Текст книги "Белые камни"
Автор книги: Николай Вагнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
– Это – непознанное.
– Но я далеко не убежден в том, что при нашей с вами быстротекущей жизни все будет познано.
– Ну вас с вашей философией! – взвилась молчавшая все это время Валерия. Она вскочила, стряхнула с пледа сухие травинки, указательным пальцем водворила на место сползшие на нос темные очки. Ее живые глаза таились в тени стекол, но какие-то озорные огоньки все же поблескивали там. – Идемте лучше купнемся, не то помрем от жары!
– А фильм! – возразил Леонидов. – Прошу всех войти в роли! – И он щелкнул спуском.
Заливаясь смехом, Ирина начала теснить Алешку и, наконец, села на него верхом.
Снова щелкнул аппарат.
– Теперь оба нападайте на Магду! – приказал Леонидов.
– Ну, папа! Мы уже устали. – И вдруг Ирина бросилась в сторону коттеджей. – Приехал! – кричала она. – Приехал дядя Сеня. Он привез торт!
Следом за Ириной во всю прыть мчал Алешка. Навстречу им шел, как всегда, элегантный, в ладно сидевшем на нем костюме Семен Каташинский.
– Ну, что я вам говорил? – торжествующе вопросил Леонидов. – Семеон становится джентльменом. Честно говоря, я и сам не ожидал от него такого подвига.
Тем временем Семен, эскортируемый Ириной и Алешей, приблизился к Магде, галантно опустился на колено и вручил ей коробку с тортом.
– Фирменная «Прага», – сказал он как бы между прочим и еле улыбнулся уголками тонких, изящно очерченных губ. – На шесть рублей.
– Боже! – воскликнул Леонидов, всплеснув огромными руками. – Какой разор!
– И рубль автобус, я уж не говорю о такси до метро.
Теперь уже тонкие губы Семена свободно расплылись в улыбке. Взгляд его зеленых с карими крапинками глаз, еще сохранивших молодой задор, цепко задержался на Магде, затем впился в Валерию, не обошел Ирину и снова вернулся к Магде.
– Ради таких дам и большего не пожалеешь. Саша, не ревнуйте! – бросив притворно озорной взгляд на Александра, заметил Семен. – Отхватил такое сокровище и воображает себя феодалом!
– Ничего, – успокоил Леонидов, – в прошлые визиты в наш райский уголок вы сэкономили больше. Магда, откройте коробку. Может быть, там обыкновенный бисквит…
Магда развязала тесьму и приподняла крышку.
– Ну, Сеня! Вы выросли в моих глазах! Настоящая «Прага»!
– Закройте, Магда. Доказательства налицо. Семеон – рыцарь! Детки, не глотайте слюни. Торт будем есть за вечерним чаем, здесь, на лужайке, и при свечах.
– Как? – удивилась Магда, подняв восхищенные глаза. – Где же мы возьмем свечи?
– Свечи я привез из Москвы. А Шурочка выдаст нам скатерть, стаканы и самовар.
– Ну, товарищи! – закрывая коробку, воскликнула Магда. – Разве тут можно жаловаться на жизнь?!
* * *
Солнце с лужайки уходило рано. Его лучи погружались в густые ветви старых угрюмых елей. Торжественная праздничность этого уголка меркла.
К тому времени, когда Александр, Магда и Валерия пришли сюда, яркую зеленую лужайку прочертили густые тени. Из низины, где текла тихоструйная речка, потянуло прохладой. Магда накинула на плечи вязаную кофту, стянула ее на груди, поежилась.
– Что-то задерживаются наши мужчины, – сказала она и предположила: – Наверное, Евгений Семенович не может утихомирить детей.
Ирине и Алешке, по его мнению, быть на лужайке в ночное время совсем не обязательно. А возможно, подумала Магда, Леонидов готовит какую-нибудь новую затею, на выдумки он горазд. От детей наверняка откупился доброй половиной торта. Но что он сможет придумать для них, взрослых? Магду это занимало. Она сама порою чувствовала себя ребенком, как, впрочем, каждый человек остается открытым для тех неповторимых радостей, которые приносит добрый настоящий друг. Такие же чувства ^испытывал теперь и Александр. Они с Магдой были удивительно схожи в восприятии мира вообще и почти всегда одинаково относились к людям. Вот и Сеню, несмотря на его многочисленные недостатки, оба воспринимали по-доброму.
