Текст книги "Белые камни"
Автор книги: Николай Вагнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Н. Вагнер
БЕЛЫЕ КАМНИ
Светлой памяти
Нинель Ивановны Вагнер
Может быть, и не стоило Леонидову писать этот, по его мнению, увлекательный и поучительный роман, если бы не жили в определенное время хорошо знакомые, милые его сердцу люди, пребывание которых на земле было по-своему примечательным, впрочем, как непременно примечательна жизнь всех остальных обитателей планеты. Но дело в том, что он знал именно этих людей лучше, чем многих других, знал их стремления и усилия в жизни. С их судьбами переплелась его собственная судьба. Он знал время, которое довелось прожить рядом с ними, а вне времени, как известно, ничего и никогда не происходит.
А все началось в жаркий солнечный полдень, когда запыхавшийся Евгений Семенович Леонидов ввалился вслед за своей пятнадцатилетней дочерью Ириной в раскрытую дверь номера, где незадолго до этого поселились Магда и Александр Дубравины. Был с ними и сын Алешка, ему в то время исполнилось четырнадцать. Они приехали в скромный подмосковный пансионат, расположенный в еловом лесу, чтобы провести свой отпуск вдали от суеты повседневной жизни, которая за год изрядно утомила. Близость Москвы, где бывать удавалось не часто, тоже соблазняла их.
Ирина первой появилась в комнате, оглядела еще не распакованные чемоданы, Магду, а затем Александра и села верхом на новенькую банкетку.
– Откуда ты, такая бойкая? – спросила Магда и тотчас услышала из коридора тяжелые, размеренные шаги.
Это ступал Леонидов, как командор.
– А кто вы? – в свою очередь спросила Ирина. – Утром здесь еще никто не жил.
В это время проем двери заполнил своим грузным телом высокорослый Леонидов с густой копной вьющихся, почти сплошь седых волос и ясными голубыми глазами. Ему, как подумалось Магде, было под пятьдесят, хотя позже она узнала, что Леонидову исполнилось сорок четыре года.
– Здравствуйте! – приветствовал он Дубравиных и, переведя дух, тяжело опустился на стул. – Прошу извинения за мою принцессу. – Потом, обращаясь к ней, выговорил: – Ирина, ты опять ведешь себя неприлично. Ворвалась в чужой номер. И, конечно, без разрешения. Еще раз прошу нас извинить. Ирина постоянно заставляет меня краснеть за нее. К этому я уже, кажется, начинаю привыкать.
Магда и Александр с любопытством разглядывали незваных гостей, не испытывая, однако, и доли раздражения. Обоим показалось, что они где-то видели этого большого седоволосого человека. Лицо его было настолько знакомым, что не оставалось никакого сомнения: они повстречались с ним не в первый раз. Впрочем, в наш космический век можно, даже сидя дома, увидеть человека, летающего где-нибудь в поднебесных далях.
Александр в силу привычки, присущей людям журналистской профессии, первым попытался удовлетворить любопытство:
– Я вас определенно где-то встречал…
– А откуда прибыли вы? – спросил Леонидов. – Судя по чемоданам, издалека.
– Вы угадали, – ответила Магда. – Мы живем на Урале.
– Вот там-то мы и виделись! – оживился Леонидов. – Театр, в котором я когда-то служил, приезжал к вам на гастроли. Правда, с театром я расстался давно. Теперь главным образом пишу. Тоже для театра. Худо-бедно, но так.
– Нет, увидеть вас в театре мы не могли. Летом, когда гастролируют театры, мы обычно уезжаем.
– Вы имеете такую счастливую возможность – каждый раз отдыхать именно летом? Кем вы работаете?
– Преподаю.
– Где?
– В училище и в институте.
Как показалось этому великану, Магда отвечала на его вопросы неохотно. Однако он не преминул уточнить:
– В каком училище и в каком институте?
– В хореографическом и полиграфическом.
– Все в рифму! Но как это сочетается еще?
– Очень просто: в хореографическом – физику и немного математики, в институте – высшая. Там я совместитель.
– Вы удивительная женщина! Не пойму, как с вашей милой внешностью уживаются такие непостижимые для меня науки.
