Текст книги "Впервые над полюсом"

Автор книги: Николай Стромилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Связь с дрейфующей станцией. Сейчас, в летние месяцы, она надежна, как хорошие часы. Дисциплина связи высокая.

С Кренкелем договорились раз и навсегда – мы вызываем, он отвечает: это позволяет в известной мере экономить энергию аккумуляторов на льдине. Я не помню случая, чтобы Эрнст Теодорович не ответил на первый же наш, как правило, очень короткий вызов или не явился бы вообще в установленный срок связи.

Связь ведется телеграфом. Скоростью обмена не злоупотребляем: как прием, так и передачу Кренкелю приходится вести в необычных условиях, а нередко – замерзшими руками, и мы об этом всегда помним, Зато нет перебоев, повторений, и от каждого сеанса связи остается чувство удовлетворения, как от хорошо выполненной работы.

Иногда вместо Кренкеля связь с базой и передачу метеосводок проводит его дублер – Федоров. Мы понимаем, что не избыток свободного времени, а необходимость заставляет магнитолога-астронома садиться за радиостанцию. Поэтому, резко снизив скорость передачи, превращаемся в терпеливых инструкторов, со всей серьезностью относящихся к этим настойчивым и, прямо скажем, небезуспешным попыткам ученого освоить хотя бы азы новой для него и очень дефицитной в условиях дрейфующей станции профессии.

Нам хотелось бы послушать голоса папанинцев, а им – поговорить с нами. Но, к сожалению, они могут нас слышать, а мы их – нет. Передатчики «Дрейфа» позволяют работать только телеграфом. Телефонию мы не предусмотрели, так как старались всемерно упростить аппаратуру, чтобы выше была ее надежность. Но сейчас начинает казаться, что упрощение до такой степени было неправильным: телефонная радиостанция была бы доступной для всех на льдине, а не только для знающих телеграфную азбуку. Кренкель хорошо понимает это и пытается наладить телефонию, но в условиях первой дрейфующей зимовки это трудно, почти невозможно.

* * *

Наш досуг на Рудольфе. Во-первых, это чтение – на базе большая и хорошо, с любовью и знанием дела подобранная библиотека. Во-вторых, охота: нас иногда посещают медведи, а в разводьях и на морском льду часто можно увидеть нерпу. В поисках медведей иногда принимает участие и авиация – все тот же старенький У-2; он же препятствует обнаруженному зверю уйти от преследования в ледяные дебри. Охота на медведя не всегда доводится до логического конца. Иногда насмерть перепуганный властелин Арктики со всех ног удирает от преследующих его людей, обильно поливая экскрементами девственно чистый снег…

Выбрав хорошую погоду, мы с механиком и парторгом базы Сергеем Воиновым или техником радиомаяка Васей Бобковым тоже берем винтовки и идем на охоту. Выглядит эта охота несколько своеобразно. Выбираем тихий, безветренный уголок в скалах, где сильно греет солнце, а точнее – нет ветра, садимся, закуриваем и ведем неторопливую беседу, наслаждаясь теплом, прислушиваясь к тишине, любуясь голубым небом, причудливыми нагромождениями торосов в море и игрой то и дело показывающихся в соседней полынье нерп – существ с огромными, черными, загадочными глазами, и совсем забыв, что час или два назад мы собирались у кого-то из них отнять жизнь…

Не последнее место в нашем досуге занимает слушание радиовещательных передач и в первую очередь, конечно, «Последних известий»: московские дикторы часто говорят о папанинцах и в их изложении известные нам и вроде бы уже привычные события на дрейфующей станции приобретают более глубокий смысл. Это позволяет лучше понять и оценить величие подвига, который ежедневно, ежечасно свершается на льдине двумя молодыми учеными и радистом – теперь уже кавалерами ордена Ленина и бывшим матросом русского флота – теперь уже Героем Советского Союза.

Мой любимый досуг на Рудольфе – путешествия в эфире на любительских диапазонах.

