Текст книги "Белые камни"
Автор книги: Николай Вагнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– Мировой мужик! Я таких не встречала. Он и пошутить горазд, и умница! Нет, ты знаешь, быть таким известным и таким простым, ну как мы! Скажи, Слава, что, я не права?
Владислав, не любивший многословия, а может быть стеснявшийся постоянной восторженности жены, пожал плечами и промолчал.
Магда и Александр в этот вечер приехали проведать Владислава.
Валерия тут же организовала застолье.
Магда первым делом внимательно взглянула на брата, на его мужественное, загорелое лицо, и жившее в ней беспокойство за брата отступило. Она поцеловала племянниц и пошла следом за Александром в столовую.
За столом разговор, как всегда, касался всего сразу: конкретных технических возможностей посадки межпланетного корабля на Венере, практики нормирования и расценок, вредной политики монополистов Америки… Но больше всего говорили о работе.
Владислав оживился, рассказывая о своем участке. Он, как и в прежние годы, много работал и сумел сделать свой участок не только образцовым, а даже образцово-показательным. Возможно, он и не стремился к этому, но за опытом к Владиславу ездят теперь термисты других заводов.
– Мы хоть и не интеллигенция, – сказала Валерия, – но я не вижу разницы – кто интеллигент, а кто рабочий? Разве только в названии. По условиям труда и зарплате мы теперь сплошь и рядом равны. А по совести сказать – больше получаем!
– Это еще не все, – возразил Владислав. – Надо бы побольше понимать и думать. Культуру бы тоже надо не занимать, как некоторым… «пыть меньше», как сказал один восточный поэт. Леонидов в этом фильме для нас старался, а мы сидим, жуем, даже не досмотрели до конца.
– Брось ты, Слава! – перебила Валерия. – Мы этот фильм уже видели.
Магда как будто отсутствовала. Взгляд ее был устремлен на экран телевизора. Там появлялись и исчезали герои фильма, их жесты и мимика при выключенном звуке были несуразны и несовершенны. И вот весь экран заполнило знакомое лицо Леонидова. Он курил трубку и смотрел на Магду.
– Звук! – попросила она. – Ведь это действительно Леонидов!
Валерия прибавила звук, и комнату заполнил мягкий баритон Леонидова. Он шутил, как умел это в жизни, но теперь уже обращаясь не к Магде, а к своему партнеру – потешному бритоголовому толстяку. Все смотрели на экран. Классический киноводевиль, в котором главного героя играл Леонидов, приближался к концу. И вот уже по экрану побежали заключительные титры.
Владислав встал, прошелся по комнате, выключил телевизор.
– Леонидов действительно хороший актер, но и драматург не хуже. А главное – хороший человек.
– О чем я и говорю, – сказала Валерия, – мировой мужик! Однако приступим к чаю. Индийский пополам с краснодарским!
Александр с Магдой возвращались домой на такси. Магда думала о чем-то своем, о своем – Александр.
Машина набирала скорость, взбираясь на освещенную желтыми фонарями дамбу. Это место, едва ли не самое красивое в городе, Александр называл мостом в будущее, потому что впереди, на взгорье, стояли высотные дома, а внизу, вдоль реки, тянулись новые заводские корпуса из стекла и сборного бетона. Но для Александра эта круто взмывающая вверх лента была и мостом в прошлое. Он бережно хранил в ящике стола фотографию, сделанную приятелем-репортером именно здесь, на дамбе. Магда, тогда беременная. Алешкой, улыбалась во весь рот, обнаруживая ровный ряд зубов. Никто не мог бы подумать, глядя на фотографию, что через месяц их Алешка должен появиться на свет. Кокетство, само собой разумеющееся, естественное, не обошло Магду. Оно украшало ее, как никакую другую женщину.
И еще Александр подумал о Владиславе. Они с Магдой очень похожи. Не глазами, у него они были карие, у нее – серые, иногда голубые, и не выражением глаз, не обликом. Статью – да, тут они оба повторяли отца. Прямая спина, осанка, походка… Но прежде всего роднили их внутренние красота и сила. Как было бы хорошо, если бы лучшее, что есть во Владиславе и Магде, повторилось в детях: в двойняшках Владислава и в их Алешке!..