Все это время Александр молчал, прикидывая, где могла произойти встреча с Леонидовым. И, наконец, он воскликнул:
– А я все-таки узнал! Одно время вы часто выступали по телевидению. Вели «Голубой огонек». Абсолютно точно! Вы беседовали с первыми космонавтами.
– Да вы же Леонидов! – с уверенностью уточнила Магда.
– Он самый. Было, было! И тем горжусь!
Леонидов, видимо, уже передохнул после похода, из которого вернулся с дочерью. Он резко поднялся, расправил огрузневшие плечи и приказал Ирине:
– Ну-с, принцесса, пора и честь знать. За мной! Быстро, быстро, – добавил он, заметив, что Ирина и не собирается покидать комнату. – Ну, хорошо! Я ухожу, но ты не рассчитывай на то, о чем просила вчера.
Леонидов решительно шагнул к двери. Ирина тотчас соскочила с банкетки и последовала за отцом. Она была легкая, стройная, волосы вились как у отца.
– Еще раз извините за вторжение, – уже из коридора сказал Леонидов. – Отдыхайте, а после обеда приглашаем вас в орешник. Там имеется очень милая лужайка, где можно превосходно отдохнуть. Это совсем рядом, на территории, сразу за водокачкой.
Щелкнул замок в двери напротив. Однако вскоре Леонидов вновь заглянул в номер Магды и Александра.
– Мы совсем забыли объяснить, где можно пообедать. Буквально в двадцати шагах от нашего коттеджа имеется уютный лесной ресторан. Он обслуживает только отдыхающих. Если не возражаете, пообедаем вместе. Через полчасика можем за вами зайти. А уж на лужайку приходите непременно. Помните, если и существует понятие «радость бытия», то оно мыслится при одном условии.
– При каком же? – поинтересовалась Магда.
– В общении с живой природой, вне проходящей бесследно суеты. Именно суета губит в каждом из нас творческое начало, а нередко саму индивидуальность. Так что не теряйте счастливый случай, здесь природа вокруг нас.
Ровно через полчаса в комнате появилась Ирина. Ее широко раскрытые глаза рыскали по стенам и полочкам, они подмечали все, что появилось тут после того, как чемоданы были распакованы, а различные вещи и предметы, находившиеся в них, заняли свои места. Она тронула рукой зеленое, в крупную клетку платье Магды, висевшее на плечиках, спросила:
– Самовязка?
Получив утвердительный ответ, быстро перебрала коробочки с кремом и духами, книжки в цветастых переплетах, принадлежавшие Алешке. Потом сказала:
– Папа просил, чтобы вы выходили. Мы идем обедать.
Магда, Александр и Алешка были уже готовы и потому сразу же, вслед за Ириной, вышли на улицу. Леонидов их ждал на узкой асфальтированной дорожке, которая вилась меж угрюмых вековых елей. Они прошли по дорожке и вскоре за стволами деревьев увидели длинное обветшавшее здание с высокими, от земли до крыши, окнами. Это и был лесной ресторан с незатейливым названием «Ельники». Здесь все называлось «Ельники»: и автобусная остановка на автомагистрали, и сам пансионат. Конечно, вокруг росли не только елки, встречались и заросли черемухи, дикой вишни, орешника, рядом с прямыми стволами лип так же стройно тянулись к небу рябины. Но ель преобладала, и, поскольку Подмосковье – не Урал, где склоны гор и равнины густо поросли елью, к этим величавым деревьям здесь, очевидно, было особое отношение. По дороге к озеру, как позже узнали Магда и Александр, встречались даже сосновые перелески, но им, однако, было далеко до уральских сосновых боров, которые Александр сравнивал с пальмовыми рощами. «Сосна – та же пальма, – утверждал он, – только в северном исполнении».