Я иду в домик радиомаяка, он находится поодаль от поселка. Тут сосредоточены передатчики, разработанные и построенные Ленинградской радиолабораторией. В аппаратной на столе стоит небольшой, размером с коробку из-под ботинок, самодельный передатчик. Я сделал его в Ленинграде перед выездом в экспедицию, за несколько вечеров. Рядом приемник. Мощность передатчика невелика, потребляет он не больше настольной лампочки. Включаю приемник, настраиваю его на двадцатиметровый любительский диапазон, и оказываюсь в необыкновенном, сказочном мире…

Как и на волнах, отведенных для служебной радиосвязи, тут «толкотня», как в трамвае в часы пик, сказал бы Кренкель. Отлично слышны любители многих стран, но лучше других – европейцы и американцы.

Делаю короткий общий вызов: ВСЕМ! И на «проводе» – старейший, хотя ему вряд ли больше тридцати лет, ленинградский коротковолновик, снайпер эфира Василий Салтыков! «Давай свои для Ленинграда», – говорит он, и я с наибольшей доступной мне скоростью (Вася блестящий оператор) начинаю передачу телеграмм, адресованных в Ленинград, зная, что так они дойдут до адресатов быстрее, чем по обычной цепочке: через Диксон и Москву. Заканчиваем этот несколько необычный служебно-любительский сеанс связи и договариваемся встретиться вновь. Вася недоволен: мало было телеграмм – «каких-то» шестьсот слов. Обещаю к следующему сроку приготовить не менее двух тысяч.

И снова общий вызов. В аппаратном журнале позывные англичан и голландцев, чехов и исландцев, аргентинцев и бразильцев, любителей почти всех районов США.

Однажды на мой общий вызов ответила какая-то радиостанция. Рука радиста показалась знакомой… Кренкель! Подивились встрече на такой волне – всегда работали на служебных диапазонах, – попрощались, и снова принялись за «охоту».

* * *

Я прошу у строгих редакторов разрешения обратиться к юным читателям этих записок. Дорогие мои друзья! Если вам пятнадцать – семнадцать и вы не успели еще заинтересоваться чем-либо по-настоящему глубоко, мой совет вам – становитесь радиолюбителями! Перед вами откроется сказочный, полный таинственных, словно неземных, звуков мир дальних связей. Вы сможете – затратив немалый труд, конечно, – сконструировать сами домашний радиоприемник, передатчик, телевизор, магнитофон. И, возможно, увлечение этой техникой поможет вам ответить на вопрос, который рано или поздно перед каждым человеком ставит жизнь – кем быть?

Приходите в радиоклубы ДОСААФ, они есть сейчас во многих городах страны. Там встретят вас такие же внимательные и заботливые люди, как те, что в середине двадцатых годов встречали ленинградских парней и девчат. И помогут во всем. А если там, где вы живете, нет клуба ДОСААФ – организуйте самодеятельный клуб с помощью вашего учителя физики, руководителя школы, радистов – ветеранов Великой Отечественной войны или демобилизованных молодых воинов. А я буду счастлив когда-нибудь, пусть нескоро, установить связь с вами, прочитавшими эти записки, на своей домашней радиостанции с позывным сигналом UA3BN…

* * *

12 июля по пути, проложенному Чкаловым, вылетают М. М. Громов, С. А. Данилин, А. Б. Юмашев! Включаем радиомаяк, устанавливаем наблюдение на волнах самолета – такого же АНТ-25, как у Чкалова. В 22 часа он пролетает над нами, мы слышим шум мотора, но самолета не видим – над островом шапка облаков.

Оставляя в стороне дрейфующую станцию, самолет проходит полюс, оттуда громовцы посылают приветствие папанинцам, и письма, адресованные отважной четверке, снова улетают в Америку.

Остаются позади схватки с тремя циклонами, обледенение и полет на опасно малых высотах. И вот второй героический беспосадочный перелет из Москвы в США через Северный полюс на построенном советскими людьми самолете завершен: побив два мировых рекорда – на беспосадочный полет по прямой и по ломаной, – АНТ-25 идет на посадку недалеко от Лос-Анджелеса!

Мазурук с Аккуратовым занимаются полезным делом: летают на своем У-2, уточняя карты архипелага. Имеющиеся карты оказались весьма неточными, вплоть до того, что некоторые «открытые» иностранными экспедициями острова нашим авиаторам приходится «закрывать», поскольку они не существуют.