Сценарий Леонидова, отвергнутый на киностудии, приняли на телевидении, и теперь съемки были в полном разгаре. Сам Леонидов согласился с предложением сыграть главную роль и целыми днями пропадал в павильоне либо на натурных съемочных площадках. Помимо этого, он два раза в неделю летал в Ленинград, где снимался в другом фильме как актер. Роман приходилось писать по ночам. Работать в это время суток Леонидов любил: никуда не требовалось ехать, никто не звонил по телефону – город спал. Благодатное состояние, когда ничто не мешает думать и писать. Леонидов работал увлеченно, даже азартно. Только в тот критический момент, когда силы окончательно покидали его, Леонидов поднимался из-за стола, расстилал постель и беспомощно распластывался на тахте. Наступали сладостные минуты покоя. Ничего больше невозможно было делать, потому что физические ресурсы организма оказывались исчерпанными. Однако мысли еще не затуманились, и все они сосредоточились на последней неоконченной странице, на которую, помимо воли Леонидова, шагнул щеголеватый Семеон. Это даже был не сам Семеон, а его подобие. Бездельник, верхогляд, любитель легко и красиво пожить. В последний раз в ресторане на Суворовском, где ужинал Леонидов, Семеон подсел к столику и ехидно спросил:
– Все трудитесь и поесть некогда?
– Почему некогда, вот ем же, – ответил Леонидов. – А вы все порхаете? Хотите отбивную?..
– Благодарю. В это время суток предпочитаю кефир.
– Кефир в это время суток не завозят. Если не хотите отбивной, рассказывайте новости.
– Мир стар, – не задумываясь, ответил Семеон, – какие в нем могут быть новости? «Люди жили, страдали и умирали» – новость, известная еще романистам прошлого века. Неужели вы верите в то, что в этом смысле может что-нибудь измениться?
– Конечно! Во-первых, люди должны жить, хотя в нашем атомном веке всякое может случиться. Во-вторых, не должны страдать, что прямо зависит от нас с вами.
– Я преклоняюсь перед вашей ортодоксальностью, но что вы можете предложить конкретно? Истина ведь конкретна.
– Работать надо на время, в которое живем. Работать! Не первый раз говорю вам об этом…
«А чтобы работать, надо спать», – уже самому себе сказал Леонидов и повернулся на правый бок…
Утро, однако, началось не с работы, а с нервотрепки. Предстоящее судебное разбирательство по поводу дочери казалось ему никчемным. Лично для себя он этот вопрос считал раз и навсегда решенным: Ирина с момента развода с Фаней живет при нем, получает правильное воспитание, и ничто не мешает ее развитию. Да и разве он доверит свою единственную дочь такой легкомысленной и абсолютно неорганизованной в быту женщине, как Фаина? В конце концов, он и живет-то на свете прежде всего ради своей Иришки, дороже ее у него никого нет. Как будто бы нет…
К удивлению Леонидова, никаких заседаний в суде не предвиделось. Девушка-секретарь пригласила Леонидова, в кабинет судьи. Он увидел пожилую женщину с милым, добрым лицом. Коротко подстриженные, с густой сединой волосы были зачесаны назад. Светлые глаза смотрели внимательно. Она улыбнулась и пригласила сесть напротив.
– Смотрела я на днях спектакль по вашей пьесе, – сказала судья, – и все как будто там правильно. Но и спорно в то же время. Уж очень вы, по-моему, прямолинейно судите.
– Извините, перебью, – добродушно сказал Леонидов, – но всегда стараюсь подальше уходить от роли судьи. Значит, что-то не получилось…
– Да нет, все получилось. Пьеса хорошая и нужная, только жизнь все-таки сложнее. Не все в ней гладко. Вот и у вас…
– У меня – само собой, – согласился Леонидов. – Вся жизнь – то пень, то колода. – И поинтересовался, состоится ли судебное разбирательство.
