокой роли, ныне выпавшей ему. Все удивляются этому назначению. Но оно становится понятным, если допустить, что он должен быть лишь чужим орудием, тогда его ничтожество и раболепность окажутся очень кстати. Назначение Штюрмера – дело рук камарильи при императрице, за него перед императором хлопотал Распутин, с которым Штюрмер близко сошелся. Недурное будущее все это нам готовит!»«Понедельник, 7 февраля. Штюрмер назначил управляющим своей канцелярией Манасевича-Мануйлова. Назначение скандальное и знаменательное.

Я немного знаком с Мануйловым, что приводит в отчаяние честного Сазонова. Но могу ли я не знаться с главным информатором «Нового времени», этой самой влиятельной газеты? Но я его знал и до моего назначения посланником. Я с ним виделся около 1900 года в Париже, где он работал как агент охранного отделения под руководством Рачковского, известного начальника русской полиции во Франции.

Мануйлов – субъект интересный. Он еврей по происхождению, ум у него быстрый и изворотливый. Он любитель широко пожить, жуир и ценитель художественных вещей. Совести у него ни следа. Он в одно время и шпион, и сыщик, и пройдоха, и жулик, и шулер, и подделыватель, и развратник – странная смесь Панурга, Жиль Блаза, Казановы, Робера Макора и Видока. А вообще – милейший человек!

В последнее время он принимал участие в подвигах охранного отделения. У этого прирожденного пирата есть страсть к приключениям и нет недостатка в мужестве. В январе 1905 года он вместе с Гапоном был одним из главных инициаторов рабочей демонстрации, использованной властями для кровавой расправы на Дворцовой площади. Несколько месяцев спустя он оказался одним из подготовителей погромов, пронесшихся над еврейскими кварталами Киева, Александровска и Одессы. Он же, как говорят, брался в 1906 году за организацию убийства Гапона, болтовня которого становилась неудобной для охранного отделения. Сколько, действительно, у этого человека прав на доверие Штюрмера!»

«31 мая 1916 года. С тех пор как Штюрмер стоит у власти, влияние Распутина очень возросло. Этот мужик-чудотворец все более становится политическим авантюристом и пройдохой. Кучка еврейских финансистов и грязных спекулянтов, Рубинштейн, Манус и др., заключила с ним союз и щедро его вознаграждает за содействие им. По их указаниям он посылает записки министрам, в банки и разным влиятельным лицам. Я видел такие записки – это грязные каракули, грубо повелительные по стилю. Никто ни в чем не смеет ему отказать. Назначения, повышения, отсрочки, милости, подачки, субсидии так и сыплются по его приказанию.

Если дело особенно важно, то он передает записку непосредственно царице и прибавляет: «Вот. Сделай это для меня».

И она сейчас же отдает распоряжение, не подозревая, что работает на Рубинштейна и Мануса, которые в свою очередь стараются для Германии».И вот Штюрмера больше нет. Русское правительство возглавил генерал Трепов. Что это… проявление воли и решительности? Не поздновато ли?..

Палеолога посетила мысль: а не поделиться ли новостью с Бьюкенненом, коллегой, послом Великобритании? Поразмыслив хорошенько, он оставил это намерение. У Бьюкеннена имеются свои секретные информаторы. Кстати, поспешит ли Бьюкеннен поделиться этой новостью с ним, Палеологом?

Задумавшийся, расслабленный, Морис Палеолог раскрыл свой дневник и на чистой странице принялся записывать:

«Русских часто упрекают в отсутствии предусмотрительности. Действительно, им постоянно приходится бывать захваченными врасплох последствиями их собственных поступков, запутываться в тупиках, больно ушибаться о жесткую логику событий. И в то же время нельзя сказать про русских, чтобы они были беззаботны относительно будущего. Думать о нем они много думают, но не умеют его предвидеть, потому что они его не видят. Воображение русских так устроено, что оно им никогда отчетливо не рисует самих очертаний. Русский видит впереди только далекие, убегающие горизонты, туманные, смутные дали. Понимание реальности в настоящем и грядущем доступно русским лишь при помощи грез. И в этом я вижу последствия климата и географических условий. Разве можно, едучи по степи в снежную погоду, не сбиваться беспрестанно с дороги, когда зги перед собой не видать?»

Будущее… Измученная Европа наивно связывала все свои надежды на прекращение кошмара с близким будущим. И мало кто догадывался, что как раз будущего следовало страшиться!

И снова запись из дневника французского посла Палеолога.