Леонидов широким жестом распахнул стеклянную дверь ресторана, пропустил Магду, Александра и детей, потом вошел сам, тотчас обратив на себя внимание официанток и сидевших за столами людей. Из середины небольшого зала навстречу Леонидову устремился щуплый низкорослый человек с пролысиной и черными, жгучими глазами. Он тут же представился Магде и Александру и быстро, однако очень четко выговаривая слова, сообщил Леонидову, что он заскочил сюда проездом, наскоро перекусить, потому что дел впереди невпроворот и еще неизвестно, когда ему удастся в такой хлопотный день поесть.
Звали этого энергичного неспокойного человека Владимиром Павловичем Долиным. В ту пору, наверное, вся страна знала популярного конферансье, а также иллюзиониста Владимира Долина. Без его участия не проходил ни один праздничный концерт по телевидению. В передачах «Голубого огонька» он тоже принимал участие, и нередко вместе с Леонидовым.
– Я бы не удивился, – сказал Леонидов, положив тяжелую руку на плечо Долина, – если бы встретил тебя не здесь, в родных пенатах, а где-нибудь в Рио-де-Жанейро.
– Там я изволил отобедать в прошлый четверг.
– И, конечно, опять не привез мне никакого сувенира!
– А что же, по-твоему, это? – Долин покрутил перед лицом Леонидова пустую ладонь. В следующую минуту в ладони оказалась черная полированная шкатулка. – Прошу нажать вот эту кнопочку.
Леонидов нажал, и в тот же миг крышка шкатулки подскочила. Все увидели крошечный скелет человека с протянутой рукой.
– Прошу позолотить ручку этого несчастного!
Леонидов добродушно усмехнулся и вложил в руку скелета двугривенный..
– А вы? – обратился Долин к Магде и Александру. – Труд фокусника требует уважения. Не боитеся смерти тела, боитеся смерти духа…
– Скоморох Долин верен себе, – констатировал Леонидов. – Свой сувенирчик он привез не в утешение и не без умысла.
– Во-первых, я привез его не себе. – И Долин опустил шкатулку в карман Леонидова. – А во-вторых, я неплохо заработал и посему приглашаю за свой стол!
Не обратив внимания на его слова, Леонидов вытащил из кармана шкатулку, нажал несколько раз кнопку, после чего неизменно крышка подскакивала и появлялся скелетик с протянутой рукой.
– Ничего лучше ты придумать не мог, как этот намек на весьма грустные обстоятельства. С делами, конечно, надо поспешать, это ясно, но мы еще поживем! А твое приглашение принять не можем, как видишь, нас тут целых пятеро.
– Тогда пересядем за большой стол, – предложил Долин. – Или сдвинем два маленьких.
– Лучше за большой. – И Леонидов решительно, шагнул к покрытому накрахмаленной скатертью столу.
– Шурочка! – позвал он молодую женщину с острым взглядом карих миндалевидных глаз. – Обратите внимание на эту замечательную компанию красивых и смертельно голодных людей.
Шурочка подошла к столу и поинтересовалась, заглядывал ли Леонидов в меню.
– Днем в меню не заглядываю. Пусть соблазны властвуют над нами поближе к вечеру. И если уж к нам подошли вы, Шурочка, используйте свое служебное положение и принесите нам нормальный домашний обед. Кстати, – обратился Леонидов к Магде и Александру, – знакомьтесь: Шурочка заведует этим чудесным лесным филиалом. А в головном ресторане на Суворовском мы побываем в одну из вылазок в Москву.
Уточнив, что именно принести к обеду, Шурочка удалилась быстрой, четкой походкой.
– Очень милая женщина, – заметила Магда.
– Мы с Иришкой зовем ее лесной феей. И это действительно так. Бывает, приедешь из Москвы в ночь-полночь, а добрая фея откроет свою обитель и накормит чем бог послал.
Пока Леонидов говорил, Долин тасовал маленькую колоду карт. Затем карты начали как бы струиться меж его тонких пальцев, развертывались полукругом, образуя причудливые ромашки, превращались в ручей, который непрерывно стекал от плеча к руке, переливался из ладони в ладонь, а затем исчезал без следа, словно и не было вовсе никаких карт. Потом Долин снова набирал колоду, извлекая карты из внутренних карманов пиджака Леонидова, затем – Александра, снимая их с плеч Магды.