– Решила слушание дела не назначать, – ответила судья. – Пока не переговорю с вами, ну и, конечно, с вашей бывшей супругой. Возможно, все решим миром.
– То есть?
– Выясним, у кого из вас ребенку будет лучше, поинтересуемся желанием самой дочери. Ей ведь уже немало лет, и ее голос не просто совещательный. Можно сказать, даже решающий. И все же, не следует ли вам уступить?
– Ни за что! – почти выкрикнул Леонидов. – Доверить этой авантюристке дочь – значит искалечить ее жизнь!
– Напрасно так грубо говорите о женщине. Тем более, возможно, когда-то вы ее боготворили. Это не делает чести культурному человеку.
– Прошу прощения, вы правы, – согласился Леонидов и вновь заговорил несдержанно: – Вы даже не представляете себе, что это за чудовище! Со своими поклепами она обошла все инстанции – районе, гороно, райком. Через два часа я должен быть в райкоме, и еще неизвестно, что там наговорила эта истеричка!
– Евгений Семенович, выбирайте слова. Ну что это: чудовище, истеричка! Даже повторять неловко. Притом, учтите, суд руководствуется только обстоятельствами, вытекающими из дела, и решает вопрос только по существу, независимо от каких-либо мнений.
– Если бы так, – усомнился Леонидов.
– Именно так. Дело в другом, – продолжала судья. – Следует ли вам доводить дело до суда?
– Я готов на все! – твердо ответил Леонидов. – Дойду до Верховного суда, но докажу свою правоту.
– Глядите, – подытожила разговор судья. – Ваша позиция мне ясна. Посмотрим, как будет вести себя заявитель.
В середине дня Леонидов вошел в комнату инструктора отдела культуры и был немало поражен сходством женщины, сидевшей за столом, с персонажем из своего собственного романа. Женщина назвала себя и протянула узкую руку.
– Никогда не думала, – начала она, – что наши уважаемые драматурги и актеры, призванные воспитывать своим творчеством широкие массы трудящихся, в своей собственной жизни не являют высокого нравственного примера. Ну, что же это получается в вашей семье?
Леонидов приготовился было уточнить, что семьи у него никакой нет, и даже успел сказать эту первую фразу, но женщина предупредила:
– Минуточку! Потрудитесь сначала уяснить нашу точку зрения. Нам непонятно: как можно предавать забвению элементарные требования нравственности? Минуточку! Мы с уважением относимся к вашей творческой работе, но и она, очевидно, оказалась в прямой зависимости от неправильного поведения в быту.
– Что вы имеете в виду?
– Ваш последний сценарий. Нам известно мнение товарища Горшковича. С таким видным деятелем искусства нельзя не считаться, и мы разделяем его принципиальную оценку.
– Кто – мы? – уже не сдерживаясь более и с нескрываемым раздражением спросил Леонидов.
– Я повторяю, что высказываю вам нашу общую точку зрения. Вы действительно не умеете вести себя, даже здесь. Недаром мнение о вашей неуживчивости и пренебрежительном отношении к товарищам столь устойчиво. К тому же вы совершенно нетерпимы к критическим замечаниям. В вашем сценарии вы не пожелали исправить ни одного слова.
– И не исправлю! Потому что не вижу в этом необходимости.
– А художественный совет такую необходимость увидел и совершенно правильно поступил, отклонив ваш сценарий.
– Ничего страшного, по этому сценарию благополучно снимается фильм.
– Где?! – растерянно спросила инструктор.
– На телевидении…
* * *
Александр вернулся из командировки рано утром. Стараясь не будить Магду и Алешку, он прошел в свою комнату. На столе лежало несколько писем.
Семен в своем письме, как всегда, был немногословен. Сообщив в двух-трех фразах о новостях, касающихся личной жизни, он пространно намекнул, что самовлюбленный Леонидов, образно выражаясь, получил по носу и впредь, по всей вероятности, не будет вести себя столь заносчиво. Семен закончил письмо уведомлением о своем скором прибытии и просил по этому случаю Магду замешивать тесто на пироги.