Получаю командировку Главсевморпути в бухту Тихую. Вылетаем туда с Мазуруком все на том же У-2, обрадованные представившейся возможностью вновь полюбоваться необыкновенной красотой архипелага. Проводим два дня у гостеприимных полярников Тихой, наших ближайших соседей, и возвращаемся на базу.

* * *

12 августа по следам двух славных АНТ-25 из Москвы в Америку с первым коммерческим грузом на борту вылетает самолет Героя Советского Союза С. А. Леваневского. В экипаже второй пилот Н. К. Кастанаев, штурман В. И. Левченко, бортмеханики Г. Т. Побежимов и Н. Н. Годовиков, радист Н. Я. Галковский.

Самолет – громадина! Четыре мотора. Полетный вес 35 тонн. Крейсерская скорость 280 километров в час.

Снова включаем радиомаяк, снова устанавливаем наблюдение на волнах самолета. Галковский уверенно передает короткие сообщения. Самолет проходит где-то недалеко от Рудольфа, но моторов мы не слышим и самолета не видим – у нас пурга.

13 августа в 13 часов 40 минут принимаем телеграмму:

«ПРОЛЕТАЕМ СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС. ДОСТАЛСЯ ОН НАМ ТРУДНО. НАЧИНАЯ С СЕРЕДИНЫ БАРЕНЦЕВА МОРЯ ВСЕ ВРЕМЯ МОЩНАЯ ОБЛАЧНОСТЬ. ВЫСОТА 6000 МЕТРОВ. ТЕМПЕРАТУРА МИНУС 35. СТЕКЛА КАБИНЫ ПОКРЫТЫ ИЗМОРОЗЬЮ. ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР МЕСТАМИ 100 КИЛОМЕТРОВ В ЧАС. СООБЩИТЕ ПОГОДУ ПО ТУ СТОРОНУ ПОЛЮСА. ВСЕ В ПОРЯДКЕ».

Через пятьдесят две минуты приходит тревожное сообщение: на самолете вышел из строя крайний правый мотор, полет проходит в сплошной облачности на высоте 4600 метров.

Это было последнее ясное сообщение, принятое нами на Рудольфе. Потом мы узнали, что в 15 часов 58 минут в Якутске приняли с самолета: «Все в порядке. Слышимость плохая», а в 17 часов 53 минуты на мысе Шмидта: «Как меня слышите? Ждите…» И все{3}. Эфир на волнах самолета замолчал. Сложилась обстановка, похожая на ту, когда, находясь над полюсом, начал передавать сообщение самолет Водопьянова и на полуслове исчез из эфира.

И снова начинается напряженное, до слуховых галлюцинаций, прослушивание эфира на волнах, отведенных радиостанции самолета. И на соседних: ведь могла же нарушиться градуировка самолетного передатчика, мог даже опытный радист Галковский допустить некоторую неточность в установке волны передатчика?! Условия у него сейчас могут быть чрезвычайные, возможно, даже более тяжелые, чем у Кренкеля, если, конечно, он, Галковский, – жив.

Снова радиорубка на Рудольфе полна людьми. И у всех в глазах опять вопрос. И снова мы с Богдановым можем отвечать нашим товарищам лишь отрицательным покачиванием головы…

Около десяти часов отсутствовала связь с дрейфующей льдиной, на которую совершил посадку самолет Водопьянова. И те десять часов становятся сейчас для нас, радистов Рудольфа, маяком надежды – мы почему-то почти уверены, что и самолет Леваневского обязательно должен появиться в эфире не позднее, чем через десять часов.

Но проходит десять часов, сутки, а связи с самолетом нет. Проходит в два раза больше времени, чем нужно, чтобы самолет с неисправной радиостанцией мог долететь до населенных пунктов на побережье Советской Арктики или Америки и оттуда дать знать о себе, но эфир молчит…

Проходит десять дней. За это время Галковский с его опытом мог из обломков радиостанции, если она была повреждена при вынужденной посадке, собрать новую и выйти в эфир. Но самолета все нет…

Но вот проходит время, на которое у экипажа могло хватить продовольствия при очень экономном его расходовании, и мы понимаем, что отважных авиаторов нет больше с нами, и с тяжелым чувством склоняем головы перед их памятью…

Но это будет позднее, гораздо позднее. А сейчас делается очень много, чтобы найти самолет, спасти экипаж. В поиски включается ледокол «Красин». Он используется как база полярной авиации. 26 августа с мыса Барроу на Аляске начинает поиски летчик Задков. Он совершает поисковые полеты также 28 августа, 2 и 3 сентября. 8 сентября льды раздавили его самолет, к счастью, у борта ледокола. На смену Задкову приходит летчик Грацианский. Он летает, тоже с мыса Барроу, 22 и 23 сентября и 5 октября.