«По словам моего информатора, у которого есть связи с охранным отделением, вожди социалистических групп тайно собирались недели две тому назад в Петрограде (раньше они собирались в июле 1915 года). На этом совещании председательствовал трудовик Керенский. Главным вопросом являлось обсуждение программы революционных действий, которую максималист Ленин, живущий в Швейцарии, недавно защищал на социалистическом интернациональном конгрессе в Циммервальде.

Прения, открытые Керенским, по-видимому, привели к единогласному принятию следующих положений:

1. Постоянные неудачи русской армии, беспорядок и неради вость в управлении, ужасающие легенды об императрице, нако нец, скандальное поведение Распутина окончательно уронили царскую власть в глазах народа.

2. Народ очень против войны, причины и цели которой он более не понимает. Запасные все неохотнее идут на фронт. Такимобразом, боевое значение армии все слабеет. С другой стороны, экономические затруднения растут с каждым днем.

3. Поэтому очень вероятно, что в ближайшем будущем России придется выйти из союза и заключить сепаратный мир. Тем хуже для союзников.

4. Если этот мир будет заключать царское правительство, то он будет, конечно, миром реакционным и монархическим. А во что бы то ни стало нужно, чтобы мир был демократический, социали стический. Керенский резюмировал будто бы прения таким прак тическим выводом: «Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру».

Генерал Аверьянов был прав, назвав текущий год, 1916-й, страшным. В судьбе русской армии, продолжавшей изнемогать в окопах, он оказался роковым.

В январе сокрушительная катастрофа обрушилась на героическую сербскую армию. Ярость турок, раздосадованных неудачами на Кавказском фронте, в Армении, излилась на сербов. Все население этой страны подалось в горы. Стояла холодная зима. В Албанских горах бушевали снежные метели. Пробиваясь к Адриатическому побережью, солдаты прокладывали дорогу тысячам беженцев. Умирающего короля Петра везли на быках. Престарелый воевода Путник лежал на самодельных носилках. Измученные монахи, все в черном, несли в руках горящие свечи и не переатавая пели суровые молитвы.

В тот год весь мир стал свидетелем медленной агонии Сербского государства.

В феврале на Западном фронте началась Верденская мясорубка. У стен хорошо укрепленной крепости сошлись 65 французских дивизий и 50 немецких. Как водится, французское главнокомандование запросило срочной русской помощи. И помощь была немедленно оказана. Русские солдаты полезли из окопов, ничего не видя впереди из-за разбушевавшейся метели. Снег валил стеной и забивал глаза. В белесой мгле не переставая бухали орудия. На убитом мгновенно вырастал сугроб. Раненых почти не подбирали… Наступательный порыв получился яростным, однако быстро захлебнулся. За несколько минут немецкие артиллеристы, заранее пристрелявшие все поле, шквальным огнем картечи скосили целую дивизию – 12 тысяч. Русские солдаты сначала залегли, затем кинулись назад, в свои окопы.

Дружественный порыв помочь союзнику обошелся русской армии громадными потерями: 70 тысяч убитыми, более 5 тысяч попали в плен.

Все же напор немцев на Верден ослаб…

Тогда в Шантильи, главной квартире французской армии, родилась счастливая мысль: попросить русских солдат для Западного фронта. В штабе генерала Фоша считали Россию гигантскиммуравейником, кишащим бородатым мужичьем. Это мужичье плодилось и подрастало с необыкновенной быстротой. Так стоило ли его жалеть? Посол Морис Палеолог получал постоянные напоминания из Парижа. В своих хлопотах поскорей добыть «русских сенегальцев» он опирался на помощь Бьюкеннена. Русское командование упиралось. Фронт и без того редел. Тогда оба посла принялись действовать через царицу. И вот Ставка, сердито ворча, выделила несколько транспортов добротного «пушечного мяса» для войны во Франции. Четыре обстрелянные боевые дивизии, снятые с фронта, отправились в Добруджу. Семь стрелковых бригад погрузились на пароходы и поплыли в Салоники и Марсель.

Так союзники в конце концов заставили русскую армию воевать вместо себя еще и на Западе.

Надолго ли, однако, хватит этих бригад и дивизий под губительным огнем германских «чемоданов»? Требовались регулярные резервы. Для подвоза войск союзники готовы предоставить любой необходимый тоннаж. Им ничего не жалко для победы! Но тут возмутился сам Верховный главнокомандующий русской армией. Нахальство союзников не знало границ. Николай II, принимая в очередной раз посла Палеолога, едва не вспылил. Да, резервы у России имеются. Даже после стольких месяцев войны, заявил царь, мы все еще в состоянии поставить под ружье не менее 800 тысяч призывников. Но только где оно, это самое ружье? Русская армия испытывает катастрофический дефицит вооружения. Известно ли господину послу, что уже раздаются предложения вооружать маршевые пополнения обыкновенными топорами на длинных рукоятках? А между тем иностранные корпорации давно получили русские авансы за вооружение! Где оно?