Александр бережно разгладил письмо Семена, отложил его в сторону и распечатал более плотный конверт, на котором значился обратный адрес Леонидова.
«Дорогой дважды Александр Македонский, – писал он, – вы, наверное, подобно своему великому тезке, берете один город за другим и уже обосновались где-нибудь в Вавилоне, а я, словно Дарий третий, переживаю крах моей империи. Но это мелочи жизни. Просто малость устал. В связи с этим все чаще подумываю о вашем предложении приехать к вам на Урал, подышать вольным воздухом и, главное, отрешиться от каждодневных забот. Пожалуй, так и поступлю. Дождусь только каникул Ирины. Благо и путевку в санаторный лагерь обещал для нее раздобыть мой милый приятель доктор Плетнев. Заодно привезу новые главы романа, которым теперь в основном и занят и где вы вместе с нашей милой Магдой оказались прочно прописаны»…
«Опять с Магдой»! – невольно подумал Александр.
Тихо скрипнула дверь, и в комнату вошла Магда. Лицо ее было нездорово бледным, под глазами обозначились припухлости. Сами же глаза, как всегда, светились добрым светом. Но все же, как на миг показалось Александру, в них где-то далеко-далеко затаилась непонятная ему тревога.
Магда присела на краешек дивана, прямо держа спину и, не отрывая взгляда от Александра, спросила о командировке. Слушая его рассказ, она словно отрешилась от всего окружающего, сосредоточив взгляд в одной точке. Александр почувствовал необычность состояния Магды, оборвал рассказ о поездке и спросил, что с ней происходит. Она помедлила немного, смахнула рукой слезу и, справившись с собой, сказала:
– Это касается Славы…
Два дня назад Владислав собрался было осуществить свою мечту: прокатиться по большой воде до Белых камней и обратно. Однако еще на лодочной станции, подняв мотор, он потерял сознание и долго пролежал на холодном ветру без посторонней помощи. Затем его обнаружили владельцы других лодок, перенесли в машину и привезли домой. Но и здесь ему не стало лучше. Теперь Владислав находился в той же больнице, где провел более месяца после возвращения из Москвы.
«Вот так и бывает в жизни, – подумал Александр. – Радостные вести о приезде Семена и Леонидова перехлестнулись с тревожной новостью о Владиславе». Александру хотелось утешить Магду, поцеловать ее даже в горе прекрасные глаза, но он понимал, что это не сможет успокоить жену. Надо было что-то делать, что-то немедленно предпринять для облегчения участи Владислава, а может быть, и для спасения его. Но что?..
– Не нужно преждевременно убиваться, – сказал Александр. – Давай подумаем, чем мы можем помочь Владиславу. Ты говорила с врачами? Все ли лекарства у них есть?
– Говорят, что все, – ровным голосом ответила Магда. – И вообще в своем мнении они поразительно одинаковы. Я понимаю, скорее всего они бессильны, но зачем в таком случае обязательно оставаться безучастными? Если бессилен – так и скажи, еще лучше – принимай все возможные меры, а то ведь смотрят чуть ли не с презрением, с укором в глазах: безнадежно заболел – пеняй на себя, мы тут ни при чем.
– По моему, ты сгущаешь краски, – мягко возразил Александр.
– Такое сложилось впечатление. Причем у Вали – тоже.
– Съездим после работы вместе, – предложил Александр, – поговорим с главным врачом или с завотделением. Давай настраиваться на лучшее. Кстати! – оживился Александр. – А не позвонить ли нам Леонидову? Может быть, он сумеет договориться с институтом, и мы еще раз свозим Владислава туда? Между прочим, и Леонидов, и Сеня пишут о своем намерении приехать к нам. Как-нибудь общими силами что-нибудь да придумаем.
– Леонидов собирается приехать? – удивилась Магда. – Это было бы хорошо. Рядом с ним как-то сразу чувствуешь себя увереннее. Ты не находишь?
Александр не возразил. Он и сам почему-то ощущал себя в присутствии Леонидова сильнее. Во всяком случае, всегда можно было рассчитывать на его благожелательность и верный совет.