Она смеялась до слез и просила все повторить сначала, только медленнее, чтобы была возможность изобличить Долина. Он повторял все в той же последовательности, но результат получался прежним, У всех на глазах творились чудеса. Долин был неуязвим.
В конце импровизированного представления в руке Долина неожиданно для всех вместо колоды карт возникла сувенирная шкатулка. Он нажал кнопку, отскочила крышка – скелетик протянул руку, прося подаяние.
– Ну, мерзавец! – воскликнул Леонидов. – И когда ты успел вытянуть у меня свой подарок?!
– Важно – не когда, а для чего. Жизнь коротка, искусство вечно. Но для того, чтобы оно было вечным, надо многое успеть в этой короткой жизни. Держи и успевай!
Долин вложил шкатулку в широкую ладонь Леонидова.
После обеда все пошли на лужайку. Она открылась неожиданно. Лес расступился, и на залитом солнцем лугу появился стожок свеженакошенного сена. Впереди, закрывая высокий забор, густо кудрявились кусты орешника. Ирина помчалась по лугу и со всего маху, широко раскинув руки, плюхнулась в стожок.
– Ирина! – прикрикнул Леонидов. – Не вороши сено! Тебе прекрасно известно, каких трудов это стоит деду Касьяну.
– Он сам сказал, что стожки так и так пропадут. Есть-то сено некому. Косит он по привычке, потому, что ночью сторожит, а днем делать нечего.
– Ну, дочь, смотри! Слишком стала разговорчива. Запомни, и сено, и хлеб – святы.
Леонидов расстелил плед и растянулся во всю его длину, закинув руки к затылку.
– А жизнь, несмотря ни на что, все-таки прекрасна. Какое небо, какие облака! И мы все это видим, ощущаем себя частицей мира. Нет, я не совсем точно сказал вам тогда о радости бытия. Это, пожалуй, ощущение беспредельного мира в себе и через себя… Вы знаете, о чем я вспомнил сейчас? – неожиданно спросил Леонидов. – Вот такое же небо, такие же прекрасные облака я видал у вас на Урале. Есть у меня там один знакомый – доктор Плетнев. Он меня и соблазнил однажды, повез в свою, как он назвал, «акваторию» у Белых камней. Мы поехали с ним туда сразу после спектакля. На его лодке. Благо следующий день в театре был выходным, и мы пробыли в этой сказке от заката до заката. С тех пор я доказываю всем, что более великолепных мест на земле не существует.
– Места там действительно неповторимые, – подтвердила Магда.
– А вы знаете «акваторию» Плетнева? – приподнявшись на локте, спросил Леонидов.
Он посмотрел в серые, широко расставленные глаза Магды, отметил в них мучительную напряженность, огляделся по сторонам. Ирина и Александр, невзирая на палящие лучи солнца, азартно гоняли волан.
– Вашего Плетнева не знаю, хотя слышала о нем от Саши. Саша о нем когда-то писал. А в тех местах мы бывали не раз. У моего младшего брата Владислава прекрасная лодка, и мы часто ездили к Белым камням. Пока он не заболел.
– Он болен и сейчас?
– Это случилось совсем недавно. Он заболел внезапно и, кажется, очень серьезно. Во всяком случае, как мне сказала перед отъездом его жена Валя, Владиславу дали направление в одну из московских больниц.
– Даже так? – Леонидов вздохнул и снова лег на спину. – Совсем молодые – и болеют. Ирина! – крикнул он на весь луг. – Кончай бегать на солнцепеке!
Но Ирина, Алешка и Александр так увлеклись игрой, что не обратили внимания на Леонидова. Он же через некоторое время перевалился на бок и задремал. Магда посмотрела, с улыбкой на этого огромного человека, который спал теперь, по-детски оттопырив губы, и достала из сумки вязание. Спицы в ее руках поблескивали на солнце, а сама она привалилась к стогу и оттуда, из тени, посматривала, как Александр, тоже уподобившись мальчишке, прыгал из стороны в сторону, взмахивая ракеткой. А ведь Александр уже немолод. Ему, как и Леонидову, скоро сорок пять. Только выглядит свежее, потому что сухопар и подвижен. Да и род у него, в отца, живуч и долговечен. Из «ливанских кедров» Александр, больше тут ничего не скажешь. Но и у нее с Владиславом порода вроде бы крепкая. Отцу семьдесят, а выглядит он куда моложе Леонидова. И машину водит до сих пор, и дачку строит в заливе, о котором говорили только что.