В Сене чувствовалась порода: в осанке, стройной фигуре, в четком вырезе сжатых губ и узких ноздрей, в прямом, с едва приметной горбинкой носе. Он умеет, как никто другой, красиво носить шляпу. И костюм на Сене, всегда единственный, сидит лучше, чем на любом демонстраторе мод, и накрахмаленный воротничок сияет белизной.
Сеня тем временем появился из-за деревьев вместе с хозяйкой ресторана Шурочкой. Приноравливаясь идти с нею в ногу, он оживленно разговаривал, жестикулировал.
Завидев Магду, Валерию и Александра, Семен пошел быстрее, молодцевато подтянувшись. Не знай Магда с Александром, что ему уже за пятьдесят, они бы приняли его не иначе как за увядающего юношу.
– Я не вижу моего торта, – подойдя ближе и оглядев наскоро сколоченный стол, объявил Сеня. – Наверняка Леонидов уже успел погрузить его в свой живот.
– Сеня! – укоризненно сказала Магда. – Не злословьте. До каких пор вы будете пикироваться с Евгением Семеновичем?
– Семеон! – донесся со стороны коттеджей баритон Леонидова. – Вы мужчина, в конце концов?..
– Как видите, – немедля отозвался Семен.
Через поляну шли Леонидов и Владислав, таща фанерные ящики. Магда была права: Леонидов опять придумал какую-то забаву. Вот он поставил на стол продолговатый ящик, положил на него руку и, переведя дух, сказал:
– Нет, Семеон – не мужчина.
– Как сказать! – запальчиво возразил Сеня. – Об этом не нам с вами судить.
– Ну да, конечно! Вы в своем репертуаре! А какую вы приносите пользу еще?
– Наивно! О какой пользе вы говорите?
– Эх, Семеон, Семеон… – вздохнул Леонидов. – Все стараются приносить пользу. Надобно действовать, а не ждать, а вы, по-моему, не торопитесь?
– Мой отец торопился всю жизнь, хотел все успеть. Зря спешил. Теперь ему, увы, торопиться некуда. Надо жить, а не торопиться, дорогой Евгений Семенович. Просто – жить. И желательно подольше. В удовольствие! Не для этого ли создан человек?
– Спасибо, что вас не слышат наши дети.
– Не беспокойтесь, ваши дети знают, что им делать. Они не будут, как вы, гонять по Москве из театра в театр, из кино в телецентр, оттуда в издательство, из издательства в Росконцерт, потом в командировку, в ночь-полночь строчить пьесы, рецензии, разучивать роли. Не понимаю, зачем вам все это надо?
– Это работа, Семеон, работа!
– Работа – не волк.
– Вот именно. Волк – это вы, голодный и одинокий.
– Меня это устраивает больше, чем ваша беготня. Интересно, куда вы деваете деньги?
– Не отвлекайтесь, мужчины! – сказала Валерия. – Пора накрывать на стол.
Владислав вынул из ящика поблескивающий маломерный самовар.
– Такой маленький! – удивилась Магда. – И, конечно, без воды?
– Это бутафория, – пояснил Леонидов. – Чай – в обычном чайнике. А может, для начала выпьем сухого вина? Владислав, вы согласны?
Владислав вяло ответил:
– Я к этому равнодушен.
– А надо быть неравнодушным, – возразил Семен. – Лично я не пью совсем. И вам не советую.
– Вы что, в самом деле не хотите выпить за наших дам?
– За них – всегда! Но предпочел бы чай!
– Бережете здоровье? – спросил Леонидов. – А вот я не думаю о здоровье, но, запомните, все равно проживу дольше вас.
– Слава богу, живите и приносите свою пользу, – откусывая от большого куска торта, пробурчал Семен.