– Ну, а Сеня, – продолжала Магда, – начинает, по обыкновению, совершать свой извечный круг. Не сидится ему на одном месте. Надо бы попросить его привезти один препарат, о котором я слышала в институте. Говорят, это новое слово. Вдруг поможет! Сеня-то приедет наверняка и, конечно, раньше, чем Леонидов. Ведь на руках Евгения Семеновича еще Иринка, а занятия в школе пока не кончились.
Вспомнив об Алешке, которому тоже надо было идти в школу, Магда пошла будить его и готовить завтрак.
Сеня приехал вечерним поездом, когда еще весь перрон был залит солнцем и на улице стояла по-летнему теплая погода. Александр встретил его у самого вагона.
Обменявшись символическими поцелуями, они пошли к выходу в город. Два объемистых чемодана нес Александр, а Семен шел рядом, размахивая зонтом.
– Как Магда? – спросил Семен и, не дожидаясь ответа, задал все остальные вопросы: – Как Владислав, Валерия, дети? Можно ли купить в магазинах хотя бы паршивую колбасу? Готовы ли дома пироги или, на крайний случай, котлеты? Представляете? – сказал Семен, став на месте и не обращая внимания на то, что Александр сгибается от тяжести чемоданов. – Леонидов совсем сошел с ума. Послал к черту все организации, от которых он зависит, и они, соответственно, послали его. Не знаю, на что он рассчитывает. Недавно где-то вычитал старинную максиму: у каждого человека тщеславия ровно столько, насколько у него хватает ума. Так это прямо относится к нему.
– Не думаю, – возразил Александр и пошел, заметно убыстрив шаг: чемоданы вконец оттянули руки.
Семен тотчас поравнялся с Александром и продолжал развивать свою мысль:
– Мне, например, можно посылать к черту всех, кого захочу, но никто не может послать меня, потому что начальства у меня нет. Правда, теперь появилось Я – на договоре в художественном комбинате. Но зачем я буду посылать к черту этих милых людей, которые каждый месяц дают мне двести целковых фикса? От меня же требуется сдавать всего по две работы. А сколько, вы думаете, я трачу на какой-нибудь эстамп? Пару дней! И вы бы посмотрели, как на улице Горького рвут мои эстампы! Можно сказать, они имеют успех!
Магда встретила их радушно, восхитилась франтоватым видом Семена. Сняла с него шляпу, и он тотчас принялся зачесывать волосы с боков на середину головы. Взглянув в зеркало, Семен шагнул навстречу Магде, поцеловал руку и, обхватив ее плечи, бережно прижал к себе.
– Не сомневаюсь, что вы с трудом дождались этой минуты! – воскликнул он. – Я тоже счастлив видеть вас! Александр, не омрачайте такого необыкновенного мига своим ревнивым взглядом.
Семен отстегнул ремни чемодана и достал коробку шоколада-ассорти.
– Ну, Сеня! Вы превзошли самого себя! – И, вытянувшись на цыпочках, Магда поцеловала Семена в щеку.
На шум в прихожей пришел из своей комнаты Алешка. За год он заметно подрос и показался Семену почти юношей.
– Держи! – сказал ему Семен, вручая набор фломастеров.
– Вот за это спасибо! – поблагодарил Алешка и резко сжал тонкую руку Семена.
– Сила! – сказал гость. – Однако соловья баснями не кормят. Тем более в воздухе так и витают ароматы стряпни.
На столе в кухне действительно стояли тарелки и блюдо, накрытое полотенцем. От плиты, где тушилось мясо, доносились запахи лука и лаврового листа.
– Вот это прием! – потирая руки, сказал Семен. – Вновь чувствую себя как в далеком детстве. Бывало, валяешься в постели, а по дому уже ползут запахи пирогов и еще бог знает чего. Заходит отец и говорит как Сен-Симону: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» А всех делов-то вымыть морду и сесть за стол, где горой дымятся поджаристые пирожки и шаньги. Однако то было, а это есть!..