Глянув на высокое голубое небо, Магда вспомнила бескрайний водный простор, расплавленный июльским жаром. По этому ослепительному блеску мчит смеющийся бронзовый лыжник. Его лыжи едва касаются воды. Как будто и невесом лыжник. Откинутые плечи, простертые вперед руки, прямые пружинистые ноги – все бугрится бронзовыми мускулами. Полуденное солнце бьет чуть из-за спины лыжника, зажигая по его контуру золотистое свечение. Оно и усиливает впечатление бронзовости.
Катер рвется вперед. Видна белозубая улыбка Владислава. Лицо покрыто загаром, как и все тело. Он резко галсирует то влево, то вправо, каждый раз приближаясь к паре рокочущих моторов и тотчас удаляясь от них. Можно даже различить выражение глаз Владислава. Они добрые и веселые. Ничего этого не замечает сидящая у руля Валерия. Ее интересует совсем другое: выстоит, ли Владислав у Белых камней, когда она круто развернет катер, или потеряет равновесие и шлепнется в воду неуклюже как медведь? Вот тогда она и повеселится вволю, закричит: «Славка-медведь, научи меня реветь!».
Сделав круг по зеркальной воде, в которую опрокинулись скалы, Валя подрулит к барахтающемуся Владиславу и предоставит ему возможность взобраться на раскаленный солнцем бак катера. Он сделает это уверенно и легко, упрется рукой в борт и, качнув катер, выскользнет из воды…
До слуха Магды донеслись голоса Алешки и Александра. Они звали ее поразмяться. Особенно настойчив был Александр. Он недоумевал, как можно сидеть в тени стога и упускать драгоценные лучи солнца. Магда подумала, что Александр никогда не бывает серьезным, до тех пор, пока не садится за работу. Но он добр, а доброта – это тоже серьезно. Не каждому дано подобное свойство души, устойчивое, бесконечно сложное в _его проявлениях. Александру неспокойно, если он не позаботится о другом, и, возможно, это даже важнее для него самого, нежели для тех, кто испытывает его заботу и доброту. Наверное, это свойство его души и почувствовала Магда, когда они встретились впервые. И сейчас он тоже заботился о ней. Ему хотелось, чтобы Магда ощутила ту же радость, какая наполняет его, не пропускала счастливых мигов судьбы. Тем более завтра Александр наверняка снова сядет за работу, которую не оставляет и во время летних отпусков.
Магда отложила вязание, скинула пестренький легкий халатик и пошла в центр лужайки легкой прямой походкой. Она была настолько женственна, что очнувшийся от криков детей Леонидов посмотрел вслед удаляющейся Магде и продекламировал во всю мощь своего поставленного баритона: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Магда оглянулась на голос Леонидова и поманила его высоко поднятой рукой.
* * *
Владислав и Валерия приехали в Подмосковье всего на одну неделю. Благодаря хлопотам Александра в эти дни была назначена консультация в столичном институте. Просьба подкреплялась официальным направлением местных органов здравоохранения. Однако в день приезда свободного места в институте не оказалось, на следующий тоже, и Владислав с Валерией проводили время в пансионате, справляясь каждое утро по телефону о возможности получить место.
Леонидову Владислав понравился с первого взгляда. Очень похожий очертаниями лица и статью на Магду, он был значительно крупнее ее и отличался богатырским сложением. Глядя на него, трудно было предположить, что Владислав тяжело болен. Он брался и за теннисную ракетку и даже ловко пасовал волейбольный мяч, но очень быстро уставал, присаживаясь на скамейку возле края спортивной площадки, тяжело дышал, вытирал платком взмокшее лицо. На его мощной груди в таких случаях чуть выше левой ключицы обнаруживался непонятного происхождения бугор, и, как утверждала Валерия, именно с момента появления этой припухлости, которая не вызывала какой-либо боли и не стесняла в движениях, общее самочувствие Владислава стало ухудшаться.