14 сентября из Москвы на Рудольф для поисков прилетают самолеты Водопьянова, Молокова и Алексеева, участвовавшие в экспедиции на Северный полюс. Они привозят «говорящие» письма для папанинцев, которые мы немедленно «вручаем» адресатам – передаем на дрейфующую льдину по радиотелефону.

7 октября с купола Рудольфа срывается самолет Водопьянова и уходит на север. Связь с бортрадистом Ивановым вполне уверенная. Около десяти часов длится очень трудный, проходящий в сложнейших метеорологических условиях полет. Обследуется огромная площадь, но пропавший самолет обнаружить не удается. Зайдя за полюс и достигнув 88є30' северной широты, Водопьянов возвращается на базу.

Несколько полетов совершают приглашенные нашим правительством американские летчики Маттерн, Рендель, Стюарт и другие. Они ищут самолет Леваневского на северном побережье Канады и в прибрежной части моря Бофорта.

Маттерн и Леваневский. Их связывали определенные взаимоотношения: в 1933 году квалифицированнейший, мужественный и верный своему интернациональному долгу советский летчик, рискуя жизнью, спас американца, совершавшего кругосветный перелет и потерпевшего аварию на Чукотке. Теперь они поменялись ролями: пропал Леваневский. Как же отблагодарил американский летчик советского коллегу за спасение? Совершил один полет до 75° северной широты и от дальнейших поисков отказался, хоть и купили мы ему, по его выбору, самолет американского производства, наиболее приспособленный для ведения поисковых работ.

На приобретенном нами в США двухмоторном гидросамолете пять смелых поисковых полетов в Центральный полярный бассейн совершает американский полярный исследователь и летчик Уилкинс (второй пилот Кенион).

26 октября самолеты Водопьянова, Молокова и Алексеева, не приспособленные для ночных полетов, улетают в Москву. На смену им 19 ноября на Рудольф прилетают четырехмоторные самолеты Б. Г. Чухновского (командир отряда), М. С. Бабушкина, Я. Д. Мошковского и Ф. Б. Фариха.

Но меня уже не будет в это время на Рудольфе, я улечу с отрядом Водопьянова. Моя ближайшая задача – принять участие в экспедиции, которая будет снимать папанинцев со льдины, что, видимо, не за горами, так как несет станцию к югу иногда с фантастической для дрейфующих льдов скоростью. В радиорубке Рудольфа меня заменяет опытный радист морского флота и мой большой друг Олег Куксин. Это – надежный человек, за связь с дрейфующей станцией можно не беспокоиться.

* * *

Куксин. В 1930 году молчаливый, собранный паренек, радиолюбитель, комсомолец, пришел во Владивостокскую мореходку. В тридцать втором был назначен старшим радистом ледокола «Литке» и принял участие в Северо-Восточной полярной экспедиции. В тридцать четвертом совершил на «Литке» переход Владивосток – Ленинград Северным морским путем в одну навигацию. Около трех лет плавал на судах Балтийского морского пароходства, побывал во многих странах. В тридцать седьмом рука Куксина впервые включила самолетную радиостанцию, и делал он это на протяжении четверти века, налетав на разных машинах, морских и сухопутных, более трех миллионов километров.

Многими правительственными наградами отмечен нелегкий путь коммуниста Олега Архиповича Куксина в полярной авиации, и среди них орден Ленина и золотая медаль «Серп и Молот». Нездоровье заставило его уйти с летной работы: теперь Куксин передает свой богатый опыт молодому поколению радистов, и когда говоришь с его учениками, слышишь: «Отлично знает дело… Интересно ведет занятия… Хороший человек…» Но все это – будет. А сейчас будущий Герой Социалистического Труда Олег Куксин в радиорубке Рудольфа держит связь с будущим Героем Советского Союза Эрнстом Кренкелем…

Прощаюсь с папанинцами и товарищами, остающимися на базе. И это снова нелегко, несмотря на то что впереди все так радужно: Москва, родной Ленинград, семья, товарищи по основной работе, друзья…

Прощай, остров Рудольфа!