После ужина Семен с Александром пошли в его крошечный кабинет. Магда попросила дать ей возможность подготовиться к предстоящим урокам. Вскоре она зашла на минуту и спросила, привез ли Семен лекарство для Владислава. Семен объяснил, что такого лекарства не существует в природе, но ему удалось раздобыть две книжки, одну гомеопатическую, другую – написанную академиком Бородиным, которые раздвигают горизонты борьбы с болезнью, коснувшейся Владислава. Магда взяла обе книжки, поблагодарила и ушла.
– Зря вы привезли ей эти книги, – сказал Александр.
– Почему зря?
– Видите ли, то, что происходит с Владиславом, настолько не вяжется с его могучими природными данными и со всем их родом долгожителей, что, по моему, Магда стала задумываться: а не рок ли навис над их судьбами, в том числе и над ее? В позапрошлом году умерла мать, сейчас заболел брат, у отца тоже почтенный возраст…
– Возраст есть возраст, – перебил Семен. – Да и мать умерла, насколько мне помнится, от инфаркта. У меня тоже порок сердца, ну и что?
– Все равно, Сеня, когда смерть касается родных и близких, это не все воспринимают так спокойно, как вы.
– Почему вы решили, что я воспринимаю спокойно? У меня еще большие планы на жизнь и любовь.
– Дай бог! Вашему жизнелюбию можно удивляться.
– Пусть удивляются мои дамы! Я вам не рассказывал о певице из оперы? О! Это мечта! Таких женщин я не встречал за всю жизнь. Нет, это надо видеть. Впрочем, такая возможность у вас имеется – стоит только включить телевизор. Но я-то, я! Впервые втюрился, как мальчишка. Вы представляете, когда она приходит ко мне, я расписываю кафель в ванной пальмами и прочей экзотикой, наполняю ее голубой водой, затем французской пеной… Моя юная красавица погружается в ванну, как ребенок! Не в этом ли смысл всей нашей жизни? По-моему, секс в ней занимает не последнее место!
– Но и не первое!
– Не спорьте, жизнь есть жизнь! Стремление ее продлить заложено самой природой.
– Продлить, – устало сказал Александр, – но в лучшем варианте. Придет время – каждый будет работать в полную меру своих способностей, получая от жизни все, что по-настоящему достойно человека.
– Вас с вашими лозунгами не переспоришь. Я хочу жить сейчас. Мне некогда ждать.
* * *
Магда долго сидела в кресле у торшера. Рядом, на тумбочке, лежало уже немало страниц, заполненных схемами и цифрами. И чем спокойнее становилось на душе – теперь уж она наверняка успеет подготовиться к занятиям, – тем острее проступала тревога за Владислава. Магда положила на тумбочку последнюю страницу и позвонила Валерии. Та ответила сразу и сообщила, что Владислав чувствует себя лучше; сейчас он спит.
Магда пронумеровала страницы, положила их в папку и взяла книги, привезенные Семеном. Глаза быстро побежали по тексту. Вскоре она нашла описание признаков состояния больного, сходных с теперешним положением Владислава. Вчитываясь все пристальнее, Магда уловила не высказанные прямо предположения о том, что болезнь успешно лечится существующими в природе травами и кореньями, если их взять в определенном сочетании. Сразу же мелькнула мысль разыскать известных на Урале, а возможно, в Сибири или на востоке страны, собирателей и знатоков трав, или врачей, которым известны способы борьбы со свалившимся на Владислава недугом.
В тот момент, когда Магда открыла вторую книгу, в комнату заглянул Александр. Он спросил, не скучает ли Магда и не возникло ли у нее желания присоединиться к ним с Семеном. Магда ответила, что закончила все необходимые дела, и обещала прийти к ним через несколько минут.