– Ничего, – присаживаясь на скамейку рядом с Владиславом, сказал Леонидов, – поживете тут с нами, подышите свежим воздухом, и пройдут все ваши хворости! Завтра утром приходите вместе с Валерией на нашу заветную лужайку, и вы увидите, как здесь прекрасно.
На лужайку так рано не приходил только Александр. Он оставался один в комнате и писал документальную книгу о старом уральском заводе. Вставал в шесть утра, пока Магда и Алешка еще спали, писал до завтрака и после него снова садился за стол. Однако, когда время подходило к полудню, Александр начинал поглядывать на часы. Он все чаще отрывался от рукописи, набрасывал на клочке бумаги стихотворные экспромты, переносил их на большие листы, рисовал дружеские шаржи. Леонидов на этих шаржах неизменно представал с большим животом и длинным орлиным носом. Владислав напоминал гладиатора, а Магда с крутым открытым лбом, пухлыми губами и пикантно вздернутым кончиком носа всегда оставалась Магдой. Ее профиль Александр рисовал заученным движением руки, не отрывая фломастера от бумаги. Затем, стараясь быть незамеченным, Александр развешивал свои рисунки на деревьях, меж которых вилась тропинка, что вела на лужайку. Ему нравилось, когда друзья, возвращаясь к обеду, хохотали на весь лес, рассматривая шаржи. Все другие голоса перекрывал заразительный смех Леонидова. Казалось, гулкое, многократное эхо отзывалось с той стороны, где был дремучий ельник. Леонидов сам любил пошутить и потому живо отзывался на затеи Александра. Еще не доходя до коттеджа, он взывал:
– Выйди, о дважды Александр Македонский! Александр Александрович, вы положили нас на четыре лопатки! Вива!
И Александр выходил на крыльцо, закуривал и благодушно улыбался.
– Это я для того, чтобы вы не заблудились в лесу.
Как-то раз, пошутив и посмеявшись, Леонидов вдруг стал серьезен и сказал:
– Мне доставляет величайшее удовольствие общаться с вами и даже хочется пооткровенничать о самом для меня сейчас важном. Я ведь тоже принялся за сочинение книги. За роман! – Леонидов многозначительно и в то же время как бы в знак доверительности высоко поднял указательный палец. – Это впервые в моей практике. Пьесы – совсем другое дело. Тут надо знать театр. А роман… Прямо скажу – робею. В том числе по той причине, что вдруг да не успеть… Объясню, – заметив вопросительный взгляд Александра, продолжил Леонидов. – Ведь иные романы пишутся десятилетиями. Во всяком случае, писались. А кто может дать гарантию на долгожительство романа, тем более автора?..
* * *
После обеда все снова собрались на лужайке, расстелили пледы и одеяла. Начался тихий час, который Леонидов называл «перекуром».
– А вы знаете, – сказал он, – сегодня вечером всех нас ждет сюрприз. Приедет Семеон и привезет обещанный торт.
– Сеня привезет торт? – удивилась Магда. – Сомневаюсь, и очень!
– Вот увидите! – уверил Леонидов. – Я на множестве примеров доказал ему, что он до безобразия скуп. У меня ведь не задержится. Семеон, сказал я, вы бесчисленное количество раз приезжаете к нам, наедаетесь от пуза за наши кровные и ни единожды не привезли милым дамам хотя бы паршивого торта за два сорок. Он вскипел и поклялся, что в следующий приезд без торта не явится.
– И все равно не верю!
– Посмотрим. До автобуса из Москвы осталось ровно час. Или он торт привезет, или не явится вовсе.
– Скорее всего не явится, – предположила Магда. – А лучше бы приехал, пусть без торта. Сеня все же миляга.
– Ну да! Такими милягами в Москве пруд пруди. Стоит провинциалу приехать в стольный, как эти миляги тут же поведут его в лучший ресторан, назаказывают бог знает каких миног, а дойдет до расплаты – смоются.