– И все же вы хитрите, – сказал Леонидов. Он отошел от стола и скоро вернулся с пакетом свечей, положил их на стол. – Хитрость, она вездесуща. Кто место себе выгадывает, кто козни против другого строит, чтобы изловчиться и ухватить кусок поболе. Но, заметьте, самая мерзопакостная – это жадючая хитрость, когда, с позволения сказать, человек думает только о себе, существует только для себя. И, как вы изволили выразиться, живет в свое удовольствие. Вся жизнь его посвящена этому, до минутки. Мы работаем – он хитрит. Нас с его помощью оттеснили в тень, он – на солнышке. Потому что совести в нем – ни на грош, той самой совести, о которой мы с вами говорили. Не то чтобы он о ней не имел никакого понятия, она ему просто не нужна. С ней он не преуспеет.
– Пусть себе выгадывает кто хочет, – сказала Валерия. – Мне как-то все равно. Ну и лопнет он рано или поздно, как пузырь.
– А Сеня слушает да ест, – ухмыльнулся Леонидов.
– У него сегодня праздник, – сказал Александр. – Картина Сени попала на выставку.
– И вы молчали? – удивилась Магда.
– Одна за всю жизнь! – резюмировал Леонидов. – Ра-бо-тать надо, Семеон, работать!
На лужайку опустился ночной мрак, острее запахло скошенным сеном, из низины вместе с токами теплого воздуха доносился густой аромат болотных трав. На какую-то минуту стало так тихо, что сделалось отчетливо слышным кваканье лягушек. Из уснувшего леса долетел приглушенный крик потревоженной кем-то птицы.
– Совсем как в деревне, – сказала Валерия. – Траву-то надо бы поворошить да завтра еще стожок поставить. Пропадает сено, а кому-то корову кормить нечем.
– Касьян печалится об этом же, а вот в деревню возвращаться не хочет. Я с ним не единожды беседовал. Да вон он, – кивнул Леонидов, – обходит владенья свои.
На краю поляны и впрямь затемнела фигура человека. Она двигалась вдоль забора. Касьян шел, то и дело останавливаясь и, видимо, прислушиваясь к голосам.
– А мы ему сейчас посветим! – весело сказал Семен.
Он схватил охапку сена и понес к собранным в кучу хворостинам. Так же быстро Семен чиркнул спичкой и бросил ее на сухую траву. Пламя костра тотчас раздвинуло темноту, заплясало оранжевым светом на лицах, к небу потянулся сизый дым.
– И дым отечества мне сладок и приятен! – торжественно продекламировал Семен.
– А мне, – осуждающе сказала Валерия, – он ест глаза! Ну зачем вы жжете сено?!
– Сами же сказали, что оно здесь пропадает зря. Имеем мы, в конце концов, право отдохнуть? Предположим, я и Евгений Семенович – свободные, художники, но ведь у вас-то отпуск раз в году!
– А у нас – никогда, – уточнил Леонидов. – И Валерия права, не кощунствуйте, это все равно что жечь хлеб.
– Пожалуйста, – уступил Семен. – Не хотите света, пусть тлеют головешки.
– Пусть. Зажжем лучше свечи! – сказал Леонидов. Он разорвал бумажный пакет, высвободил свечи и зажег их одну за другой.
На столешнице встал ровный ряд горящих свечей, и все окружили их, завороженно глядя на мерцающее пламя.
– Красиво, – глядя на свечи, тихо сказала Магда. – Такой вечер, видно, уж не повторится никогда. Настоящий праздник души…
– Это все Евгений Семенович, – так же тихо отозвалась Шурочка. – Я очень благодарна, что он пригласил меня сюда.
Леонидов, как будто не слыша этих слов, прохаживался вокруг стола. В его руках поблескивал фотоаппарат, и он время от времени нажимал спуск.
– Неужели у вас что-нибудь получится? – спросила Валерия. – Тьма, хоть глаз коли.
– Объектив – не глаз, – самоуверенно ответил Леонидов, – тем более, когда заряжена сверхчувствительная пленка. Магда, – попросил он, – поверните лицо к Александру. – И снова щелкнул затвором.