Маятник старинных настенных часов, которые мерно отсчитывали ход времени, остановился. Магда уловила, как внезапно наступила абсолютная тишина; поднялась с кресла, завела до отказа пружину и пустила часы. Затем стала перелистывать книжку, написанную Бородиным. Пропустив главы, связанные с вопросами профилактики заболевания, а затем – с многочисленными примерами успешного лечения болезни, Магда задержала внимание на ответах академика на так называемые, как он определил, типичные вопросы читателей. Нет, эта болезнь не заразна, отвечал академик Бородин и подтверждал свое заключение многочисленными примерами, когда санитарки, сестры или врачи, десятки лет проработавшие в клинике, оставались здоровыми до самого ухода на пенсию. Другое дело, утверждал академик, если мать, не болея сама, несет в себе инерцию несопротивляемости болезни, отсутствие своего рода иммунитета. Тогда это может неблагоприятно сказаться и на ее детях.
Магда закрыла книжку, положила ее на стопку других и пошла в комнату Александра.
Семен заливался соловьем, рассказывая о народном артисте Ликанове.
– Вот я говорю, Магда, что известный вам Ликанов прознал, как я копирую его в домах, где мне приходится бывать. Прихожу к нему однажды пообедать, причем Марина Митрофановна сказала, что самого Ликанова в это время дома не будет, а он – на тебе – собственной персоной встречает меня. «Ну, – говорит Ликанов, своим нижайшим басом, – покажите, Сеня, как вы изображаете меня!» Я ему отвечаю: «Что я – артист?» – «В других домах он – артист, а здесь не артист!» Выручила меня Марина Митрофановна. «Ну что ты мучаешь Сеню? – сказала она. – Он пришел обедать, а не разыгрывать спектакль». Теперь, к сожалению, Ликанова нет, как и многих друзей отца. Но они успели сказать свое слово…
– Вот скажите и вы, – посоветовал Александр. – У вас для этого есть все.
– Если откровенно – поздно, – ответил Семен. – И я, собственно, не жалею. Каташинские просто так не умрут. Они оставят свой след.
– В наших воспоминаниях? – спросил Александр.
– Не воображайте, что вы – мамонт! Мой отец – все-таки большой художник. А у меня вслед за общепризнанным женским портретом появятся и другие!
– Одни мы, – сказала с улыбкой Магда, – канем безвестно. А впрочем, чем мы лучше других?..
* * *
Леонидов все-таки влез в судебные разбирательства. Иначе он поступить не мог. В результате заседания в первой инстанции суда Ирину оставили за ним. Правда, до этого он получил строгое партийное взыскание, а далеко не дружеские усилия Горшковича отрицательно сказались на творческих делах. Съемки телевизионного фильма были внезапно прекращены. Закрепленные за фильмом режиссер и операторы вначале уехали в многодневную командировку, затем занялись монтажом отснятых лент. Всем было не до Леонидова. Он это понял и перестал звонить в редакцию: решил, что в чем в чем, а в чувстве собственного достоинства недостатка не испытывает. И как ни отрицал ранее Леонидов смысл поговорки: «Что бы ни делалось, все к лучшему», – на этот раз он настроил себя именно таким образом. Теперь он мог ни на что не отвлекаться, а сидеть и продолжить свой роман. Леонидов перечитал все написанное ранее и очень был рад тому, что на страницах рукописи все более четко проступал милый ему образ Магды…
Кажется, совсем недавно собирались они все вместе на уютной полянке пансионата, просиживали длинные вечера у Шурочки, прощались на Ярославском вокзале, а с тех пор прошел уже целый год.
Александр писал Леонидову, но мало упоминал о Магде, да и о себе тоже рассказывал скупо. По сути дела, Леонидов толком не знал, как складывалась жизнь полюбившихся ему людей. Известно ему было только то, что и у них полно хлопот и волнений, а работа поглощала, по существу, все время. А тут еще переживания за Владислава. Все хотели ему помочь, но никто не знал, как это сделать. Владиславу нужна реальная помощь, такая, чтобы заставила отступить болезнь. Судьба, в которую верил Леонидов, все-таки была судьбой.