Цветы остались на льду

Только 30 ноября, более чем через месяц после отлета с Рудольфа, идем на посадку в Москве.

Ленинград, декабрь. Скупая, в основном газетная, информация о папанинцах. Льдина продолжает быстро дрейфовать на юг: 1 декабря – широта 82°46', 30 декабря – 79°54' – порог Гренландского моря!

Начинается подготовка экспедиции по снятию папанинцев. Экспедиция комплексная, с каждым днем масштабы ее растут. 22 января 1938 года к кромке льдов в Гренландском море подходит небольшое промысловое судно «Мурманец». Всего лишь около 80 миль отделяют его от дрейфующей станции.

3 февраля из Мурманска в район дрейфующей зимовки выходит ледокольный транспорт «Таймыр», 7 февраля – ледокольный пароход «Мурман».

6 февраля произошла катастрофа: в районе станции Белое море врезался в сопку и взорвался дирижабль СССР-В-6, летевший на помощь папанинцам. Погибло 13 человек, и в их числе чудесный Алеша Ритслянд, который несколькими месяцами раньше так точно вывел самолет Молокова на папанинскую льдину…

9 февраля из Кронштадта, невиданными темпами завершив ремонт, берет курс на север старейшина ледокольного флота «Ермак». На всех судах самолеты и опытные полярные летчики.

Срочный вызов в Москву. Выезжаю 29 января и на следующий же день включаюсь в качестве бортрадиста флагманского самолета в состав воздушной экспедиции, возглавляемой Иваном Тимофеевичем Спириным, теперь уже Героем Советского Союза. В экспедиции два двухмоторных самолета. Командир флагмана майор Кабанов – мастер слепого полета, командир второго самолета – полярный летчик Задков. Наша задача – снять папанинцев со льдины, если к ним не пробьются суда или не долетят базирующиеся на эти суда легкие самолеты.

Обстановка на дрейфующей станции весьма тревожная. 1 февраля в результате сильного шторма папанинская льдина, казавшаяся недавно такой прочной, начинает расползаться на куски. Станция оказывается на обломке поля размерами триста на двести метров, окруженном трещинами. Тогда летчик-испытатель В. К. Коккинаки начинает на одном из подмосковных аэродромов на самолетах нашей экспедиции отрабатывать наименьшие возможные разбег и пробег. Получается, что трехсот метров нам должно хватить. Но – впритык.

Машины проверены и заправлены. Погружен неприкосновенный запас продовольствия и экспедиционное снаряжение. Завтра летим!

Но 3 февраля приходит новая тревожная весть: ледяное поле, на котором находится станция, в результате сжатия разломалось окончательно и папанинцы очутились на обломке, имеющем размеры пятьдесят на тридцать метров! Теперь посадка самолетов невозможна, и мы, экипажи двух рвущихся на север красавцев-самолетов, глубоко сожалеем, что не можем прийти на помощь четверке отважных полярников, к которым подкрадывается беда…

Не прочитав дневники папанинцев, невозможно представить себе, какие трудности выпали на их долю и что помогло им выстоять. Я позволю себе привести лишь отдельные выдержки из опубликованного дневника И. Д. Папанина за несколько дней февраля – нелегкого для папанинцев месяца.

«1 февраля… Треск возрастал. Я хотел пойти посмотреть, что происходит в лагере, но Эрнст сказал: «Не ходи, промочишь одежду… Я дежурный и сейчас туда отправлюсь…» Ширшов… вышел из палатки с фонарем. Вернувшись, он сказал: «Трещина проходит рядом с нами…» Петрович был абсолютно спокоен. Он делал это сообщение тем же тоном, каким он обычно говорит: «Взял станцию».

…Я пробил топором ледяную крышу, прыгнул внутрь и… очутился в воде: склад затопило.

…Под вой пурги наше ледяное поле, казавшееся таким прочным, расползалось на куски.

Эрнст завел патефон. Всегда в самые тяжелые и тревожные минуты он садится играть в шахматы или заводит патефон.