Потом он направился к Валерии и вполголоса запел:
И будет нам вечно Валерия сниться,
Будут сниться с этих пор…
Следующие слова песни подхватили все:
Остроконечных елей ресницы
Над голубыми глазами озер…
Наступившую тишину вновь нарушил Леонидов:
– Пройдет какая-нибудь неделя, и все мы вернемся к своим хлопотным делам. Давайте поклянемся будущим летом снова встретиться здесь!
– Приезжайте лучше к нам на Белые камни, – сказала Магда. – У нас там ничуть не хуже.
– Это непременно! Но здесь родилась наша дружба, а такую родину мы обязаны чтить. Вы только посмотрите на звезды, на эту красоту вокруг! Если подумать да вспомнить, то мы ведь далеко не часто остаемся с мирозданием наедине, хотя все в мире едино. Так же, как и вы на своей реке только считанные разы катались в лодке при сиянии луны. Причем, учтите, за всю вашу долгую жизнь! Так и наше сегодняшнее свидание со звездами – редчайший случай, несмотря на то, что мы с ними, по сути, не разлучаемся ни на миг. Лично я оставался с мирозданием один на один всего лишь столько раз, сколько пальцев на моей руке. Редко мы вглядываемся в звезды, слушаем глубину небесного океана, шорохи и звуки земли – тоже. А надо бы чаще. Потом ничего этого не будет!
– Все надо чаще! – возразил Семен.
– Каждый о своем, – не выходя из состояния задумчивости, усмехнулся Леонидов. Он широко раскинул руки:
– Во всяком случае, постараемся запомнить эту ночь. Я просто вас об этом прошу.
* * *
На четвертый день Владиславу предоставили место в институте. В это ясное солнечное утро прощаться с Валерией и Владиславом было особенно грустно. Они укладывали вещи в чемоданы и не могли скрыть озабоченности. Один Леонидов не терял присущей ему, по крайней мере на людях, бодрости и, казалось, пребывал в отличном расположении духа. Он охотно вызвался отвезти Валерию и Владислава на своей машине в Москву. У него накопилось там много неотложных дел, и вот он хлопотал теперь у своего потрепанного «москвичонка», беспечно насвистывая одному ему известную мелодию. Наконец вещи были уложены, Валерия и Владислав сели в машину, Леонидов включил зажигание. Ирину он оставлял на попечение Магды и Александра и обещал вернуться к вечеру.
Весь этот день Магда испытывала тревогу за брата. Она понимала, что больных с периферии на консультацию в Москву просто так не направляют. «Лишь бы не случилось самого страшного», – думала Магда.
Владислав любил жизнь. И очень любил своих пятилетних двойняшек Олю и Лену. Об этой любви он никогда не говорил и редко проявлял ее внешне, но Магда знала, какой силы нежность таится за его молчаливым спокойствием.
Валерия была другой. Всегда восторженная, живая, мало задумывающаяся над сложностями жизни, не вникающая в них, Валерия шла поверху событий и четко разграничивала работу, которую выполняла азартно, взахлеб, и отдых, когда она не стеснялась в проявлении своих желаний.
Она легко сходилась с людьми. За четыре дня пребывания в пансионате Валерия успела узнать гораздо больше об его обитателях, чем Магда и Александр за полторы недели. Ей было просто любопытно уточнить: почему, например, Леонидов жил в пансионате с дочкой, но без жены? И она узнала об этом на другой же день от Шурочки. На вопрос Магды она ответила с полной осведомленностью:
– Обычный развод в актерской жизни.
– Разве есть какая-нибудь разница между жизнью актеров и жизнью вообще? – спросила Магда.
– Еще какая! У них все по-другому. И женятся без конца, и расстаются без слез и упреков. Притом – в одном коллективе, на виду у всех. Сегодня она ему – жена, завтра – добрая знакомая, как будто и не прожил с ней несколько лет. Самое интересное, – оживилась Валерия, – разрыв произошел в нашем городе, когда они были на гастролях! Евгений Семенович приехал чуть позже, потому что был на съемках. Ну, помнишь этот фильм про женитьбу гусара? А когда приехал к нам, ему говорят, что у Фани роман с начинавшим тогда в театре Никитиным. Первое, что он сказал: «Лучше Никитин, чем какая-нибудь сволочь!» Но потом, конечно, сделал выводы, как и следовало. Со своей Фаничкой тут же порвал и с каким-то доктором, большим поклонником его таланта, укатил на Белые камни. Само собой, не один. Была с ним одна девчушка, по уши влюбленная в Леонидова. Он ведь тогда был Аполлон! Не то, что сейчас.