Посол Палеолог испытал неприятную минуту. Император находился в нервном возбуждении. Его лицо с мешочками под глазами, с поредевшей, какой-то слежавшейся шевелюрой покрылось нездоровыми пятнами. Палеолог помянул недобрым словом пройдоху Сико с его жульем и вспомнил тайную придворную сплетню: будто бы Распутин, магически врачуя недуги наследника, пытается излечить царя от тихого алкоголизма.

Внезапный гнев императора не обескуражил посла. Мысленно браня прохвоста Сико, он все же попытался закончить царскую аудиенцию в свою пользу. Палеолог подал мысль поручить достройку Мурманской железной дороги компании французских предпринимателей. Ввод этой важной магистрали как раз и поможет поскорее доставлять оружие из Мурманского порта!

Вместо ответа Николай II взглянул послу в самую глубину глаз и затеребил бородку. Он уже полностью овладел собой.

Итогом этого неприятного разговора было охлаждение русского императора к послу союзной Франции. Николай II стал всячески избегать с ним встреч наедине.

Тем временем самый страшный год войны приносил новые испытания. Таким испытанием – и снова для русской многожильной армии! – было решение румынского правительст-ва присоединиться к армиям Антанты. (Болгария к тому времени решительно перешла на сторону Германии.)

Вступление в войну Румынии лишь усугубило и без того невыносимое положение России – восточный (русский) фронт пришлось спешно растянуть на целых 800 километров. Новый компаньон, надеявшийся на близкий разгром Германии, сразу же потребовал самой разнообразной помощи и энергичной защиты. Само собой, все эти тяготы легли на плечи ближайшего соседа, России.

Побуждая Румынию объявить войну Германии, союзники, особенно Англия и Франция, соблазняли ее изрядными территориальными приобретениями – в случае победы последует решительный дележ всего колониального наследства потерпевших поражение, и румынскому королевскому дому был великодушно обещан лакомый кусок: плодородная и густонаселенная Транс-ильвания. Боясь опоздать к разделу добычи, Румыния соблазнилась, и ее посольский особняк в Берлине опустел. Немцы, однако, не замедлили тут же наказать румын за вероломство. Нарядная, пестрая, легкомысленная на парадах румынская армия выказала свою полнейшую несостоятельность на полях сражений. Впрочем, никаких надежд на ее боевые качества никто из Антанты и не питал. Настойчивость Англии и Франции объяснялась главным образом тем, чтобы как можно больше увеличить площадь гигантского «горчичника», приставленного к телу ослабевающей Германии на Востоке. Румынский участок фронта сразу же потребует нескольких германских корпусов. Что же касается спасения нового соратника от жестокого разгрома, то этим обязана была озаботиться Россия. Чего-чего, а людских резервов у нее хватит, должно хватить…

Союзники бесцеременно нажимали, уговаривая Россию «отрешиться от эгоистических мыслей и проникнуться более высоким пониманием союза борьбы с общим врагом». Последовал также намек, что Россия получит обещанные Константинополь и проливы только в том случае, если по-прежнему не будет жалеть своих солдат. Военные негодовали, политики гнули свое. К сожалению, последнее слово принадлежало политикам. Для спасения Румынии русскую армию обязали срочно выделить 200 тысяч штыков. Выходит, дополнительная мобилизация запасных? А как их одеть, вооружить? Как их доставить?

Лавр Георгиевич Корнилов, хватив горькой жизни во вражеском плену, изведав вынужденное безделье, невыносимое для настоящего военного с деятельным характером, поражался нарастающей неразберихе, захлестывавшей фронт. Зимний дворец и Ставку в Могилеве, казалось, поразило настоящее безумие. Юго-Западный фронт и без того испытывал невероятную растянутость. Теперь же еще новая забота – румыны.В эти дни, вернувшись на фронт, Лавр Георгиевич стал испытывать состояние, совершенно неведомое прежде: здесь, на передовых позициях небывало кровавой войны, чудовищное скопление русского народа, одетого в шинели и сведенного в дивизии и корпуса, целиком и полностью зависело от постоянных и разнообразных интриг в далеком Петрограде. Сюда, в грохот сражений, лишь долетали слабенькие отголоски происходившего за кулисами двух дворцов: Зимнего и Таврического.