Под ударами ветра громыхает ветряк… Все прислушиваются и молчат. Я говорю: – Вот что, братки: теперь, когда будете обходить лагерь, к краю льдины не подходите. Теодорыч вчера чуть не сорвался. Если что-либо случится с кем-либо из вас, считайте: пропали двое; мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю!

…Сомнений больше нет: льдина треснула и под палаткой!

…Не дожидаясь окончания постройки снежного дома, мы решили вынести отсюда радиостанцию и все ценное имущество, разбить легкие шелковые палатки, которыми мы располагали, и временно разместиться в них… Мы разбили их около дальней мачты антенны. В одной палатке сложили одежду и спальные мешки, в другой разместили радиостанцию Кренкеля.

…Женя вытащил гравитационные приборы из своей обсерватории, так как ее тоже заливает водой.

…Отрезаны две базы, также технический склад со второстепенным имуществом. Из затопленного хозяйственного склада все ценное спасено.

2 февраля…Обнаружили новые трещины, еще сократившие размеры льдины… Одна из трещин отрезала от нас дальнюю мачту антенны вместе с палаткой, которую мы вчера поставили. Ничего не поделаешь: надо еще раз менять квартиру.

…Теперь все снаряжение нашего лагеря будем держать на нартах…

3 февраля…Жене удалось достаточно точно определить координаты.

…Петр Петрович с утра приводил в порядок свои научные материалы…

…Мы с Теодорычем занимались благоустройством лагеря.

…Мы не беспокоимся ни о себе, ни о своих семьях… Мне вспоминается трагическая запись капитана Скотта, который, возвращаясь с Южного полюса, мучительно думал: кто обеспечит его семью, если он погибнет? У нас нет таких мыслей: о нас заботится весь советский народ, наша партия, наше правительство.

…В честь появления солнца мы выпили по рюмке коньяку, закусили тортом.

…Слушали «Последние известия» по радио.

5 февраля…Братки устроили парикмахерскую: побрились, протерли мокрой тряпкой лица и стали неузнаваемы.

7 февраля. Опять свирепствует пурга.

…Повторилось сжатие.

…Льдина под нами все время колеблется.

…Усиливается ветер.

8 февраля. Шторм разыгрался жестокий.

…Раздался полный тревоги голос Теодорыча: – Скорее на помощь!… Шторм ломает радиопалатку!…

…После пережитых треволнений снежный домик казался нам удобным и чрезвычайно просторным дворцом. Мы поужинали, не переставая восхищаться новым жилищем.

9– 10 февраля…Вчера Эрнст и Петрович прочно привязали к нартам всю аппаратуру…Теперь, чтобы передвинуть радиостанцию на другое место, не нужно разбирать ее и делать переключения…»

Комментарии? Вряд ли они нужны. Но все же скажем: главным, что поддерживало папанинцев в течение 274 нелегких дней дрейфа, и особенно трагических первых дней февраля, была глубокая уверенность в том, что они не одиноки, а окружены симпатией, вниманием и заботой многих советских людей. Папанинцы за время дрейфа не растеряли уважения друг к другу и не утратили готовности постоянно один о другом заботиться. Они были людьми, и все обычные человеческие чувства им были свойственны, в том числе и гнетущее чувство, вызываемое приближающейся опасностью. Но они были волевыми людьми, и когда это чувство возникало, умели заставить себя подавить его, внешне казаться спокойными и делать с обычной сноровистостью и тщательностью ту работу, ради которой были сюда посланы. Помогало им и умение ценить небольшие радости, которые весьма скупо отпускала жизнь на льдине…

Папанинцев 19 февраля сняли со льдины моряки «Таймыра» и «Мурмана».

– Понимаешь, – скажет потом Кренкель, – кто-то из моряков, которые пришли к нам на льдину, принес букет живых цветов. Живых! И они остались на льду – забыли. Вот жалость-то…

Папанинцы покинули льдину, но советские исследования в Центральной Арктике продолжались. В 1937-1940 годах через Центральный полярный бассейн дрейфовал ледокольный пароход «Седов», и на нем вели научную работу полярники, перемежая ее ожесточенной борьбой за жизнь корабля и свою собственную. В 1941 году самолет с советскими учеными совершил посадку в районе полюса относительной недоступности.