Слушая Леонидова, Магда вспомнила те, уже далекие годы, когда увидела Семена Каташинского в первый раз. Познакомил их Александр. Он хорошо знал отца Семена, ныне покойного уральского художника. За долгие годы жизни с отцом Сеня привык к тому благополучию, которое обеспечивали труд и популярность одаренного живописца. Сам же Сеня, окончив училище и став художником, работал от случая к случаю. После смерти отца сын не терял связей с его старыми московскими друзьями, нередко наведывался к ним, притом, как правило, по своеобразному расписанию: у одних приноравливал свой визит к обеду, у других ужинал, с третьими играл в покер.
– Словом, игрок и мот ваш Сеня, – напомнил о себе Леонидов. – Он даже на бега ездит, а это последнее дело.
– Ну что вы на него напали? – заступилась Магда. – Во-первых, он художник, а во-вторых, как никак, личность.
– Сомнительная! – потянулся Леонидов и, по обыкновению, положил руки под затылок.
– Евгений Семенович, злословите, – сказала Магда. – К Сене надо относиться снисходительнее.
– Будем, если привезет торт.
Он неожиданно поднялся и взял в руки фотоаппарат.
– Чего доброго, усну, как в прошлый раз, а так можно и впрямь испортить мою идеальную фигуру. Давайте-ка лучше снимем детектив! Я – режиссер, Александр – автор сценария, Магда – потерпевшая, Валерия – загадочная дама в черных очках, Владислав – наблюдатель, Ирина и Алеша – гангстеры. Александр, вы уже закончили сценарий, я его утверждаю, потому что автоматически становлюсь соавтором. Гангстеры нападают на Магду, передают награбленное загадочной даме в черных очках, Владислав наблюдает, но не желает вмешиваться в происходящее. Я щелкаю серию кадров и до наступления осени присылаю фотографии всем участникам фильма.
– Я готов к роли наблюдателя, – надвигая на глаза панаму, сказал Владислав. – В отличие от других, сидевших в тени у стога, он лежал на самом солнцепеке, надеясь вышибить подступавшую хворь. – Буду наблюдать и греться. У нас на заводе любую болезнь лечат теплом. Простудился – к печке. Закаляйся! Этот лозунг у нас, термистов, и теперь в моде. А сталь наша закаленная! сквозь плотные слои атмосферы проходит, и хоть бы ей что!
– Завидую вам! – сказал Леонидов. – И говорю это не ради красивых слов. Делать реальные вещи, нужные людям!..
– Вот и воспойте нас, чтоб работали лучше, а мы с удовольствием почитаем или посмотрим в кино, – пошутил Владислав.
– А что нас воспевать? – возразила Валерия. – Вкалываем, и все дела.
– Дела делам – рознь, – перебил Владислав. – Есть у нас один мастер. И дела не делает, и дела у него лучше всех идут.
– Это интересно, – оживился Леонидов. – Расскажите.
– Что тут рассказывать? – как всегда скороговоркой и с полной уверенностью в своей правоте сказала Валерия. – Есть деловые люди – в плохом смысле. Так я понимаю. А есть трудяги. Деловые крутят, вертят и шарики вкручивают, а трудяги ни шарики вкручивать, ни мосты наводить не умеют. Да и не хотят. Им просто не нужно это. Вкалывают, – повторила она. – Мастер, о котором говорит Слава, – деловой человек, а сам Слава – трудяга. Вот и вся арифметика.
– Не будем конкретизировать, – сказал Владислав, однако по его глазам видно было, что он сам хочет кое-что уточнить в разговоре, который начал. И он вновь обратился к Леонидову: – Вот я говорил, мы с удовольствием прочтем то, что вы напишете. А какого читателя, между прочим, вы имеете в виду, когда сидите за рукописью? Конкретного человека, который вам хорошо знаком, или шире?
– Честно говоря, всегда хочется, чтобы твои творения читали или смотрели все. Все без исключения. Но, к сожалению, это невозможно.
– А Пушкин? – напомнила Магда.
– В таких случаях обычно говорят: Пушкин есть Пушкин! Но я не уверен, что и Пушкина читают все так, как его надо читать. Хотя, конечно, гений всем известен. А мы?.. Частицы литературного процесса.