Магда заметила, что и теперь Леонидов представляется ей достойнейшим из мужчин, и поинтересовалась, чем же, в конце концов, кончилась эта история.
– Очень просто, – ответила Валерия. – Девчушку он, конечно, на другой же день забыл, а вот измену Фани – нет. Считает ее слабой женщиной и без царя в голове. По-моему, – скороговоркой уточнила она, – надо делать, все по уму: и женщиной быть, и царя в голове иметь не мешает. Кстати, наш Евгений Семенович далеко не промах. Он и за Шурочкой ухлестывает, и потом… ты видела эту незнакомку?
Магда вспомнила тот вечерний час, когда на веранде, примыкающей к коттеджу, они увидели необыкновенно красивую женщину. На ней была вишневая кожаная куртка. Женщина сидела в плетеном кресле и курила. Невысокий прямой лоб, над которым топорщилась челка иссиня-черных волос, аккуратный нос, полные яркие губы. Леонидов прохаживался по веранде, скрестив руки на груди, женщина провожала его взглядом больших, выразительных глаз.
Валерия со свойственной ей осведомленностью утверждала, что у Леонидова с этой незнакомкой роман. Они были то вместе, то врозь, однако Иринка относилась к ней так, как будто приехала родная мать, хоть называла ее по имени – Лизой.
Вся эта история Магду не слишком взволновала, но и не оставила равнодушной. Сейчас, когда она вместе с Ириной и Алешкой шла на лужайку, ее занимал один вопрос: не чувствует ли Леонидов себя совершенно одиноким, несмотря на то, что у него, конечно же, немало друзей-приятелей. Но вот тянется же он к Александру и отдает им всем столько душевного тепла…
Расположившись на своем любимом месте у стога, Магда снова подумала о Леонидове. До его возвращения из Москвы оставалось не менее восьми часов. За это время состоится прием у профессора.
Возможно, будет установлен диагноз… Леонидов обещал позвонить Вале. Что ждет их?..
Время двигалось так медленно, что Магде порой казалось, будто стрелки часов остановились. Магда вязала, читая книгу, и поглядывала на резвящихся детей. Александр по-прежнему сидел дома за работой: срок сдачи рукописи приближался, а подводить кого-либо он не привык. И все же Магде иногда казалось, что Александр не научился организовывать свое время. Ведь умел же Леонидов и много работать, и всецело отдаваться отдыху. Правда, материал, которым располагал Александр, по-настоящему захватил его, и он ощущал нужность своей работы. Да и заработок, пусть не такой уж большой, был им очень кстати. Отпускных денег хватало всегда только на отдых, а впереди – зима, неизбежно увеличатся расходы. Но, как бы ни было, от постоянной занятости Александра Магда страдала, хотя и не выдавала ничем этого своего состояния. Редко они бывали подолгу вдвоем.
Магда радовалась, когда его имя появлялось на страницах газет, и не скрывала этого. И то, что он замыкался в себе, целыми вечерами просиживал за письменным столом, стало в их доме обычным явлением. Встречи с людьми, без которых не обходится ни один журналист, наверное, настолько переполняли Александра, что дома у него возникала потребность остаться одному, обдумать увиденное, разобраться в нем.
Так или иначе, работа и Магды и Александра неизбежно разлучала их. Можно было по пальцам пересчитать те редкие счастливые дни или вечера, когда им удавалось вместе пройтись по городу.
Сегодня одиночество особенно угнетало Магду. И она вдруг вспомнила, как однажды вместе с Александром по его журналистским делам они зашли в районный ЗАГС.
Ее тогда поразило своеобразие этого учреждения. Она и не подозревала, что, кроме кабинета, где происходит регистрация браков, здесь есть хранилища, где собрана пусть краткая, но скрупулезно точная история многих человеческих жизней.