Жалел Леонидов сейчас об одном – не мог он, подобно Семену, не имевшему никаких обязательств перед жизнью, свободно пуститься в путь, туда, куда желала его душа, видеть людей, которыми дорожил, и общаться с ними. Леонидову предстояло это чуть позже, после того как закончится учебный год у Ирины, когда он добудет путевку в санаторный лагерь у Белых камней и завершит работу над фильмом. Да и все другие дела, в том числе судебные, хотелось бы завершить до отъезда. Новое заседание в суде было назначено на среду следующей недели. Фаина и Горшкович, по сведениям, дошедшим через Лизу, принимали все меры для решения вопроса в их пользу. Но в пользу ли Ирины?
По-настоящему терзания Леонидова, пожалуй, знала одна Шурочка. Она со свойственной ей душевной добротой делала все для того, чтобы облегчить хотя бы чисто домашние заботы: прибегала на часок и наводила чистоту в комнате, приносила продукты, звонила и спрашивала, какая помощь от нее нужна. Лиза звонила редко, еще реже приезжала – всегда ненароком, попутно, словом – и это было понятно Леонидову: выдерживала характер. «Бог с Лизой, – подумал Леонидов. – Нельзя поступать вопреки движениям своей души».
* * *
Через несколько дней после того, как Семен уехал в лесной дом отца, чтобы провести две-три недели на природе, пришла телеграмма от Леонидова. Он сообщал, что вылетает из Москвы вечерним самолетом вместе с Ириной и пробудет на Урале до окончания ее пребывания в санаторном лагере. Магда пожалела, что Леонидов приезжает так некстати. Сейчас они с Валерией едут к Владиславу в больницу, и Александру скорее всего придется встречать Леонидова одному.
Первым вопросом Леонидова, когда он увидел Александра, был: «А где же Магда?» Александр объяснил. Лицо Леонидова на какое-то время помрачнело, но вскоре он со свойственным ему оптимизмом заговорил о том, как проходил их полет, о своих впечатлениях по поводу вполне современного и впечатляющего аэровокзала, которого прежде и в помине не было, и о прочих, как он выразился «мелочах жизни», складывающейся, в общем, неплохо, а главное, идущей вперед.
Грузно сев на переднее сиденье машины, Леонидов поглядывал по сторонам, дивился тому, как бурно растут ныне города, сравнивал новые микрорайоны с окраинами Москвы и, оглядываясь назад, восклицал:
– Не поймешь, Ирина, куда мы с тобой прилетели – в Кунцево, Кузьминки или на неведомый тебе Урал! Вот что значит наше могущество. Все идет правильно и превосходно, разобраться бы только в самих себе! Я думаю, что это еще не поздно, ведь нам с вами, Александр Александрович, нет и полета. Еще не вечер. Каждые два года у нас теперь идут за десять!
Леонидов на некоторое время замолчал, и этой паузой воспользовалась Ирина. Она спросила, дома ли Алеша. Александр ответил, что Алешка дома, ждет гостей. И еще узнала Ирина о твердой мечте Алешки стать военным инженером.
– Вот, – сказал Леонидов, – станет Алексей военным инженером, и будет у Ирины поклонник офицер! Неизвестно только, кем станет моя красавица.
– Какой поклонник, – возразила Ирина, – если Алешка моложе меня на целых полтора года?
– Это ужасно! – согласился Леонидов. – Ты лучше посмотри налево. Это и есть та самая река, о которой я тебе рассказывал. Только там, где ты будешь отдыхать, она разливается в настоящее море. Доживем до понедельника, и ты увидишь эти сказочные места.
* * *
По немалому пути от города до Белых камней Магда промчалась в лодке на самой высокой скорости, не замечая сочных красок леса, лугов, неба. Она не заглядывалась, по обыкновению, на зеркальный разлив реки с розовато-зелеными и оранжево-фиолетовыми разводами близ берегов. Магда видела, ощущала всю эту красоту вокруг себя, но не дивилась, ей, как обычно. Она думала о Владиславе.
«Что теперь будет? – терзалась Магда. – Что?! Все это – вольные разливы реки, крутые мрачноватые и пологие веселые берега, высокое голубое небо – останется, на все это по-прежнему будут смотреть люди, а он – нет!? Все в природе, в жизни будет продолжаться без него!?»