Дальнейшие исследования были прерваны войной. Но с 1948 года посещения Центральной Арктики советскими летающими лабораториями стали обычным делом, а в 1950 году на дрейфующих льдах к востоку от острова Врангеля возникла вторая постоянно действующая научная станция и штат ее был уже семнадцать человек.

В наши дни в Центральной Арктике дрейфует вместе со льдами двадцать третья по счету научная станция.

Многое изменилось за прошедшие годы в советских поселках на дрейфующих льдах. Полярники пользуются новыми приборами для научных наблюдений – более точными и надежными, а в ряде случаев и более портативными. В далеком прошлом осталось изнурительное выкручивание вручную лебедки на гидрологических станциях – теперь это делают двигатели. Портативнее и легче стали радиостанции. В ледовых поселках появились современные транспортные средства.

Полярники располагаются для житья и работы в просторных, теплых и светлых палатках и домиках. В одном из этих домиков размещается кают-компания, где можно порыться в библиотеке, почитать интересную книгу, посмотреть кинофильм, наконец просто отдохнуть в уютной обстановке.

Теперь полярники уже не готовят, как папанинцы, обед на примусе в камбузе, стены которого сложены из снежных кирпичей и тают. Прекрасно оборудованные кухни с газовыми плитами позволяют готовить пищу с удобствами и каждый день – вкусную, калорийную и разнообразную. Разнообразную потому, что самолеты теперь прилетают на дрейфующие станции относительно часто и привозят не только письма и газеты, но и все, что требуется для пополнения продовольственных запасов, в том числе свежие овощи и фрукты.

На первой дрейфующей станции обязанности врача были возложены на гидробиолога Ширшова, и три папанинца облегченно вздохнули, когда выяснилось, что дрейф окончен и «врач» слагает свои обязанности, так и не получив возможности лечить товарищей от серьезных заболеваний, которых не было. Теперь на каждой дрейфующей станции есть квалифицированный врач, который ведет систематическую лечебно-профилактическую работу и помощи которого уже не опасается никто из полярников. Есть на нынешних дрейфующих станциях и баня, о которой папанинцы могли только мечтать.

Было бы, однако, ошибкой думать, что сейчас жизнь на дрейфующих станциях такая уж спокойная и легкая. Нет. По-прежнему происходят тут подвижки льдов и на территории поселков возникают напряженные ситуации, заставляющие иногда переносить станцию на новое место. Ледяные валы разрушают аэродромы, и приходится сооружать новые, затрачивая на это много сил и времени. Сильнее морозы, штормовые ветры и пурга, как, впрочем, и на всех полярных станциях, островных и материковых, делают работу на открытом воздухе, мягко говоря, малоприятной. Летом донимает надледная вода.

Немало трудностей испытывают и в наши дни экипажи самолетов и вертолетов, летающих в Центральной Арктике.

Но ученые на дрейфующих станциях и в высокоширотных воздушных экспедициях и их верные помощники – летчики, штурманы, механики, радисты и хозяйственники – с папанинской твердостью, а подчас и героизмом противостоят этим трудностям. Изучение Центральной Арктики советскими людьми продолжается.

Что же оно дало – в главном – человечеству?

( OCR : отсутствуют последние страницы 141 – 142)

Примечания

{1}Отто Юльевич Шмидт и Владимир Иванович Воронин.

{2}Ледоколы в большей степени, чем обычные суда, подвержены качке.

{3}Ленинградский ученый Л. П. Куперов на основе анализа условий радиосвязи во время полета С. Леваневского пришел к выводу, что принятые в Якутске и на мысе Шмидта сообщения бесспорно принадлежали самолету С. А. Леваневского и, если самолет совершил благополучную вынужденную посадку, то это скорее всего произошло в районе полюса относительной недоступности, западнее района поисков. Но условия прохождения в Восточной Арктике присвоенных самолету волн не позволили бы держать связь оттуда по крайней мере до 16 августа… В конце тридцатых годов наука, к сожалению, еще не располагала данными, на основании которых можно было бы сделать такой вывод. Статья Л. П. Куперова опубликована в сборнике «Проблемы Арктики и Антарктики» (выпуск 29, 1968).

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

24.09.2015