Магда почувствовала, что напрасно вспомнила о Пушкине. Ведь труд Леонидова, так же, как Александра, она очень ценила. Каждый делает свое дело, доступное ему. Лишь бы делал в меру своих сил, честно. Очевидно, она гордилась Александром потому, что сама занята совершенно противоположным делом. Александр не мог себе, представить, как Магда свободно и обыденно обращается со сложностями математики и физики. Ей вроде проще: произведения искусства доступны всем. Возьми и читай книгу, смотри фильм или спектакль. Каждый может с легкостью высказывать свои суждения о прочитанном и увиденном, называя одно произведение шедевром, другое – ремесленной поделкой. Но одно дело читать или смотреть эти творения, и совсем другое – создавать их. Ну как можно сесть и написать роман, даже плохонький? Или составить из обыкновенных, казалось бы, фраз заметку для газеты, сочинить радиорепортаж? Каждому – свое. Вот и у Валерии с Владиславом своя жизнь, по-настоящему понятная только им. Попробуй разберись в ней. Иногда кажется, что завод им заменяет все. Порой до ночи работают, а то и без выходных. Они гордятся заводом, как, наверное, гордится своими пьесами Леонидов. Но обычно не говорят об этом. Владислав вообще немногословен. Вот только сегодня разговорился благодаря Леонидову.
Магда опустила руки с вязанием на колени и внимательно посмотрела на брата. Его коричневое от загара лицо было спокойным, и никаких признаков болезни не улавливалось на нем.
– Я, конечно, не литератор, – говорил он, – но, чтобы ваши пьесы смотрели все, берите за самое живое. Надо, чтобы каждому было интересно их смотреть. Вот приехали бы на наш завод. Сколько там людей, сколько судеб! И проблем – тоже. Вот, скажем, дотянуть всех до высокой сознательности мы не всегда можем. Делай у нас сейчас каждый свое дело как положено, всего было бы в достатке. Вы здесь этого не чувствуете. Вам вынь да положь мясцо и маслице, потому что привыкли. А у нас за ними еще побегать надо. Всем так всем! Тогда бы и работалось веселее.
– И писалось – тоже, – вставил Леонидов.
– Об этом судить не берусь. У меня свое дело. А вот помочь нам надо, чтобы пьяниц меньше было, прогульщиков. Жизнь-то сложна, неувязок полно. Некоторые в пьянку ударяются, а то и к богу тянутся…
– Между прочим, – сказала Магда, – я знаю одного довольно ответственного товарища, который верит в бога. Он сам признался нам с Людой Стаховой как-то в театре. Вас это не удивляет? – Она посмотрела на Леонидова. – Евгений Семенович?..
– Может быть, он пошутил?
– Скорее всего, но почему это вас не удивляет? Ведь наверняка редчайший случай?
– Милая Магда, если откровенно, меня удивляет не то, что он верит. Удивляет то, что он в этом признался.
– Он очень прямой человек.
– Таким, наверное, и подобает быть ответственному товарищу.
– Но ведь, по-моему, религиозные убеждения и наши идеи несовместимы?
– Конечно! А он вам говорил, что верит конкретно в Христа или в Магомета?
– Нет, этого он не утверждал.
– Ну, так, может быть, речь просто о совести? У всех у нас есть совесть. Высшая совесть, по которой мы выверяем свои поступки. Если хотите, это и есть наш бог и судья. Совесть – тайник души, в нем отзывается одобрение и осуждение каждого нашего действия.
– Я человек маленький и рядовой, вам виднее. Понятие о совести у меня свое.
– И оно наверняка не расходится с высшим пониманием совести.
Леонидов приставил к глазам фотоаппарат и стал наблюдать за борьбой, которую затеяли ребята. Магда взглянула на него и вернулась к вязанию.
– Магда! – позвал Леонидов. – Хватит грезить и вязать, видит бог – пора снимать!
– Уж я-то не верю ни в какого бога, – отозвалась она.
– Я тоже, но, должен вам признаться, какие-то чудеса в жизни все-таки существуют.