Эта узкая, с необычайно высоким потолком комната помнится ей и теперь. Тускло просачивался в нее свет через единственное решетчатое окно. С пола до потолка комната была заполнена грубо сколоченными стеллажами, и на каждой полке стояли переплетенные в серый картон тома архивных записей. Александр брал эти тома в руки, отыскивал нужное ему место, и Магда видела, как всего строчкой на пожелтевших и уже хрупких листах бумаги были вписаны жизни людей, живших когда-то и ушедших, чаще всего безвестных, давно позабытых. Там, на стеллажах, в этих бесчисленных книгах, значились записи сотен тысяч мертвых человеческих душ, канувших в никуда. Верно, и могилы их давным-давно сравнялись с землей… Ну что могла значить для Магды жизнь какого-то Игнатия Селифановича Верхотурина, мещанина, уроженца губернского города Перми, родившегося 17 дня июня месяца 1846 года и отдавшего богу душу сорок шесть лет спустя? Или жизнь его детей, которые тоже были вписаны в эти книги, их внуков, правнуков?..
Что успели эти люди? Как жили? Наверное, не без пользы, хотя бы потому, что живут теперь поколения, сменившие их. Но разве так, всего единой строчкой, должны благодарить своих предшественников и хранить о них память те, кто живет сейчас? Ведь и они, ушедшие, хотели, верно, преуспеть, сделать больше, как к этому стремятся теперь Александр, Леонидов, Владислав…
* * *
К ужину Леонидов не приехал. Магда и Александр сидели в холле лесного ресторана. Шурочка уже успела навести порядок, опустила тяжелые зеленые шторы на окнах и теперь перекидывала тонким указательным пальцем костяшки на счетах. Громыхнули двери, и Леонидов шумно ввалился в холл, заполнив все его пространство громкими приветственными возгласами. Казалось, все обстояло как всегда, как повелось еще до приезда Валерии с Владиславом, однако в этот раз никто не испытывал раскованности и ощущения полного душевного покоя.
Магда сидела с вязанием на коленях и посматривала на Леонидова. Шурочка кокетничала с Александром, но получалось у нее это неестественно. Леонидов не обращал внимания на женские хитрости Шурочки, наставительно ворчал:
– Дорогой Александр Александрович! Не обольщайтесь. Для вас это не имеет никакого смысла.
– Ну, конечно! – не удержалась Шурочка. – Мыслить могут только избранные.
– Мыслим мы, конечно, на недостаточном уровне, – снисходительно заметил Леонидов. – А как думает Магда?
Она промолчала. Ей было понятно, почему Шурочка сегодня так недоброжелательна к Леонидову. Обычно между ними были лад и обоюдная симпатия. Прислушиваясь к их пикировке, Магда невольно отвлекалась от тревоги за Владислава.
Леонидов понимал состояние Магды, точно так же, как Александр. Ему одному сказал Леонидов всю правду о Владиславе после возвращения из Москвы. Судя по тому, что профессора института порекомендовали Владиславу вернуться домой и периодически показываться местным специалистам, дела его были плохи. Именно это обстоятельство и не стал уточнять Леонидов при Магде. К тому же в глубине души он думал: если ученые с всесоюзной известностью не смогли установить точного диагноза или сомневались в нем, то нет и причин преждевременно оплакивать Владислава и огорчать Магду. Именно поэтому Леонидов был в этот вечер необыкновенно оживленным и не переставал рассказывать байки из своей актерской жизни, читал приходившиеся к случаю стихи, донимал своими, порою злыми шутками Шурочку.
Эту нарочитость в поведении Леонидова Магда не могла не заметить, но и не была в состоянии точно определить причину его повышенной оживленности. То ли он старался отвлечь ее, то ли заглаживал свою вину перед Шурочкой.
Он вдруг запел мягким густым баритоном:
– Я тот, кого никто не любит…
– По-моему, – прервала его Шурочка, – дамы вас прямо-таки обожают.