Всю свою жизнь Корнилов, как военный, сторонился политики. Ныне сама политика занялась генералом!

Газеты, приходившие из Петрограда, в штабах зачитывались до лохмотьев. Заседания Государственной думы все больше напоминали бурный антиправительственный митинг. Русский либерализм уже полностью подпал под заграничное влияние.

Помня умозаключения умницы Аверьянова, Лавр Георгиевич выбирал из столичных новостей самые тревожные. Старик Плеханов никак не унимался и действовал из Парижа. Из Швейцарии стал невероятно активничать Ленин, пожалуй, самый крайний, самый «красный» и опасный. В отличие от всей орды рвущихся к власти либералов Ленин гениально упростил свою позицию крайнего радикализма. Он наплевал на русское крестьянство – это слишком аморфная, слишком неорганизованная масса. Их большинство? Но это имеет значение лишь при голосовании. В России вопрос о власти будет решаться отнюдь не бюллетенями, не сованием бумажек в щели урн. Власть возьмет оружие! Поэтому Ленин делает упор на рабочих и солдат. Крестьянское болото подвергнется революционной обработке в последнюю очередь. Получится кроваво? Но кого и когда в России пугала даже самая большая кровь!

Год 1916-й понемногу убывал. Накатывал очередной, 1917-й…

Император Николай Ц, выступая на ежегодном празднике Георгиевских кавалеров, обратился к армии в окопах: «Будьте твердо уверены, что, как я уже сказал в начале войны, я не заключу мира, пока последний враг не будет изгнан из нашей земли. Я заключу мир лишь в согласии с союзниками, с которыми мы связаны не только договором, но и узами истинной дружбы и кровного родства. Да хранит вас Бог!»

Странное и страшное заявление… Царь словно не видел ни устрашающих потерь, ни смертельной усталости народа от войны. Кого он заверял в своей решимости продолжать эту опустошительную и бессмысленную бойню? Своих или чужих? Что за нелепое заявление о «кровном родстве»? С кем?

А через две недели последовало новое заявление венценосца, не менее решительное и отважное: «Проникнитесь мыслью, что не может быть мира без победы. Каких бы усилий и жертв эта победа нам ни стоила!»

Поразительная слепота, граничащая с безмыслием… Этим самым царь сильно помогал интригам думских заправил.

«Прогрессивный блок» Госдумы был сформирован публично, гласно. За кулисами же, в «Зазеркалье», шло сколачивание «кабинета народного доверия», то есть правительства новой, демократической России. В него вошли Родзянко, Милюков, Некрасов, Шингарев и новый военный министр Поливанов. Императрица Александра Федоровна отозвалась об этих деятелях как о «тварях, которым по их способностям пристало заниматься лишь вопросами канализации». На этот раз государь разделил негодование своей супруги и в начале сентября приказал закрыть Государственную думу. Как бы в ответ на эту царскую меру в газете «Русские ведомости» появился фельетон Василия Маклакова (одного из самых влиятельных масонов) под названием «Трагическое положение». Автор нарисовал картину, когда у автомобиля на крутой извилистой дороге внезапно отказали тормоза. Сидящие в машине оцепенели от ужаса. Спасение им видится в одном: поскорее выхватить руль из рук растерявшегося шофера. Однако шофер, как на беду, вцепился в руль изо всех сил и не отпускает. Что делать, как поступить? Как, в конце концов, спастись от верной гибели?..

Прозрачная аллегория фельетона взбудоражила читающую публику. Энтузиазм газет вскипел с новой силой:

Несчастную Россию, таким образом, палили, словно свечку, с двух концов: и с фронта, и с тыла.

Последними событиями уходившего года были упорные слухи о подготовленном аресте царя (при его возвращении из Ставки), убийство Распутина и приготовления к большому совещанию Франции, Великобритании и России, собиравшемуся в Петрограде.

Совещание собиралось с целью выработать условия, которые в скором времени победители предъявят поверженной Германии.

Странным образом о секретной подготовке к этому совещанию стало известно Германии. В качестве одной из ответных мер Вильгельм II тайно обратился к Мексике, побуждая ее не терять времени и, вторгшись на территорию Соединенных Штатов, вернуть Техас, Аризону и Нью-Мехико. Это показывало, что германский император узнал и об американских приготовлениях к войне в Европе.

План Вильгельма не удался. Американцы сумели предостеречь Мексику от военной диверсии и стали исподволь готовиться к высадке на Европейском континенте.