– Все, кроме вас, Шурочка. Абсолютно точно, что я попал к вам в немилость. Спросим у Магды. Вот достойная женщина! Нет, Александр Александрович – дважды Александр Македонский, вам в жизни крупно повезло. Но имейте в виду, Магда, и запомните на всю жизнь: если вам надоест ваш повелитель или вы наскучите ему, немедля приезжайте ко мне в Москву. Высшего счастья я бы не желал! Это я говорю вам вполне серьезно.
– Обязательно приеду, – рассмеялась Магда, – только не отказывайтесь от своих слов.
– Мало вам поклонниц в Москве? – беззащитно спросила Шурочка.
Магда взглянула на нее осуждающе: не следовало Шурочке показывать свою слабость – и, словно впервые, отметила, насколько прекрасно ее лицо, каким завораживающим блеском светятся ее карие раскосые глаза!
– Много, – ответил Леонидов, – поклонниц много, но по-настоящему любить можно только такую женщину, как Магда… Но у нас есть шансы. Еще не вечер!
– Само собой, – согласилась Шурочка, – давно ночь.
– День да ночь – сутки прочь. А ведь даже сутки – это всего лишь миг, и он никогда не возвратится. Вот вечор приезжала мой старый добрый друг Лиза. И, вы знаете, она сравнила час пребывания в нашем райском уголке с вечностью. К сожалению, я редко чувствую всем своим существом минуту проходящего времени. Но знаю: невосполнимые траты времени, которого не ценишь, вернутся к нам когда-нибудь в образе горьких воспоминаний. Возможно, мы еще соберемся здесь, но, запомните, таких счастливых минут уже не будет. И кто знает – может быть, не будет и кого-нибудь из нас…
Ночь была темной и прохладной. Ровный ряд коттеджей, в которых давно погасли огни, едва светлел на черном фоне деревьев. Они шли по асфальтированной дорожке, дивясь тишине и воздуху, настоянному хвоей.
У коттеджа, где жили Магда с Александром и Леонидов, Шурочка стала прощаться. Она пожелала всем спокойной ночи, на что Леонидов возразил:
– Разве мы можем спокойно уснуть, не проводив вас до дому?
Теперь уже он пожелал спокойной ночи Магде и Александру, положив руку на плечи Шурочки. Они медленно пошли дальше.
Осторожно открыв дверь, Магда первой вошла в комнату и, убедившись в том, что Алешка спит, тихо спросила:
– Что ты думаешь об отношениях Леонидова и Шурочки?
Со свойственной ему прямотой Александр ответил:
– Думаю, что они давным-давно благополучно живут друг с другом.
– Ну уж! Почему обязательно так? И кто же в таком случае Лиза?
– Как сказал сам Леонидов, старый, добрый друг.
– Странно все-таки у актеров.
– Ничего странного. Просто они у всех на виду. Людям иногда кажется, что они знают об артистах больше, чем о самих себе.
– Как у тебя всегда все просто и объяснимо. Возможно, ты прав. Давай поскорее ложиться, я чувствую себя совершенно разбитой.
Магда взяла полотенце, пошла в душ, быстро вернулась оттуда и залезла под одеяло.
– Ты спишь? – спросила она через некоторое время.
– Еще не успел.
– А я прямо-таки засыпаю. Саш, как ты думаешь, кого он больше любит?
– Кто?
– Евгений Семенович, конечно. Шурочку или эту Лизу?
– По-моему, он больше всех других интересуется тобой, – не придавая значения сказанному, ответил Александр.
– Не беспокойся, твоего достоинства я не уроню.
* * *
Леонидов вытянулся на тахте, положил под голову подушку и закурил. Только что ушел Володя Долин, который обещал разбудить его ровно через час, однако ни малейших признаков сна не наступало. Многие мысли мешали этому. Они словно сгрудились враз все вместе, требовали действия или хотя бы ответа на них, не давая покоя душе. Его волновала судьба сценария на «Мосфильме»: примут ли его окончательно и предоставят ли возможность сыграть заглавную роль, на которую он претендовал? Включат ли в состав постоянных участников традиционной комедийной телепередачи? Эх, как бы да кабы знать все наперед! Александр вот утверждает, что владеет даром если не предвидения, то предчувствия. Любопытный получился с ним разговор на эту тему в один из вечеров.
– Что ни говорите, – сказал Александр, – а человек не всегда слеп. Не всегда слеп, когда пытается разглядеть свое будущее или будущее своих близких. И даже – если не пытается. Иной раз картины будущего независимо от себя нет-нет и возникнут в воображении. Или, наоборот, не возникает таких картин. Вот я, например, могу определенно сказать, что никогда не увижу Магду старой. Как это произойдет – не знаю, но так мне видится…
Леонидов ответил тогда Александру:
– Не берусь судить, лично я даром предвидения похвастаться не могу. Будущее все-таки от нас сокрыто. Может быть, и к лучшему. Да и наукой не подтверждено все это.
– По-моему, – стоял на своем Александр, – точные науки здесь ни при чем. По крайней мере – пока. Здесь – интуиция, а может быть, непознанное. Мы еще далеко не все знаем об истинной силе целеустремленной и одухотворенной мысли.
– Боже! – рассмеялась Магда. – До чего вы договорились! Мистика все это!
Леонидов с ней согласился, однако все предыдущие дни и вот теперь, в эти минуты, когда хотел уснуть и не мог, хотя прежде это всегда удавалось, он испытывал настоятельную необходимость поторопиться: ему все время казалось, что какие-то причины могут помешать завершению книги. Об очень многом хотелось сказать в этой работе, которая представлялась чрезвычайно сложной, порою непосильной. Просто ли переложить на бумагу многие события, через которые прошел, написать образы дорогих ему людей? Кто из авторов может поручиться за успех пока еще не существующего произведения, да и существующего – тоже? Так было каждый раз, когда он принимался за пьесу. Началом всего была настораживающая робость.
В работе над романом это прошло, но вот теперь, после знакомства с Магдой и Александром, с Валерией и Владиславом, в мир его мыслей и чувств вторглась такая сумятица, что свела на нет прежнюю ясность и стройность будущей книги.
Замысел романа рушился, другие решения не приходили, и от этого скверно становилось на душе. В корзину для бумаг каждый день летели исписанные страницы. Конечно, его никто не принуждал писать роман, тем более такой, каким он видел его теперь. И уж, само собой, писал он не ради денег. Проблемы денег для работящего человека, как считал Леонидов, не существует. Дочь свою он всегда прокормит, останется и на личные потребности. Накопительство Леонидов презирал.
Мысли и чувства вдруг смешались. Магда и Александр… Именно Александр рассказывал о многих замечательных людях, с которыми сталкивала его журналистская работа. Он постоянно видел их на заводах и стройках Урала. Несомненно, и в восьмимиллионной Москве таких людей было превеликое множество. Но рядом были Магда с Александром, жители сурового созидающего края, где, как представлялось Леонидову, людей отличала большая скромность, простота и цельность натур.
Необыкновенность Магды он почувствовал в первые минуты, как только увидел ее. Не внешнее обаяние привлекло его прежде всего. Красивых женщин встречал Леонидов и до этого. В Магде суть женственности и красоты словно бы светилась изнутри. Подчеркнутая собранность, выдержка, рассудительная манера разговора, прямота и откровенность суждений, внимательность к собеседнику раскрывали внутренний мир Магды. Александр был тоже славным малым и, без сомнения, достойным Магды, хотя по человеческим достоинствам она превосходила его.
В Александре настораживала его чрезвычайная самонадеянность. Ему все было ясно наперед. В суждениях был скор, иногда легкомыслен, а возможно, такое представление складывалось от того, что при женщинах он никогда не говорил о серьезном…
Ясно одно: Александр и Магда словно бы входили в его роман.
– Вы не спите? – донесся из-за открытого окна высокий певучий голос Семена Каташинского. В следующую секунду он перемахнул через цветочную клумбу и просунул голову в окно. – Ратуете за труд в поте лица, а сами превратились в лежебоку. Учтите, при вашей комплекции это не на пользу.
– Опять о пользе! – сказал, потягиваясь, Леонидов и, повернув голову, устремил на Семена ясные голубые глаза. – Заходите, Семеон. Зачем лезть в окно, если не заперта дверь?
– Нет уж, лучше вылезайте из своей берлоги вы. Сгоняем партию в бильярд.
